355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Александр Тумаха » Наш десантный батальон. » Текст книги (страница 6)
Наш десантный батальон.
  • Текст добавлен: 9 октября 2016, 02:40

Текст книги "Наш десантный батальон."


Автор книги: Александр Тумаха


Жанр:

   

Военная проза


сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)

Вертушки ушли. Полдня мы ждали команды, потом поступает приказ от комбата следовать в батальон, заправиться, и быть в готовности идти за Кабул в Баграмскую зеленку.

Да, еще госпиталь «духовский» накрыли тогда с французским оборудованием. Француз-хирург с раненными «духами» в горы ушел.

Загрузили этот "госпиталь" в БТР. В медпункт наш сдали. Володька

Войт радовался как ребенок, таких медикаментов у него никогда не было, даже противозачаточные таблетки привезли.

До нас сведения дошли, у "духов" обмороженных около 90%, если бы еще пару дней, "духи" в горах все бы вымерзли, но начальству виднее, бросили на Хост.

На Хосте мы с оставленных домов листы железа на крышах поснимали. В батальон притащили. Накануне вертушка с группой Сереги

Лещишина на нашу лен. комнату упала, хвостом порубила чердак. Все живые выскочили, не успели высоко подняться.

Кому сейчас про Хост говоришь, никто не верит, что одной ротой туда зашли. Спокойно тогда еще там было.

Домой дорога всегда короче, к вечеру были в ППД. В кубриках чужие люди, постели, кровати все разбросано, все в окурках, как будто Мамай прошелся. Мы к комбату, в чем дело?! А у него та же картина. Короче – армейские штабы имели честь почивать и мы должны были этим гордиться. А теперь представьте картину: шесть офицеров-десантников, после недели боевых, выполнения бестолковых приказаний. О внешнем виде не говорю. Все злые, голодные, а завтра опять в неизвестность, и не могут в своей в казарме привести себя в порядок. У бойцов – аналогично. Мы поставили на дверь при входе в казарму Димыча – нашего замполита, чтобы никого не впускал,

Николаича – ротного, попросили не встревать, и вчетвером объяснили всем кто в казарме хозяин и как надо вести себя в гостях. В конце концов, что такое десантное гостеприимство. Где-то через час мы уже выслушивали нотации зам. начПО армии, какие мы нехорошие. Николаич хватает пистолет, и на зам. начПО: "Ты, сука, хотя бы мешок картошки привез? Люди голодные на операции, а ты ходишь, боевые листки да походные ленкомнаты проверяешь. Воспитывай своих приближенных!". Тот вылетел пулей. Сразу пришел комбат с замполитом, они-то хоть глупостей не говорили.

Комбат нам поставил задачу на следующий день. На этом инцидент был исчерпан, в нашей казарме армейских больше не было.

На следующий день, колоннами начали выдвижение на Кабул, за

"Теплым Станом" нашу роту опять снимают с боевых, и на сопровождение до Гардеза, даже вертушек не дали, все задействовано на операции.

Вот когда одно место жим-жим сыграло: бригада и батальон нам уже не помогут, даже четыре БРДМа из первого батальона в расчет можно не брать, если учесть расстояние от Кабула до Гардеза. Прошли спокойно, просто духи не успели дорогу заминировать после прохода такой армады техники, а перестрелки, из-под них выходили на скорости

"триста". По связи: "Скорость – пять… десять… сорок…триста…", – кто как может.

За время сопровождений мы выработали, по моему мнению, наиболее верный для наших условий способ их проводить: впереди три

БТРа с саперами потом через 10-15 машин по два БТРа, и в конце

"Замок" – самые опытные водители с техником роты. "Ниточка" вытягивалась иногда и до десяти километров, когда начинался обстрел, один БТР броней прикрывал КАМАЗы, а другой выводил машины из-под обстрела, да еще и блокпосты помогали с артиллерией.

Когда прибыли домой вызывает меня особист: "Саша, а сколько ты духов в вертушку сажал?" Я понял, тут что-то не чисто. Говорю, что не помню, не считал. К Сане Дмитренко, он то же ответил. Спустя примерно месяц мы были в Кабуле, и заезжали к брату Николаича. Он нам рассказал, что вертушка не тянула на высоте, пришлось духов по домам распустить, ведь их точно никто не считал…

Дмитрий:

_НИЧЕГО ИНТЕРЕСНОГО._

Раненного, с трудом поднимаясь в гору к дороге, несли вшестером на плащ-палатке. Он что-то бредил и, периодически приходя в себя, просил: ТИШЕ. Тихо просил.

И снова терял сознание.

Откуда он взялся – раненный, Дубин так и не понял, вроде и выстрела не было ни одного… Или за шумом мотора не услышал. Машины ранним утром собрались в поле на полдороге к Мухаммед Ага и ждали чего-то. Потом Серега сказал, оторвавшись от шлема: "Иди, помоги, там кого-то выносят". В общем, никто не стрелял – снайпер один раз только, разве. Вот трехсотый и образовался.

На дороге поджидал одинокий дежурный БТР, снятый с ночного охранения у комитета НДПА. Солдаты погрузили, БТР рванул в сторону батальона, задержавшегося Дубина обдало черным выхлопом, чуть не упал, и, только потом он увидел, что все остальные уже быстро возвращаются к бронегруппе.

Подошла небольшая колонна зеленых – афганской армии. На переднем танке сидели двое советников, их сразу выдавали русские морды под армейскими кепками иностранного образца. Встали рядом.

Видать что-то не складывалось, начальство медлило. Что затевалось,

Дубин и не знал. Он сбросил тулуп в люк, стало жарко после выноса тела и обратной пробежки, и, уселся на башню своей БМД. Мимо, к походной кухне, с котелком, быстро прошуршал дух из афганской колонны. Дух, которому на вид можно было дать лет сорок, перетянутый шнурком вместо ремня, выглядел довольно жалко. Дубин мысленно оглядел себя со стороны, и подумал, что выглядит он немногим лучше, но, ему пока лишь восемнадцать. Или девятнадцать… Неважно, с арифметикой нелады. Будем выкарабкиваться.

Как и все последние дни тянуло в сон. Серега, обычно, на выездах на сопровождение колонн, устраивал ему физзарядку в виде отжиманий от дороги. Сейчас он отсутствовал. Дубин встряхнул головой, оглянулся и обнаружил своего механика-водителя что-то докладывающим замкомбату. Тот выслушал, кивнул, и отвернулся. Серега побежал к машине, залез на свое место, и, ничего не объясняя, завел

БМД, прогрел немного, развернулся почти на месте, и машина понеслась к дороге.

Что Лупов там наплел Костенко за этот вояж, остается только догадываться, но, БМД, выскочив на асфальт, полетела к Мухаммед Ага.

Дубин не успел даже надеть шлем, он так и остался сидеть на башне, судорожно удерживая руками автомат на люке, и зацепившись ногами за выступы внутри башни, чтобы не вывалиться на ухабах, пока на дорогу не въехали. На скорости он стал замерзать, и сполз внутрь.

До Мухаммед Ага доехали минут за пятнадцать – двадцать. Там, остановившись у дувала, с обязательными старцами из "Белого Солнца пустыни" Серега, который так Дубину ничего и не объяснил, а тот и не спрашивал уже, заглушил машину, вылез на броню и соскочил вниз.

Дубин выполз на башню теперь в тулупе. Серега о чем-то уже разговаривал с одним из старцев, присев на корточки. Тот, выслушав, только качнул головой, и, из противоположного дома вышли люди. Это были тоже немолодые мужчины, но, с короткими бороденками, не такими как у старцев. Они сняли плоский запасной бак с солярой с задницы

БМДшки, и стали сливать содержимое в свои емкости. Дубин подумал удивиться, но, посмотрев на механика-водителя, который улыбался чему-то, решил не вмешиваться.

Слили и расплатились чем-то. Лупов влез на теплый мотор машины, достал запасенную сигарету "Black and White", своих

"Памиров" и "Донских" мы не видели уже второй месяц, выпотрошил ее на руку, раскрошил третью часть какой-то палочки в табак, и забил все это обратно. С фильтром он тоже что-то сделал, Дубин не понял.

Вообще, разговаривать не хотелось. То, что Серега творит какую-то хрень, он понял уже давно. Но, он, хоть и не дембель еще, а только на него надежда у Дубина осталась. Уже бы сдох, если б Лупов не спасал своего молодого наводчика от других старослужащих.

Серега выкурил свою смесь, посмотрел на Дубина просветлевшим взглядом, и сказал:

– ПОЕХАЛИ!

И махнул рукой.

Обратно БМД неслась словно птица. Феликс. Дубин так и остался сидеть на башне, укутавшись в тулуп. Холод уже не брал – взошедшее солнце в безоблачном небе…

Пригревало психологически.

Что-то рвануло сзади, и, вдобавок просвистело мимо.

Граната!!!

Слетая в башню, Дубин еще успел подумать: и мина!!!!!

Развернув башню влево, он стал поливать зеленку из пулемета.

Но, поздно, засада уж взаду. Хотел еще из пушки вякнуть для куража, но палец на курке остановило недавнее воспоминание с последнего заезда. Там Полтинник уводил колонну, а пешие группы в кишлаке за речкой Логар, напротив того же Мухаммед Ага, пешие группы и наши, и

Царандоя и даже одна, Полтинника, нарвались на бой. И их кинули спасать пешеходов. В десант упали два – три царандоевца, один наш и двое из Полтинника, тронулись – всех вроде подобрали мы и другие машины. Отползаем, Дубин льет из пулемета, мост – не мост – две направляющие, а Дубин и не видит какой хлипкий мост, видит в прицеле духа с гранатометом, и выстрел! В себя. Сам тут же гранату в ответ и послал. Мимо. А машина то въехала уже на мост, и боковым выстрелом чуть не скинул Дубин ее в пропасть.

Заорал тогда Лупов в шлем:

– Ты, е… мать твою, урод че на… нас всех! Совсем ох…!!! Падла! Приедем домой вые..!!!

Так и не стрельнул из пушки на этот раз.

Дмитрий:

_ТАК, ТАКИ ТАК._

Дубин мыл пол. В кубрике положено мыть пол раз в день. Вот дух

Дубин и мыл. Приближаясь к печке, он уткнулся головой в сапоги

Кости. Костя и Серега возлежали на кроватях и курили что-то восточно-вонючее.

– Во, – сказал Серега, а ну пи…й сюда, – На, попробуй.


Первый косяк пошел.

Дубин прикололся. Тряпка ходила туда-сюда, туда-сюда. В этих.

Руках. И так, главное, медленно. Туда-сюда, туда-сюда. Эта. Тряпка.

Раз – два. Три. Нет: раз – два. Раз – два. Раз – два.

Костя: "Гляди, он забалдел. Дубин, смирно!" Восклицательный знак – слишком грубо, так, типа, смирно.

Дубин встал на ноги и изобразил "смирно". Неважно изобразил.

– Так. Демьян. Бросил мыть пол, пошел на КПП. Там такой сержант Тименбаев. Помнишь?

Дубин резво кивнул башкой и растянулся мордой в ухмылке.

– Вот, зови его сюда, скажи, что у нас есть. Все, вперед.

Так, так, так. Ноги пошли, так, так, так, пошли ноги.

Репродуктор над казармой седьмой роты говорил: Миллион, миллион, миллион, миллион, миллион алых роз. Из окна, из окна, из окна из окна, провал свалки напротив входа тоже пах. Дубин бежал на

КПП и гыгыкал, аки мерин.

Миллион, миллион, миллион, миллион, миллион алых роз. Это Алла

Пугачева.

Миллион, миллион, миллион, миллион, миллион алых роз.

Миллион, миллион, миллион, миллион, миллион алых роз.

– Эй, сержант!

Тименбаев оглянулся, привстал со стула и быстро приблизился:

– А, ну в глаза смотреть! Да ты обкуренный, да он обкуренный, глядите! – Наряд добро закивал в ответ.

– Сержант Тименбаев, становись! Смирно! Вольно!

Другой косяк, на сопровождении это было, чуть не убил: стал разряжать оружие, а патрон, таки забыл. С тех пор на войне не употреблял практически. А от сержанта Тименбаева Серега отмазал.

Так, таки, так.

Дмитрий:

ЖЕЛТУХА _

Есть ментовский УАЗик. А есть другое убожество – ПАЗик.

Автобусик. Зеленый. С красным крестом в белом круге.

Дубин, уже месяц как слинявший из батальона с дистрофией и желтухой, перся куда-то, куда послали. Первая болезнь прошла за три дня на сытной больничной пище, вторая так просто не лечилась.

В ногах лежал человек. Какой человек – мертвое тело. Человек, который лежал, был желтым. Был абсолютно желтым, коричневым.

Человек, который лежал, умер от желтухи. Белирубин победил жизнь крупного парня на восемнадцатом году.

Из третьей инфекции до армейского морга было километров десять, как показалось в закрытом кузове тихохода. Дубин и еще один больной исполняли роль грузчиков – гробовщиков. В однообразии жизни эта поездка была развлечением.

Хотя, однообразие недавно было нарушено разгрузкой самолета с медпрепаратами. Один из картонных ящиков оказался с повреждениями и из него удалось спереть целый мешок таблеток. Таблетки назывались

Феназепам, типа снотворное, но со смыслом. Смысл состоял в наркотическом воздействии.

Вечер следующего дня в модуле стал чем-то вроде комбинации ада с анекдотом. Большая половина больных откушала таблеток, причем количество принятого препарата колебалась от 15 до 60-ти за раз в один рот. И, с людьми случилось:

Кто-то бродил по коридорам, шатаясь от стены к стене и вытягивая вперед и в стороны руки – как в фильме про живых мертвецов. Повар из столовой час причитал о том, что уже три ночи, а ужин совсем не готов, пока не описался и не отрубился на полу, четверо придурков устроили игру в Рамс, при этом двое курнули косяка, а другие двое объелись колесами. Первые без перерыва ржали и тыкали в окружающее пальцами, вторые сидели мрачные, сосредоточенные и очень серьезные. Карты клали основательно, провожая их остекленевшими глазами. Дежурная сестра сидела возле своего любимого парня, который ударился в мазохизм: постоянно сдирал с себя трусы и норовил помочиться на все кругом. Сестра, наконец, заплакала, любимый обоссал ей ноги, и удовлетворенно отвернулся в угол, сверкая белой задницей.

Дубин как раз вышел в коридор из палаты, когда в дверях появился начальник медчасти полковник медицинской службы

Будиловский. Навстречу ему бросились со скоростью черепашек трое живых мертвецов, что-то шипя и шевеля верхними конечностями. Ноги им слабо подчинялись, помогали стены. Полковник изменившимся лицом быстро прошел до поста медсестры, никого там не обнаружил, и еще быстрее вышел вон.

Караул из Полтинника построил всех больных прикладами автоматов. Каждого проверяли по глазам. Девять особо мрачных человек забрали на губу. Оттуда они не вернулись. Что с ними стало – неизвестно. Через три дня их видели в техпарке караула за чисткой моторов БМДшек, черных и забитых донельзя.

На следующий день оставшиеся участники кражи собрались на совет в курилке. Все еще внушительный пакет с колесами решено было похоронить.

ПАЗик подъехал к палаткам морга. Желтого человека перенесли внутрь, на стол. Цинковые гробы вдоль стен были закрыты деревянными бушлатами.

Рядом строилось здание каменного морга. Натянутый на фасаде красный транспарант оптимистично трепетал: "ЗАВЕРШИМ СТРОИТЕЛЬСТВО

ОБЪЕКТА С ОПЕРЕЖЕНИЕМ СРОКОВ. ПЯТИЛЕТКУ ЗА ЧЕТЫРЕ ГОДА!"

Был четверг. С аэродрома взлетел «Черный тюльпан» и скрылся из виду.

Александр:

БОМБА _

До Мухамедки от батальона всегда Юра Волин с саперами работал, а от батальона к Гардезу замкомвзвод его. Я выезжал всегда на десять

– пятнадцать минут раньше с ним, чтобы километра полтора за батальоном дорогу проверить, и около кишлака Альтамур тоже, перед перевалом, там подорванный мост был, перед приходом нашей бригады в

Гардез его духи подорвали. В пустыне, между, всегда спокойно было

(только летом 1983 года вдоль дороги "духи" начали "глушилки" китайские ставить, мы не могли связью пользоваться, пришлось училище вспомнить – флажки применять). На перевале первому батальону колонну передавали, когда у них БРДМ появились, а до этого сами колонны в

Гардез гоняли.

Выхожу из батальона, прошел мост, выехал из зеленки, а тут с насыпи два "духа" улепетывают от дороги: как учили, две коротких и

"духи" лежат. Не помню как звать сапера, он впереди под нашим наблюдением работал, у него волосы на голове дыбом встали, я спрыгнул и к нему. Под насыпью был ливнеотвод, заглянул туда, тоже нехорошо мне стало: авиационная бомба – 500 кг, а провода от нее уходили через виноградник, к дувалу. Мы провода обрезали, под

"духов" "феньки" подложили, докладываю в батальон – там Серегу

Лещишина по тревоге с Юрой Волиным подняли. Я доложил обстановку комбату, и пошел дальше. Когда колонна прошла, через несколько минут два взрыва, Серега рассказал, что семь человек полегло от гранат наших.

Эту бомбу сфотографировали и подорвали недалеко от дороги, фотографии особисты забрали. Володя Мальцев – контрик наш, потом рассказал: оказывается афганский летчик по сговору с "духами", скидывал возле Газни на специальную площадку бомбы без взрывателей, а потом их на "Тойотах" развозили по дорогам.

Где-то в феврале 1983 года, после зимних Бараков, вышли с восьмеркой к ущелью, операция заканчивалась, все злые, результатов – ноль. Заскакиваем в дом – никого. Тихо. В глухой комнате, где видимо намазы совершают, на подоконнике книга завернутая в красивый платок лежит. Рядовой Пермыкин вперевалку к книге, но что-то мне не понравилась она, ору: «НЕ ТРОГАТЬ!!!», дал короткую очередь. Пуля открыла обложку, внутри вырезанные страницы, а в вырезе китайский пластид с батарейкой на маленьких проводочках. Между страницами два лезвия, берешь Коран – лезвия замыкаются…

За этим сюрпризом специально из Кабула вертолет прилетал, потом говорили, на инженерной конференции в Москве показывали, естественно военной и закрытой.

Дмитрий:

КЕНГУРУ _

– Один! Ко мне!

Ни «одного», кроме Дубина, в кубрике не оказалось. Не откликнуться – себе дороже. Отмороженный минометчик Некрасов – хуже… Даже не знаю что может быть еще хуже.

– О, Митяй, – Пи-…й в пекарню, пробило на жрачку.

– Некрас, но, поздно, или рано – они позже завтрашнее готовят, а сегодняшнее съели уже наверняка: скоро отбой, да и ужин в офицерской столовой уже прошел. А если не будет белого хлеба? У меня есть сгущенка.

– Ты че, душара, бывшая, забыл, ты мне должен! Геры не привез из Кабула? Травись тут этой травкой. Сгущенка зае… Все, пшел!

Разговорился. Душара. Скажи спасибо Сереге, а то бы урыл уже, Митяй, гы, тебя дважды или трижды. Студент. Пшел. Хлеб то серый, влажный помнишь, чем нас в столовой? Я ж дембель, мне такое нельзя, да еще мясо кенгуру!

– Некрас, украли у меня в Гардезе три пакета – тебе вез, а ты так и не поверил. В Кабуле по три чека купил. Украли.

– Врешь, по три чека, врешь, да отъе…сь, щас то хлеба давай, быра! А то кенгуру у меня изобразишь.

Мясом кенгуру обзывали ляжки каких-то горных козлов, которые в изобилии привезли в батальон с позапрошлой колонной. Мясо было резиновое, жесткое, и очень невкусное, хотя об кулинарных изысках все забыли уже с гражданки. Или это сайгаки были?

Темно, как в жопе у негра. Блин. Слава Богу, путь в пекарню знаком давно. Пекарем, уже главным, заделался наш человек, из учебки

– Денис, такой же "студент" бывший. Дубин почти всегда мог с ним договориться, главное, не брать несколько буханок зараз. Его, когда-то отморозило в Чирчике, под Ташкентом, однажды, с тех пор – пришибленный молчун.

Тогда, в Чирчике, он последним пришел, пьяным в ноль, на отправку в Афган, и выступил с клоунадой перед офицерством. С учетом того, что дальше Афгана не пошлют, его не стали оформлять в штрафбат. Его посадили в самолет, и скоро мы сели в Кабуле.

Потом мы сели в Гардезе.

Потом мы осели в Бараках.

Он стал духом хозвзвода, и в итоге главным пекарем батальона.

Карьера за полгода, однако.

– Денис, привет.

– Кто?

– Некрас.

– Ну, нету!

– Денис, это Некрас. Сегодня он меня уделает, а завтра к тебе придет. Ты же знаешь, я не вру.

– … А ну встать! – Денис попинал ногами еще более молодых пекарей, – Ладно, сделаем. Подожди. Садись, и указал на мешки с мукой.

Дубин повернулся – куда сесть-то – мешки. Мешки. Серые мешки, с маркировкой:

_МУКА РЖАНАЯ_

1938 год

Склад УНКВД по Магаданской области.

УНЧ 546815724

Вот ты какой, оказывается, серый хлеб солдатский.

22 апреля 1983 года.

Дмитрий:

_БЕЛАЯ ЛОШАДЬ._

К шести часам утра все задействованные в операции машины собрались неподалеку от Мухаммед Ага. Операция заключалась в том, чтобы бронетехникой батальона блокировать очередной кишлак. Кишлак своими силами прочешет местный полк Царандоя, забирая по дороге всех мужчин. После проверки их зачисляли в него же для прохождения срочной службы. Мужчинами считались все люди от 13 лет до 50-ти.

Такая мобилизация проводилась уже третью неделю с небольшими перерывами, и была обычной практикой набора новобранцев. Правда, успех подобных операций практически всегда впоследствии оборачивался неприятными последствиями: по прошествии месяца-двух, многие новообращенные солдаты народной милиции или армии, прихватив оружие и амуницию, уходили в горы. Одни бежали в Пакистан, другие пополняли ряды моджахедов…

Вскоре, получив задания и погрузив десант афганцев на броню, подразделения стали выдвигаться за реку, на юго-восток. Отдельно, без десанта, ушли 2 БТРД минометчиков. Им предстояло развернуться ближе к дороге, на восточном берегу речки, чтобы в случае чего прикрывать и участников облавы, и наблюдать за дорогой. Через полчаса на месте осталась только дымящаяся кухня с охранением и по одной машине каждого подразделения в ожидании горячего обеда, чтобы развести его по своим. От восьмой роты – 386-я БМДшка, с экипажем из шести человек: Сергей механиком, Дубин наводчиком, сержант

Боровский командиром и трое солдат в десанте.

Уже день. Получили обед. Поехали. Дорога плавно стелилась под гусеницами машины. Все сидели тихо. В башне дымились казаны с обедом. Дубин, спасаясь от запаха, выполз на башню. Около часа назад по рации сообщили, что первая БТРД с минометчиками подорвалась на фугасе. Погибли, кажется, все девять человек, или не все, об этом рация умолчала. Переехав мост, Серега сбавил скорость, внимательней осматривая путь. Люди продолжали хранить скорбное молчание.

Боровский гневно поглаживал усы, когда машина поравнялась с местом трагедии. Возле раскореженной БТРД лежали семь условных тел

– семь кучек биомассы, все, что удалось собрать после подрыва от семи человек. Передней машиной минометчиков командовал новый ком. взвода, сменщик из Бреста, который не знал, никакая падла офицер ему не объяснил, что во время войны все люди должны сидеть на броне, сверху, снаружи; все люки должны быть открыты… Кумулятивный заряд, в противном случае, размажет всех по стенкам, что и произошло.

Остались живы лишь двое, которые сидели на броне, потому что, в отличие от остальных, включая командира взвода, тоже молодых, пухли в этом аду уже почти полгода.

Дубин проводил взглядом оставшийся позади смертельный пейзаж.

Вдали послышался гул приближавшихся вертолетов – Родина не оставляет своих мертвецов на чужбине.

Через минут примерно десять, впереди, на возвышенности, показались деревянные шесты устремленные в небо с разноцветными тряпками – одно из местных кладбищ. Когда Серега подъехал ближе, удалось разглядеть женскую фигуру у одной из могил. Это была пожилая, дородная афганка в одежде, отдаленно напоминавшей цыганскую, такая же пестрая, платок на голове и на поясе, с длинной широкой юбкой. Увидев приближающуюся БМДшку с шурави, она вдруг вскочила на ноги, и, потрясая в воздухе кулаками, что-то крича в воздух, с глазами полными слез и ненависти бросилась навстречу.

– Что она там вякает, падла.

– От наших там вообще ничего не осталось.

– Пасть ей, что ли заткнуть?! Пусть орет там на своего аллаха…

Женщина бежала уже совсем рядом с машиной, которая с трудом ползла в гору. Боровский снял с люка автомат, но стрелять ему было неудобно – он сидел на месте пулеметчика с другого борта. Остальные продолжали выражать эмоции, но только на словах, и тон становился все менее уверенным – сцена эта действовала подавляюще. В глазах и движениях сержанта, после первого порыва – он даже опустил предохранитель на одиночные, порыв вдруг тоже пропал. Ничего не сказав, он отвернулся, и стал смотреть куда-то вправо. Женщина споткнулась и упала на колени. Дубин оглянулся. Она так и осталась стоять в клубе пыли, поднятом набиравшей скорость БМДшкой. Она стояла и плакала в бессильном гневе. Несмотря на рев двигателя,

Дубину показалось вдруг, что наступила мертвая тишина. Все молчали, опустив глаза, он почувствовал смятение в душе, подкатывали слезы.

Он сполз в башню, скрылся от этого солнца, нестерпимо палящего в небе, от приближавшихся ненавистных гор, от этого плоскогорья с его кишлаками, от этих людей, сидящих вокруг, от себя самого, тоже бессильного изменить хоть что-то…

Рота занимала позиции к югу от кишлака. Скоро или не скоро, он не понимал, достигли первого поста. Дубин достал хлеб, казан и отдал молодым второго взвода. Подумать о том, что казан необходимо вернуть, что все должны переложить еду в свою посуду не пришла ему в голову, да и увиденное подействовало на него так, что думать о чем-либо было не под силу. Казанов и было как раз три, по числу взводов роты, участвовавших в войне – минометный взвод остался в расположении. В чувство его привел Хрунов, видевший все, когда они остановились возле своих, возле постов третьего взвода:

– Это ты раздавал обед? А где вся посуда?

– Им не было куда ложить.

– И что, ты им оставил наши казаны? Мудак, если к ужину все не будут на месте, я тебя лично вые… Если ты думаешь, что дедушки будут ходить по кубрикам и собирать казаны, то ты очень сильно ошибаешься. Свободен.

Дубин, наконец, понял, что нажил себе очень большие проблемы.

Его машина уже заняла свою позицию. Он, поправил на плече автомат и, медленно пошел к ней, размышляя о том, что здесь надо забыть о чужих горестях и страданиях, в противном случае, они обрушиваются на тебя, иногда с самых неожиданных сторон.

Операция проходила спокойно. Порой вдалеке вспыхивала стрельба, но не надолго, и, похоже, без всякого серьезного повода.

По рации шли обычные переговоры между командирами групп и батальонным начальством. Серега ушел раскумариться с Костей, и так у него и застрял. Все было тихо. Солнце, повернувшее уже к закату, нагрело броню. Дубин задремал в своей машине. Сзади давно уже спали

Дима и Пашин. Всех разбудили близкие короткие очереди. Дубин прильнул к прицелу: на поле, разделявшем дома и оцепление, скакала появившаяся неизвестно откуда стреноженная белая лошадь. Вокруг нее взлетали серой пылью фонтанчики впивавшихся в землю пуль. Кто-то с шумом взобрался на броню, – сверху появилась голова Боровского:

– А ну вылазь. Дай и я поприкалываюсь.

Когда Дубин, еще не совсем пришедший в себя, оказался снаружи, лошадь, подгоняемая огнем, который отрезал ей отход к кишлаку и в стороны, заставлял ее метаться, но все же идти на пулеметы, приблизилась к цепи уже метров на пятьдесят. На крупе появились первые пулевые раны, она затрясла головой, заржала, и кинулась назад, к кишлаку, попав прямо под очередь. Тогда, она отскочила опять к цепи машин, уже вся обливаясь кровью. Дубин больше не мог и не хотел на это смотреть, и, не зная куда податься, просто отвернулся. Расстрел продолжался еще минут десять. Почти все это время лошадь издавала какие-то звуки, не ржанье, какие-то все затихавшие хрипы и стоны.

Приказ сворачиваться поступил перед сумерками. Серега давал задний ход, а Дубин никак не мог оторвать взгляда от лежащей в грязи туши – никаких признаков белой масти на ней не осталось. Тело было буквально разрублено из нескольких ПКТ и стало бурым, с редким вкраплением алого.

Дмитрий:

_20 000 АФГАНИ._

– Слушай, все чисто. Мы сами складировали эти консервы. Тебе главное нас не заметить. А недостачи не заметит никто.

– Я не знаю, да и мне это надо?

– Тебе отвалим 20 000 афгани, на дембель обеспечим.

– Какой дембель? До него еще… Куда я все это дену. Здесь и сейчас? НАХРЕНА МНЕ ЭТИ ДЕНЬГИ!

– Деньги, завсегда пригодятся, дорогой.

«Вот это, бред», – подумал Дубин, – "Куда мне здесь эти убогие деньги? Разве на героин? Так он мне и не нужен. Разве на дембель?

Так он через год, если не позже. Деньги ничего не значат. Афгани?

Вообще не деньги, не понимаю. Плавки, сигареты, гашиш и косметический набор для бабы какой, нету такой у меня. Из караванов все. Которые сжигаем".

– Не, товарищ прапорщик, не знаю.

– Да ты подумай, – прапор покрылся пятнами на лице, и явно хотел стукнуть этого придурка по кумполу, – 20 000 афгани – это почти 200 долларов!

Дубин вспомнил Инглика: 1$=3р. 200 $ = 600 р. Почти.

Позднее Инглик, чемпион Европы по биатлону и единственный знакомый валютчик – тогда, расстрелял турков в Берлине, восемь, сел в немецкую тюрьму, где и был убит.

Позднее. Уже в девяностых. Воспоминание из будущего.

– Товарищ прапорщик, я не знаю. Обращайтесь позже, и не ко мне. Я не знаю.

– Короче, договорились. Ты, главное не ссы. Всем надо жить.

Вот этот полезет, – он указал на стоящего поодаль солдата.

Прапор из хозвзвода развернулся и пошел к себе. Уверенный в себе, он себе уже все решил.

Только что кончился развод на караул, Дубин и Ташик Рамшанов охраняли склад с продовольствием. Прапор выбрал Дубина. Ташик и чурка узбекская, да и дембель уже. Не стал связываться.

В четыре часа ночи в караулку влетел Рамшанов, без автомата.

Он трясся, весь в слезах, как девица и не смог говорить по-русски.

– Там, там, – он тыкал пальцем в сторону поста, – там!!!!!

– Что там?! – начальником караула был ротный, старший лейтенант Контио, – Что ты лепечешь, Ташик?!

– Там, там, – я думал, душман – он черный!

– Так, Хрунов, убери его. Караул в ружье.

Зам. начальника караула Хрунов схватил Рамшанова за шкирку, и потащил в спальное помещение: «Караул! В ружье!»

Дубин поднял голову с топчана и увидел Ташика, который повалился у него в ногах в спазмах от слез. Сон слетел, он не хотел верить, неужели?! Вот придурок этот прапор!

Возле склада валялась приставная лестница, и лежало тело расстрелянного солдатика. Ташик постарался, очередь разрубила тело.

Почти в упор.

Прапор не знал, что Рамшанов решил стоять вторым, и попросил

Дубина об обмене.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю