Текст книги "Без права на ошибку (СИ)"
Автор книги: Александр Рублев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)
Вот скажите, ну как мне спросить где искать поверженного в другом мире бога? Сразу же возникает вопрос откуда я про него узнал. Но главное даже не это. Главное в том, что в этом мире нет богов. Совсем нет. Во всяком случае так считают в этой деревне.
Верить то они верят, без этого человеку нельзя, точнее можно, но очень тяжело. Но верят они не так, как я привык, верят в то, что этот мир существовал всегда, что так было и так будет. Что умирая, мы воссоединяемся с этим миром, становимся его частью. Высшим же существом для них является король. Просто потому что он король, ведь он не просто так родился королем – миру, очевидно, виднее кому кем быть. Суммируя узнанное у меня получался какой-то гнетущий забитый мир, где у никого нет никакого стимула – все равно в конце концов воссоединишься с землей. В конце-концов у меня закралась мыслишка, что чего-то в этой картине не хватает, что что-то я упускаю...
16. Вальд
За прошедшее с момента последней встречи время малыш вырос. Вальд, разумеется, и до этого знал, что дети растут, но как-то не представлял себе насколько быстро.
В последний раз, когда они виделись, это был просто малыш, в полуобморочном шоковом состоянии. Который почти все время спал. Да, на него было страшно смотреть, да, у него был какой-то странный взгляд, но не более того.
Сейчас же он стал другим. Вальд чувствовал это всем своим естеством, всеми своими наработанными животными инстинктами. Не мог он только определить, что именно он чувствует.
Какой требовательный малыш – сразу схватил его за руку и куда-то потянул. И ведь не знаешь как быть. Своих детей у меня никогда не было, не до этого мне было. А с чужими я как-то не особо дружил. Еще и товарищи подкалывают.
А потом он буквально засыпал меня вопросами.
– Вальд, а кто из вас – он широким своей малюсенькой рукой махнул в сторону нашей группы – самый главный?
Смешки как-то сразу прекратились и мы переглянулись. Все-таки каждый хотел, чтобы главным назначили именно его. Ну уж нет, теперь пришел мой черед мстить за ваши подколки.
– Сейчас мы не на работе и у нас нет главного. Но можешь считать главным меня.
Я думал, что он спросит почему, и тогда я в шутливой форме расскажу про недостатки остальных членов нашей группы, не рассказывать же ему про взаимоотношения внутри группы, но прозвучавший вопрос был другим:
– А на работе кто главный?
Вот ведь далось ему это...
– На работе у нас главный сотник...
Тут я на несколько секунд задумался – как-то слишком неудобно поставлен вопрос. И передо мной встала дилемма – с одной стороны, не хотелось вводить ребенка в заблуждение, а с другой, сложно было объяснять все подробно настолько просто, чтобы ребенок понял.
– Но только у нас. На самом деле он не самый главный (надеюсь никто не стукнет сотнику о том, как я о нем говорил, хотя здесь все люди и проверенные, но все-таки). У каждого начальника есть свои начальники. И у нашего сотника он тоже есть. Мы специальный отряд, находящийся в прямом подчинении не могу сказать у кого, потому что это секрет.
– А кто тогда самый главный?
Я-то, по своей наивности, думал, что он спросит про секрет.
– Самый главный – это король. Но только в нашей стране. Еще есть другие страны, и там есть свои короли, каким-либо образом, в основном, связанные кровными узами с нашим.
Даже боюсь предположить о чем он сейчас спросит. А товарищи-то притихли – у них появилось новое развлечение – слушают вопросы, и, самое главное, как я на них выкручиваюсь.
– А этот король он все знает?
– Нет, он знает не все. Для этого у него есть умные люди, которые подсказывают ему все, что ему интересно (и, кроме того, фактически делают за него всю его работу, но пока не стоит говорить ребенку про это).
– А что делают с преступниками?
Что-то я не понял взаимосвязи... Только что говорили про короля, и тут же сразу перешли к преступникам...
– Судят, потом рубят головы, вешают, сажают на кол, бросают в кипящую смолу, четвертуют.
Тут ребенок на целую минуту резко остановил все свои движения – такое чувство, что он впал в ступор. Возникла неловкая пауза, какое-то гнетущее молчание, которое к тому-же начало затягиваться...
(В этот момент ребенок думал: у них что здесь тюрем нет что-ли? И как тогда спросить где может быть заточен самый опасный преступник?)
Он что так близко к сердцу воспринял кол, кипящую смолу и четвертование? Но после всего пережитого, я думал, он наоборот обрадуется тому, как поступят с теми, кто убил всю его семью.
– Не всех убивают, некоторых отправляют на принудительные работы.
– А если его нельзя убить?
Что-то как-то этот разговор перестал походить на детский. Если бы малыш был постарше, я бы даже подумал, что к нам заслали шпиона – вроде как и разрозненные вопросы, но с какой-то общей мыслью, не могу, правда, пока понять какою. Но в таком возрасте шпионов еще не засылают, к тому же еще и с такими травмами, вот если бы ему было хотя бы 5-7 лет. Что-то я становлюсь параноиком...
– Если его нельзя убить, то ему в партнеры определяют того, кто за ним присматривает, например жену (и даже если он об этом и догадывается, то наверняка не знает), или ограничивают его свободу каким-то другим способом, например запрещают покидать пределы своего имения, либо сажают в подвал чужого.
(Пора сворачивать эту тему, а то что-то все как-то притихли...)
– Вальд, а ты теперь будешь жить у нас?
Я вздохнул...
– Нет, я не могу жить у вас. Очень хотелось бы, но не могу. Такая у меня работа. Но я буду тебя навещать. Настолько часто, насколько смогу.
– Тогда забери меня с собой.
Я снова вздохнул...
– Если бы я мог забрать тебя с собой, то сделал бы это сразу. Возможно, когда подрастешь...
Разговор перешел на другие темы, потом – в игры. А утром они уехали. Вальд покривил душой, когда сказал, что они не на работе. Ему нельзя было говорить правду. Последний несколько месяцев этот район буквально затеррирорезировали набегами на деревни. И даже если удавалось кого-то отловить, то это была какая-то легко заменимая шешура, из ядра же пока не удалось поймать никого. Поэтому и привлекли их – уже несколько недель отдельные слаженные группы по шесть-семь человек ездили по селам и присматривались.
Всю оставшуюся жизнь Вальд сожалел о том, что не забрал тогда этого мальчика с собой.
17. Забияка
Забияка ворочался с одного бока на другой и никак не мог заснуть.
Сначала они появлялись почти каждую ночь. Потом, когда он свыкся, пропали. Когда он уже решил, что все прекратилось, возникли вновь.
Он стал спать плохо, беспокойно. Он похудел, под глазами появились круги. Сначала он испугался и ничего никому не сказал, тянул как мог. Один раз даже удалось пропустить семейную баню. Но на пропуск второй помойки мать выразила свое категорическое фи. Выразила так, как это может сделать только она, куда там до нее отцу, даже не прикладывалась, но спорить с ней как-то сразу расхотелось – он молча побрел в баню и разделся...
Потом была долгая тишина...
Потом мать начала его рассматривать и трогать. Благо было на что посмотреть – все его тело было иссечено мелкими порезами, часть из которых уже почти зажила, часть – была совсем свежей. Недолго думая мать накинула на него полотенце и потащила к знахарке. Потянула прямо в таком виде через всю деревню! А еще называются матерью!
Знахарка долго смотрела сначала на меня, потом – на мать. Потом меня выгнали за дверь и о чем-то тихо друг с другом шушукались.
Мать вылетела из избы вся красная как варенный рак, и помчалась домой. Про меня забыли, и мне пришлось самому красться обратно, под одним полотенцем. Когда он пришел домой отец и все остальные члены семьи выглядели как-то затравленно – оказывается мать устроила допрос с пристрастием – кто из них меня резал? Да как меня могли резать? Я ведь сразу почувствовал бы боль. Здесь же боли не было... боль появлялась ближе к полудню, да и была не сильной, а так – ноющей.
Хуже всего было то, что мой поход к знахарке под полотенцем увидел кто-то из моей новой компании. И на следующий день мне устроили обструкцию, устроили так, как умеют только мальчишки.
Непонятно только кому они сделали хуже – мне или самим себе – в результате их ватага уменьшилась ровно на одного человека, и не самого, честно скажу, плохого. Вряд ли в той ситуации что с ними случилась потом, я бы смог им чем-то помочь... но хоть сам не пострадал, и то хлеб...
Нервы сейчас вообще не к черту, расшатались в последнее время...
Через несколько дней после того, как меня исключили из ватаги я увидел одного из своих бывших новых товарищей всего в синяках и ушибах. Причем сначала я даже не придал этому значения, ведь для мальчишек синяки и ушибы – обычное дело.
А еще через несколько дней начались разборки между старшими, на уровне глав семейств – кто-то из пострадавших не выдержал, и рассказал родителям. Да и сложно было умолчать, когда все остальные члены семьи каждый день видели их с новыми побоями, а некоторые из них, в конце-концов, так и вообще поотказывались ходить гулять, целыми днями сидя дома...
Потом я узнал, что всех моих бывших новых товарищей каждый день безжалостно бьют. Причем бьют безжалостно, без вариантов, и они ничего не могут противопоставить обидчикам.
В первый день они оказались не готовы, и подумали, что это из-за того, что они были безоружны, а противник – с палками. Но дети учатся быстро, особенно на своих ошибках, и на второй день палки были уже у обоих сторон конфликта, но пострадавшие в первый день пострадали и во второй. Хоть противников и было столько же, сколько и их, но они дрались намного лучше и слаженнее и почему то против любого одного из моих бывших новых товарищей все время оказывалось по двое чужих моих бывших старых товарищей. Один из нападавших защищался, а второй – бил сбоку или сзади в наиболее уязвимое место атакуемых.
А потом это избиение начало повторяться каждый день. Вначале они думали, что это временно, что попривыкнув так драться, они и сами смогут дать сдачи. Но с каждым разом поражения становились еще тяжелее – противник учился гораздо быстрее их. И им стало совсем грустно, совсем невмоготу, и кто-то пожаловался...
Потом были хождения отцов, разговоры. На ковер вызвали всех. Хорошо хоть, что мамаш не вызвали – обошлось без криков, больше было похоже на мужской разговор, правда мужчин было много, да и к тому же с детьми. В конце-концов определили, что травм нет, а значит ничего страшного не происходит. Также решили, что драться нужно уметь, чтобы уметь защищаться, если вдруг на деревню нападут, но что не стоит превращать это самоцель – все таки они селяне, и все, что им уготовано – это сеять и жать.
Короче говоря – побаловались дети и пусть. Но больше чтобы так не делали.
Все это ему оживленно и бойко рассказывала старшая сестра, всегда бывшая в курсе всего того, что происходит в деревне. Нашелся-таки и у нее благодатный слушатель. Особенно ее возмутил тот факт, что в команде противника был однолетний пацан и трехлетняя девочка, и что команда пострадавших ничего не могли с ними поделать. Да еще и смели жаловаться.
Потом я еще еле отбился от того, чтобы слушать еще и другие новости сестры в придачу к этой. Точнее, несколько штук я все-таки послушал, из вежливости, но на дольше меня не хватило...
Сон пришел, как всегда, внезапно – еще мгновение назад я еще о чем-то думал, а в следующее миг – уже спал.
18.
Мун с ножом в руке стоял возле кровати забияки. Кроватью, правда, это можно было назвать с весьма большой натяжкой, скорее это больше походило на лежанку, постеленную на полу. Зимой все спали поближе к печи, но сейчас было позднее лето, и народ развалился кто-где по всей избе.
Эта тренировка была очень хорошим способом проверки себя в реальных условиях – пробраться ночью в чужую избу так, чтобы никто ничего не услышал и не почувствовал. Приложить сонную повязку к забияке, чтобы тот заснул еще глубже, и не вздумал ненароком потревожить такой важный процесс. Сделать пару мазков из отвара по телу, в местах будущих надрезов, эффектом которых были онемение и отсутствие боли. И на закуску – неглубокие надрезы. Ничего опасного, заживает очень быстро.
Я вообще не злопамятный, но память у меня хорошая. А если серьезно, то мне нужны были боевые тренировки, и парень сам заслужил то, что он теперь выступал у меня в качестве подопытного кролика. И вообще я добрый, горло ему не перерезаю, хотя могу.
Сложнее всего – собаки и входная дверь. Собаки здесь в в каждом дворе, и сложно потому, что нельзя причинять им вред, а без этого пройти их не потревожив тогда, когда их так много, все-таки проблематично. Но как говорится на каждую хитрую гайку есть свой болт с резьбой.
С дверью же вопрос решается просто – нужно войти когда кто-то выходит по нужде. Семья большая, и кому-то обязательно приспичит. Единственный недостаток метода, что все приходится делать очень быстро. Зато есть и достоинства, если даже и есть какой-то шум (вроде не должен быть, но лучше всегда иметь вариант на случай чего-то, чего не может произойти, даже, если это не должно случиться, но ты знаешь что делать если это все-таки случится, ведь это намного выгоднее, чем если это все таки случилось, хоть и не должно было, а ты к этому не готов), так вот, даже если и есть какой-то шум, то его спишут на выходящего по нужде.
Через несколько дней имел удовольствие наблюдать тикающий вид забияки. Не ожидал, правда, что его выгонят из группы и он избежит показательного избиения от тренируемых мною карапузов. Но избивать его самому нельзя, все таки я для этого еще маленький – незачем мне лишние вопросы. Даже в самих этих дворовых групповых драках мы с сестрой в основном мельтешим под ногами дерущихся, прямо как назойливая мошкара – ударить нас со всей силой им боязно, чтобы ненароком не забить, а сбрасывать со счетов нельзя, ведь получить палкой сзади тоже приятно мало, им еще везет что мы до головы не достаем, даже палкой. Мысленно себе улыбаюсь...
19.
К середине сегодняшней ночной вылазке у меня появилось какое-то тревожное ощущение. Все проходило как обычно, можно даже сказать отлично – собаки себя вели как-то совсем тихо, можно даже сказать неактивно.
С инфильтрацией тоже все замечательно – момента, когда из дома вышла сонная мамаша и потащилась к деревянному заведению со всеми неудобствами, мне вполне хватило.
Вообще забияка сначала спал один, а потом, после загадочного появления порезов, начал ложиться поближе к мамаше. Интересно осознанно он это делает или нет – просто подсознательно ищет защиты у мамаши и тянется к ней.
Достаю сонную повязку, прикладываю... и в этот момент меня как током ударяет – я понимаю, что собаки были такими неактивными, потому что они спали!
Не могут все собаки одновременно так спать. Резко убираю повязку и с максимально возможной бесшумной скоростью двигаюсь во двор. В момент, когда я оказываюсь во дворе, слышу из своего дома громкий женский крик...
*ля...
Вообще, если у них получилось так хорошо все организовать с собаками, то действуют профессионалы. Раз действуют профессионалы, то, по хорошему, нужно сейчас же, немедленно, уходить из деревни...
Делаю рывок в тень, в сторону леса и... через мгновение останавливаюсь...
20. Аривус
Снова эти двое дятлов напортачили...
Ну вот я не понимаю, ну как можно напортачить если это не первый раз? И даже не второй.
Не, ну что здесь сложного – действуем тихо, как всегда, начинаем одновременно...
Расслабились... *ля...
Вот специально для таких ситуаций и существует контроль, то есть я...
Беру одного... взял бы больше, но больше нельзя – поднялся кипишь, а значит люди сейчас нужны везде. Если бы не схема с собаками, то после такого начала дал бы сигнал на отбой. Но нельзя, если не довести сейчас дело до конца, то схема вскроется и потом будет гораздо сложнее...
Двигаемся в сторону крика...
Во дворе лежит какой-то мужик – убит мгновенно, сработали профессионально...
Ближе к дверям с перерезанной глоткой лежит причина крика... вышла наверное после мужа, в момент когда эти дятлы приходовали ее мужа...
Становимся по разные стороны от двери, арбалеты на взвод...
Сначала внутрь проскальзывает напарник, потом, наискосок, я. Каждый со своим собственным сектором обстрела...
Перед моими глазами открывается следующая КАРТИНА:
То там, то здесь внутри хаты лежат еще свежие трупы жившей здесь когда-то семьи...
Взгляд натыкается на лежащий тут же труп Фуди и полуживого второго дятла, любителя понаблюдать, застывшего с мечом в руке напротив маленькой безоружной девочки, стоящей рядом с лежащим парнем, совсем еще молодым, и выглядящую совсем потерянно. Полуживого, потому что такая рана не совместима с долгой жизнью, однако даже такая рана все равно получше чем порез первого, который вообще с жизнью не совместим...
Все помещение в крови и в каких-то ошметках, в том числе и оба дятла, и парень, и девочка...
На автомате спускаю арбалет в парня – в самый максимально опасный объект, откатываюсь, даю команду напарнику что в моем секторе проблемы.
Напарник не реагирует, да он и не должен – он занят тем, что и обязан делать в таких случаях – зачищает свой сектор, делая контрольные удары...
В этот момент тот дятел, который еще жив – судя по всему ему не долго уже осталось, – произносит:
– Это не он.
Еще раз откатываюсь в сторону и достаю меч, ведь арбалета в помещении хватает только на один выстрел – пока будешь его перезаряжать, тебя нашинкуют мечами.
– Выражайся яснее...
– Это не он убил Фудю, это она...
Продолжая контролировать глазами девочку, делаю контрольные добивания ближайших ко мне тел...
– *ля я же сказал выражайся яснее! Кто она? Где она?
– Это она – говорит дятел, показывая рукой на маленькую девочку...
Мой напарник заканчивает со своим сектором, дает команду о том что у него чисто, после этого разворачивается и по широкой дуге начинает подходит в нашу сторону, все время держа девочку на прицеле своего все еще неспущенного арбалета, мимоходом делая еще один контрольный удар, проходя мимо какой-то девочки школьного возраста...
– Не стреляй. Возьмем ее живой – говорю я.
Напарник разряжает арбалет в оставшихся в живых дятла, вечная ему память, хотя работу мог бы делать и покачественнее, доделывай теперь за него...
– Все равно не жилец, и действует неадекватно – явно в аффекте – произносит лишние слова мой напарник, лишние, потому что и так все понятно.
Оба прячем мечи – все помещение зачищено, а девочка без видимого оружия, и даже если у нее еще что-то и спрятано, то вытащить это она уже не успеет, все таки мы не эти двое дятлов из первой команды – то, чему нас учили этой девочке даже и не снилось (и, чего уж греха таить, этим двум дятлам, набранным как расходное мясо, тоже).
Сближаемся с напарником и медленно подходим к девочке...
В этот момент я какими-то животными инстинктами чувствую опасность...
Мгновенно делаю перекат в сторону – я все еще жив только потому, что привык доверять своим внутренним сигналам...
В этот момент мой только что бывший живым, но уже мертвый, напарник с пробитой одним ударом снизу бедренной артерией кулем оседает на пол...
Ситуация выходит из-под контроля, а когда я чего-то не понимаю, то действую максимально надежно, и только потом думаю... ведь жизнь она такая... только одна единственная...
В момент, пока я достаю, срываю пломбу, и бросаю ЭТО, я успеваю подумать, что судьба играет с нами странные шутки, что я уже сталкивался с этим одноруким младенцем... сталкивался совсем недавно, всего несколько месяцев назад... что мне еще повезло что он однорукий, ведь будь у него две руки, и будь они подлиннее, то он одновременным ударом с обеих рук уложил бы за упокой нас обоих, одновременно, что тогда бы у меня не было этого лишнего мгновения, за которое я успел уйти...
Вообще зря я поторопился – в схватке с этим мальцом лицом к лицу я не проиграю...
Хотя ладно, раз уж уже использовал, то пусть будет совсем наверняка...
С этими мыслями я задерживаю дыхание и швыряю сосуд с сонным газом... я могу задерживать дыхание очень надолго, навряд ли ребенок поймет что это, но даже если и поймет, то вряд ли он проходил долгие тренировки с задержкой дыхания...
Мальчишка тоже задерживает дыхание... Очень интересно... Ну что же... этот вариант тоже предусмотрен...
Делаю быстрое движение к девочке, не знавшей о таких премудростях, и поэтому уже вдохнувшей воздух и уже мирно сопевшей...
Захожу за нее и приставляю клинок к шее девочки...
– Поговорим? – говорю я...
– На улице – отвечает малец, и выскальзывает на улицу...
Несколько секунд думаю... потом следую вслед за ним...
21. Десятник
Сегодняшняя операция была последней, что и предопределило весь дальнейший ход событий...
Хоть десятки и отходили по отдельности, каждая своим отдельным маршрутом, но перед руководителем каждого из них сегодня стояла одна и та же задача...
Отмахав свой обычный, после таких событий, километраж, десятка стала на ночлег.
Явно перестраховавшись и выставив в качестве часовых сразу четверых, по разные стороны от импровизированного лагеря и чуть в стороне от него, десятник велел всем остальным ложиться спать.
Во второй раз десятник десятник перебдел, когда проснувшись за полчаса до первой смены часовых он отправился проверять посты...
Первый часовой бодрствовал. Перебросившись с ним дежурными фразами, десятник внезапно схватил того за волосы и зашипел:
– И смотри у меня, чтобы не вздумал...
Фразу он не закончил, да и не подразумевался в этой фразе какой-либо конец – в этот момент в его свободную руку скользнул нож, которым десятник тут же и воспользовался, резанув часового по горлу, предварительно шагнув немного в сторону, чтобы брызнувшая кровь прошла мимо, и мгновенно зажав тому рот.
Оттащив часового в кусты, десятник направился ко второму часовому...
Со вторым все тоже прошло гладко...
А третий что-то почувствовал, затравленно и как-то заискивающе глядя в глаза десятнику. Почувствовать-то он почувствовал, но сам себя и успокоил – мозг говорил ему что это стандартная проверка, что страх который он чувствует, связан с тем, что его могут наказать за плохое выполнение своих обязанностей часового, что это обычный страх перед своим начальником благородных кровей. Нет, этот страх был именно тем, чем и был, но понять этого мгновенно умерший третий часовой так и не успел...
Покончив с четвертым и спрятав его тело, десятник направился будить спавшего пятого, который скоро должен был заступать на пост. Подняв того, и сказав тому, что он его проводит десятник действительно проводил того, проводил в его последний путь...
То же произошло и с шестым, и с седьмым, и с восьмым...
Последних двоих десятник уже не будил, покончив с теми во сне...
Сегодняшняя операция была последней, и это значило, что каждый десятник сегодня должен был подчистить хвосты, ликвидировав весь тот сброд, который они добирали в течение этих нескольких месяцев, взамен погибших, всех тех, кто на протяжении всех этих недель, постоянно доставлял им неприятности, за кем приходилось постоянно следить, внушать, подчищать, всех тех, кто были списаны своими нанимателями еще в момент своего найма, всех тех, кто после окончания операции мгновенно становились лишними свидетелями. А лишние свидетели никому не нужны...
Конец первой части.
Часть 2
Спроси у жизни строгой
Какой идти дорогой,
Куда по свету белому
Отправиться с утра.
Иди за солнцем следом,
Хоть этот путь неведом,
Иди, мой друг, всегда иди
Дорогою добра.
Иди за солнцем следом,
Хоть этот путь неведом,
Иди, мой друг, всегда иди
Дорогою добра.
/"Дорога добра", Энтин Ю./
(Шесть месяцев спустя)
22. Тортуга
Вечером ко мне зашел Аривус, сказал, что у него есть дело, что нужно обсудить его за чашечкой чая.
Если у него есть дело, то от него не отвяжешься, поэтому я проявил гостеприимство – показал ему рукой на кресло в углу комнаты, а сам направился к стойке. Разумеется не за чаем, этой его любимой хохмой. В такое время вместо чая мы с ним принимали гораздо более крепкий напиток.
Поставив графин, два бокала и легкую закусь на чайный столик я уселся в кресло напротив него. Закусь, к сожалению, была совсем легкой – хлеб, копчености, маринад – все таки у меня тут рабочий кабинет, а не кухня. Идти куда-то поесть с такими разговорами как у Аривуса... да и не было на территории академии такого места куда стоило бы пойти посидеть-поесть. В этом и в некоторых других вопросах я был минималистом.
Выпили, закусили... Совсем немного – много мне сейчас было нельзя...
Сам разговор я начал с подколки:
– Не спрашиваю почему тебя так долго не было видно и чем ты занимался. С твоей работой об этом особо не поговоришь... Лучше скажи когда женишься?
– Я думаю об этом.
– И давно думаешь? – улыбнулся я.
– Давно.
Что-то он как-то эту тему не особо поддерживает... В таком русле мы могли продолжать очень долго, но сегодня мое время было ограничено, и поэтому я продолжил иначе:
– У меня через полчаса встреча, поэтому предлагаю встретиться посидеть на выходных. А сейчас говори, что там у тебя за дело.
– Меня попросили устроить в академию трехлетнего мальчика и пятилетнюю девочку. И поставить их против самых сильных противников.
Я уставился на него задумчивым взглядом.
– И кому же они мешают?
– Помнишь погибшего три месяца назад герцога?
– Помню.
– Знаешь как он погиб?
– Говорят на него напали когда он был в каком-то селе почти без охраны. Что-то там непонятное было, сожгли всю деревню. Этим сейчас занимается особый отдел.
– Герцог был у бабы, через деревню которой он проезжал четыре года назад... И которую забрал на какое-то время в свой замок... В день его смерти он узнал, что у этой бабы есть сын, который может быть только от него. Непонятно только почему эта баба скрывала его от него. И этот пень опрометчиво туда сорвался. Думаешь родственники герцога после его смерти обрадовались такому пополнению?
– О своих герцогах, даже мертвых, даже тебе, даже здесь, нельзя говорить «пень», еще привыкнешь и потом сболтнешь не там где нужно. А с девочкой что?
– Девочка единственная кто выжил из всей деревни, вроде вытащила парня из огня. Лишний свидетель родственникам.
– Хорошо, устрою.
– Не все так просто...
Я посмотрел на него заинтересованно:
– Ну что еще?
– И мальчик, и девочка мелковаты, кроме того у мальчика нет правой руки. Если поставить их против самых сильных противников, то народ подумает что случай как-то странно работает – оба самых сильных попали на самых слабых.
– Нашел проблему – главное чтобы те, против кого их поставим были сильнее. Совсем не обязательно чтобы оба были самые сильные...
– Так не поймут родственники. Сам понимаешь, что в этой жизни бывает всякое и что если это всякое случится и выиграет кто-то из тех, кто не должен, и при этом этот кто-то будет не против самого сильного, то у меня возникнут неприятности – невыполнение четко поставленной задачи и все такое...
Я начал раздражаться:
– Что ты от меня хочешь?
– Тут такой момент – как только раны мальчишки зажили их отдали ко мне и я их немного потренировал, все-таки совсем профанами они тоже не должны быть – зрители не оценят, да и другие как ты говоришь не пни, то есть герцоги, тоже...
– Бесполезно. Сам ведь знаешь, что всех, кого сюда хотят определить, готовят к этому поединку с того самого момента, как только они начинают ходить. К тому же самые сильные это шестилетние. Хоть толку от них потом и меньше, но шансов пройти этот первый бой больше. Пять лет напряженных тренировок против того месяца-двух что у тебя были... Да и размеры... и развиты они не в пример сильнее... Поцана сомнут в первые же минуты...
– У него прирожденный талант...
– И?
– Думаю он нам пригодится...
– Самые сильные известны заранее, поэтому поставить его против слабого, сказав что он сильный, не получится, знаешь ведь про тотализатор. А давать препараты я не буду, это чревато. К тому же у меня правило – проходят только сильнейшие.
– Их готовят к одиночным боям...
В моих глазах начало зарождаться понимание:
– Ты готовил их к парному бою?
– Да.
– Все равно у тебя было слишком мало времени.
– Так у них хотя бы появится хотя бы шанс.
– Итого поставить их против двух самых сильных в парном бою. Будешь должен.
– Еще я хочу поставить на них крупную сумму денег. Так, чтобы о самом этом факте не было известно.
– Сколько?
– Тысячу золотых.
– Сколько?
– Тысячу.
– Откуда у тебя такие деньги?
– Сам же сказал не говорить о работе...
– Ты настолько в них уверен?
– Уверен.
– Если выиграешь, десять процентов от выигрыша мне.
– Договорились. Куда доставить золото?
– Об этом позже, сначала мне нужно кое-что узнать. Свяжусь с тобой завтра-послезавтра.
На этих словах я поднялся, показывая этим, что разговор окончен. Из здания мы вышли с некоторым интервалом – не желательно чтобы нас видели вместе. Уже идя на свою встречу, в моей голове проскользнула и погасла мысль, что в этом разговоре я что-то упустил...
23. Бурка
Сегодня вступительные в академию, а значит у них выходной.
Хотя его собственный вступительный был всего лишь год назад, но ему казалось что прошло гораздо больше времени, что этот год длился столько же, сколько и вся его предыдущая жизнь.
Он пристроился недалеко от ребят постарше, у которых должна была быть информацию про сегодняшних противников. Их навыки уже позволяли добыть такую информацию. Частью из-за спортивного интереса – доказать что-то себе или другим, частью – из-за денег, ведь ставить на участников можно было всем, вне зависимости от возраста.
Самое начало состязаний он пропустил, и когда он занимал облюбованное им место с официальной частью уже было покончено и ведущий как раз объявлял, что так как в этом году участвует беспрецедентное число участников, то руководство академии решило разбавить сегодняшние состязания сюрпризом – парным боем! И что этот парный бой будет первым в сегодняшней программе...
С этими словами ведущий подошел к большому барабану и крутанул ручку на нем. Барабан шустро завращался. Остановка барабана была как всегда неожиданной – ведущий резко вцепился в ручку, застопорив барабан на месте. Застопорил не мгновенно – ручка вместе с рукой ведущего прокрутилась еще на полоборота – но очень эффектно. В момент резкого торможения из барабана, ударившись о стенку заблаговременно приставленной рядом коробки, вылетел шарик с номером.
