Текст книги "Венец Венеры (СИ)"

Автор книги: Александр Устомский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

И пришло время легата – жесткого заботливого отца своим малышам, тем еще поросятам и маленьким негодникам и шалунам. И Лешка, как всегда, не боялся рискнуть и принять удар на себя, слишком крепка была шкура у этого пройдохи. Практически он мнил себя бессмертным. Он не был неуязвимым, но ран он не боялся, регенерация у них стала ненормальная – были свои бонусы от потери родного, прошлого, знакомого и привычного современного мира, такого удобного и славного. А вот уж выдалась им дурость – попаданство это бредовое, в место хоть и очень, очень-очень похожее на Землю, вот только детали были не такие, какие им были известны по урокам истории. Да тут даже географии иногда были не такие, какие были привычны им! Они на острове Азор железо нашли! Не было там никакого железа, с уверенностью заявлял Виктор Павлов, а он хорошо знал и Азоры, и Канары, и Мадеру, и Карибы. Пока друзья учились в своем педе и меде, он два года готовился и учился быть капитаном яхты – а там надо знать всякие такие гидовские рассказики, и знания надо иметь, чтобы развлекать туристов, которые не жадят денежек на то, чтобы оплатить отпуск на яхте.

Пролить свою кровь Лешка не боялся, он даже жаждал этого. Псих он был ненормальный, а превратился вовсе в придурка конченного, на всяких ритуалах и древних обрядах повернутого жреца недоделанного. Совсем он стал особенный, после того, как связался с жрецами и шаманами племен Канар и Африки, и даже на Кубе, и Ямайке, и Гаити он влез в какие-то довольно скромные и загадочные жреческие заморочки – до открытого и явного бесстыдного человеческого жертвоприносительства Зубриков не опускался – дикость! Но прирезать человека на алтаре ему уже приходилось – это дело такое, понимать надо, несколько врагов убить в особом антураже и по особому способу, это дело тонкое, это можно. Жрецы северной Америки его пока не интересовали, там была своя фишка – там тотемизм в полный рост рога гнул и клыками щерился – вкусное дело, там говорят, оборотни настоящие водились! И не только волкочеловеки, там и оленемордые шастали и даже орлы летали с мозгами человеческими – и ребята верили. А почему нет? Пфи! Удивили! Да все смотрели «Сумерки» – чего там удивительного, если человека можно перебросить как попаданца в другое место и время – у вас тут и вампиры могут оказаться, и вообще – драконы какие-нибудь живы, динозаврики они такие, не все были огромные, наверняка выжили и притаились где-нибудь подальше от прожорливых людишек особо мелкие, но хитрые динозаврики-дракончики.

Лешка издал какой-то яростный вопль, и один бросился на противников, которые собирались с силами перед новым натиском на этих нехристей атлантов. И завертелась адская свистопляска! Зубриков не останавливался, он во все стороны наносил удары своим гладиусом и верным ножом – с того света, из своего прошлого, отличным ножом модели «Кресси-Гигант», черной стали, с зазубринами, ножом, при первом взгляде на который сразу вспоминались Рембо, и другие герои боевиков с огромными «свинорезами». Он соображал немного, на каком-то автомате реагировал на удары противников, но не особо заботился о защите – переломы и раны – плевать, за сутки все зарастет. Лешка колол и резал хаотично, безудержно, танцуя неистово, с единственным желанием: почтить всех известных ему богов и богинь Войны этой бойней, этими жертвами на алтарь древних высших.

Иначе было нельзя. В этом был смысл. Всё просто. Если ты воспринимаешь противников не как достойных врагов и поединщиков, значит – они жертвы. А ты сам – жрец, который принял на себя должность вести обряды и жертвоприношения.

Война стала для него святым делом. Иначе было нельзя: бесчестно, не честно, грязно – воевать против обычных людей, если ты сам подобен полубогу, герою мифов и легенд.

Внезапно. Словно время замедлилось, но ни чувства, ни члены его не стали быстрей и легче. Наоборот, Лешка вдруг с ужасом понял, что ему стало тяжело, как при глубоком погружении, а правая рука с гладиусом совсем не своя, она ему не подчиняется больше! Она не упала без сил, пальцы продолжали крепко сжимать рукоять меча, но Лешка совсем не мог ею пошевелить, она стала как чужая, «заело её», рука превратилась в неживую чужую глупость, приставленную к его телу и только мешающую в бою.

«Вот ведь пакость! Е... меня в рот!» – он всё осознал резко, сразу и вмиг, и понял, что это засада.

Лешка ясно видел, предугадывая ход схватки, читая удары противников, что его уже берут – и сейчас возьмут – в два меча! И оба гада били в голову! Один, бог с ним, метил удар сверху – там шлем, там ничего, стерпится, срастется. А вот второй намеревался сделать прямой выпад в лицо, возможно в горло. И это было серьезной угрозой – «Не теряй головы, МакЛауд!» – так любил поговаривать герой Шона Коннери, поучая молодого бессмертного. Лешка знал – терять голову нельзя. Да и от глубоких, серьезных ран Ринат всех предостерегал – не надо рисковать – доспехам отдавалось особое, пристальное внимание. Шею Лешка обматывал несколькими слоями воздушного, нежнейшего шелка – но против сильного укола мечом...

«Вот и смерть моя близка», – не раздумывая ни секунды, он скрутил всё тело, и выгнулся так, что правая рука оказалась выставленной под смертоносный, опаснейший удар, оказалась непослушной, неверной, но хоть какой-то защитой от угрозы. И он получил своё!

Немного не рассчитал, в идеале на сталь гладиуса намеревался принять удар, но прилетело в руку. Прямо в ту самую ленту «из волос богини», в этот Венец Венеры, которые он не повязал на голову, чтобы волосы не мешались, а повязал на руку – вот ведь пакость! Предала! Хотя, почему сразу пакость, почему предала? Всё честно – она помогла, а может и не она, не важно – она брала своё – жизнь за жизнь. Она попыталась взять своё! Лешка Зубриков все понимал: ха-ха! С богами дело иметь не надо, не зря говорят: садишься кушать с чертом, бери большую ложку! Ни на сольдо он не доверял божественным штучкам. Милые, хорошие, полезные и славные – я всех вас уважаю, но держитесь где-нибудь там, у себя в своих Вальхаллах, Олимпах, Чудях, холмах и чащах, главное, подальше от меня – такова была точка мировоззрения Зубрикова. Правда глупыш не хотел признать, если ты не интересуешься божественным, оно само может заинтересоваться тобой.

И пробило его время, настал этот миг. Два удара напрочь выбили из него дух: перерезав руку и ленту, одно лезвие достало – ударило в низ маски легата, который как смог наклонил голову, защищая горло. А сверху честно прилетело как ломом – бам – наше вам, салям-малям, любовь, мир, дружба и фигвам, всё в одном флаконе, как оно и бывает в этом мире.

«Вот и смерть моя пришла!» – спокойно и отстраненно, словно не его сейчас убивали, успел подумать Лешка перед тем, как потерял сознание. Померкло в глазах. Он не мог видеть, что его тело не упало, продолжало принимать удары врагов. Что взревели атланты и бросились в резню, совершенно не заботясь об обороне – с двух сторон на венецианцев обрушились удары гладиусов, смертоносные болты и метательные ножи легионеров, почти сразу задавив все сопротивление в несколько секунд вкровь, всмерть достав противников, быстро отправив души венецианцев на суд, где адвокатом выступает святой Марк.

«Вот и смерть моя пришла», мысль была первая, но неверная. Он ошибался, эта была его смерть, а не смерть его – разница есть, для тех, кто понимает. Более всего воин, а не смертный, он не мог видеть, как отступил свет, словно втянулся в пламя больших свечей на престоле, и в светильника на стенах нефа. И сумрак словно воплотился в зыбкое явление, фигура женщины, с лицом неземной, неестественной красоты возникла рядом с телом воина. Она негромко рассмеялась, словно промурлыкала смех довольной большой кошкой и протянула руку, взяла за один конец злополучный Венец Венеры и потянула – лента легко соскользнула с руки недотепы, болвана, который сумел не угодить богине. И тут же случилось и второе явление – виновница происшествия имела власть и силу появиться рядом со своей жертвой. Даже если жертва ускользнула от предназначенного ей удара судьбы. «Отдай! Это моё!» – негромко, но с угрозой промычала она. Но другая только усмехнулась в ответ: «Уже не твоё. И не моё. Мне чужого не надо. Отдам Инне, она давно облизывалась на эту игрушку». «Этой шумерской мерзавке! Побойся гнева моего, Сех!» – наклонила голову вперед богиня, набычившись, и глаза её совсем пожелтели, потеряли всякое человеческое выражение. Но её собеседница была не из той породы, которую могла испугать наша прелестница. Смешно! Женщина фыркнула беззлобно, а потом словно рыгнула, она не рявкнула, не мявкнула, она издала всего один звучок, но это был утробный, грозный, полный такой силы низкий мурк, что сделалось страшно испытать на своей шкуре гнев этой совсем не кошечки, а разъяренной львицы. Она улыбнулась собеседнице лукаво и спокойно, как малой сестренке:

– Ари, Ари, сестренка Геру, что с тобой? Остынь, не сори словами.

– Отдай мне это, – чуть приподняла голову Афродита. – Он твой. Он чей угодно, я оставляю его навсегда. Отдай мне моё.

– Так нельзя, – с грустью и абсолютной убежденностью в голосе возразила богиня. – Ты немного поторопилась. Во всем ты торопишься. Зачем, сестра? Он не мой ещё. Мне он забавен: котенок не боится проливать кровь, он не жалеет ни своей, ни чужой крови. Ты поспешила. Рано, слишком рано нанесла удар. Убери шипы, не зли Отца. Ты же рядом с этим мальчиком стояла, когда он жертвы приносил Отцу, несколько дней назад – всего ничего – зачем ты поторопилась! Могло всё забавней выйти. Одни потери от тебя.

Афродита улыбнулась зло, и заметила: «Вижу, ты без потерь, а только чуть не присвоила себе моё. Я присмотрю за тобой. И дерзкий мальчишка этот – он тебе требуется, мне он не требует». «Он требы кладет от ума, а не от сердца, хотя велика его удача, никому не принадлежит его воля», – усмехнулась в ответ богиня.

– Только Инне, – вдруг усмехнулась Иштар. – Дуреха еще пожалеет о моем подарке.

– Мальчики смешные. Этот полуживой, а его друзья полумертвые еще, даже тот, с морской солью в венах, – фыркнула богиня. И подмигнула сестре. – А может их Ладе устроим переполох? Мед там вкусный.

– Му-уторно, ну-уу её, – забавно промычала та, что могла явиться увенчанной рогами, самыми грозными рогами этого мира. – А мёд и в Междуречье вкусный найдется, ещё там вино и свежие пряности.

– Мр-да, – мурлыкнула полное согласие сестра. – С вином и пряностями на севере всегда была неувязка. Пойдем, придумаем, как Инанну уколоть, как эти человечки говорят, «приколемся». Совсем Иннка распустилась, не доведет её до добра эта связь с Кришной.

– Вот му-утный он, и не спорю с тобой, – сразу выразила полное согласие с сестренкой богиня.

И две старинные подруги, можно даже сказать древнейшие – хотя время для них не играло никакой роли, как и пространство – отбыли восвояси, по своим женским делам. Одна была сильно не в духе, от какого-то скомканного, невнятного происшествия, словно кто её не в лад под локоть подталкивал и мешал все устроить ловко и с толком. А другая была прозорлива, очень деликатна и мудра, она сделала вид, что не заметила двух других фигур – а это были девочки серьезные, глотки рвали легко и не шутя. Шуток они зачастую не понимали – Мара и Кали – вот уж не лучшая пара для встречи, храни их небо да подальше от любого.

Богини смерти молча, непринужденно и неподвижно стояли, не вмешиваясь в пустое, суетное и такое глупое. Одна чуть задержала взгляд серых, светлых серебром глаз на Николашке – «парень, ты попался!» – могла бы рассмеяться одна из исчезнувших богинь, которая была несколько несдержанна на язык и скорость разума, но не ума. Не раз уже она испытывала на себе гнев древней богини, которая не скрывала своего холодного и непреклонного отношения к миру. Об этом явно намекал правый уголок её чудных губ, он портил всю красоту, он выбивался из общего воплощения чистоты и прелести, своим явным кусочком нарочито ярко и грубо выраженного чувства, губки чуть кривились, словно выражали нехорошее, предупреждали о недобром.

Вторая была чудо как хороша – она и была чудом – Кали была древнейшей мощной, спокойной, непринужденной, она настолько была гармонична, что ужас и восторг, тьма и свет, настолько близко сплелись в ней, что она даже не парилась – всё было к её услугам. И у неё были забавно чуть большие ушки, они немного дисгармонировали с общими идеальными чертами лица богини, на котором светились глаза цветом серым, но с переливами легкого голубого, не такие, как у подруги, более надменные, более презрительные к низменному. Но Кали не испытывала к миру ни презрения, ни высокомерия – она просто была – издревле забирая своё – и сейчас она дышала бойней, ноздри её идеального носика трепыхали – ей было хорошо здесь, на западе, землях неугомонных и вздорных человечков, в храме, построенном на месте древнего алтаря, на котором приносили человеческие жертвы. Давно такое было – но этот забавный человечек, стал проявлять достаточно усердия, чтобы привлечь к себе слабенькое внимание высших. Вот только он не желал пока ничего осознавать, и выбирать – и богини не имели права вмешиваться, они давно даже забыли о всяком таком нелепом – связываться с людьми ради каких-то своих высших целей – те времена прошли, когда это было еще забавным, по крайней мере, казалось таковым.

Когда Лешка очухался, все уже кончилось – кончились враги, внизу венецианцев точно всех вырезали, оставалось только выискать тех, кто попрятался по тайным уголкам. Рядом с легатом остались только двое его близких – Ник и Стефан, Николашка и Степашка – пара клоунов. Стоит заметить, что Стефан, был странный типок, он работал как проклятый, он был фанат медицины, хирургии, всего Гиппократовского, и не проходило дня, чтобы он не возносил небу молитвы, благодаря его за явление в мир и его жизнь Рината Галимардановича Аматова – учителя, который нашел его достойным, и щедро передавал ему знания, помогал набираться опыта в деле врачевания тела и души человеческой. Но кончив дело – он гулял не просто смело, Степашка гулял откровенно безгранично, и непринужденно, он был первобытный типус, совсем без тормозов – он запросто мог соблазнить жену дожа, тьфу, называть её «догарессой» не хочется, и вспоминать её титул смешно, нельзя так с милой Катариной Фоскари – тетка была о-го-го, и Степашка мог уложить её в койку просто ради медицинского эксперимента, «Как там с секосом у дам за пятьдесят?» Другое дело, что такой эксперимент он уже проводил, безумный псих,  прекрасно он знал, что похотливые дамочки, которые пожили своё, встречаются повсеместно и секос с ними может быть очень забавным времяпровождением. Пара всем известных придурков, полных и достойных учеников своего прохиндея учителя – вечного насмешника и безалаберного прощелыги, неунывающего Лешки Зубрикова. Первыми его словами, после того как он очнулся, были: «Вы с этими девочками лучше не тритесь. Вот этого я вам не прощу. Вы мне еще живыми пригодитесь, болваны ненормальные».

– Легат, ты чего, какие девки!

– Тихо, Ник, легат потерял немного много крови, – усмехнулся Стефан, и посмотрел в глаза командира абсолютно серьезными глазами. Тон его голоса стал холодноватым и «медицинским», чистым, ясным как спирт. – Как рука?

– Рука, – всполошился Лешка и поднес правую руку к лицу, чтобы рассмотреть ближе. Сразу увидел – нет страшной вещи, нет этой мрази, подлой змеюки на его руке. Он посмотрел на ребят – два сволочи, нет чтобы вина дать, спирт мог бы Степашка предложить, чего-то ему нехорошо. Но Зубриков знал меру в цирке, и просто отдал приказ. – Ник, принимай командование. Стефан, я в отвал.

– Понял, – сразу отошел от командира Николас и принялся что-то указывать друзьям, которые уже занимались и трофейкой и зачисткой помещения от крыс и хомяков лишних. Потому что хомячить могли теперь в соборе только атланты. И никаких конкурентов в деле похищения чужого добра им не надо было, и вообще – не похищение, а честный захват, «захвачение в результате приключения» – вот славные определения для дела, которое будет приятно вспомнить как-нибудь потом, будет что рассказать на Атлантиде.

– Может спирту, – предложил, чуть наклонив голову Стефан.

– Незачем переводить продукт, не цепляет ни капли, ты же знаешь, – отрицательно покачал головой Лешка.

– Хорошо, руку давай, без гипса обойдемся, незачем переводить продукт, крепко лубком зафиксирую, у тебя точно перерезаны вены, можно и поспать, – начал распаковку рюкзака Стефан, чтобы оказать первую помощь командиру.

– Теперь можно и поспать, – чуть приподнял руку Лешка, чтобы врачику было удобней с ней возиться. – А вы значит слепошарые, не видели ничего лишнего.

– Не знаю о чем ты, легат, – спокойно усмехнулся Степ, начав фиксацию пораненной руки командира. – Значит, не нашего ума дело.

– Сволочь и скотина, – улыбнулся другу Лешка. – Видел ты этих двоих. А может одну. Я по глазам твоим бесстыжим вижу, что ты видел. И Николашка видел.

– Ни фиги подобного, ни финика, ни маслинки, – отнекивался Степан. – Ничего Ник не видел и никого. И никакую. А мне не положено – не мои проблемы, не мои видения.

– Ты гонишь, доктор!

– Нет, больной, я торможу, – улыбнулся изумленному легату парнишка. – Ты сам-то их видел? Не тех, кто двое последними исчезли, а тех – которые над тобой шушукались.

И вот здесь Леша присел на измену – ничего себе заявочки. А он ни сном, ни духом, и профукал все главное – непорядок и скандал в благородном семействе, и дочка на сносях, а все соседи девственницей её считают.

– Ты меня не томи, и не дури, я потерял сознание, и рука меня подвела, – честно признался Зубриков. – Что за «двое» надо мной шушукались?

– Нет, Альоша, не впутывай меня, это твои серьезные дела. Только твои. Я с Ринатом Галимардановичем много чего видел. Понимаю многое. И знаю многое, – улыбнулся Зубрикову друг и ученик. – Одна из них что-то с твоей руки, с запястья сняла, ткань, ленту, вот и раскручивай сам это дело, раз сам себе накрутил такого.

– «Альоша», – передразнил его легат. – Болван никчемный, неужели трудно сказать «А-лё-ша»? Отчество Рината вон выговариваешь.

– Получишь по башке с мое, и не такое выговоришь, – рассмеялся Стефан.

– Николашку позови, я понял важное, будем думать серьезно, думать будете, пока я отрублюсь.

– Николас, к командиру, – громко приказал доктор.

Ник сразу оставил работу и подошел быстрым скользящим шагом ловкого кота.

А Лешка собирался с мыслями, которые вдруг стали ясными и прозрачными. И он не в лучшем свете предстал перед своим требовательным взглядом. Он понял, что нечего ему в Венеции делать. Вот нафига ему лично миланская кампания? Карманьола все сделает грамотно – будет вытягивать деньги и никаких резких телодвижений.

Торчать прорабом при постройке Ла Скалы – глупо и неинтересно.

Войнушка вообще была ни о чем: ни опыта, ни прикола, никаких бонусов. И смутно теперь он понимал – всё много важней и страшней, даже ужасней с этой Землей.

Глава 15 Ой, что будет... Алексей Зубриков

И Леша отчетливо и ясно понял, что он дурак – ему линять надо, а как? Чего он достиг? Да – закрепился в Венеции, с неплохими перспективами для существования. Основал касту фаворитов Смерти – это интересно, это потешно. Втемяшил в головы либрадоро идею постройки гранд-театра – это здорово! Вот театр это сплошные расходы, это миллионы дукатов в год расходов из казны Венеции – а прибыли несущественные, прибыли скорее прибудут в плане удовлетворения тщеславия, но не в материальном плане, хотя ремесленники хорошо поднимутся, им полезно участвовать в больших проектах. Вообще, идея основания и финансирования развлекательного центра настолько дебильна, что купиться на неё могли только те, кто уже многие года не менее дебильно спускают деньги на финансирование своих куртизанок!

Другое дело, что Леша честно признал: ему категорично нельзя затевать долгоиграющие проекты, если он в любой момент намеревается сделать ноги. В Париже было хорошо: Катенька Валуа его быстро раскусила, и с другими он разыграл карту агента Атлантиды. А в Венеции так было нельзя – слишком сильна, чтобы пойти на контакт с атлантом, а агента атлантов Совет бы просто удавил в темнице.

Он влип! И ему срочно надо было придумать, как прикрыть свое исчезновение из Светлейшей. Допустим, на роль первожреца касты он Моро сподвигнет – там можно было парня убедить поработать – статус, внимание знакомых, не влияние, нет – просто уважение, которое дорого стоит в их кругу.

Но как убедить либрадоро в том, что Алю Пачино срочно требуется уплыть на пару месяцев в... куда-нибудь! Только бы подальше от Венеции. Вопрос. И Лешка сразу принялся искать ответ, привычным командирским способом, озадачил подчиненных:

– Дела такие, братцы, – начал тему Лешка. – Накосорезил я конкретно.

На сразу сделавшиеся серьезными, но ничуть не встревоженными лица ординарцев, он продолжил пояснять свое видение проблемы:

– Нам категорично нельзя затевать долгоиграющие проекты. Мы в любой момент должны быть готовы сделать ноги. И не потому, что мы болваны прокололись. Атлантида превыше всего. В любой момент мы должны быть готовы прибыть и служить. А в Венеции я влип, я не могу отчалить без вопросов и проблем, не потеряв лица. Катенька Валуа про меня всё знала сразу – я атлант, точнее при атлантах, и могу оставить её в любой момент. Она меня славно поимела. И остальные вершки и корешки в Париже знали свое и мое место – там все чисто вышло, хоть и быстро.

В Венеции мы враги первосортные. Раскрываться нельзя ни перед кем. А дело надо было делать. У нас в активе на сегодня несколько забот, в которые мы вляпались, я всех вляпал. Каста фаворитов Смерти. Проект Ла Скала. И война с Миланом, не наша вроде забота, но дело крупное, мы сейчас на него сработали, не корысти ради, а только пользы для.

Думайте, советники мои маломудрые, но отличающиеся умом и сообразительностью, только перьев вам не хватает, говорунам общипанным.

– А чего думать-то? Какие проблемы? Я не понял, – честно и сразу выдал свое мнение Николас, скорчив мордашку простого человека, который сунул в рот невиданное ранее лакомство, навроде фисташки, и теперь вот пытается сообразить: «А что это такое у меня во рту, оно вкусное, или нет?» – Ты ничего никому не должен и не обязан, легат. В задницу Венецию. Пошли отсюда хоть куда, хоть домой, хоть в Александрию. Чего-то меня тянет туда, надо бы там поразнюхать – мрачная ведь девочка эта Нерезза. Она сильная девочка. Чего-то они крепкое мутят там в Египте.

– Без тебя разберутся, там коммандеры легат-капитана Виктора собак съели, кошаков чтят и уважают, – фыркнул на это заявление Стефан. Потом кивнул головой. – Но он прав, Алекс. Кому она нужна эта Венеция? Наоборот – не надо никому ничего говорить. Не надо никому ничего раскрывать. Был Аль Пачино, да весь вышел. Вернется – будет тема для слов и всяких болтушек. Ты свободный человек, никому ты не слуга и нет власти над тобой. Ты чего?

– Так проекты! Вы чего? А Каста и Ла Скала, – завопил во весь голос Зубриков, не способный понять такой пофигизм и пренебрежение к делу.

Но парни только фыркнули. Они выглядели парочкой молодых людей, которые на самом деле, чистосердечно и простодушно не хотели признать какую либо значимость Серениссимы, она для них была забавным, опасным, но вполне ликвидируемым городком. Они жили Атлантидой. Они вдвоем при желании, не особо напрягаясь, могли уже стереть эту Венецию с лица земли – потому что это был всего лишь городок на паре островков, небольшой городок с населением в полторы сотни тысяч человек, да они его, не парясь, взорвать к Люцику были способны. И плевать им было на детей, женщин и стариков со старухами – и глаза такие чистые, добрые, хотя у Николашки глазки были прохладные, волчонок он был. А Стефан – красавчик, проныра и опаснейший парнишка, еще один мерзкий типчик из компании Лешки –  он был человеком Средиземноморья, сразу не разберешь толком, откуда он, но он везде был свой: и в Греции, и в Италии, и в Пиренеях, и в Европе – но все же в нем черты чего-то южного угадывались. Лицо у него уже сталось холодноватым и чуть отстраненным своим выражением, циничности много он пережил. Хладнокровия и спокойствия в полной мере испытал Стефан – хирург это особый образ жизни, особый гуманизм, в глазах паренька был холодок, но нисколько не враждебный, а просто покойный и чуть усталый, словно он таит мысль: «Как же вы все меня достали, со своими болячками». У него была пара родинок над правой губой – хоть какой-то изъян на мордашке знойного красавчика. Зубриков в свою команду отбирал только красивых мальчиков – работа такая.

– Проекты, – фыркнул Ник. – А оно нам надо? Ты и без касты стариков либрадоро вокруг пальца обведешь и под наши дудки плясать заставишь. Подрастут парни – и что? Мы их всегда к рукам приберем, пустые они, мелкие.

– И то, – согласился с другом Стефан. – Ла Скала грамотно сделано. Это настоящий проект «Белый слон» – Только в Венеции такую дурь и можно было втюхать. Они же дикари, на куртизанок своих готовы золото швырять, такой же бред, как на театрон. Но красиво жить не запретишь. Вольно им беситься с жиру – пускай дуркуют, Атлантиде легче.

– А вы резкие нахалы, – заметил Лешка, который никак не мог принять такое пренебрежение к Сиятельной империи. Она его не восхищала – что за глупости – но она его впечатлила по полной. Посидев в канцеляриях, потратив сотни дукатов на покупку не такой уж и секретной информации – значительная часть инфы в Серениссиме была прозрачна, допустим, ежегодно всем венецианцам публично рассказывали о финансовых итогах года, венецианцы прекрасно знали: сколько миллионов они заработали, сколько налогов заплатили, и на что ушли деньги налогоплательщиков. А деньги уходили не только на смутные темы поддержания строений в порядке, поддержка и развитие флота в порядке – согласимся, там все мутно и навевает мысли о казнокрадстве. Деньги тратились и на правильные вещи: бесплатная медицина и образование – это было солидно, это было дукатно!

Лешка вообще однажды завис в шоке – а что там сейчас и давно уже творится в Новгороде! У него в голове были какие-то бредни на уровне: правили купцы и приглашали к себе для отмазки и интриг князька из семейки правящей династии. А там ведь Ганза заправляла. Там статус был свободной торговой республики. Ого!

Вот что характерно – венецианцы были долгожителями – их дожи до семидесяти постоянно доживали! Восемь десятков лет – нормально для смерти обычного жителя Сиятельнейшей.

Франческо Фоскари избрали дожем два года назад, ему было уже пятьдесят – толковый дядька, крепкий сволочь, он долго проработает на своем посту. Фоскари подсуетился на четкой позиции по отношению к войне Флоренции с Миланом, его предвыборная кампания оказалась удачной.

Милан пару лет назад и начал реальную войну против Флоренции, выйдя за рамки обычной резни между торговыми конкурентами. Понятно дело, Геную то он к тому времени скушал. Медичи, род которых во Флоренции уже реально заправляет, бросились в Венецию за поддержкой – но! – ничего толком не обещая взамен. А кому нужна чужая война, если не сулит выгод? Угрозы, что флорентийцы, как генуэзцы, признают миланца своим господином, и останутся вечно обиженными на венецианцев  – смешно. Когда придет время войны – придет время войны. А пока идет время торга – где ваши деньги, господа флорентийцы, что у вас есть предложить? Вы и так никакие не союзники, а вечные конкуренты и задравшие носы позёры. И Флоренция поняла – мало заплатили гнусному Фоскари, не впутали они Венецию в свои проблемы, самим придется воевать: нанимать новые банды наемников, новых кондотьеро.

Лешка, наконец, разгадал загадку, отыскал корни того презрения, которое вызывали итальянцы у милитаристов поздних времен. Итальяшек было привычно презирать за их культуру войны. Причина этого была в давней деятельности института «кондотьеро»! «Кондотьеро» – наемный военачальник отряда – «банды» – решал слишком много, он был свободен в своих манипуляциях – а бывали гении, талантливейшие полководцы, и они никому не были верны. Не скрываясь, они работали принципиально: «Мой меч может купить любой!» Это закон. «Предай их всех – останься верен себе!» И войны стали странными маневрами. Никогда не уничтожай соперника – оставляй ростки для будущего конфликта, на нем ведь можно будет славно поднять новые репутацию, деньги, славу и опыт. Вот когда итальянцы научились воевать «искусственно», превратив войну в искусство уловок, мелких потерь при многом шуме. И вполне возможно, что великое высказывание «Война – фигня, главное – маневры», тоже родом с полей итальянских кампаний.

Признаем сразу – у соседей, в Пиренеях было жестче – испанские конкистадоры бились в кровь, они рубились с арабами. Бывало, что брали паузу, чтобы отдохнуть от войн, восстановить порядок, но уж если начинали рубиться за земли – шло месилово конкретное. Испанские вояки только потому и заработали славу великих воинов, что они на самом деле были настоящие вояки, не подобные клоунам итальяшкам-кондотьеро. Итальянцев извинял один факт – они на войне убивали итальянцев – это требовало деликатного подхода, это были гражданские войны. Для атлантов что-то в этом было понятное, симпатичное, когда итальянцы хитрили и берегли итальянцев, устраивая маневры, красовались умением подставить под удар банды иноземных наемников, но – в плане и сути развития милитаризма – абсолютно бредово велись войны в Италии. Достал меч – убей. Тогда меч в ножнах – для всех и всегда будет угрозой. Итальянцы просто потеряли лицо, как вояки оказались всем смешны, что они выиграли? Время покажет, это была иная планета, иная история. Но гражданская война – не та война, на которой можно развивать искусство побеждать – Лешка это понимал, и снисходительно приглядывался к звонким фактам побед кондотьеро на полях итальянских кампаний.

В начале года в Венецию приехал Карманьола – самый знаменитый кондотьеро Италии этого времени. Его судьба была потрясающа. Сын свинопаса, поднялся до генерала! На службе у миланского герцога Висконти он одержал ряд блистательных побед, женился на кузине герцога, был назначен губером Генуи и понял – его засовывают в политику, в бюрократию – его хотят кончить. А врагов у него было полно! Сфорца – подрастал отличный молодой талант. И Карманьола рванул в Милан, разбираться с герцогом Висконти: «Что за дела!» – его начали мариновать, не допускать до персоны толстяка, и тогда он отступил, спрятался и... дождался убийц, посланных Миланцем. Прикончив этих неудачников, он рванул в Венецию – где раскрыл все планы Висконти по захвату республики. А Филипп был ученый, великолепный теоретик, у него планы на все случаи жизни были – наверняка, даже план как стать Папой Римским таился где-нибудь в папочке из кожи особо вредного преступника. Карманьолу внимательно выслушали, признали его донос ценным, и его приняли. Тысяча золотых дукатиков в месяц – зарплата достойная главнокомандующего сухопутными силами. У Висконти он имел сорок тысяч в год, титул графа Кастельнуово, освобождение от всех налогов и дворец в подарок, и шанс хлебнуть яда в любой момент – Карманьола выбрал спокойную старость. Ему было уже сорок три года – жить хочется, а хорошо жить еще больше хотелось сыну свинопаса.