355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Александр Тумаха » Наш десантный батальон. » Текст книги (страница 1)
Наш десантный батальон.
  • Текст добавлен: 9 октября 2016, 02:40

Текст книги "Наш десантный батальон."


Автор книги: Александр Тумаха


Жанр:

   

Военная проза


сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)

Тумаха Александр
Наш десантный батальон.

Аннотация:

Афганские хроники третьего батальона 56 Десантно-Штурмовой Бригады в воспоминаниях лейтенанта Александра Тумаха и рядового Дмитрия

Бабкина. 1981 – 1984 годы. На основе сборника рассказов Дмитрия

"АФГАНИСТОН" и повести Александра "ИЗ АФГАНСКОГО БЛОКНОТА".

Живым.
И тем, которые не с нами.

Дмитрий:

_Вступление: WIESBADEN, 1989 г._

На склоне горы, под кронами сосен блестел куполами на солнце

Храм Христа Спасителя. Улица, извиваясь, поднималась в гору, и он шел вперед, стараясь не выпускать Храм из виду. Он давно уже хотел один подняться туда. И вот, наконец, утром, избавившись от сопровождающих, он отправился вверх. Несмотря на довольно крутой и длительный подъем идти было легко. Свежий ветерок приятно обдувал лицо.

Справа, на повороте осталась вилла Александра II, дома отступали, и скоро дорога втекла в лес. Был полдень рабочего дня и ни автомобили, ни прохожие, на счастье, не помешали возникшему странному, мистическому ощущению на подходе к Храму.

Справа от парковки, если пройти немного по аллее между деревьями находится старое русское кладбище. Он свернул сначала туда, но ворота оказались закрыты. Внутри никого живых не было.

Теперь, от паркинга немного влево выходишь к Храму – купола не видны за кронами сосен. Вокруг люди. Открыто. У входа человек – берет плату – 2 марки. Он заговаривает с привратником по-русски, и тот пропускает бесплатно. Две пожилые американки, фигуры довольно типичные для любой европейской достопримечательности, рассматривают расписанные стены, иконы… Внутри не так много места – подарок императора, сильно уменьшенная копия того, что было разрушено в

Москве. Взгляд сам уходит под купола – кажется и воздух внутри уплывает ввысь. Американки, помяукав в тишине, вскорости пропали.

Когда и он думал уже уходить привратник сам завел разговор. Дубин набрался смелости и спросил, как пройти на кладбище. Хотелось побродить там, продлить то состояние души, которое он здесь обрел.

После минутного раздумья:

– Вот ключ. Только закройся изнутри, никого не пускай – эти люди тут…

Дубин почувствовал гордость за то, что он русский, крайне редкое чувство за границей – чаще чувствуешь себя советским, у которых собственная гордость осталась где-то в истории. Но тут же он устыдился неуместности своего чувства – граница между гордостью и гордыней порой так зыбка…

– Позже здесь будет женщина, немка, отдашь ключ ей.

Поблагодарив привратника за разрешение, и пуще за доверие, он пошел к ограде. От ворот, хотя не ворот, а скорее калитки, широкая центральная аллея поднималась ступеньками вверх и расходилась ручейками узких дорожек вдоль могил. Сразу бросалась в глаза усыпальница графини Воронцовой-Дашковой с крупной пьеттой писанной на золоте. Он свернул на одну из дорожек, не выбирая, и дойдя до края, обошел по периметру. Кладбище оказалось невелико. За последней могилой, вдоль ограды росли клены и под ними скрывались одинокие каменные кресты без имен и дат, как бы забытые, но именно их вид дал ощущение какой-то окончательной гармонии. Земли и космоса, жизни и смерти, духа и плоти. Необъяснимое чувство. Необъяснимое. Забытое.

Но, уже бывшее. Однажды, в детстве; и тогда, лет семь назад, сентябрьским вечером. Да, кажется, было и тогда. Внезапно, необъяснимо появившееся из черного афганского неба чувство, давшее на мгновение непостижимое знание, и ушедшее… Тогда оно оставило надежду. А что сейчас? Может это напоминание? Может, стоит уходящие воспоминания все-таки попробовать вылить на бумагу, как хотел уже, но не взялся. Не особо много их уже и осталось, воспоминаний этих, так куски, обрывки, эпизоды…

Голоса за воротами заставили очнуться. Пора. Пора возвращаться. Минуло более двух часов и уже смеркалось. Какие-то немцы дергали за ручку калитки, пытаясь войти на кладбище. Он поспешил к ним предупредить, что входить посторонним нельзя, но они пропали и сами. Побродив еще немного, Дубин закрыл замок снаружи, и вернулся к церкви, где отдал ключ женщине. Спускаться в город он решил по другой дороге, скорее тропинке, которая вывела его к большому железному Кресту – памятнику солдатам, погибшим в Первую

Мировую. Внизу открывался великолепный вид на Виcбаден в лучах заходящего солнца.

На Кресте была какая-то надпись, в темноте, по-немецки не разобрать.

Про Бога, явно.

Крест под соснами казался заброшенным. Но заброшен он был по-немецки – за ним ненавязчиво ухаживали.

Где тот Крест в России. Погибшим. В Первой Мировой.

Надо. Наверное, надо написать хоть что-то и о той войне. О погибших, умерших, живых, про других, про себя. Чтоб не забыть себя, не потерять.

Пора в город, совсем замечтался.

Попробую?

Попробуем, Александр.

Аксиома, гласящая, что высшей формой преступления

является игнорирование прошлого,


не перестала и не перестанет быть аксиомой.

Александр:

56-я Десантно-Штурмовая Бригада вошла в Афганистан 12 января

1980 года. Третий (майор Каленов) и первый батальоны захватили аэропорт Кундуз. Четвертый (капитан Хабаров) – перевал Саланг.

Второй Десантно-Штурмовой Батальон сразу был придан Кандагарской бригаде (70-ой). Аналогичная Бригада была и в Джелалабаде (66-я, мотострелковая). Сначала при вводе это был мотострелковый полк, а после его развернули в 66-ю бригаду.

Затем все батальоны 56-й бригады (1, 3, 4) заняли пункт постоянной дислокации в районе аэропорта Кундуз с одной стороны (за исключением 7 десантно-штурмовой роты), мотострелковая дивизия с другой (201 МСД). Летом 1980 года в бригаду прибыли выпускники училищ. А наш выпуск – 1981 года. Это была первая замена в Афгане для нашей бригады.

Александр:

_КИЕВ – КУНДУЗ. 1981 г._

Когда наш выпуск еще только заканчивал училище, в Афгане война «полыхала» уже полтора года. Мы, курсанты, уже встречали и разгружали по ночам в Жулянах «груз 200». Уже по училищу поползли данные первых потерь наших выпускников: лейтенант Гайдаенко из 4-го батальона нашей бригады (выпуск – 79), на его место в 1981 году прибыл Глеб Юрченко; Саша Стовба (выпуск – 79).

Пришли первые бюллетени Генштаба о ведении боевых действий в горах, где впервые так открыто говорилось о наших недостатках, приводились конкретные примеры, и нашей бригады в частности (боевые действия в районе Кундуза). Особое внимание было уделено слабой физической подготовке и выносливости и не только бойцов, но и офицеров. Новый начальник училища прибыл из десантуры, требования к физ. подготовке возросли. Начали совершаться марш-броски с полной выкладкой в учебный центр "Старое" за Борисполем, с высадкой с вертолетов и последующим выполнением учебных задач. Каждый из курсантов начал задумываться о возможном его применении в боевых, а не в учебных действиях и мы воспринимали возросшие нагрузки с пониманием.

Десантно-штурмовые подразделения были организованы в основном в 1979 году, уставов и наставлений, закрепляющих ведение боевых действий, по ним не было. Были только рекомендации. Да и то «сырые».

Наши "тактики" и "разведчики" сами начали отходить от стереотипов и вместе с нами решали вопросы применения и использования нового рода войск. Маленький штрих: подчинение десантно-штурмовых частей и то было двойственным. И так везде и во всем. Парашюты, техника, люди.

Сдав два «полевых» экзамена: огневую подготовку и тактику в лагерях, мы переехали в Киев для сдачи экзаменов по технике и вооружению БМ (боевых машин) и НК (научный коммунизм). Я, после годового хождения в качестве кандидата в члены партии, наконец вступил в нее. Вручили партбилет – дело надо вспрыснуть. В первом же увольнении, немного усугубив «горилки» с моим детским, школьным и училищным другом Игорьком Довгуличем, пошли на танцы на Нивки. А до выпуска оставалось недели две-три. Мы расстегнули кителя, к нам подошли курсанты КВИЗРУ из гарнизонного патруля (человек 6-8).

Передав приказы начальников патрулей, они окружили нас, решив задержать.

Единственных, кого мы не тронули, были офицеры. Офицер – это святое. Сами через пару недель офицерские погоны наденем. Они – офицеры нам руки крутить стали, да мы и не сопротивлялись. Потом подъехали подвижные патрули. Забрали.

На «губу» прибыл зам.начПО училища подполковник Конько:

– Все курсанты, вы отчислены, рядовыми в войска пойдете! А я тебе, скотина (это мне), еще два дня назад партбилет вручал!

Ну-ну, думаю, отчисли выпускника за две недели до выпуска, себе дороже.

Неделю действительно к "госам" не допускали, а потом за один день два экзамена сдали. В памяти остался билет по НК: Трилогия Л.И.

Брежнева – "Малая Земля", "Целина", "Возрождение" в воспитании офицерских кадров.

После ответа меня отводит офицер, который принимал экзамен и говорит:

– Твой ответ лучший, но почитай вот это.

Достает записку от начПО: «курсантам Довгуличу и Тумахе выше тройки не ставить». По правде говоря, я всегда мечтал иметь красную рожу и синий диплом, а не наоборот.

И я, вместо Камчатки, а Игорь – вместо ГСВГ, получили предписание в г. Кундуз в в.ч. пп 44585. Правда, его отец еще служил, и в Ташкенте, в округе, переделал Игорю предписание на батальон охраны штаба Армии в Кабул. До Ташкента он с нами летал.

Некрасиво получилось, всегда вместе, а тут… Да я и не в обиде.

Родители всегда останутся родителями, хоть уже и взрослых "детишек".

Потом, через полтора года в Афгане, Игорь ко мне в роту просился, а у меня три офицера, считая меня, в роте оставалось. Его замучили караулы, через день на ремень, хотел повоевать. Я ему объясняю: Игорек ты необстрелянный, не дай бог с тобой что-нибудь, я к твоим родителям и зайти не смогу, и они меня не простят никогда. Ведь это моя косвенная вина, что ты здесь.

А вообще из выпуска нас восемь человек сразу ушло «за речку», из нашей роты вернулись все.

Прилетели в Кабул из Тузеля, после приземления, к трапу ИЛ

76-го подкатил УАЗик:

– Есть лейтенант Довгулич?

– Да.

– Залазь.

Машина скрылась в пыли. Потом еще машина и еще. Я остался один. Офицеры, солдаты по одному, по двое рассосались. На взлетке стояли только два десантника: капитан и прапорщик. Я к ним.

– Случайно не знаете что такое Кундуз и где эта вч 44585?

– О, парень, ты обратился по адресу, самолет будет завтра, а сейчас делать нечего до утра.

Это был капитан Эм, «корейский генерал» – НШ 1-го батальона.

Всю ночь проболтали, естественно, за бутылочкой, я лишних пару пузырьков от таможни спрятал. Пересылка в то время состояла из палатки коменданта, да курилки рядом, огороженных колючкой и масксетью. Вот там мы всю ночь и скоротали.

Утром на АН-26-м убыли в Кундуз. Самолоет вез почту, бойцов из госпиталей и заменщиков в 201 дивизию. Через час нас встретил

Кундузский аэродром изнывающим зноем, температура была за сорок в тени. Пройдя через шлагбаум, мы зашли на территорию бригады. Эм к себе в батальон, я – к палатке, где располагалась строевая часть.

Рядом находился БТРД с часовым перед ним, я догадался – Боевое знамя и, видимо, бригадная касса. Строевик-капитан сразу засуетился – первый выпускник, заменщик. Пошли на представление к бригадному начальству. Комбрига не было (полковник Плохих). Он три дня как убыл к соседям -вертолетчикам, свой орден Ленина обмывать, да еще комэску звание Героя пришло. После, не на своем вертолете, командир эскадрильи начал пируэты над аэродромом выписывать и сам себе хвост отбрил. Погиб. Глупо.

Спустились в подземный бункер, там кондиционер наш, бакинский, работал, а я в повседневной форме, пот градом течет. Навстречу, поднявшись с дивана в семейных трусах, встает невысокого роста мужик. Строевик в спину шепчет:

– Это начальник штаба бригады – майор Масливец.

Я представился по уставу.

– Присаживайся лейтенант.

Открыл холодильник, достал пару бутылок «Боржоми». Начал расспрашивать о житье-бытье.

Говорит:

– Я сам здесь без году неделя, только закончил бронетанковую

Академию, только дела принял. Куда его определим?

– Наверное в семерку, там с офицерами совсем худо, на место

Портнова, а Портнов пусть роту принимает.

– Давай капитан, оформляй. А ты еще водички попей.

Вижу, пришелся я ему по душе. Это сердцем чувствуешь. А потом понял, так оно и было.

Затем встал на партучет. Зам.начПО обрадовался:

– О, в нашем полку прибыло.

Потом узнал: начальник Политотдела, полковник Волков, получил шесть лет за перевоз оружия через границу. В Союзе в ресторане дебош устроил со стрельбой из пистолетов. На его место пришел подполковник

Артемьев из спецназа, но это уже в Гардезе.

В батальон прибыл к четырем часам дня. Слышу дневальные на линейке: "Рота, подъем, построение через две минуты на центральной линейке".

Захожу в штабную палатку, все в трусах, поставил чемодан.

– Кому представиться?

– Я НШ батальона, пойдем к комбату.

Комбат находился от штаба батальона в метрах десяти, в землянке.

Я представился. Минометчики как раз приехали из Кундуза, дынь примерно двадцать привезли, несколько штук комбату занесли.

– Ну, лейтенант, скидай свою красную фуражку, пойдем, посмотрим, какой подарок мне семерка привезла.

Выходим из землянки. Каленов мою фуражку на глиняный забор положил, а это оказывается, туалет был, и давай из Маузера пулять.

Из туалета бойцы, кто там был, ползком, и в рассыпную.

– На, покажи, на что способен.

Маузер штука серьезная, три пули одну в другую всадил. Отдал оружие.

– Неплохо-неплохо. Киевлянин, значит, разведчик, семерка дело серьезное, там серьезные люди нужны.

– …

– На, дыньки отведай, таких сроду не ел.

Действительно, таких сладких раньше не пробовал. Сок потек по рукам, мухи тут как тут. Помыл руки, запил водой, чтоб не так сладко. Вот это меня и погубило на следующих три дня. Рывками потом передвигался, температура поднялась, от сортира на десять метров не отходил. Ребята смеются, а я и засмеяться не могу. Переоделся в мабуту, пистолет получил, за своего стал сходить.

Подъем в бригаде был в четыре утра, затем завтрак и занятия до двенадцати. Потом тихий час до четырех, потом когда жара спадала, остальные воинские ритуалы.

За эти дни, что провел в бригаде, я так и не увидел конкретной

"боевой" работы, с которой столкнулся буквально через считанные дни. Обыкновенная рутинная лагерная жизнь военного городка.

Александр:

ИМАМ-САХИБ _

Всего же из моего Киевского ВОКУ в нашу бригаду попало четыре человека, все, кроме меня, в четвертый батальон. Я был назначен в 7 роту третьего батальона.

7 ДШР стояла отдельно от бригады и находилась в кишлаке

Имам-Сахиб в 6 километрах от советской границы. Связь в основном была вертолетами, и колонны уходили приблизительно раз в месяц от нашей роты за боеприпасами, питанием и прочим. Из Алма-Атинского

ВОКУ командирами взводов были назначены Валера Перхайло, позывной

"Халл" (7ДШР), Витя Станович – "Джоник", Серега Лещишин (8 ДШР),

Саша Руденских (9 ДШР). Комбат, майор Каленов – "Хромой Аист" – кликуха по позывному, и еще одна нога короче другой была. Я четыре-пять дней пожил в батальоне, до подхода колонны из

Имам-Сахиба. В это время мы познакомились со всеми, а с Халлом подружились.

5 сентября пришла колонна, и мы, сопливые лейтенанты, двинулись в свое первое сопровождение. Старшим колонны был Витя

Берестов, а с ним Эдик Куроян – оба минометчики, они приезжали в бригаду для вступления в партию. Колонна состояла из двух БМД, БТРД и двух ГАЗонов. Бригада и аэродром располагались на огромном плато, с этого плато надо было съехать вниз в Кундуз, затем по городу, далее через "скотный базар", который на наших глазах долбали вертушки, по мосту через реку и выходишь на трассу. Километрах в пяти от города находился "Северный городок", там находились тылы мотострелков. Мы заехали к ним, набрали продуктов, и отправились в путь. Местность была ровная, видимость – несколько километров. Чтобы не попасть на мину, мы пылили параллельно дороге, рассыпавшись в линию, это чтобы не накрывало пылью. Так прошли по пустыне километров пятьдесят. Ближе к Порт-Шерхану свернули направо и вошли в зеленку. Дорога шла в 5-6 километрах вдоль границы. Граница – это река Пяндж, все изготовились к бою. У нас с Халлом оружия не было, мы уселись за курсовые пулеметы. Начался обстрел, мы поливали зеленку, хотя ничего видно не было.

Остановились. Сверху, по голове постучал парень, улыбаясь, сказал, чтобы вылезали и зашли к нему чайку попить. Так мы познакомились с командиром второго взвода Пашей Пятлиным. Он с взводом, расчетом АГС, и двумя М-82 мм. "Подносами", находился в населенном пункте Басиз, как раз на половине пути от Порт-Шерхана к

Имам-Сахибу.

Второй взвод жил в доме, окруженном глинобитной стеной на окраине Басиза, БМД и техника были внутри, бойцы спали на циновках, был свой повар, короче полная автономия. Обстрелы были практически постоянными, но обязательно не менее двух раз в день – утром и вечером, в таком напряжении люди жили месяцами, правда, к этому быстро привыкаешь.

Потом стало понятно, почему к седьмой роте так уважительно в бригаде все относились. При мне, с августа по декабрь, бригада никуда не ходила, только артиллеристы в охранении изображали бурную деятельность. А наша рота два-три раза в неделю работала по реализации разведданных – мы с разрешения командования действовали совместно с погранцами – их зона ответственности в Афгане была 20 километров вдоль границы. Наши раненные лечились в больнице в Пяндже.

В роте был пункт начальника разведки Пянджского погранотряда

(полковник Халейкназаров и капитан Иванов). Сам полковник переодевался в "духа" и пропадал, добывая разведданные.

Пограничникам в то время, согласно конвенции, запрещалось находиться на чужой территории. Поэтому на боевые привлекали нас при поддержке вертолетов погранцов. Таких "оторви – голов" летчиков я в Афгане больше не видывал: мы носились с ними буквально между деревьев, а у наших был приказ ниже 3,5 километров не спускаться, только при заходе на боевой.

Попрощавшись с Пашкой Пятлиным, мы без происшествий дошли до

Имам-Сахиба.

Рота стояла на окраине кишлака, на перекрестке дорог, между двумя дувалами, за которыми с одной стороны находился огромный сад, напичканный растяжками – минами, сигналками. С другой стороны был жилой дом, с хозяином которого у нас были, так сказать, дружеские отношения. Он был одним из активистов в кишлаке.

В центре кишлака, как везде в Азии, находился базар, а рядом

"Спинзар", это что-то вроде нашего колхоза, там наша водовозка брала воду, поначалу одна, потом под охраной БМД. На севере Афгана, по сравнению с Гардезом, люди жили и получше, и побогаче.

Как-то раз, мы поехали заказать шашлыки на базаре – прилетал к нам в роту генерал Павловский (если мне не изменяет память), везде навели марафет: покрасили БМД для него, сварили ему лестницу. Он побыл у нас минут сорок, заслушал ротного, прокатился на БМД, попрощался и улетел, а там, на базаре, нас обстреляли вместе с активистами люди в нашей офицерской форме – переодетые духи. Это потом мы узнали что коменданта Кабула судили: он загонял наши колонны афганцам, и не только с продовольствием и вещевкой…

Если вспомнить расположение нашего Баракинского батальона,

Имам-Сахиб напоминал его, только в миниатюре. Мы жили в коттеджах, на каждый взвод отводилась одна вилла, вилла была отгорожена стеной под три метра. Внутри был двор с цветником на 2,5 сотки земли, кладовые для технического и другого имущества, комната для стирки белья. У каждого отделения – свой кубрик. Один коттедж был занят штабом, в котором жили офицеры, и один караулкой. Еще одна вилла минометчиков, связистов, взвода АГС и т.д. Весь гарнизон был обнесен каменной стеной, только со стороны ворот была простреливаемая зона.

Вечерние поверки проходили повзводно, обстрел роты, как по расписанию, начинался после завершения телевизионных программ, рота переводилась на повышенную, в машинах находились дежурные экипажи.

Практически взводами командовали сержанты. Сержанты – с большой буквы, неуставняка почти не было, некогда этим было заниматься. Мой замкомзвод, старший сержант Пархоменко, очень тактично вводил меня в обстановку. Рота на 90% была одного призыва – все увольняемые. Награжденных на роту было человека 2-3, тогда награды получали только за ранения, причем тяжелые, и посмертно, ведь по официальной версии мы боевые действия не вели.

До революции городок принадлежал гражданским специалистам, поэтому все оборудовано было на высшем уровне, вдоль вилл проходила центральная дорога с цветущими розами по обеим сторонам и с арыком.

Городок был где-то 80 на 40 метров. За дувалом, в котором была проделана дыра, находилась вертолетная площадка. Вертушки никогда не садились: один зависал по штурмовому, а второй обстреливал зеленку.

Ночью в роте не ходили, даже в туалет с автоматом и перебежками, постоянно работали духовские снайпера. Была своя киноустановка с одним фильмом "Экипаж", мы эту картину всю наизусть выучили.

За два дня до нашего приезда замполит роты старший лейтенант

Пискарев на операции был ранен, его отвезли в Пяндж, на советскую сторону, он ночью выпрыгнул с 3-го этажа, что-то приснилось, поломал ноги. В общем, когда мы приехали, в роте было только три офицера из десяти по штату. Наш ротный погиб, ротой командовал командир 3-го взвода старший лейтенант Портнов. Я отдаю должное этому офицеру: после Афгана он нашел жену ротного, женился на ней и усыновил ребенка. Потом мы комбатами с ним встретились в Академии. Было, что вспомнить.

При проведении утреннего осмотра ЗКВ, старший сержант

Пархоменко, проверял личный состав, а я пошел осматривать порядок в кубриках, у меня во взводе каждое отделение имело свою комнату.

Открываю тумбочку, выдвигаю полку, а там, в целлофановом пакетике, что-то непонятное. Вытряхнул – выпало… ухо. Это потом к такому я стал относиться более спокойно, после пролитой крови. А эта первая встреча с действительностью войны меня потрясла. Пархоменко потом показывал фотки с головами "духовскими", пытки и другое. Практически эти "вещдоки" были у всех ребят.

В одном из боев потеряли солдата – зашел за дувал и его не стало, пропал. Когда провели операцию по его розыску вместе с погранцами, "дожали" духов – они его подкинули, но с исламскими заморочками: все что можно обрезано и выколото, живот распорот, засыпан солью, а член вставлен в рот, да на руках и ступнях дыры, видимо на кресте был распят. После такого политзанятия не проводятся.

В двадцатых числах сентября 1981 года на Имам-Сахиб обрушился

"афганец". Ничего не было видно в течение суток, часовые на постах стояли в противогазах, пыль пробралась во все щели хоть мы наглухо все позакрывали, в кубриках стоял туман из пыли. Я до этого только в учебниках по географии читал об "афганце", а тут наяву. Небо посерело и сплошная стена черной пыли, а перед ней лисы, зайцы, шакалы, гиены промчались, поджав хвосты. Потом все обрушилось на нас.

После "афганца" в расположение к нам приходят местные из

Комитета и что-то с Сашей Портновым и Мишей Азисовым (доктор из бригады был придан нашей роте) переговаривают. Саша заходит в кубрик ко взводным и приказывает мне с Валерой Перхайло нагреть воды, принести простыни, вымыть руки и ждать указаний Азисова. Бойцы в комнате для совещаний сдвинули столы, застелили простыни. Ждем, приезжает арба – на ней женщина, короче – роды. Я с Халлом у Миши на подхвате, он ей кесарево делал, если бы не успели, умерла бы.

Девочка. Пока длились роды, муж в комнате головой об цемент бился, намазы совершал: неверные роды принимали, правда, Миша татарином был.

Операции проходили по такому варианту: вертушки «зеленных» – погранцов забирали нашу группу захвата, по разведданным работали конкретно, поэтому потерь практически не было, потом подходила бронегруппа, забирала результаты налета, пленных и мы возвращались в роту. Эти моментальные удары были гораздо результативней всего того, что я видел позже.

Капитан Иванов (зам. начальника разведки погранцов) из пленных добывал показания, вместе с таджиком-пограничником. Причем способами, абсолютно неадекватными уставным. Пленные содержались во дворе караулки в специальном помещении. Однажды у нас произошло ЧП: необходимо было прибрать в караулке ночью, и для этого начальник караула привлек духа. Моя полы, тот схватил из пирамиды автомат и начал полоскать из "калаша", все стали выпрыгивать из окон. Хорошо у него патроны закончились, рядовой Пупков стоял на входе в караулку и замочил его. Нач. кар. погиб.

Через пару месяцев стали вводить первые маневренные группы погранцов (усиленные роты и батальоны) на афганскую территорию. На заставе, в Порт-Шерхане, у них изымались зеленые фуражки и пограничная атрибутика. По тогдашним правилам контакт с нами им был запрещен. Например, наши машины подъезжают к заставе, а с нами никто не разговаривает, офицеры передают указания через посыльных, смех и только – вот такие войска КГБ. После нашего ухода в Гардез, они посадили на наше место целый батальон. Что там дальше было, я не знаю.

Рота была уже обстреляна, каждый: год-два в Афгане. «Зубры».

Саша Портнов начал нас обкатывать.

Начальник разведки отряда погранцов (его сын, лейтенант, тоже служил в этом отряде начальником заставы) заказывал борта, я заскакивал на "вертушки" погранцов с группой, и выходил к объекту захвата на бреющем.

Обычно с нами полковник Халейкназаров "катался", только в бабайской одежде, он был основным наводчиком на "базы" и комитеты

ИПА. Как я ноги не ломал при десантировании, ума не приложу. Да и бойцы тоже.

Погранец выходит из кабины:

– Все командир – ПОШЕЛ, УДАЧИ!

Первый, обычно пулеметчик, для захвата площадки высадки, на высоте метр десантировался, называли это почему-то «по-штурмовому», за ним следующий и так до меня. Я последний. Надо проверить, все ли взяли. К люку, а там… закрываю глаза и сигаю… Летуны всегда на первом бойце начинали высоту набирать, а потом кружили над нами, прикрывая огнем. Заходили всегда от солнца и бросок до «объекта» что есть мочи. Спасало только замешательство «духов» и наша внезапность.

Один из эпизодов.

Подскакиваем к крепости, к воротам. Группа разбита на три подгруппы: огневая, обеспечения и захвата. Пулеметчики занимают позиции по кругу, группа обеспечения через ворота МОНКи и гранаты закидывает внутрь (Мух тогда еще не было). АГС долбит по воротам, после разрывов влетаем в крепость, доделываем свои "грязные" дела.

Занимаем оборону и ждем подхода брони. Загружаем все необходимое и под прикрытием вертушек уходим домой.

Но иногда бывало и похуже, когда "духи" обкуренные. Младший сержант Ренат Зейнетдинов и рядовой Богданавичус в окно закинули

РГДшку, а через секунду она к ним назад летит.

Взрыв. Под ногами у Юрискаса (может, неверно имя помню, короче, по-нашему Юрка), его на стену кинуло, в рубашке родился – ни осколка, ни царапинки. А Ренат…

Через пару дней, выхожу на вечернюю поверку, а мой доблестный взвод в колонну по одному в сортир на цыпочках пробирается, я пристроился в конце и спрашиваю тихонечко у Пархоменко:

– Что случилось?

– Щас Зейнетдинов ссать будет.

– ?????

Тут душераздирающий вопль сотряс всю округу, деревья пригнулись, трава полегла. Ренат начинал писять. Осколок от гранаты попал ему… как красиво выразиться, О!!, – в головку члена!!! Через недельку с мочой вышел.

Был у нас в роте легенда бригады, Ваня Люков – механик-водитель. Говорят, Бога нет, но после четырех подрывов во все поверишь: все его экипажи по госпиталям разным, а у него ни царапины. На пятом порыве доклад комбригу (полковник Плохих):

– У нас подрыв.

– Люков? Жив???

– Так точно!

Приказ: Через час Ивана на вертушку и в Чирчик, чтобы я о нем больше не слышал!!!

С ноября 1981 года бригада колоннами, через весь Афган перебазировалась в Гардез, а наш батальон в Баракибарак. Первые две колонны (боевые батальоны) прошли нормально, а вот третью (тыловую) духи разгромили в районе Баглана. Вел ее начальник ПВО бригады, подполковник, не помню фамилии, под прикрытием взвода четвертого батальона (взводный мой кореш – земляк с училища – лейтенант Глеб

Юрченко, сейчас он Герой России – за Чечню). Это он рассказал мне про тот бой, когда подполковник бросил колонну (его потом судили), а лейтенант полдня отбивался от наседавших духов (Глеб из моего выпуска, первым в этом бою получил ранение). Когда подошло подкрепление, в БМДшках не было ни одного снаряда, в ход пошли гранаты. Еще чем запомнилась эта колонна: в ней сожгли весь наш бригадный оркестр. ЧП на все музыкальные войска, потом со всего

Союза по одной дудке-барабану собирали.

На севере осталась одна наша рота. Мы к декабрю получили молодых, а дембелей практически всех уволили, все бригадные тылы ушли, поступление материальных запасов, продуктов и боеприпасов прекратилось, бригадное начальство, кажется, забыло про роту, поэтому около двух месяцев мы жили на «подножном корму», я первый раз тогда собак, воробьев и ежиков попробовал (корейцы наши хорошо готовили).

В конце ноября 1981 года из штаба бригады, уже из Гардеза поступило распоряжение откомандировать одного офицера за молодежью, которая из Чирчика начала приходить в бригаду. Ротный послал меня.

"Первой лошадью" на вертушках, которые привезли нам в роту долгожданные продукты, рота пару недель сидела на подножном корму, я с дембелями отбыл в Кундуз, там посадил их на "коровы" (МИ-6) и отправил в Кокайты, в Союз. В роте остались только экипажи БМД и средства усиления (на миномет два бойца, на АГС – один и так далее).

Батарея ушла вместе с батальонной колонной. Мой путь следования был следующим: Имам-Сахиб – Кундуз – Кабул – Гардез и обратно.

Кундуз встретил развалинами и пылью по колено. На том месте, где недавно располагалась бригада, образовался огромный пустырь с завалившимися землянками, ходами сообщения, брошенными постройками и осыпанным щебнем плацем. О той бригаде, которая встречала меня, осталось одно воспоминание. Вдалеке на плато виднелись позиции артиллерии: на наше место "сел" артполк 201 дивизии. Зашел к вертолетчикам – они приютили до ближайшего "борта" на Кабул. Это они рассказали мне о гибели их Героя – комэска. Потом Кабульская пересылка – пару УСБшек (палаток), по периметру колючка.

Борты на Гардез через пару дней.

На попутках добрался до батальона охраны штаба Армии, где заночевал у Игорька Довгулича. Он как раз из караула сменился. А утром он показывал мне "свои владения". Поднялись наверх к бассейну

Амина. Красотища неописуемая. Дворец, наш полк связи, пехота под сопкой, а вдали вершины все в снегу. В обед он опять готовился в караул, а я через сопку к спецназерам заглянул. Вечером они меня на пересылку и подкинули.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю