Текст книги "Гном. Трилогия (СИ)"

Автор книги: Александр Шуваев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 79 страниц) [доступный отрывок для чтения: 28 страниц]

Сменяя друг друга, улетая за горючим и новыми бомбами и возвращаясь на поле боя, бомбардировщики и штурмовики русских, казалось, непрерывно висели над прорвавшимися танковыми корпусами. Теперь истребительное прикрытие достигло почти стопроцентной эффективности, и бомбардировщики могли действовать безнаказанно. Это было убийство, очень сильно напоминавшее события сорокадневной давности. Только тут не было такой организации зенитного огня. Даже близко. Избиение в полном масштабе продолжалось двенадцать часов, не прекратившись полностью и в ночные часы. Чуть рассвело, удары с воздуха возобновились с прежней интенсивностью, закончившись только тогда, когда был истрачен весь запас бомб. Попытка истребителей хоть как‑то защитить свои танки привела только к новым потерям, не дав, по сути, ничего. А потом в полном почти составе и во всей красе на сцене появились 1‑я, 3‑я и 4‑я танковые армии русских. Шестого июня острая фаза сражения на южном фасе фактически завершилась. Катастрофический исход сражения пятого и шестого дней нельзя считать результатом загодя расставленной хитроумной ловушки, хотя соблазн, понятно, велик. Она сложилась как бы сама собой, став конструкцией, составленной из разнонаправленных сил. Это похоже на смерть обычного человека: она совершенно закономерна в общем, все помирают, но в конце каждой конкретной жизни носит характер в конце концов случайный. Комбинация независимых вроде бы факторов, каждый раз разных, но неизбежно приводящих к одному итогу.

По сути, только страшные потери, понесенные стрелковыми соединениями и артиллерией, не позволили украинской группировке Красной Армии нанести удар навстречу войскам Рокоссовского уже 7‑го‑8‑го июня. Это находилось за пределами человеческих сил. Как это и обычно бывает при позиционной обороне, наряду с частями, уничтоженными полностью или около того, имелось довольно много таких, которые не участвовали в боях вообще. А если и несли потери, то почти исключительно небоевые. Но их тоже было невозможно сконцентрировать для наступательных действий мгновенно. Даже в этом случае требуется как минимум несколько дней. Днепровский фронт[25] под командованием Конева, "подпиравший" группировку с востока, являлся, по сути, умеренной силы группой, предназначенной, скорее, для контрудара, для парирования случайностей, а не для стратегического наступления, и насчитывал двести восемьдесят тысяч человек, четыреста танков и около шести тысяч орудий и тяжелых минометов. Всего‑навсего.

С другой стороны, "Житомирский" фас группировки пострадал значительно слабее, и переход в наступление общим направлением на северо‑запад был вопросом ближайшего времени. Кроме того, практически нетронутой в ходе боев осталась основная танковая группировка "южного" фаса. В общей сложности две тысячи четыреста танков трех танковых армий и отдельных бригад. Вальтер Модель лучше кого бы то ни было понимал, сколь недолговечным будет затишье на его южном фланге, в то время как на севере ситуация развивалась катастрофически. Баграмян захватил Витебск к середине второго дня наступления и к третьему развил темп до сорока‑пятидесяти километров в сутки. После того, как вперед двинется неизмеримо более мощная украинская группировка Советов, он будет неизбежно раздавлен. Взяв ответственность на себя, он принял решение о стратегическом отступлении.

В полной мере это, конечно, было совершенно невозможно. Подвижные группы захватывали переправы, пересекали шоссе и железные дороги, в окружение попадали целые корпуса, в тылу позади стремительно перемещающейся линии фронта получился истинный "слоеный пирог". В то время, как основная группировка наносила фронтальные удары, северный фланг группировки ушел далеко на запад, проникнув в прибалтийские страны. Но он хотя бы попытался.

На фоне грандиозных событий на фронте замена ударных подразделений, обеспечивших прорыв, захват переправ, пересечение шоссейных и железных дорог, по сути, сорвавших все попытки немцев организовать эффективную оборону, прошла почти незамеченной. Вообще говоря, это было совершенно правильным действием, этим частям было нечего делать в авангарде стратегического наступления. Помимо всего прочего, после выхода на оперативный простор, при развитии наступления линейные части, насыщенные однородной техникой и тяжелым вооружением, были просто эффективнее. На практике без особой нужды никто не стал бы заниматься такой ротацией сколько‑нибудь последовательно: для этого используют периоды, когда войска останавливаются, временно переходя к обороне. В неразберихе стремительного наступления это не то, что слишком хлопотно, а просто почти невозможно. Вот только тут нужда была, и нешуточная. И поэтому, – искали, находили, заменяли, отводили в тыл, невзначай поднимаясь поближе к полярному кругу. А потом начинали учить так, что фронт, – разумеется, издали, – очень быстро начинал вспоминаться, как курорт. А еще начинали переучивать на новую технику. Интересно, что часть ее была не то, чтобы разработана специально для этой операции, но как‑то с учетом ее. Если бы не эта, совсем особая задача, может быть, и не стали бы заморачиваться перед концом войны.

– И долго они простоят на рубеже перед Минском?

– Помните, как я прибег к боксерской терминологии, говоря о наступлении наци неделю назад? Я продолжу сегодня. Так не стоят. Так висят спиной на канатах в углу ринга, Фрэнк. Теперь мы знаем гораздо больше. Неожиданный удар на севере дал больший эффект, чем ожидали сами русские. Теперь они заканчивают перегруппировку атакованных фронтов, которые выступят следом. Тогда сила удара возрастет более, чем вдвое. Авиацию уже перебрасывают, крупными группами.

– Насколько крупными?

– Ожидая этого вопроса, я запросил подробную справку у авторитетного специалиста. Он временно оставил южное направление и буквально напросился на эту командировку в Россию. А поскольку мы чрезвычайно высоко ценим его мнение… рапорт было решено удовлетворить.

– Джеймс?

– Да, сэр.

– Пожалуй, оптимальная кандидатура.

– Не могу возразить, господин президент.

"В настоящий момент общее число боевых и военно‑транспортных самолетов Советского Союза достигает не менее одиннадцати тысяч по самой осторожной оценке. Процент машин, полученных Россией от англо‑американской стороны по программе ленд‑лиза, с начала этого года снизился и составляет в истребительных частях первой линии не более 2–4%. Основу парка боевых самолетов на данный момент составляют модели и серии, произведенные в последние шесть месяцев (75 %), в том числе в последние три месяца (45 %).

В ходе интенсивных боев первой недели июня величина группировки ВВС возросла на 7‑10 % за счет вновь сформированных и переформированных частей. Этого удалось добиться, спланировав массовый выпуск молодых летчиков к началу компании, при наличии достаточного количества новой техники. Система подготовки боевых пилотов, созданная Советами, позволяет обеспечить расширенное воспроизводство летного состава ценой высокого уровня потерь среди пополнения.

Таким образом, к концу июня месяца величина фронтовой группировки только боевых самолетов с большой вероятностью может достигнуть двенадцати‑тринадцати тысяч. В том числе на главных направлениях – 8–9 тысяч. За последние полгода боевой опыт среднего русского пилота значительно увеличился, достигнув 3–4 месяцев.

В июне месяце с.г. группировка ВВС Германии на Украине оказалась фактически разгромленной, потеряв способность к эффективным действиям на перспективу 2–3 месяцев как минимум. В случае продолжения боевых действий с сопоставимой интенсивностью, деградация люфтваффе продолжится, сведя в конце концов их активность к действиям из засад отдельных высококлассных летчиков.

До сих пор слабым местом авиации Советов являлась исключительно плохая тактика действий ВВС. Неудовлетворительное качество связи, плохое взаимодействие отдельных групп между собой, с базой и наземными силами не позволяли использовать авиацию сколько‑нибудь эффективно даже при наличии численного перевеса. Во многих случаях допустимо было говорить, скорее, об отсутствии тактики. Во многом это можно связать с в среднем очень плохой тактической подготовкой командиров как среднего, так и, особенно, высшего звена. В последнее время положение в определенной мере изменилось. Бои на юге во время зимней компании помогли выделиться относительно небольшому числу чрезвычайно способных тактиков, обладающих хорошим боевым опытом. Разработана и отлаживается система т. н. «воздушного наступления», призванная свести к минимуму значение лучшей индивидуальной подготовки и высокого тактического умения немцев. При условии значительного массирования авиации концепция обеспечить искомый результат безусловно может.

Так, при нанесении ударов с воздуха по элитным танковым дивизиям немцев пятого и шестого июня они были предельно массированными, и противодействие люфтваффе следует считать в конечном итоге неэффективным. Истребители немецкой стороны постоянно сковывались боем с превосходящим по численности противником, получали повреждения и выходили из боя. Проявление настойчивости в атаках как правило приводило к гибели машин и пилотов.

Воздействие на танковые части велось примитивно [26], но достаточно грамотно и настойчиво, с удовлетворительной координацией действий. В ходе воздушного наступления атакованные танковые соединения и части были приведены в полностью небоеспособное состояние и следом были без затруднений добиты наземными силами русских.

Основу парка истребительной авиации составляют различные модификации моделей «яковлев». Это легкие истребители. Качество машин является в высшей степени удовлетворительным. Модели равно просты в управлении и обслуживании, легко осваиваются даже неопытными летчиками, мощность вооружения, скорее, средняя. Ввиду нехватки алюминия производится из искусственного материала, впрочем, негорючего и достаточно прочного. Связанная с этим крайняя легкость планера обеспечивает очень высокую скорость и скороподъемность машин. Особое внимание обращает на себя весьма удовлетворительное качество радиооборудования на самолетах последних серий.

Налаженный мною контакт с французскими пилотами дивизии «Нормандия» позволил уточнить следующее. Конструкция планера и мотор отличаются крайней надежностью, и практически не выходят из строя без боевого воздействия или удара о землю. По скорости, скороподъемности, виражным характеристикам модели «яковлев» значительно превосходят истребители нацистов. Особо следует отметить чрезвычайную для легкого истребителя устойчивость к боевым повреждениям…"

– Этот самый истребитель, – в голосе президента послышалось нетерпение, – он лучше наших? Да или нет?

– Я задавал полковнику этот вопрос. Он отвечал, что в машинах заложены слишком разные концепции, и поэтому сравнивать трудно. Но мне кажется, что он попросту не решается ответить прямо. Скорее всего, – даже самому себе, сэр. Подчеркнул только, что это – именно легкий истребитель, по концепции напоминает "Мицубиси – "Зеро", но по всем параметрам неизмеримо его превосходит. Следующее поколение, сэр.

– Ага. А нам эти самые "Зеро" драли задницу, как хотели, до самого Мидуэя. Что ж, – очень, очень благоразумный ответ. Не знал, что полковник Дулиттл у нас такой дипломат. Может быть, нам имеет смысл поговорить о закупках "яковлева"? Как это могло произойти, Джордж? Но продолжай. Продолжай, и прости, что перебил. Просто с каждым словом становится все любопытнее, а комментариев мало.

«…По утверждению французов, действующих сейчас на Белорусском направлении, в ходе боев русские достаточно рутинно используют в качестве ударных бомбардировщиков двухмоторные турбореактивные самолеты, выпускаемые серийно. Увидеть указанные модели воочию мне не удалось, так как…»

– Ну, тут он жалуется на жизнь, и как ему не дали залезть ни в реактивные машины, ни в высотные тяжелые разведчики, они же тяжелые бомбардировщики, и, наконец, вывод:

«В перспективе месяца русским удастся добиться шести‑семикратного численного перевеса в боевых самолетах основных классов, доведя его на главных направлениях до восьми‑девяти к одному. Воздействие авиации нацистов на наступающие наземные войска русских будет сведено практически к нулю. Ударная группировка авиации русских, напротив, способна в несколько раз снизить подвижность наземных войск Германии, нанеся им при этом крайне тяжелые потери, путем беспрепятственной разведки сорвет любые тактические замыслы немецких штабов всех уровней, а также критически уменьшит устойчивость полевых частей в позиционной обороне.»

– Это значит, сэр, что немцы перестанут успевать с маневром, отходом и переброской резервов. Следует ожидать цепи масштабных окружений, в которых с относительно умеренными потерями будут уничтожены и пленены целые армии. И никому не удастся уйти.

– И как в этом случае могут поступить немцы?

– Не знаю, сэр. Не могу равняться с Манштейном, Моделем или Клюге в оперативном искусстве. К сожалению, на своем месте я являюсь в большей мере политиком, чем стратегом. Может быть, и им придется искать… взаимоприемлемое решение именно в этой плоскости.

Рузвельт некоторое время молчал, глядя в сторону и чуть вниз, а потом вздохнул:

– Я понимаю, что ты хочешь сказать, Джородж. Поверь, мы самым тщательным образом изучим этот вариант. Но знаешь, что? Слишком сложный номер для нашего шапито.

– Боюсь, что вы правы, сэр. Так бывает всегда, если не предвидишь чего‑то и не подготовишься. Не успеем.

– А основной вариант?

– Если Джеймс не ошибся, а я сделал правильные выводы, мы тоже просто не успеем. Возможно, мы поступим правильно, сосредоточив усилия на восточном направлении.

– Это вариант, но ты же понимаешь, Джордж, что это – поездка эконом‑классом… Где они остановятся?

– Остановятся? Вы имеете в виду – сделают паузу? Не хотелось бы гадать, но, думаю, за Вислой. Я могу ошибаться, но основным вариантом является взятие Варшавы еще до исхода лета. Там они приостановятся, сформируют еще пятьдесят‑шестьдесят дивизий за счет населения освобожденных районов, наклепают еще пять тысяч самолетов, реактивных и других, пригонят три‑четыре тысячи танков в дополнение к имеющимся, а потом двинутся к Одеру… Видите ли, господин президент, они не дали немцам возможности всерьез разрушить Украину[27]. Те ведь берегли ее для себя, а потом вдруг стало не до того, чтобы что‑то жечь. А теперь у Красной Армии будет превосходная тыловая база.

– Это не все неприятности. Это их половина. То, чего не доделают русские, доделает фюрер. Он поступит прямо противоположно тому, что нужно. Снимет, отправит в отставку, отдаст под суд последних профессионалов и заменит их эсэсовским чинами[28]. Безусловно преданными, храбрыми, стойкими идейными наци, которые будут героически гибнуть, не сдаваясь, но ни черта не смогут сделать по сути. Их просто разбомбят, сожгут и разнесут в клочья артиллерией на расстоянии.

– Вы правы, сэр. Буша уже сняли.

– Как? Уже? Не дав времени, чтобы он передал дела? Это плохой бизнес, Джордж.

Президент замолк, задумчиво глядя в окно, и Маршалл понял, что разговор еще не закончен.

– У нас был западный вариант. Сейчас мы говорили о восточном. А как бы ты отнесся к совсем новому варианту? Северному?

– Простите, но я, боюсь, не совсем вас понимаю, сэр.

– Как вы, безусловно, помните, мы еще в феврале месяце предлагали финнам свое посредничество в урегулировании отношений с русскими[29].

– Разумеется. Очень хорошо, сэр. Если я не ошибаюсь, они сбегали за инструкциями к Ади и ответили категорическим отказом. Признаться, я был несколько удивлен их опрометчивостью, потому что совершенно иначе представлял себе финнов. Впрочем, боюсь, я не знаком достаточно близко ни с одним финном.

– А вот теперь Аверелл получает от министра иностранных дел Финляндии господина Рамзая письмо с уверениями в полнейшем почтении[30].

– Вот как? Они передумали и теперь уже сами просят о посредничестве?

– Джордж. Вам действительно было бы полезно поближе познакомиться хотя бы с одним финном. Потому что все далеко не так просто, как вам, очевидно, представляется.

– Джонни, я даже не уверен, что мне так уж необходимо докладывать весь этот бред президенту. Это выше моих сил. Знаете, что предлагает нам банда клоунов, рулящих в настоящий момент Финляндией? Нет? Всего‑навсего высадиться в Норвегии, оккупировать ее и уже тогда, через сухопутную границу, вступить на землю Финляндии, которая ждет – не дождется американских освободителей. Дают гарантию, что: "Не будут воевать с вооруженными силами США".

– Босс. А от кого мы должны их освободить? Их же, по‑моему, никто до сих пор не оккупировал?

– Не знаю. И никто не знает. Они в том числе. Если от немцев, то для начала надо разорвать с ними союз и объявить Германии войну. Если от русских, то это именно они по сю пору оккупируют часть русской земли. Да нет, смысл, понятно, ясен: иметь защиту от русских, когда они придут за своим имуществом, и, таким образом, сохранить награбленное.

– Не понимаю. Нам‑то это зачем нужно?

– А это уже вторая неразрешимая загадка данного послания. Мы, значит, должны положить двадцать‑тридцать тысяч своих парней, это без всякой гарантии успеха, насмерть поссориться с Советами, и все только ради того, чтобы спасти задницы этих нацистов. После того, кстати, как они, фактически, послали в задницу нас. Каких‑то три? Ну, три‑четыре месяца тому назад. Джон, это написал осел, которого в ближайшем будущем ждет палка, и оттого объятый дикой паникой. Человеку ничего подобного в голову прийти не может.

– Сэр, хотелось бы все‑таки получить инструкции… о характере официального ответа. Или его не будет?

– Разве можно оставить без ответа подобное? Такое выпадает раз в жизни. В первом пункте уведомите их, что подобного рода предложения могут идти только за подписью главы государства. Это, мол, никак не уровень министра иностранных дел. А дальше задавайте свои вопросы. От КОГО мы должны их освобождать и ЗАЧЕМ нам это нужно? Только оформите покрасивее, чтобы хамство, оставшись хамством, все‑таки было бы, малость, прикрыто. То есть окончательно дверь не закрываем, а если стерпят, – будем думать дальше. В зависимости от того, что скажет президент.

– Да сэр. Должен признаться, на подобное у меня фантазии все‑таки не хватило бы. Очень, очень оригинальное мышление.

– Что, не вдохновляет Северный Вариант?

Маршалл издал невнятный звук и отвернулся.

– Позвольте мне не отвечать на этот вопрос, господин президент. Видите ли, у меня нет ни одного сколько‑нибудь пристойного варианта комментариев. А большинство состоит из совершенно нецензурных выражений почти исключительно.

– Тогда оставим это, друг мой. Не стоит расстраиваться. Вся наша жизнь состоит из возможностей, которые так и не были реализованы.

« …Третьего Белорусского фронта сегодня, 12 июня 1943 года освободили столицу советской Белоруссии город Минск. В окружение восточнее Минска попали основные силы Группы армий „Центр“. Таким образом…»

"Спасибо Вам, дорогой товарищ Сталин, спасибо нашей Партии, нашим самоотверженным инженерам и рабочим за такую замечательную, лучшую в мире машину, как «Ил‑20». Она быстрее самого быстрого истребителя фашистов, и мы теперь выполняем боевое задание, сохранив и вверенную нам Партией и Народом материальную часть, и жизнь летчиков, чтобы и дальше и еще крепче били фашистских гадов.

Мы обращаемся с общей просьбой поставить на фронт еще больше самолетов «Ил‑20», чтобы мы могли нести красное знамя Страны Советов все дальше и дальше, до самого дальнего уголка мира…"

Теперь значительная часть тех самых "Ил‑20" действовала против аэродромов. Отличием от прошлых операций стало то, что на дальности до трехсот‑трехсот пятидесяти километров теперь их сопровождали реактивные "лавочкины". Это стали делать после неприятнейшей атаки высотного истребителя против кружившего, по своему обыкновению, на огромной высоте "Т‑6М", в результате чего разведчик оказался поврежден. Для "лавочкиных" тринадцать километров являлись высотой попросту оптимальной. "Илы" сыпали на авиабазы "минскую смесь": бомбочки с напалмом, ОДАБы, и, под конец, мелкие, прочные, совершенно круглые бомбы, набитые стеклянной картечью. Те имели обыкновение закатываться в самые неожиданные места, а вот взрывались в самое разное время после падения, от двух минут и до одного‑двух часов. Бетонобойные бомбы против взлетных полос не применялись. Вообще. "Лавочкины", как заколдованные, не потеряв никого, никого не сбили, но по‑прежнему исправно штурмовали аэродромы, достигнув в этом приличного мастерства. Главная причина такого парадокса состояла в том, что у них ни разу не возникло настоящей нужды вступать в бой. Истребители противника их больше не касались, то есть ни их, ни их подопечных, когда они спокойно следовали по своим делам на высоте тринадцати километров, на крейсерской восемьсот пятьдесят, на них попросту незачем было обращать внимания, а бомбардировщики что‑то не попадались. Давно не попадались.

Абсолютное превосходство – это когда имеешь возможность не обращать на действия врага внимания.

В утреннем небе растопыренными пальцами протягивались "белые стрелы", как будто указывая дальнейший путь громыхающему позади фронту.

Происходящее слишком сильно напоминало ситуацию лета сорок первого, вывернутую наизнанку, только, пожалуй, похуже. Принцип глубоких обходов и охватов очень недурно дополнила практика "боевого преследования". Москаленко мог быть доволен: его идея с "бригадами полной комплектности" дала щедрые всходы. Толком окопаться, стать в оборону теперь было почти невозможно, немыслимо, упершихся замечали с воздуха потерявшие последний страх разведчики, после чего прилетали вездесущие "Пе‑2" и приходила пара подвижных групп с шестьюдесятью‑семьюдесятью танками в общей сложности, с двумя десятками самоходок, двумя генераторными ротами, с дивизионом "катюш" и семью‑восемью сотнями осатанелых мотострелков с автоматами. В основном это были "ППШ", но во многие части уже начал массово поступать "КА‑43" под промежуточный трехлинейный патрон без "закраин".

Еще чаще попытки стать в оборону замечали ставшие страшно хитрыми наблюдатели самих подвижных групп, что двигались, как правило, на расстоянии трех‑четырех километров позади отступающих.

Поспешное отступление перед более подвижным противником оказалось не менее разрушительным, чем однообразная череда окружений, пребывания в "блуждающих котлах" и прорывов к своим на последних патронах. Каждый километр такого бегства оборачивался потерей техники, тяжелого вооружения, множеством потерь отставшими, невозможностью вывезти раненых. И – лютые, постоянные, непрекращающиеся, безнаказанные бомбежки всех переправ, всех мало‑мальски заметных железнодорожных станций. А еще успеху наступления много способствовало то, что стремительно бегущие оккупанты никак не успевали всерьез уничтожить инфраструктуру, промышленные предприятия, не поспевали угнать оставшийся скот и вывезти население. Более того: места все были партизанские, и неуверенных от спешки поджигателей очень часто подстерегали и били из чего попало и чем попало. Это не способствовало особому их усердию. А еще местное население, до войны не больно‑то любившее Советскую власть, теперь становилось в очередь у мобилизационных пунктов: после этих бесконечных двух лет тихим, безропотным, серьезным белорусам до слез, до смерти, до потери чувства самосохранения хотелось добраться до горла панов из СС. Немаловажно также, что в армии было гораздо, гораздо лучше с харчами, но главным было все‑таки не это. Главным было участвовать в главном. Тот, кто участвовал, – поймет. Так что на этот раз армия восстановила свою численность после кровопролитнейших боев июня в считанные дни, и даже увеличила ее. Да, новобранцы – плохая замена ветеранам. Но это были очень‑очень сознательные новобранцы. Всей душой проникшиеся. У них был, можно сказать, только один недостаток: пленных почти не брали. А еще у них были хорошие, старательные учителя. Твердо усвоившие: чем лучше будет рядом с тобой воевать молодой, тем больше шансов уцелеть у тебя лично.

Раз‑два. Да нет, не так, скорее – раз, два. Или даже нет. Раз. Два. В отличие от классических "мокроступов", ЛЮБУЮ трясину можно преодолеть при помощи "переметной клади". Способ простой, лесные люди славяне, как и лесные люди финны, в старые времена знали его хорошо, и нередко пользовались: одну кладешь перед собой, ступаешь на нее, а предыдущую – поднимаешь из хлябей позади и переметываешь вперед. Потом те, кто поцивилизованней, про дедовскую хитрость забыли. Или, может быть, предпочли забыть, потому что способ этот – не для слабаков. И когда перед тобой каких‑то пятьсот метров непроходимой трясины, поклониться ей, матушке, нужно раз триста‑четыреста. А ведь бывает не полкилометра, а километр целиком. Два. Три. А перебраться надо быстро и незаметно. Вот и тренируются малые штурмовые группы целые дни напролет. А потом, когда научились, – ночи. В "богомольцы" выбирают самых жилистых, выносливых и кормят на убой.

Для того, чтобы переправить батальоны, полки и дивизии, для того, чтобы переправить с ними технику, способ не годится вообще, для такого, как этот, случая, специально разработан и доведен совсем другой, новый способ. Но перед тем, как навести новоизобретенную переправу для полков и дивизий, и впереди всех должны переправиться малые группы "богомольцев" которые не оставят за собой следа. Их задача – всеми способами обеспечить переправу, прикрыть ее со стороны вражеского берега. А еще потом, дождавшись, когда на эту сторону переправятся достаточные силы, им предстоит уйти вперед, чтобы обрушить оборону противника в узостях дефиле, там, где он ждет наступления. Там, где может остановить и измотать многократно превосходящие силы, как не без успеха поступал прежде. Самое смешное – дождется, только с небольшой поправкой. И успеха не будет.

К концу второго года войны пришло, наконец, окончательное понимание того, что при прорыве на тактическую, а там – и на оперативную глубину правильная пехота в большинстве случаев заменяет сотни артиллерийских стволов и сотни вагонов со снарядами, и никакая артподготовка не заменит правильную пехоту. Какой вывод? Обязательно нужно и то, и другое, да побольше, побольше. А пока, чтобы уцелеть и победить, – тренировки в деле, требующем дикарской выносливости и дикарского же терпения. Ничуть не изменившемся за сотни и тысячи лет. Ну, не вполне. В качестве "клади" теперь выступала здоровенная доска из какого‑то вовсе невесомого материала, наглухо обклеенного резиной[31], чтобы, не дай Бог, не соскользнула по ночному времени нога. Ручки на обеих сторонах они придумали уже сами: если расстояние было порядочным, так получалось заметно легче и быстрее, начальство не возражало. Потом привязали к ручке стропы, чтобы выдергивать кладь, не нагибаясь.

А еще, с месяц тому назад, сюда прибыл "кап‑два" молчаливый и жилистый морячок‑дальневосточник. Посидев вечер, он изготовил на манер этих досок специальные поплавки на ноги и, действительно, пошел по воде. По озеру, аки по суху. Из отобранных им двадцати гвардейцев этот трюк освоили половина, так что, скорее всего, попытке предстояло так и остаться эффектным экспериментом. Зато для болот его "лыжи" во многих случаях годились, ускоряя передвижение и делая его не таким непомерно‑трудным. "Кладь" стали захватывать с собой на случай особо трудных участков. Постепенно люди осваивались в звенящих тучами комаров болотах, преодолевая самую непролазную трясину вдвое, втрое быстрее, чем поначалу. Пожалуй, до них никто не преодолевал болота с такой быстротой и ловкостью. В лесах и болотах бойцы привыкали молчать, обмениваясь жестами, так крепко, что вечером, на отдыхе, могли разговориться не вот и не сразу.

– Что, Александр Михайлович, может, так и в Берлин влетим, ни разу не зацепившись?

– Хорошо бы, Константин Константинович. Ох, как хорошо бы! Только так не бывает. Слишком много крупных рек впереди. Одна Висла чего стоит, а Варту вообще раз три придется форсировать. И тыловых рубежей, еще довоенных, их тоже никуда не денешь. Умоемся еще кровушкой. В Германии совсем другая война начнется.

– Так‑то оно так… Да вот только я думаю – а что они смогут противопоставить? Кто у них воевать‑то будет? Они за семь месяцев потеряли больше ста дивизий, а мои завтра возьмут Брест.

– О как! Вернулись, значит, туда, откуда начали? Так возьмут?

– Возьму‑ут. Некому там драться с такой‑то силищей, понимаете?

– Все равно придется останавливаться. Загоним людей.

Рокоссовский, помолчав, неожиданно хмыкнул.

– Чему смеетесь, Константин Константинович?

– Да глупость в голову пришла. Опять, как в былые времена, теряем управление войсками, только на иную стать. Штабам нечего делать, потому что обстановки, которую они поспели бы оценить, попросту не существует. Тылы подвозят патроны и харчи, народ привык жить на подножном корму, наблюдатели – наблюдают, когда надо – привлекают летунов или артподдержку, не дают закрепиться противнику, организуют преследование – и все начинается с самого начала. Каждый раз оказывается более целесообразным выбить еще и этих, зачистить еще и этот массив а самим продвинуться во‑он туда. Мы не направляем людей. Мы тянемся за ними.

– Вот попадем под фланговый…

– Александр Михайлович. Признайтесь, вы это больше по привычке говорите. А авиаразведка? А подвижные группы, которые жить хотят? Сколько засад было, так ни в одну не попали. Все это работает в полной исправности, при разгильдяйстве только самом умеренном. И скрытые позиции, было, встречали. Так вскрывали. Когда ждали артиллерии с авиацией, а когда и нет, надевали броники, брали "дули", и просачивались. Резали часовых, подрывали огневые точки, захватывали батареи. Мы не успеваем ахнуть, – глядь, новый прорыв тактической обороны, – и это без средств усиления! И уже танки с кавалеристами у немцев по тылам гуляют, в десяти километрах от передовой… Паника! Драп! Толпы пленных!

– Люди Хотят Жить и им Есть Чем Воевать. Поэтому и сами заботятся о том, чтоб у врага нигде не было обороны и о том, что не попасться. Мы сделали машину, которая работает теперь, во многом, сама.

– Остановят. Немцев теперь знаете, что может спасти?

– Да. Беглецы сами не остановятся. А вот если с запада, из самой Германии, придет хоть сколько‑то свежих дивизий, – устоят. Пропустят сквозь себя, переформируют, вооружат – и будет новый фронт.

– Уж это и к бабке не ходи. Только…