Текст книги "Фенэтиламины, которые я знал и любил. Часть 1"

Автор книги: Александр Шульгин

Соавторы: Энн Шульгина
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 47 страниц)

ПРОЦЕСС ОТКРЫТИЯ

Чаще всего после вопроса «Почему вы делаете ту работу, которую делаете?» мне задают следующий вопрос: «Как вы определяете активность нового препарата?»

Как можно судить о воздействии и природе этого воздействия, которое оказывает на центральную нервную систему только что синтезированное вещество, еще не введенное в живой организм? Я исхожу из предпосылки, что новое вещество так же свободно от фармакологической активности, как новорожденный малыш свободен от предрассудков.

При рождении человека многое в нем уже закреплено окончательно, начиная физическими особенностями и заканчивая полом и интеллектом. Однако есть многие вещи, которым еще только предстоит сформироваться. Особенности личности, совокупность убеждений и прочие бесчисленные характеристики не задаются при рождении. В глазах каждого новорожденного читаются первородная невинность и божественность, которые постепенно утрачиваются по мере взаимодействия с родителями, родными братьями и сестрами и окружающей средой. Зрелый человек формируется в результате регулярного столкновения с болью и с удовольствиями и, в конечном итоге, превращается в фаталиста, эгоцентрика или в альтруиста. И то, что сопровождало этого человека на протяжении всего его развития от еще не определившегося ребенка к уже определившемуся взрослому, все вносит свой вклад и, в свою очередь, меняется в процессе этого взаимодействия.

Так же обстоит дело и с химическим веществом. Когда идея нового вещества обретает мысленную форму, пока еще не существует ничего, за исключением символов – этакого набросанного на доске или салфетке коллажа из случайных атомов, сведенных в одно целое. Структура вещества и, пожалуй, некоторые его спектральные характеристики и физические свойства оказываются предопределенными. Но о характере его влияния на человека, природе его фармакологического воздействия или даже об уровне его активности можно лишь догадываться. Об этих свойствах пока ничего неизвестно, поскольку на этой стадии их еще не существует.

Даже когда соединение уже рождается как новое вещество, материальное, ощутимое и весомое, оно все еще остается «чистой доской» в фармакологическом смысле, потому что ничего еще не известно, ничто не может быть известно о его воздействии на человека, так как оно еще не побывала в человеческом теле. Только по мере развития отношений между испытуемым веществом и испытателем проявится эта сторона его характера, и испытатель вносит такой же вклад в окончательный характер воздействия препарата, как и само вещество. Процесс установления природы воздействия химического соединения тождественен процессу развития этого воздействия.

Одни исследователи, которые попробуют ваш препарат, согласятся с вашими оценками (вы надеетесь, что таких будет большинство), и тогда окажется, что вы точно определили (развили) эти свойства. Другие исследователи (вы надеетесь, таких найдется лишь несколько) не согласятся с вами и будут про себя задаваться вопросом, почему они не сумели оценить материал точнее. Вы могли бы называть это «подконтрольной ситуацией», и в этом состоит то, что вы лично осуществили все три части данного процесса, а именно – выдвинули идею, провели синтез и определили свойства.

Но важно учитывать, что взаимодействие здесь затрагивает обе стороны – оно сказывается и на испытателе, и на анализируемом соединении.

Я определяю активность препарата самым старым и проверенным способом. Он был введен в практику давным-давно, и на протяжении тысячелетий к нему прибегали знахари и шаманы, когда им нужно было узнать воздействие растений, которые могли оказаться полезными при врачевании. Этот метод станет очевиден любому человеку, кто хотя бы ненадолго задумается над самим предметом разговора. Хотя большинство соединений, которые я исследую, создается в лаборатории и я редко испытываю растения или грибы, найденные в природе, есть все же только один способ определить активность полученного вещества. Этот способ сводит риск к минимуму и одновременно позволяет получать максимум полезной информации о наркотике. Я принимаю препарат сам. Я проверяю его особенности его физического воздействия на своем собственном теле и внимательно фиксирую любые психические эффекты, которые могут иметь место.

Прежде чем вдаваться в подробности этого вышедшего из моды метода обнаружения активности нового наркотического средства, позвольте мне объяснить, что я думаю относительно опытов на животных и почему я больше не полагаюсь на этот подход в своих исследованиях.

Когда я работал в компании «Dole», я имел обыкновение использовать животных для изучения токсичности наркотиков. Очевидно, что вещества, от которых ожидается некая полезность, должны проходить через установленные процедуры исследования нового препарата (IND – Investigation of New Drug). Эти процедуры разрешают клинические испытания на животных, предшествующие крупномасштабным исследованиям на людях. Но за двадцать лет я не убил ни одной мыши с целью эксперимента и не вижу никакой необходимости это делать. Я отказался от проведения опытов на животных последующим соображениям. За тот период времени, пока я, следуя установленному порядку, проверял каждый новый потенциальный психоделик на мышах, чтобы установить LD-50 (уровень дозировки, при котором 50% животных погибают), мне стали очевидны две закономерности. Во-первых, все значения этого показателя, похоже, находились в области между пятьюдесятью и ста пятьюдесятью миллиграммами на килограмм массы. Для мыши весом двадцать пять граммов смертельной стала бы доза около пяти миллиграммов. И, во-вторых, само значение этого показателя никак не предсказывает направление или характер действия, которое данный препарат может, в конечном итоге, оказать на человека. Несмотря на это, многие соединения были «определены» в научной литературе как «психоделики» исключительно на основе испытаний на животных, без какой бы то ни было оценки их воздействия на человека. Я целиком и полностью уверен в том, что такие опыты на мышах, как формирование группы, нарушение условного рефлекса, выход из лабиринта или изучение моторной деятельности мышей не имеют никакой ценности для определения психоделического потенциала изучаемого соединения.

Лишь одно направление опытов на животных действительно имеет ценность. Это наблюдение за сердечно-сосудистой деятельностью и патологическая экспертиза подопытного животного, которому дали завышенную дозировку тестируемого соединения. С этой целью обычно я использую собак. Такой анализ, без сомнения, полезен для определения характера наблюдаемых токсических эффектов, но тем не менее при помощи этих наблюдений все же нельзя определить специфику воздействия изучаемого психоделика на человека.

Обычно я начинаю испытания нового наркотика с дозировки от десяти до пятидесяти раз меньше по весу, чем активная доза известного ближайшего аналога. Если у меня есть какие-то сомнения, я понижаю дозу еще на порядок. Испытания некоторых новых соединений, близко стоящих к предварительно опробованным наркотикам низкой мощности, были начаты с миллиграммового уровня. Но есть другие соединения -абсолютно новые, принадлежащие к неисследованному классу, которые я могу начать испытывать с дозы меньше микрограмма.

Полностью безопасной методики испытания наркотиков не существует. Различные рассуждения могут привести к разным предсказаниям дозировочного уровня, по всей вероятности, неактивного для человека. Благоразумный исследователь начинает свои опыты на самом низком уровне. Однако всегда остается следующий вопрос: «Да, но что если...?» И лишь ПОСЛЕ этого мо/но доказывать тот факт, что, говоря на химическом жаргоне, активность этильной группы превысила активность метильной из-за большей липофильности или понизилась по причине неэффективного ферментативного деметилирования. Поэтому в моих выводах должны учитываться интуиция и вероятностные ожидания.

Существует очень немного наркотиков, которые при структурном изменении единственного атома углерода (это называется гомологизацией) изменяют фармакологическую эффективность. Есть очень немного соединений, при оральном приеме проявляющих активность в дозировках много ниже пятидесяти микрограммов. Я обнаружил, что лишь немногие препараты, воздействующие на центральную нервную систему человека и оказывающиеся опасными для исследователя при эффективных дозировках, обычно дают намек на это на пороговых уровнях. Если вы собираетесь остаться живым и здоровым после эксперимента, вы должны хорошо знать эти предупредительные сигналы и немедленно отказаться от дальнейшего исследования любого наркотика, который подал вам один или всю совокупность таких сигналов. В своих исследованиях я обращаю меньше внимания на признаки опасности, чем на признаки того, что новый препарат может иметь эффекты, которые мне покажутся бесполезными или неинтересными.

К примеру, если я тестирую новый наркотик при низких дозах и под его воздействием обнаруживаю у себя признаки гиперрефлексии и повышенной чувствительности к обычным раздражителям, т.е. говоря английским языком, становлюсь нервным (getting jumpy), это может стать предупреждением, что при высоких дозировках данный наркотик может вызывать конвульсии. Вызывающие конвульсии препараты используются в опытах на животных и занимают свое законное место в медицине, но они не являются сферой моих интересов. Если меня вдруг потянет в сон, то это тоже может стать предупреждающим сигналом: дневной сон, например, – это нормальная реакция, когда я утомлен или скучаю, но не когда я только что принял новый наркотик и слежу за проявлением его активности. Или, возможно, я обнаруживаю, что время от времени впадаю в сон, то есть ненадолго погружаюсь в дремоту. Любой из этих симптомов может заставить меня подозревать, что данный наркотик может быть успокаивающим снотворным. Такие препараты, конечно, занимают свое место в медицине, но, опять-таки, они не то, что я ищу.

Установив, что первоначальная доза не оказывает на меня никакого влияния, я повышаю дозировку в два раза на низких уровнях и раза в полтора на более высоких и при этом устраиваю перерыв между испытаниями.

Каждый должен иметь в виду, что, если наркотик апробируется слишком часто, к нему можно привыкнуть, даже если его воздействие не ощущается. Поэтому необходимость увеличения дозировки может быть неверно интерпретирована как проявление неактивности препарата. Чтобы свести возможную утрату чувствительности к минимуму, никакой наркотик нельзя принимать несколько дней подряд. Кроме того, периодически я устраиваю себе такую неделю, когда вообще не принимаю наркотиков. Это особенно важно в том случае, если в одно и то же время изучаются несколько различных наркотиков с похожими структурными свойствами.

Таким образом, мне удается избежать проблемы пересекающегося привыкания, то есть привыкания организма к близкому по свойствам наркотику.

За многие годы исследовательской работы я разработал метод присвоения символов, которые относятся исключительно к ощущаемой мною силе или интенсивности эксперимента, но не к его содержанию, которое оценивается отдельно в моих записях. Подобную систему оценки можно было бы также применять и к другим классам психоактивных веществ, таких, как успокоительные снотворные средства или антидепрессанты. Я использую систему фиксации пяти уровней воздействия, которое отражаю при помощи плюсов и минусов. Есть еще один дополнительный уровень, его я опишу позже, потому что он стоит обособленно и не сопоставим с другими.

(-) или Минус. Не отмечается никакого воздействия, которое можно было бы приписать рассматриваемому препарату. Это состояние также называется «нормальным» (baseline), это мое обычное состояние. Так, если воздействие наркотика оценивается на минус, это означает, что мой разум и мое тело находятся в точно таком же состоянии, в котором я находился перед приемом данного препарата.

(±) или Плюс-Минус. Это значит, что я чувствую, как выхожу из обычного состояния, но еще не могу быть абсолютно уверен в том, что это объясняется именно воздействием наркотика. Здесь может проявиться немало ложных признаков, и зачастую моя реакция, которую я принял за проявление воздействия наркотика, является лишь продуктом моего воображения.

Здесь я опишу кратко ощущение, называемое «тревогой». Именно этот маленький признак напоминает мне (в случае, если я отвлекся на телефонный звонок или беседу), что я действительно принял наркотик. Это ощущение наступает на начальной стадии эксперимента и является прелюдией перед дальнейшими проявлениями воздействия. У каждого участника нашей исследовательской группы имеется собственная индивидуальная форма тревоги: у одного закладывает носовые пазухи, другой ощущает покалывание в шее, третий зарабатывает кратковременный насморк. В моем случае тревога проявляется в том, что у меня исчезает хронический звон в ушах.

(+) или Плюс один. Воздействие становится реальным, и я могу отслеживать его продолжительность, вместе с тем я еще не могу судить о характере эксперимента. В зависимости от наркотика среди ранних признаков воздействия могут быть тошнота, и даже сильная рвота (хотя это случается крайне редко). Могут дать знать о себе и другие формы воздействия, например, головокружение, сильная зевота, неугомонность или желание оставаться в неподвижности, но они приносят меньше беспокойства. Эти начальные физические признаки, если они вообще заявляют о себе, обычно исчезают в течение первого часа эксперимента, но их необходимо считать реальными, не мнимыми. Могут произойти и изменения психического плана, однако их нельзя назвать характерными для этой стадии. Ложные признаки здесь встречаются редко.

(++) или Плюс два. Воздействие наркотика ощущается безошибочно, и можно проследить не только процесс этого воздействия, но и его природу. Именно на этом уровне предпринимаются первые попытки классификации, и в моих записях можно прочитать что-нибудь вроде этого: «Имеет место значительное усиление визуального эффекта и возрастание осязательной чувствительности, несмотря на легкую анестезию». (Это означает, что, хотя кончики моих пальцев могут слабее обычного реагировать на тепло, холод или боль, мое осязание определенно усиливается.) При плюс двух я сел бы за руль лишь в том случае, когда речь идет о жизни и смерти. Я все еще способен с легкостью разговаривать по телефону и полностью следить за ходом разговора, однако я бы предпочел, чтобы такая необходимость мне не грозила. Мои познавательные способности все еще не затронуты наркотиком, и в случае неожиданности я смогу без особой трудности подавлять воздействие наркотика, пока проблема не будет решена.

Именно на этой стадии я обычно задействую еще один «экспериментальный объект» – свою жену Энн. На уровне плюс два воздействие уже достаточно очевидно, чтобы оценить, как оно сказывается на ее теле и сознании. Ее метаболизм в значительной степени отличается от моего, к тому же, разумеется, она наделена совершенно другим сознанием, так что ее реакция на наркотик дает мне важную информацию.

(+++) или Плюс три. Этот показатель отражает максимальную интенсивность воздействия препарата. Здесь реализуется весь потенциал наркотика. На этой стадии можно полностью оценить его характер (с учетом того, что амнезия не станет одним из его проявлений), а также здесь есть возможность определить время действия препарата. Другими словами, я могу сказать, когда я чувствую сигнал тревоги по завершению перехода, как долго длится плато, то есть воздействие наркотика при полной активности, и насколько резко или плавно происходит возврат в нормальное состояние. Я осознаю природу воздействия наркотика на мое тело и сознание. Ответ на телефонный звонок уже не стоит под вопросом просто потому, что мне потребовалось бы приложить слишком много усилий для поддержания нормального голоса и привычного хода беседы. Я смог бы контролировать себя в случае крайней необходимости, но подавление наркотического воздействия потребует полной концентрации. После того, как мы с Энн доходим до плюс три при испытаниях нового препарата и устанавливаем диапазон дозировки, при которой мы получаем такой эффект, мы созываем исследовательскую группу и испытываем наркотик вместе с остальными участниками группы. В свое время об этой группе будет рассказано подробнее. И только после того, как участники исследовательской группы представят свои отчеты об эксперименте, можно описывать синтез нового препарата и его воздействие на человека и публиковать эти материалы в научных журналах.

(++++) или плюс четыре. Это – отдельный и очень специфический уровень, он стоит особняком. Четыре плюса вовсе не означают, что это состояние превышает плюс три или сопоставимо с ним. Это умиротворенное и волшебное состояние, по большей части независимое от самого наркотика, если оно вообще вызвано наркотическим воздействием. Его можно назвать «пиковым опытом», если воспользоваться терминологией психиатра Эиба Маслоу [8]8
  Маслоу, Абрахам (1908-1970) – американский психолог и философ, автор теории самоактуализации личности.


[Закрыть]Такое состояние не возникает по желанию путем простого повторения эксперимента. Плюс четыре – это своеобразный мистический или даже религиозный опыт, который невозможно забыть. Чаще всего он вызывает серьезные изменения в жизни человека, которому посчастливилось пережить это состояние.

Лет тридцать назад я делился своими последними открытиями с неформальной группой, состоявшей примерно из семи моих друзей; мы не собирались в полном составе, обычно время от времени нас собиралось трое-пятеро в какой-нибудь выходной, когда мы могли выкроить время. В тот период большую часть двоих исследований я проводил сам и на себе же. Упомянутые друзья помогли мне испытать другие препараты. Кое-кто из них уехал из района Залива, и я утратил с ними связь. Другие остались мне добрыми друзьями, и время от времени я вижусь с ними, но теперь уже мы собираемся, чтобы вместе пообедать и предаться воспоминаниям, а не испытывать на себе воздействие наркотиков.

Существующая ныне исследовательская группа – это команда из одиннадцати человек. В экспериментах принимают участие все, но поскольку двое из нашей группы живут далеко от Залива и не могут присоединиться к нам, обычно нас девять. Все они добровольцы, некоторые из них ученые, некоторые психиатры, у всех есть опыт переживания воздействия широкого набора психотропных препаратов. Они знают эту сферу. Эти особенные люди сотрудничают со мной в течение примерно пятнадцати лет. Они образуют сплоченную семью, чей опыт в этой области позволяет им прямо сравнивать состояние, вызванное данным наркотиком, с другими измененными состояниями сознания, а также оценивать или критически сравнивать особенности воздействия данного наркотика. Я выражаю им огромную благодарность за то, что на протяжении многих лет они доверяли мне и были готовы исследовать неизвестную территорию.

Вопрос об информированном согласии выглядит совершенно иначе в контексте этой исследовательской группы, которая занимается изучением наркотического воздействия. Все участники нашей группы осознают всевозможный риск, а также возможную пользу, присутствующие в любом эксперименте. Мысль о злоупотреблении не имеет никакого отношения к этой группе добровольцев. Каждый из нас понимает, что при любом повреждении, как физическом, так и психологическом, от которого в результате эксперимента с новым наркотиком может пострадать любой участник группы, все остальные члены группы не останутся безучастными и помогут пострадавшему любым необходимым способом. Помощь будет оказываться столько, сколько пострадавшему потребуется для восстановления здоровья. Мы все, как один, предоставим в этом случае финансовую помощь, эмоциональную поддержку и любой другой вид необходимой помощи без ограничения. Но позвольте мне добавить, что ту же самую поддержку и заботу мы окажем любому участнику нашей группы, даже если обстоятельства несчастного случая, от которого он пострадает, не будет иметь ни малейшего отношения к эксперименту с наркотиком. Другими словами, мы близкие друзья.

Здесь следует отметить, что на протяжении этих пятнадцати лет никому из нашей группы не был нанесен ни физический, ни психологический ущерб в результате апробирования препарата. Было несколько случаев психического и эмоционального недомогания, но человек всегда оправлялся ко времени, когда действие наркотика прекращалось.

Как исследователь оценивает интенсивность воздействия препарата, если он ожидает их? В идеале такие измерения должны быть объективны, свободны от любого мнения или предубеждения со стороны наблюдателя. А субъект эксперимента не должен быть осведомлен о том, какой наркотик ему дают и какое воздействие он может оказать. Однако в случае подобных наркотиков, то есть психоактивных веществ, воздействие может быть замечено лишь в пределах сенсорики субъекта эксперимента. Только он может наблюдать и сообщать о степени и природе действия препарата. Следовательно, субъект является наблюдателем и объективность в классическом понимании здесь невозможна. Подобные исследования нельзя проводить вслепую.

Вопрос о так называемых «слепых экспериментах» и особенно «дважды слепых» является бессмысленным и, по-моему, граничит с неэтичностью в этой области исследования. Причиной проведения «слепых экспериментов» является желание защититься от возможного субъективного предубеждения со стороны субъекта, однако объективность – как я объяснил выше – здесь в принципе недостижима. Субъект может с успехом перейти в измененное состояние сознания, и мне кажется, что это неприемлемо – не предупредить его о такой возможности.

Поскольку при проведении подобного эксперимента субъекта ставят в известность о том, какой наркотик ему предстоит принять и какое воздействие он может, в общем, ожидать при той дозировке, которую мы с Энн нашли активной, и поскольку он, субъект, знает время и место эксперимента, а также дозировку предлагаемого ему препарата, я использую здесь термин «дважды сознательный» вместо «дважды слепой» эксперимент. Этот термин был предложен д-ром Гордоном Аллесом, ученым, который также исследовал царство измененного состояния сознания при помощи новых наркотиков.

Есть ряд правил, которые строго соблюдаются. По меньшей мере, за три дня до эксперимента нельзя принимать никакой другой наркотик; если один из нас страдает каким-либо заболеванием, независимо от тяжести заболевания, и в особенности если он принимает медикаментозные средства для лечения, само собой ясно, что он не будет участвовать в тестировании препарата, даже если решит присутствовать на эксперименте.

Мы встречаемся в доме одного из членов группы, и каждый из нас приносит с собой какую-нибудь еду и напитки. В большинстве случаев хозяин дома готов к тому, что гости останутся у него ночевать, и мы приносим спальные мешки или маты. В доме должно быть достаточно свободных комнат, чтобы любой из нас мог отделиться от остальной части группы, если он или она пожелает побыть некоторое время в одиночестве. Около домов, где мы собираемся для проведения экспериментов, имеется сад, в котором любой из нас может провести время среди растений на свежем воздухе. Также у нас имеются музыкальные записи и книги по искусству на тот случай, если кому-то захочется воспользоваться ими в ходе эксперимента.

У нас есть лишь два обязательных для выполнения требования. Все понимают, что слова «рука вверх» (они всегда сопровождаются подъемом руки говорящего) означают реальное беспокойство или проблему независимо от содержания сообщения, которое они предваряют. Если я кричу «рука вверх» и затем говорю, что чувствую запах дыма, то это означает, что меня на самом деле волнует этот тревожный запах и я вовсе не забавляюсь и не делюсь своими фантазиями. Это правило неизменно повторяется в начале каждой встречи и всегда неукоснительно соблюдается.

Второе требование связано с идеей вето. Если любой участник группы чувствует дискомфорт или беспокойство в связи с конкретным предложением, касающимся проведения эксперимента, в этом случае вето обладает абсолютной силой и уважается всеми участниками. К примеру, если кто-то предлагает включить музыкальное сопровождение в определенный момент эксперимента и остальные, кому по душе эта идея, с ним согласны, это еще не результат единодушного голосования; если найдется хоть один человек, которому не нравится эта идея, то музыку мы включать не будем. Это правило не вызывает проблем, которых можно было бы ожидать, потому что в большинстве домов достаточно места, чтобы там разместилась группа из одиннадцати человек для подобного эксперимента, а кроме того, обычно всегда находится одна свободная комната, в которой можно слушать музыку без опасения нарушить тишину в других комнатах.

Важно кое-что сказать здесь и о сексуальном поведении. Много лет в нашей группе было заведено одно понятное всем правило, с тех пор мы его и соблюдаем. Мы решили не допускать проявлений сексуального желания или ощущений, которые могут возникнуть в ходе эксперимента между людьми, не состоящими в браке или в продолжительных отношениях друг с другом. Впрочем, то же самое правило применяется в психотерапии; сексуальные ощущения могут, при желании, стать предметом обсуждения, но не будет допущено никакого физического контакта с неподходящим участником группы. Разумеется, если законная пара желает уединиться в отдельной комнате, чтобы заняться любовью, они вольны делать это, и им будет сопутствовать благословение (и, вероятно, некоторая зависть) всех остальных.

Точно так же можно понять эмоции гнева или порыв к насилию, если таковые возникают. Это позволяет открыто проявлять свои чувства и сохранять полное доверие друг к другу, потому что независимо от того, какое неожиданное чувство или эмоция вдруг заявят о себе, никто из участников эксперимента со своей стороны не допустит такого поведения, которое может вызвать у одного человека или у всех нас сожаление или смущение в момент эксперимента или в будущем.

Исследователи привыкли трактовать разногласия или отрицательные эмоции в процессе наркотического эксперимента точно так же, как они оценивают их при групповой терапии. Для этого они анализируют причины дискомфорта, возмущения или раздражения. С давних пор все исследователи считают, что изучение психологических и эмоциональных проявлений воздействия психоактивного препарата неизбежно тождественно изучению их индивидуальной психологической и эмоциональной динамики.

Если все здоровы, в эксперименте принимают участие все члены группы. Исключение было сделано в случае многолетнего участника наших опытов, одного семидесятилетнего психиатра, который в ходе одного из наших экспериментов принял решение прекратить принимать тестируемые наркотики. Однако он захотел продолжить посещать наши встречи, и мы с энтузиазмом приветствовали его присутствие. За несколько лет до своей смерти после операции на сердце он испытал прекрасные переживания, известные под названием «высокий контакт». Мы любили его и все еще тоскуем по нему.

По общему признанию, наша группа являет собой необычное объединение, но она хорошо поработала и оценила свыше ста психоактивных наркотиков, многие из которых были включены в самую разнообразную психотерапевтическую практику.

Александр Шульгин, д-р философии