Текст книги "Наш десантный батальон."

Автор книги: Александр Тумаха

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

А – ВОТ ЕЩЕ ОДНОГО.

Азарт боя убил страх напрочь.

ОТХОДИМ – в шлеме. Комбат со своей шарагой наконец свернулся.

Кто тащил эту рацию взад?! Бедолага.

Прошло минут 20 полного кайфа, ой, боя. Отделение целиком лежало в десанте, гранаты в системе подачи были на исходе – штук восемь осталось. Первой двинулась БТРД минометного взвода нашей роты, которая вползла на позицию последней при входе. Дух, весь в черном, выскочил прямо на дорогу побежал за ней, и хуул им в мотор из гранатомета, и упал, убитый.

Граната разорвала поднятый десантный люк, но пролетела сквозняком, никого особо не покалечив осколками.

Дальше двинулись все – назад, на въезд.

Хороший день – веселый. Что-то верещал Давыдов, а Дубин водил пушкой по окрестностям. За рычагами остался Дима, что и к лучшему, сзади солдаты палили одиночными, механик скрылся в ногах.

Уже потемнело слегка. И погода – как стая бесов, взбунтовалась. Метель. Пурга. Ураган. Темень, наконец, полная – от жуткого снегопада. В прицеле – только белая пелена. Вдруг – вспышка, гранатомет, Дубин сразу поймал источник вспышки, и накрыл – вторая вспышка в прицеле.

– Еще один, – доложил весело.

– Молодец! – вякнул Давыдов.

– А пошел ты, – подумал Дубин, – козел.

Выползли на исходные. Сохраняя оставшиеся гранаты – стрелял только из пулемета. Тем более что преследовать нас особо и не старались.

Все окна крепости на въезде Дубин из своего пулемета тщательно искрошил, потом надоело. Тут Дима:

– О, гляди: вон они.

Развернув башню на 180 градусов, в наступившей почти полной темноте, Дубин смутно разглядел сопку, там наша НОНА – Самоходная

Артиллерийская Установка, и метрах в ста пятидесяти от нее огонь из пулемета – да, видимо это был противник. Но, определить расстояние не было никакой возможности.

– Дима, я в них не попаду. Далеко и высоко. Нереально, как бы своих не закосить.

Успокоиться пора.

3.

– Пора, – Тимофей тряс за плечо – пора, ужинать пора!

– Где мы?

– В Караганде. Вставай, уже. Ужин!

– А.

– Ну!

– Иду. Город-то, какой?

– Да, мудак, вставай. Уже. В модуль пора.

– А. Че там?

– Ужин.

– А. Есть хочу. А где чай?

– Совсем уже крыша поехала. Вставай.

– Аааааа. Не хочу. Пишите: Листья желтые над городом кружааааатся, ляляля

– Ну, ты мудак – Тимофей пошатнулся ко входу.

Ужин.

Жрать хочу.

Манка, опять. Я ж дембель. Ужо – мясо давай! Молчит.

Вот, уроды.

Где, эта – кровать.

У окна.

Ну, таких, не видел – глюки, что ль – тараканы. С ладонь.

Бегут. По лицу, гад – отмахиваясь – пробежал. Еще. Еще два.

Затрясло.

О. Шатает.

Землетрясение в Кабуле. Стены пошшшлиии. Во – обкурился до

тараканов!

– Косяк есть!? Эй, один, ко мне! Без косяка не возвращайся.

Стало плохо. Я что – я тоже? Я тоже. Я тоже. Я дембель. ЧМО, как Некрасов наш, прям. Я. Я что – такой же? Дибильный дембель???!

Я тоже. Ну, и х.. с ним.

– Где косяк?!!

О, косяк. Есть.

– Тимофей – приколись? – Спит. Обиделся.

– Ладно, садись. И ты. А че было?

– Землетрясение.

– Вот тараканы бежали! Ха!

Боже, какой я мудак.

– Зажигай.

Ночь.

Перекурил. Такой косяк – на пятерых. Аремасн жмоза гас.

Ану. Лэ ма. Гуруш. Ма. Сэту. А. Ла. Ла. Лаю. Лав. Лэ? Голова – подушка.

– Дима! Я не попаду!

НОНА на горе отползала, отстреливаясь. Батальон сгруппировался в поле справа.

Тьма окутала Ершалаим. Только белый снег оттенял пространство вокруг.

Офицеры ушли на свой базар. Давыдов – тоже офицер, тоже ушел.

Что это было? Нас, как щенков выкинули взад, целую бригаду – у остальных, вроде была та же история – по рации. И мы выкатились.

Хотя, за собой Дубин чувствовал силу: я их поубивал!

А сам: тебя не убили, без оружия, пожалели. Что ль? Не стреляли в мудака с поносом. Они люди, они человеки. Вот, история, понимаешь.

Черт.

ОНИ МЕНЯ НЕ УБИЛИ.

Лежал бы – в поносе. Без штанов. Дубин в красках представил свою несостоявшуюся, нелепую смерть.

Что сказать – спасибо, враги.

Осташко – дембель из взвода АГС. Убит. В лоб. Все его чмошили.

Не дождался жизни. Я, почему опять жив?!

Матвеев.

Вот теперь Осташко.

Они что – умерли вместо меня?

Получается. Зачем?

Зачем!!!

 
Бог?
А Матвеев. И Осташко.
Смуть в мозгу заменила азарт боя окончательно.
 

Тьма окутала Ершалаим.

Вернулся Давыдов. Ночуем в поле. Ничего начальство не решило.

Заняли позиции посреди – в безопасном отдалении и от гор, и от домов, вкруговую.

Снег сыпался реже. Все реже и реже. И сник. Поставив машину в поле, Дима стал распоряжаться ночлегом: расстелили тент БМДшный, на него положили бронежилеты, каски вместо подушек – пригодились, наконец, железяки ненужные, накрылись плащ – палатками. Дубин полез первым на пост – в башню.

Что такое. Электропривод сдох. Включил тумблеры – и ничего.

Ничего не работало. Гранаты, все шесть, оставшиеся, зависли в системе подачи – с той стороны не достать, прицел отсутствовал, все плохо. И стрелять вручную неудобно, даже тяжело – из пулемета… А пушка осталась без гранат. Ужас! А коль полезут, гады? Высунулся – все спят. Что делать? Кто виноват?

Это взбодрило. Два часа караула провел в поисках поломки, иногда оглядываясь вокруг. Хрен там. Перебило что ль где, пулей, какой, аль тот угол виноват. Я что ль виноват, с тем духом… И не повоюешь теперь полноценно, дальше – нецензурно разговаривал с собой. Замена – Корнеев.

– Витя, полный писец. Нихрена, Е…, Б…,

П…, НА Х.Й, не работает. Как бошка? Ладно, залазь, пулеметом знаешь как? Ну, гляди – на заднице у него такая херня – в виде полусердца, гы, он заряжен, если что, дави на эту хрень. А крутить вручную – здесь. Это вверх-вниз, это влево-вправо. Все, давай.

Подняв голову с каски, наутро, первое, что увидел – проехавший мимо БТР с Арутюновым. Сержант из первого взвода, армянин из Баку, был ранен. В руку. Легко. И, остался – не поехал в госпиталь.

Отказался, перевязанный. Герой! Тут же стал кандидатом в члены, замполит батальона, шугаясь, лично вылез из своей машины – сказать.

Хотя, в боевом плане этот жест никакого значения не имел. В батальоне убит был только Осташко – тем, первым выстрелом, были раненные и ушибленные, но, немного. Если вспомнить вчерашнее – потери никакие. Дубин вечером, поливая окна из пулемета, когда уже надоело это делать, и появилась возможность соображать, думал, что положили тут немало. Ан, нет. Метель спасла, похоже. Ураган тот не дал моджахедам организовать еще более крутой отпор.

Все встали.

Что дальше?

Собрали бронежилеты, свернули тент. Каски покидали в машину – под ноги.

Что дальше?

Что дальше?

Ничего. Ждем. Подвезли завтрак.

Седьмая рота дернулась куда-то. На что-то нарвались.

Постреляли – вернулись.

Бригада вдалеке тоже лезла в дыры. Наверное, это они называли разведка боем. Эти, стратеги. Все уже было понятно. Нас окунули рылом в дерьмо. И армия и духи – совместно. Одну бригаду – да на

Бараки…

Подвезли обед.

Подвезли боекомплект. Хоть пушка теперь не бесполезна. Набрал гранат полную башню.

 
Начальство че та суетилось – передвигалось на своих машинах.
Мы как стояли, так и стоим.
 

Подвезли ужин.

Опять та же ночевка. Достали спальные принадлежности – тент, бронежилеты, каски, плащ-палатки.

Подъем – ни свет, ни заря.

Поехали.

Назад. План провалился. Снова двигаем на Кабул.

10 афганей поменял на три жвачки у бачи в Майданшахре на выезде. Кабул обогнули, на сей раз. Стратеги хреновы. Кинули бригаду в дерьмо. Бараки взять – бригадой?! С Царандоем, правда. Да что с него взять, убогого.

Проехали мимо инфекции, мимо кабульского аэродрома, вышли на дорогу.

Вот уже Мухаммед Ага. Зеленка пошла.

Началось.

Обстреливали без перерыва. Они издевались. Дима вылез из башни

– он сел наводчиком: как стрелять?

– Чуть выше

– Ага

– Пушку подыми!

– Ага.

Прицел сдох. Из автомата – говно. Хорош АКС, но, поди – достреляйся. Так, смешно. Все палят, конечно, но больше для массовости. В зеленку палим, в ответ.

Че встали?

Мины.

Мины уже не убирали. Только обозначали. Их было так много, как никогда. Вот из-под правой гусеницы вылезла итальянка, вот другая – из-под левой. Че та рвануло впереди.

Колонна шла как не домой. Духи обкладывали отовсюду – только что издалека, прикалывались.

Встречали.

Вот уже ориентир Школа. Разрушенное, двухэтижное здание. Дома?

Дома.

Вон он дом, километров десять осталось. Уже стемнело – зима.

Башня танка – еще ориентир. Башня разорванного на куски танка.

Почти приехали.

 
Опять.
Опять.
Да они охли!
 

 
О, батальон уже виден.
Приехали.
Фу.
 

Перевернулся. В койке. Ночь. Темно, кто не понял. Ночь.

Проснулся – все тихо. Тихое звездное небо в окне. Модуль спит.

Инфекция спит. Спит Кабул.

Зима. Зима прошла.

Скоро обратно – в батальон.

Сколько еще?

Дмитрий:

_Я НЕ ВРАЛ._

Дубин, и один спецназовец из Джелалабада возвращались после тифа из Инфекции в свои части. Спецназовец, соответственно, в

Джелалабад, Дубин в Гардез и, потом в свой Баракибарак, провинция

Логар, с колонной. Добираться обоим предстояло на вертушках, поэтому шли на сборный пункт на аэродроме в Кабуле. Там расстояние от

Инфекции было невелико – километров 7 – 8, правда, когда Дубина с тифом привезли туда, и отправили пешком в ту же Инфекцию, он в нее дошел, но как не умер, удивлялся потом долго.

Медсестру по кличке БТР он тогда долго убеждал, уже лежа в постели в модуле, что умирает, пока она, гадина, не дала димедрол, и он не упал в забвении на сутки. Медсестра оказалась хорошим человеком, потом, но тогда он думал, что ангел смерти может выглядеть и так. Грузно.

Дошли до сберпункта на аэродроме, а у Дубина всю дорогу вызывала странное ощущение форма спецназовца: полуботинки, штаны – хб и парадная рубашка с короткими рукавами, ну, и панама, соответственно. Не по Уставу, понимаешь. Но Дубину-то этот Устав по х: Так подумалось: хорошая форма для жары.

Зарегистрировались на свои вертолеты, в ожидании разложили еду.

Тут из марева жары на сберпункт входит группа высших офицеров

– полковников и полуполковников. Человек тридцать.

Инспекция, мать.

Главный полковник этой стаи видит приятеля Дубина, звали его

Лехой – в парадной рубашке с обрезанными рукавами, и бросается на него аки лев! Срывает с него рубашку и в исступлении рвет об колючую проволоку, окружающую сберпункт. И кричит: "Гауптвахта! Это что! Кто позволил!" И прочее, нецензурно больше.

Леха, заикаясь, пытается объяснять:

– Я из батальона спецназа в Джелалабаде, это самое жаркое место в Афгане, поэтому наш комбат разрешил такую форму для нас и утвердил это в Штабе Армии.

– Молчать! Расстреляю!

И прочее: "Я Начвещь Армии! Какой на…, комбат, на…! Это

Советская Армия. Или что!"

Леха: "Товарищ полковник! Так что мне делать? Без одежды".

Начвещь: "Вон грузится самолет с использованным обмундированием. Иди туда и скажи, что Начвещь Армии распорядился, чтобы тебя одели".

 
Страсти утихли, и как комиссия исчезла, Дубин не заметил.
Начвещь растворился в мареве, откуда и возник.
 

Появились вертушки. Из Джелалабада. Вертушки привезли Груз.

Груз 200. Их долго выгружали. Салоны были все в крови. Трупы солдат уже полуразложились. Они лежали в жаре более трех суток, пока подоспела подмога. Это была засада, которая попала в засаду сама. У первого выгруженного трупа весь ливер был наружу. Живот был распорот и кишки:

И запах говядины. Жара.

Стало плохо. В жаре.

Дубину приходилось выносить раненных, сам чуть не был убит, и эти пули. Пули свистят, пули. Экая мразь. И артобстрел. Своих…

Эти трупы были одеты как Леха.

Он говорит: это наши молодые. И черпаки. Я их узнаю.

Видишь: они в таких – же рубашках. Я не врал.

Дмитрий:

_ ЗОЛОТОЕ БУДУЩЕЕ._

Два замкомбата.

Костенко и Синкевич не совпали во времени. Первого перевели в кандагарскую бригаду, второй был его сменщиком из брестской.

Судьба… Нет не судьба, не она выбирала, они сами выбрали свою судьбу.

Капитан Костенко.

Костя из нашего взвода однажды стал его, ну, телохранителем, что ли. Два человека нашли друг друга. Поэтому что-то рассказывал, поэтому что-то знаю.

Вот, сам не знаю, герои или изуверы были оба. Оба определения…

Нельзя отделить. Друг от друга и от них обоих.

Костенко потерял в Афгане троих друзей. И поклялся за каждого забрать по сто голов духов. Он не светился в батальоне, не присутствовал на построениях и не участвовал в разводах. Похоже, и комбат чувствовал в нем силу, которая сильнее его власти.

Он только ходил на работу. Он давил гусеницами пленных духов, взятых на месте с оружием, он их мучил током, и убивал, он выжигал огнеметами кяризы, он был первым в каждом бою, чаще, даже без своей группы, просто с тремя солдатами, Костей, и такими же, как Костя, с тремя Костями, набранными со всего батальона. При этом он не забывал обязанностей, один из Костей был связистом, командовал грамотно и даже весело. Мы, солдаты, на него полагались вполне. Костенко заменял в бою пятерых командиров и двадцать пять солдат. Или, там, тридцать со своими Костями.

Тогда, при Костенке, тактика выжженной земли перед проходом колонн не считалась преступлением, и колонны проходили, и своих убитых мы считали на единицы.

Потом капитану Костенко пришло время сменяться. Но он поклялся. Клятва была исполнена примерно лишь наполовину. И тогда он подал рапорт о переводе в другую действующую часть. И поехал в

Кандагар.

Майор Синкевич.

Нелепая фигура нового замкомбата сразу, с момента его появления вызывала смешки, и даже смех и у солдат, и у офицеров.

Маленького роста, на длинных и тонких ногах, с гусарскими усиками на немолодом и одутловатом лице, он был везде. Он был везде и пытался влезть во все.

Костя вернулся во взвод, и Дубину особо запомнился одним простым эпизодом: возвращаясь с какой-то войны, их БМДшка на узкой дороге не смогла разъехаться с бурубухайкой. Встали друг напротив друга и смотрим. Бурубухайка – на сей раз автобус мерседес, наполненный женщинами и детьми. Только женщинами и детьми. Плюс водила.

Через минуту, Костя, он сидел на командирском месте, посмотрел в сторону автобуса, и так легко пошевелил автоматом. Типа передвинул. Уж не знаю, что почувствовали люди в автобусе, а Дубину стало страшно. Он представил себе дальнейшее, зная Костю.

Пауза только…, они оцепенели.

Серега съехал назад, и бурубухайка очень медленно, нет, еще

медленнее, проехала.

Но, вернемся к майору Синкевичу.

Вскорости всеобщее впечатление о нем изменилось. Одутловатое лицо резко похудело. Смеха не стало. Он тоже стал ходить на каждую работу. Он одевал на себя все возможное обмундирование, грузился всеми возможными военными причиндалами и возглавлял группы одну за другой. Только, вот доверия к нему у солдат так и не возникло. Он действовал суматошно, всех изматывал, и все норовил перевыполнить поставленную задачу, при этом таланта командира ну никак не было видно невооруженному взгляду. Он распределял боевые задачи на каждом разводе и строил офицеров. Он проверял обмундирование и оружие солдат перед каждым выходом. Причем норовил все проверить у всех солдат. У него, у тебя, у меня, у всех.

– Почему только две гранаты, а не четыре, вопрошал он.

А нахрен мне четыре, когда я этими эфками вообще предпочитаю не кидаться, а РГДшки – полное фуфло? И этого фуфла в нашей машине целый ящик всегда валяется по желанию Сереги. И вообще я за оператора-наводчика, а не пешком пойду.

Но бежал Дубин в оружейку за РГДшками, когда его машина уже трогалась с места.

Слава Богу, группы Синкевич формировал для себя все больше из девятой роты. Попасть к нему в группу не считалось большим счастьем.

Восьмая была от этого счастья избавлена.

Замполит предложил стать кандидатом партии, но, тут наступил дембель.

Эта напасть тоже миновала.

Дубин шел в магазин с пересылки в Кабуле и думал, что все напасти миновали. Тут его остановил караульный мудак. Стой, там, стрелять.

– Ты че?

– По этой тропинке ходить нельзя!

– Так все же ходят.

– Стой!

– Да отвали, мне в магазин.

Бедняга, ему, молодому, видать сказал какой местный не

молодой, что НАДО СТОЯТЬ НАСМЕРТЬ!

 
Не стрельнул.
Судьба. Не судьба.
 

Возле магазина стояла толпа других десантных дембелей, Дубин подошел ближе – свои! Из учебки в Гайжунае. Все!

О! Это ты!? Это ты!? Это ты!? Живой!!!

А ты знаешь, что Бобков погиб. Дубин вспомнил своего друга еще с Военкомата. Бобкова то зачем? Добрый и хороший человек. Бобкова то зачем?

Последний Паншер. Мина. Месяц назад.

Бобков погиб.

 
Два замкомбата.
Капитан Костенко.
Костенко судили. Военный трибунал. Только что не расстреляли.
 

Майор Синкевич.

Орден Красного Знамени и два ордена Красной Звезды.

Прошла неделя после возвращения домой. ДОМОЙ!!! Дубин пошел в свой военкомат за какими-то документами. По стенам расползлись зеленые фигуры оркестрантов. Тромбон у входа. Почетный караул без магазинов кучковался во дворе. Навстречу выскочил очумелый и потный

ЗАМКОМБАТА ПО ТЫЛУ 3 ДЕСАНТНО-ШТУРМОВОГО БАТАЛЬОНА 56 ГАРДЕЗСКОЙ

ДЕСАНТНО-ШТУРМОВОЙ БРИГАДЫ майор Плучиц.

– Товарищ майор, я из Бараков, что случилось?!!

– Да вот, две недели искали. Протух совсем. Семья оказалась в

Минске, мы ж не знали, старый адрес.

– ТАК ЧТО СЛУЧИЛОСЬ!!!

– Да, на засаду шли, и прям на ДШК вышли. Расстреляли всю группу. Всех десять человек.

Потом написал во взвод, спросил, получил ответ, компетентный:

У нас здесь все по старому, ротный мозги еб потихоньку.

Насчет Синкевича, это правда, расстреливали в упор из АКМа раненных.

Не знаю, готов Пакистан к боевым действиям, а вот духи охли, сначала на зиму уходили в Пакистан, а сейчас, в настоящее время осели здесь, и громят потихоньку колонны. В общем, мы надеемся на золотое будущее.

Рядовой Бобков и майор Синкевич лежат на кладбище рядом.

Жив ли Костенко. Он так свою клятву и не исполнил до конца.

_Эпилог: ПИСЬМО ДРУГА._

06.04.86. г. Асадабад

Hello, что означает на языке племени апачей – здравствуй, милай Митя!!!

Сегодня 6-е апреля – получил твое послание. Вчера отмечали день рождения одного друга – хорошо отметили – мягко говоря, и грубо выражаясь (или наоборот). Вот сегодня сплю в своей БМП полдня, что бывает редко, обычно я сплю полдня в палатке. Но, так или иначе, твое письмо пробудило меня от тяжелого сна, подняло настроение, и я решил тоже взяться за перо и бумагу, что в последнее время я делаю крайне редко. Сам знаешь, как пишутся письма под конец службы… вот, вот… плохо пишутся. Как говорится – «как аукнется, так и откликнется», поэтому и получаю я соответственно столько же, т.е. последнее время мне вообще не пишут. Хотя я их всех, подлых, поздравил с 8-м марта, когда был на выезде в Джелалабадской провинции. Мы там две недели воевали и довольно успешно. Потом приехали, но вскоре опять отправились в те края. Разрушили там еще пару-тройку кишлачков и вернулись с победой. Неделю назад были на войне недалеко от Асадабада. По ту сторону Кунара, т.е. не так давно, до апрельской революции, это были пакистанские земли. Отсюда и вытекающие последствия. Почти год назад, в мае 85-го, наш батальон положил на той стороне, правда, не там, где были в этот раз, 31-го человека убитыми и в два раза больше раненными (не помню, писал я тебе об этом или нет). Тогда это было в кишлаке. Подробности при встрече. Теперь два батальона спецназа – наш и 1-й джелалабадский, поползли на две с половиной тысячи метров. Там, по данным агентурной разведки, был укреп район с ДШК, ЗГУ, безоткатками, телефонная связь между постами и с Пакистаном. Так оно и было. Кстати, один склон этой высоты афганский, а другой, уже Пакистан. Опять таки не буду вдаваться в подробности. Беда постигла в этот раз 1-й батальон. 11 человек убито, около 30 ранено. В район боевых действий прибыли

(конечно, не на сами горы) большие начальники с большими звездами.

Трое суток шел бой. Захватили и уничтожили массу оружия и духов.

Поддерживала армейская артиллерия и авиация. Опять таки, подробности при встрече. Ребята побывали в Пакистане – в общем, операция была не слабая.

Духи – педерасты последнее время оху…. Обстреливают нас тут почти каждый день. Позавчера, после послеобеденного развода, начали обстрел и одна мина или рс, черт его разберет, угодила прямо на место построения, а там в это время ставилась задача 4-ой роте обеспечения. В результате 1 убит и 7 тяжелораненых. Убит дембель.

Хорошо, что мы ушли с плаца, буквально через пять минут туда угодила эта проклятая мина, а мы как раз стоим за 4-ой ротой…

И эти ебан….е подрывы… Прямо передо мной подрываются

БТРы, БТСы, меня бог миловал (сплюнул три раза). Под дембель становишься суеверным. А тут, сам видишь, дембель в опасности. Но я не плачу и не рыдаю, жду его родимого как манну небесную.

А ты, милай, правильно заметил – ПМО N 68, написано у меня на панаме. Было бы отлично, если бы строго придерживались срока увольнения – апрель – июнь. А то у нас тут могут "пошутить", и уволить в августе. Но я, все же, конечно, надеюсь на лучшее. Всем я пишу: "Если бы вы знали, как я хочу домой". А ты, ведь знаешь, как я хочу, сам так же хотел. Но, так или иначе, готовь дорогой мой друг банку водки в полном смысле этого слова (ведь теперь ее продают именно в этой таре), и жди меня. Я вернусь с победой, и мы устроим революцию души и тела, а если понадобится, то и революцию в полном смысле.

Передавай огромный привет всем нашим общим друзьям и знакомым, своей маме, ну и, конечно же, своей Дульсинее Тобосской, т.е. Гале.

Бачи всех стран соединяйтесь!

Да сгинет "мирное" афганское небо над головой! Да постигнет соседний Пакистан кара небесная, и сгинет он! Во веки веков, аминь!

Тебе большой привет от моего друга и брата Ратмира, ты должен его помнить. Он тоже встанет в наши ряды, чтобы наказать неверных, и воздать должное богу Бахусу.

Все, на этом целую тебя и обнимаю до треска костей.

Твой Игореша, как у нас тут говорят, "рядовейший рядовой", но я плюю на них, ведь я уже гражданский человек.