Текст книги "Наш десантный батальон."

Автор книги: Александр Тумаха

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

Вдалеке паслись коровы.

Урод этот капитан. Живодер…

Дмитрий:

ЗАСАДА _

Поблизости, но в безопасном удалении стали рваться снаряды гаубиц. По сопке работали ГРАДы. Колонна встала. С машин сопровождения посыпались солдаты, но, они не стали залегать в придорожные арыки, а, построившись, быстро скрылись в ближайшей от дороги крепости. Обстрел вскорости утих, и колонна ушла на Кабул.

Назначенные в охранение наряды быстро заняли все башни, остальные построились внутри. Всего было семьдесят человек, включая охранение. Внутренний двор весь зарос сорняками. Крепость давно оставили жители. Или они были давно убиты.

Майор Синкевич, новый замкомбат, сменивший недавно Костенко и командовавший засадой, собрал офицеров и стал распределять зоны ответственности – четыре стены, между группами. Крепость вполне напоминала форт – вдоль стен везде были бойницы в два яруса, шесть башен, широкие проходы – средневековая осада споткнулась бы об это небольшое сооружение. Нынешняя война не оставила бы шансов обороняющимся.

Отряд соскребли по сусекам со всего батальона. Потери этим летом вроде и не были слишком серьезными, за исключением того страшного боя, когда в зоне ответственности кабульского сопровождения неподалеку от Мухаммед Ага была полностью сожжена колонна наливников. Наша седьмая рота пошла на подмогу, и потеряла половину состава убитыми и ранеными.

Но и повседневность уносила жизни по одному, по два, увозили раненных и заболевших, в минбатарее кто-то погиб от передозняка героина. Так, помалу, численность батальона невосполнимо сокращалась. Из бригады присылали проштрафившихся людей, как обычно, но их было всего ничего. Десять – двадцать человек на весь батальон.

Да и не вояки, обычно. В третий взвод восьмой роты попал рядовой

Свириденко таким образом. Бывший штабной писарь, пойманный на попытке присвоения себе чужого ордена "Красной Звезды", он хорошо умел жарить картошку, а воевать…

Хотя, тоже умение немалое для нашего усохшего взвода.

Команду восьмой роты возглавил сам ее командующий, старший лейтенант Контио. Он отвел своих людей в угол и распределил по северной стене.

Дубин, Мазыкин и Левин заняли нишу во втором ярусе с одной бойницей.

Делать было нечего, наблюдать – наблюдали, оно и интересно – напротив, километрах в пяти, белели стены кишлака. У одной из стен сидели пять стариков, будто срисованные из Белого Солнца Пустыни.

– Здорово, отцы, давно здесь сидим? – первым сострил Мазыкин.

– Ага. И че они ответили, не помню? – Левин передал косяк Дубину.

– А ниче. – Дубин ответил, и потянул второй раз. – Динамит нашелся. Сухов динамит нашел.

Разговор кончился не начавшись. Страшные свисты разорвали тишину и упали белыми взрывами. Между крепостью и кишлаком встала стена. Гаубицы били кучно. Дубин прильнул к бойнице, но, на самом деле, ему хотелось убежать в сорняки и зарыться в землю. И не мог сдвинуться, завороженный. Это было страшно, особенно звук низколетящих снарядов, и затягивало одновременно. Он представил, что было бы, если бы артиллеристы промахнулись в их сторону. Косяк действовал безотказно, но теперь не в кайф, а в шугняк. Страх был даже всепоглощающий, но и завлекал как воронка в себя. Заставлял от себя испытывать удовольствие. Страх. Кайф. Ноги налились свинцом.

Взрывы были то дальше, то ближе, то справа, то слева. Страх стал кайфом. Дубин в азарте страха ждал прямого попадания. Уж и надеяться стал: щас нас накроют. КРАСОТА!

Дикий прикол!

Пыль и дым рассеялись. Это было прикрытие засады. Мол, мочим по квадрату – так и нет в нем никого наших. Пыль и дым рассеялись.

Заходящее солнце осветило кривыми лучами стены кишлака. У одной из стен все также сидели пять стариков из Белого Солнца Пустыни.

Артналет их не коснулся, как будто и не было его. Судя по всему, они даже не изменили поз, хотя, точно это сказать было нельзя – слишком далеко. Дубин вспомнил, как недавно они по кишлаку шастали – рядом с этим местом. Операция, не операция, говно, идем – чешем, сидят. Пули свистят, они сидят. Все в белом, бороды на ветру. Обошли их, пули – дуры, и нас не берут, а их уж и подавно.

Рядом узрели курятник. Кур душить стали. Дубин схватил в кромешной темноте одну и свернул ей шею! А! Хрена свернул! Жизнь забилась в руках в последнем порыве. И такая сила желания жизни в этой курице!!!

Что ж ты мудак не готов! – Дубин одновременно и пожалел тогда курицу и про себя подумал нелестно. Додушив птицу, он вышел из тьмы курятника и напоролся опять на трех белых старцев. Они глядели сквозь Дубина, а тот почему-то замер на месте. Ротный курощуп, точнее узкий специалист по ощипке птиц забрал тушку из рук Дубина, тот дернулся, а?, и, двинулся вслед за своими.

Старцы не пошевелились, не опустили глаз и не… и не пошевелились. Что было?

Н и ч е г о.

Н и ч е г о. Н и ч е г о. Н и ч е г о.

– Эй, ты спишь, что-ль? Что застыл? – Левин дернул за ногу.

– Х… вам, бодрствую, ой, такая была красота!

– Так отвали от обзора. Дай понаблюдать.

Уже ночь. Перевели на первый этаж, караулить. МОНка в трех метрах. Помните убийство оркестра 9-го мая в Дагестане (опять из будущего)? Вот такая дура в трех метрах впереди стоит, прямо у ворот не ко мне лицом. Лицом в ночь. Я ее наблюдаю. И, ничего, сижу караулом, затаившись. Мрак полный. Рядом стена, глупый караул. Я не понимаю. Оно само сработает? Ну, мина? Готова? Никто ничего про нее не объяснил. Ладно, ждем, кого мы ждем, бред, надо бы встать размяться – нельзя, МОНка стоить, вот дибильный пост.

– Эй, – кто-то тронул за плечо сзади

– Ну? – шепотом.

– Ты что, спишь? На посту? В засаде?!

– Мазыкин, отвали, никто не спит. Ты, гад, сзади подкрался.

Мне снаружи хватит наблюдениев. Смена? Нет? Вали отсюда. Гад.

Остекленевшие глаза дождались смены. Караван этой ночью не пошел, как, впрочем, и не ожидался.

Наутро всех снова расставили по стенам. С солдатами дежурил дежурный офицер, остальные скрывались в прохладе – под крышей одноэтажного дувала. Из строений внутри был только он и небольшая хозяйственная пристройка.

– Ну и че ты – спал? Я же видел. – Мазыкин вернулся в прошедшую ночь. Они в том же составе заняли свою нишу.

– Слушай, что ты докопался? Не спал я нихрена! Тоже мне, начальник караула. Ты поссать вышел, так, или посты проверять?

– Спал! Я видел.

– Да сам ты урод! Иди, ротному доложи еще, кто спал, кто травку курил, а зампотылу где мы картошку обычно жарим. Может в коммунисты раньше примут.

Мазыкин уже месяц назад, по рекомендации замполита роты

Давыдова подал заявление о приеме в кандидаты в члены КПСС. И странным образом стал меняться – становился все более и более противным. Видать почувствовал на себе ответственность члена авангарда общества.

А зампотылу батальона, видать от безделья, в последнее время объявил войну неуставному приготовлению пищи. Неустанно обходил различные укромные места и арестовывал молодых, занятых там жаркой картошки или варкой куриц.

Третьего дня, стоя в наряде по роте на тумбочке, Дубин сам наблюдал картину, от которой чуть не упал со ступенек казармы: мимо быстрым шагом, почти бегом прошел доходяга из девятой роты, в промасленном, черном бушлате, видать и в жару, бедный мерз, в раздолбанных полуботинках и в рванных штанах. В руках он нес еще дымившийся казан, а конвоировал его тот самый зампотылу, майор

Плучиц. Весь такой чистый и лощеный. Только небритый почему-то. При этом он не просто шел сзади, а воткнул бедолаге в спину указательный палец правой руки – кисть изображала пистолет, что ли. Эта сцена в целом, обреченное выражение лица молодого, и суровая решительность на лице майора смотрелись таким контрастом, что…

Ну, Дубин со ступенек не упал, но долго не мог остановить конвульсий смеха, скрывшись в темноте коридора.

Наконец подал голос Левин:

– Давайте жрать, хватит базарить.

– Ладно, чей сухпай будем ликвидировать, – Мазыкин и сам решил не развивать свой нелепый наезд, – Что-то горяченького хочется!

– А вон солома. Можно и подогреть тушенку, – Дубин соскреб ногой с пола целый пучок.

– Кто тут есть? – из-за выступа в стене вынырнул дежурный офицер, – Ага, вас тут трое, ну, и двоих достаточно, ты, – он ткнул пальцем в Дубина, – идешь сейчас на пост вон в ту противоположную башню.

– Товарищ лейтенант, мы тут поесть собрались.

– Ничего, не оголодаешь, тебе свой сухпай даден, выполнять.

– Так и командир роты меня главным назначил на этом посту!

– Кто, Контио? Да, я договорюсь. Исполнять приказание, товарищ рядовой! – лейтенант шутовски приложил руку к панаме.

– Есть! – что делать, шутовски ответил Дубин.

– Развели шутов. Не армия, а цирк, – Дубин собирал манатки.

Внутренность башни представляла собой квадрат, примерно, два на два метра с бойницами во всех четырех стенах. Дубин принялся наблюдать за дорогой, по которой периодически проезжали бурубухайки и легковушки. Ничего интересного, никаких событий, да, и днем караван пойдет здесь вряд ли – между Сциллой батальона на юге и

Харибдой царандойского полка, который располагался севернее, вместе с резиденцией губернатора провинции в Мухаммед Ага. Хотя, Харибда, как раз и внушала постоянно подозрения разведке.

Дубин с тоской отвернулся на противоположную стену, где Левин и Мазыкин уже соорудили небольшой костер и грели себе обед.

Что-то не то. Дым. Слабая струйка дыма поднималась над стеной.

Блин, уродство. Так нас и обнаружить недолго. Вот насоветовал. А сами они что ль, не видят?

Костерок тут же загасили, но дым пыхнул еще больший напоследок. Ладно, будем считать, никто ничего не видел, Дубин тоже достал галету – хоть что-то пожевать.

Дорога уже пятнадцать минут была пуста. Редкие афганские автомобили вовсе иссякли. Тоже их жара мучает, – подумал Дубин, – да и ладно, нет никого, и спокойней.

Неторопливо подъехала пятнистая БРДМ, остановилась на дороге напротив крепости с засадой, развернула башню и стала деловито долбить стены из своей КПВТ.

Дубин буквально почувствовал, как одна крупнокалиберная пуля вошла в стену его башни на уровне живота. Он замер как под гипнозом.

Пуля шипела, упорно продираясь сквозь глинобитную кладку.

Шшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшш… Показался дымок, пуля выползла, вращаясь как живая, и обессилено упала к ногам. Это был трассер.

Задница еще какое-то время светилась красным огоньком, и, затухла.

Во, жуть.

Он тронул ее ногой, она перекатилась, и скрылась в темном углу.

Столбняк прошел.

– РафИк! РафИк!!! – таджик, переводчик, солдат девятой роты, вопил в образовавшуюся тишину: афганцы, а это была машина Царандоя, на время замолкли. Потом он что-то еще прокричал скороговоркой. С дороги ответили, и к ним пошел один из наших офицеров и этот таджик.

Дубин видел в бойницу, как из БРДМ вылез командир, офицеры недолго поговорили через переводчика, и направились к воротам крепости, находившимся с противоположной стороны от дороги. Там их встретили

Синкевич и Контио. Поговорили, посмеялись чего-то, пожали друг другу руки и распрощались. БРДМ развернулась, и отправилась восвояси.

Засада была сорвана. Замкомбат построил людей во дворике и устроил всем разнос. Непереводимая игра слов! Точнее, понятная любому русскому, и бомжу, и кремлевским сидельцам. Кто рассекретил засаду, знал только Дубин, как выяснилось, Мазыкин и Левин не заметили дымка от своей готовки. А глазастые деды из кишлака, видать, все и увидели.

Но, вместо того чтобы вызвать бронегруппу и снять засаду

Синкевич приказал переместиться в другую крепость – в трех километрах южнее. Были, понятные лишь командирам, свои тому причины: пообщавшись по рации с комбатом, Синкевич вышагивал вдоль шеренги солдат как боевой петух перед смертоубийством.

Люди цепочками стали выдвигаться к новому месту засады. Дубин подумал: ну и славно, не повоюем, на сей раз. Нахрена мне этот караван? И нам всем? Раздолбаем мы его, или нет, ничего это не изменит.

Все – все равно.

Просто будем отдыхать три дня еще от тягот и лишений службы.

Какая собака полезет теперь на нашу мощную засаду – чуть не полбатальона, да еще и в зоне действия артбатареи и ГРАДов? А, никакая.

Дмитрий:

_ЦЕРЕМОНИЯ НАГРАЖДЕНИЯ._

Никто не умер. Не умер никто. В потерях не значатся.

Фары БТРов вырывали из неба силуэты гор. Перевал уже был близко, запоздавшая колонна из четырех машин преодолевала последний, самый трудный кусок перед спуском. Ударил гранатомет, второй, заговорили автоматы, ухнул миномет. Из первого подбитого БТРа посыпались солдаты в парадке в поисках укрытия. Остальные машины встали, задняя начала отползать вниз. Все, даже подбитая огрызались вокруг из своих КПВТ, обстрел, кажется, велся отовсюду. Из вставших машин тоже пошли выскакивать солдаты в парадной форме и падали, не успевая отбежать, отползти в придорожные канавы.

На перевале появился свет – это очнулся пост Царандоя и вниз поползла какая-то техника.

Миномет умолк. Вскоре стихли и автоматы.

С возвращавшейся в Кабул пустой колонной как обычно пришли четыре БТРа сопровождения из седьмой нашей роты: дорога от Гардеза до Бараков не представляла опасности: голые горы и больше ничего.

Засада – для самоубийц. А с границы зеленки всегда работал батальон.

Командир сопровождения привез приказ Комбрига: всех солдат батальона, представленных к правительственным наградам отправить в парадной форме в расположение бригады. Фамилии прилагались.

На следующий день в бригаду прибывает командующий, будет праздничное построение, и торжественное вручение Правительственных наград.

Колонна ушла в батальонном сопровождении, БТРы остались на дороге. Непонятная задержка продлилась уже несколько часов.

Приказ выделить парадку для 24 человек оказался сложным. Если говорить просто. Это имущество, разворованное каптерами, продавалось местным за чарс и афгани, поэтому парадные рубашки собирали у офицеров, слава Богу, фуражки в ВДВ никогда не пользовались почтением.

К шести вечера именинников собрали и отправили на праздник.

Кто распорядился, или не распорядился.

Кто распорядился не выдавать оружия награжденным, солдату неведомо.

Дубин уже лежал в постели, когда в кубрик влетел Костя. Костя влетел весь в слезах, скосился на Дубина, и тот почувствовал, что жизни у него ровно столько, сколько Костя будет плакать. Как, впрочем, и у всего взвода.

Сергей Лупов. Его, Дубина, механник-водитель остался на перевале. Костин лучший друг. Он не погиб, хуже. Ему безоружному перебило позвоночник. Как часто он спасал Дубина от…

Да от всего. Это он был командиром и наставником. Он оставлял

Дубина спать в БМДшке когда тот был духом, чтобы тот, чтобы тот хоть что-то соображал на войне, он был лучшим человеком и был лучшим солдатом на этой войне.

Это он мог летать по дорогам как птица, с той скоростью, которая БМДшке невластна. Что спасало от гранатометов и мин.

Это он, раненный в руку и ногу смог привести машину домой.

Орден "Красной Звезды"

Кто распорядился не выдавать оружия награжденным?

Или кто не распорядился.

Никто не вернулся назад.

Александр:

СОЛДАТЫ _

Нет на свете большего удовлетворения, чем ощущать доверие, оказываемое тебе как командиру, и сознание, что по первому твоему слову люди готовы идти в огонь и в воду. Но, чаще всего, счастливые дни пролетают так же быстро, как и приходят.

Посмотрел очередной раз на знакомые и дорогие сердцу фотографии, вот весь взвод – только что призванные «желторотики», такие же, как и я. В глазах просьба – учи нас командир, так, чтобы живыми остались, чтобы тебе стыдно не было и через годы, смотря на нас. Да и сам учись. А вот – все с наградами «матерые волчары», которым уже ничего не страшно, которые хлебнули войны по самое не могу. Совесть моя чиста, все, что мог для своих ребят делал, только потерял за два года двоих во взводе: много это или мало – судить не мне. Бог рассудит.

Володя Нестеров – со мной подорвался на БТР на «первых»

Бараках, 17 июня 1982 года. Я сидел на командирском месте и шел в колонне четвертым, впереди танк с саперами, командир роты на 370, затем ЗУ-23-2 (зенитная установка на ГАЗ-66) и я.

Взрыв. Полет. В книгах начитался, вся жизнь перед глазами пролетает за считанные секунды… Кукиш. Первая мысль, где автомат.

Как в тумане, рядом падает Володя. Он сидел позади меня над вторым правым колесом, дальше Болендрусь – пулеметчик, наверху, с левой стороны, Осетров, тогда еще командир отделения, и отделение:

Пермыкин, Утемов, Бурнышев, Соколов… У Володи вырвало пол грудной клетки в районе сердца, поломало руки, ноги, снесло заднюю часть черепа. Еще с минуту мучался, а потом умер.

Нас загрузили на трансмиссию танка и приволокли в батальон

(через неделю Саша Коняев БТР в строй поставил). Я отказался лететь в Кабул, а ребят вертушки забрали, через пару месяцев Болендрусь вернулся.

После, через месяц, меня вызвал замполит батальона и показал письмо от старшего Володиного брата, обращенного к нам командирам, с единственным вопросом: ЗА ЧТО?

Коля Фролов – представьте себе десантника ростом 153 см., щупленький, тихоня, ПК выше его роста был. Ну, куда его на боевые?

Определил я его официантом в офицерскую столовую. Проходит месяца два-три, он ко мне:

– Отпустите на операцию, мне стыдно ребятам в глаза смотреть, что обо мне скажут.

– Нет, Микола, везде служить надо.

Выпросил он разрешение у замполита батальона, когда меня в столовке не было. Под приказом заставили с собой взять (после этого я принятые решения никогда не отменял, даже «под расстрелом»).

Август 1982 года.

Взял его на сопровождение, в экипаж 378… Заговоренный какой-то БТР.

Практически колонну "отработали", уже возвращались назад от перевала Терра на трех БТР в батальон.

Дело к вечеру, попадаем под обстрел в районе Шашкалы из

"зеленки". Я первым шел на 377, по мне и 379 только из стрелкового оружия очереди прошлись, через бойницы пришлось вести огонь. А вот по 378 – он последний шел, из гранатомета. Струя вошла через боковой десантный люк, а там как раз Коля отстреливался. Ему ногу прожгло полностью, верхние люки все были открыты, поэтому от взрыва последствий никаких, только глушенные все, в машине все с мест посрывало. Вызвал батарею и вертушки. Жгутом перетянули рану, остановили кровь. Благо до батальона пару километров. Доставили его в медпункт через несколько минут. Артиллерия отработала, а вот вертушки, сославшись на "нелетную погоду" (в августе в Афгане на небе ни облачка, ни тучки) в этот день не прилетели…

Всю ночь от Коли не отходили, Володя Войт и массаж сердца делал и уколы вводил, у парня пару раз сердце останавливалось, замполит батальона боялся заходить к нам. В десять утра появились вертушки, я успел еще вертолетчику в глаз дать. За "нелетную погоду". В час дня нам сообщили: Коля скончался, сердце не выдержало.

Коля Сафронович, родом из Молдавии. Это каким же надо быть мерзавцем работнику военкомата, чтобы парня в Афган отправить! Самый старший в семье, их четверо детей, мать и отец погибли в автокатастрофе, воспитывали родственники.

Все боевые его – сначала в "пехоте", затем на командирском БТР наводчиком пулеметов. Мы с Димычем (замполитом роты) к НачПО:

– Парня отправлять в Союз надо.

– Приказ свыше: "В Союз отправлять только раненных и убитых".

– Извините за то, что он не ранен и не убит.

«Слов нет, одни маты». Делаем его ЗКВ-1, парень честно заслужил, а затем, когда Рома Шайхутдинов заменился – делаем его старшиной. Хоть на боевых меньше «светиться» будет. До моей замены жив был.

Федя Маланчук, из пулеметного взвода – тоже из Молдавии.

Уехал в отпуск, маму хоронить, в марте 1982 года. Приехал в роту 1 апреля 1982-го. В конце мая на операции ногу перебило – ампутировали.

Афганцы колонну из Кабула гнали, мы только блокпостами встали.

И дорогу от мин "прошерстили". Афганский танк, идя по дороге, на ходу вел стрельбу, развернув башню на 90 градусов, а наши машины стояли на обочине в Мухамедке. Стволом пушки он всех и посбивал, кто на броне был. Рядовому Репехе из мин. взвода позвоночник поломало, а

Феде ногу перебило. Девятка успела танк остановить, вытащили этих вояк – обкуренные, что наши с ними сделали, промолчу. Федя последних пару лет перестал мне письма писать.

Другие примеры.

Паша Малофеев. Мама занимала какой-то партийный пост в

Челябинской области. Заболел желтухой, отправили в Союз. Письмо пришло через пару месяцев:

– Не ждите Пашу, я его назад не отправлю, все вопросы уже

"утрясла".

Санинструктор Морозов – пальцы руки на кирпич. Запал от гранаты. Хлопок – пальцы в канцелярию несет. Срок три года – членовредительство.

Рядовой Данилов – спешились на операции, кажется на зимних

"Бараках", в один из очередных бестолковых дней операции. С нами пулеметчики были, их БТРД не брали, шуму много. Посчитались, мне

Витя Осетров докладывает:

– Нет Данилова.

Заглядываем за БТР – лежит родимый без сознания. Припал к глушителю и надышался угарных газов. Оставили его «на броне».

Подходим к "зеленке". Выстрел, у меня Саша Невзоров – пулеметчик падает, пуля прямо в лоб, снайпер. "Оторвались" на духах, около десятка пленных взяли.

Группа Костенко, замкомбата, попалась по пути, он всегда один

"работал", я доложил ему обстановку. Он "посоветовал", и показал как надо "работать" с пленными. После его самостоятельных "рейдов" не одна сотня мирных дехкан пополнила ряды "духов" с соответствующим к нам отношением.

Взвод вызывает меня на комсомольское собрание после операции.

Решение – рядового Данилова за трусость в хозвзвод перевести, мы ему не доверяем. Никуда не деться, перевели.

Через несколько месяцев его часовой восьмерки убил. Ночью.

Когда он грабил продовольственный склад батальона.

А до этого, тем же днем, колонна проходила на Гардез. И у меня

"молодой" Болдов в сад за яблоками за дорогу полез, на противопехотке подорвался, ступню оторвало: увидел комбата и деру в сторону сопки. Мы его на БМДшке доставали с минного поля.

Утром на построении комбат начал с хозвзвода. Сначала письмо какого-то бойца зачитал, батальон стоял "ржал": "Лежу на трупе убитого друга и пишу любимая тебе письмо… и т.д.". Потом приказал из санчасти вынести Данилова: "Вот товарищи бойцы, воровать у своих же нехорошо, а это…. воровало, был бы Союз, часовой 10 суток отпуска получил. Я вам говорил, что в сад за яблоками ходить не надо? А вот это… ходило, выведите Болдова."

Вертушки были уже на подходе, вскоре их обоих увезли.

Дмитрий:

НАДЕЖДА _

После вечернего развода, где ротный огласил расклад завтрашнего выезда на сопровождение колонны, выдалась редкая в последнее время, свободная минута. Дубин на этот раз оказался в пешей группе, что снимало с него обязанность проверки машины и ее вооружения. И он просто слонялся по расположению, радуясь теплому вечеру и ничегонеделанию. Осень была на исходе. На чистом небе, в наступающих сумерках медленно проявлялись звезды. Где-то вдалеке поднялась беспорядочная пальба, которая, впрочем, к нам не имела никакого отношения: разбирались между собой какие-то афганские

"бандформирования". Таким образом, действительность напоминала о себе, и Дубин вернулся к ней – душу смутили раздражение и желание перемен.

– Боже, как все надоело. Я больше не могу здесь находиться.

Мне нужен отдых, хотя бы на пару недель, иначе я сойду с ума.

Дубин сидел невдалеке от казармы уже в полной темноте с этими мрачными мыслями.

С весны, с последнего пополнения батальон сильно поредел.

Убитые, раненные, больные, кто-то, так или иначе, осел в бригаде…

Серега… Серега!!! Остался на перевале с перебитым позвоночником. Самый лучший человек.

Рота потеряла около трети состава, батальон же сократился почти вдвое. Внутреннее напряжение возросло. Дембеля, вынужденные каждые два-три дня ходить в наряды и караул срывали свою злость на всех остальных. Дубина достали сержанты второго взвода. Последний инцидент в карауле случился вчера, когда ночью, он сам не желая того, отрубился на посту. Это бывает: стоишь, даже ходишь – и спишь, тем более отстоять два срока подряд не всякая человека сможет.

Поэтому он слишком поздно заметил приближающийся развод и не исполнил всю необходимую процедуру: стой, пропуск, кто идет, разводящий ко мне и т.д., точнее не успел пропеть эту арию вообще.

Разводящим был как раз зам.нач. караула старший сержант Билык из второго взвода. Сдерживая бешенство, он пообещал разобраться с

Дубиным в караулке.

Разбор проходил в спальном помещении. Под одобрительные возгласы других дедов, возлежавших на топчанах, Билык начал отдавать команды, принятые по таким случаям: отжаться, грудь к осмотру, на колыбаху, и т.п. Дубин, отступив к стене, никак не реагировал, стоял и молча смотрел в глаза сержанту.

– Совсем оборзел! Что – дембелем стал? Команду не слышишь?

Сейчас уши тебе прочистят – летел с топчанов вялый базар.

Билык подступил ближе, с кулаками, но, как-то неуверенно… И, хотя Дубин не отвечал на удары, ему удалось вполне успешно обороняться. Силы были примерно равны, а от остальных, кроме моральной, никакой другой поддержки Билык не получил. Это продолжалось уже минут десять, и, наконец, надоело всем. Была ночь, хотелось спать, да и скоро смена. Тем более все знали что Дубин отстоял на посту два срока. Второй, за еще одного деда из второго взвода – Ивашко. Он то, в конце концов, и прекратил представление.

Рядовой Ивашко обладал не меньшим, если не большим авторитетом, чем старший сержант Билык, и его окрика оказалось достаточно, чтобы все успокоить. Билык, пообещав продолжить утром, полез на топчан спать.

Но после завтрака попытка продолжить экзекуцию не удалась вовсе. Они остались одни в караульном помещении, и, не чувствуя дополнительного давления, Дубин и вовсе отказался выполнять унизительные команды. А на попытку избиения оказал уже более активное сопротивление, вырвался на улицу и поспешил на КПП. Там дежурил Хрунов – старшина роты. До того как им стать он был зам.ком. третьего взвода. На новой должности он продолжал отстаивать интересы взвода. Еще ранее он предупреждал остальных старослужащих роты, чтобы они не трогали его бывших людей. И когда Дубин в ожесточении доложил ему о Билыке, развязка наступила скорая, и судя по следам на лице сержанта довольно жестокая.

Итак, все вроде бы устроилось неплохо, но эта история не давала Дубину оснований для успокоения. Хрунов и его друзья были уже определены в первую партию на отправку домой. Билык, же и другие должны были оставаться служить дальше. И это не обещало в будущем ничего хорошего.

Наложилось это на накопившуюся за полгода усталость и, сидя под звездами, прислушиваясь к звукам дальнего боя, Дубин мечтал о том, как ему уехать отсюда хотя бы на время.

Между тем, перестрелка незаметно утихла. В наступившей полной тишине в душу проникло ощущение покоя и умиротворенности. Появилось и постепенно выросло новое чувство, и не чувство вовсе, а даже знание того, что все устроится. Что завтра, случится нечто, что позволит ему надолго оставить часть. Он знал это наверняка.

Его ранят. Легко. И он чувствовал – это спасет ему жизнь, даже так. Уверенность была абсолютной. Состояние близкое к блаженству длилось несколько минут. Когда пришло время спать, осталась надежда.

Надежда. На вражескую пулю. Бред.

Дмитрий:

_НЕ ПОСЛЕДНИЙ БОЙ._

Новый командир второго взвода не производил впечатления военного человека даже сейчас, одетый в маскхалат, увешанный гранатами для подствольника, в нагруднике с магазинами и с автоматом за плечом. Худой, в очках и с редкой бородкой он скорее напоминал провинциального школьного учителя природоведения выступающего во главе класса в поход за гербариями. Это было первое боевое задание лейтенанта Ковальчука, и он был не командиром, а скорее практикантом при опытном старшине роты Хрунове. Тот фактически и возглавлял одну из пеших групп восьмой роты, которая прочесывала зеленую зону вдоль дороги перед прохождением колонны из Кабула в Гардез. Группа состояла из 12 человек, включая снайпера, пулеметный расчет и радиста – обычный расклад пешего сопровождения колонн принятый в батальоне вот уже два года стоявшем гарнизоном в провинции Логар.

Минут через двадцать, прочесав нужный участок, Хрунов выбрал позицию в развалинах. Рассредоточились, точнее, разлеглись за камнями и в канавах. Дорога оставалась метрах в ста позади; впереди

– между деревьями, просматривались два больших дувала.

Пошла колонна – это был самый ответственный момент. И тут, от стены к стене в одном из домов, метнулись две фигуры. Дубин оглянулся на товарищей, но понял, что никто ничего не заметил. Ему удалось неплохо разглядеть одного человека: здоровенный мужик в синем халате, белой чалме и с черной бородой – обычный вид для афганца, но под два метра ростом, крупный – таких крестьян раньше видеть не приходилось. Это явно был дух, правда, оружия в руках

Дубин не заметил. Ближе всех лежал Матвеев, Дубин перебрался к нему и тихо сказал:

– Там, вроде бы духи, уходят от дороги.

– Уходят, и х… с ними, – ответил тот флегматично.

Дальнейший разговор прервал Хрунов, торопивший всех двигаться.

По рации поступила команда выдвигаться к бронегруппе, и надо было успеть заглянуть хотя бы в несколько домов в поисках бакшишей. Когда все оканчивалось миром, и командовавший офицер не запрещал (а сейчас офицер и вовсе не командовал группой), все солдаты старались что-нибудь прихватить с собой. Чаще всего это была еда, но случалось найти и более интересные вещи. Сбор роты был назначен километрах в полутора ниже. По дороге попались три дувала без жителей. В одном их них ждала удача – в углу лежал целый стог сушеной конопли. Лейтенант забрался на стену и стоя во весь рост с интересом осматривал окружающий ландшафт. Турист, да и только. Да и мишень знатная. Но солдатам было не до него. Все торопливо набивали свои РД травой.

Управились быстро, и вскоре, без приключений вышли к машинам.

Все группы уже собрались. Мимо прошли БТРы седьмой роты, чей участок был ближе к Мухаммед Ага, после чего расселись по БМДшкам и отправились в расположение батальона.

По логике война на сегодня окончилась, и все расслабились.

Духов интересуют грузовики с продовольствием и цистерны с горючим, которые уже прошли, а не вооруженное сопровождение. Но правило действует не всегда. Как раз в том месте, и с той стороны, где работали Хрунов и его люди по колонне восьмой роты открыли огонь из стрелкового оружия. Машина, на броне которой сидели Дубин, Матвеев и еще шесть человек остановилась позади, метрах в двадцати от зоны обстрела. Дубин сидел сзади, справа; ближе к люку был Матвеев. По команде "К МАШИНЕ" все вскочили и стали прыгать вниз, скатываясь в придорожный арык. Дубин сделал шаг, за ним поднялся Матвеев. И тут, первого какая-то сила толкнула в спину. Он потерял слух, и время…, время почти остановилось.