Текст книги "Революция 2. Начало"

Автор книги: Александр Сальников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

– Давайте без припадков, граждане! – снова просипел на весь вагон налетчик. – Скидывайте деньгу, и разойдемся полюбовно!

Мальчуган зашустрил по проходу. В подставленный треух полетели кошельки и бумажники. Здоровяк, хлопая оружием по ладони, топал следом.

До того как провонявшая кислым ушанка оказалась перед Бессоновым, он успел расстегнуть саквояж и запустить туда руку. Колючая деревянная рукоять парабеллума удобно легла в ладонь.

– Боюсь, мой юный друг, – кончиками губ улыбнулся Евгений Степанович, – я вынужден отказаться от вклада в революцию.

Под янтарным взглядом Бессонова парнишка перестал ухмыляться.

– Что там, Колюня? – подоспел старший и навис над Евгением. – Ерепенимся? – криво спиленный ствол обреза ткнул Бессонова в грудь. – Ты ридикюльчик-то распахни, дядя! Поглядим, что у тебя там, а?

– Шломо опечалится, – прошептал Бессонов и снял люгер с предохранителя.

– Ты чего там гундишь, плешивый? – наклонился верзила.

Вдруг за его спиной мелькнула темная фигура. Незнакомец коротко ударил сверху вниз, и налетчик без звука повалился на пол.

– А ну брось шапку. – Молодой человек в коротком черном пальто, явно перешитом из матросского бушлата, повернулся ко второму грабителю.

Тот по-крысиному оскалился и выставил вперед финку.

– И свинокол брось! – хрустнул наганом нежданный избавитель. – Ну?

Кончик ножа заплясал ходуном. Пацаненок облизал губы. Взгляд его метался от револьвера к лежащему ничком подельнику и обратно.

Неизвестный благодетель ухмыльнулся и задрал револьвер в потолок. От выстрела у Бессонова зазвенело в ушах. Взвизгнули бабы.

– Ну, пшел, салага! – задорно гаркнул борец с бандитизмом и снова навел оружие на растерявшегося налетчика.

Нервы того дрогнули. Бросив нож и добычу, парнишка задал стрекача. Вслед ему летел залихватский посвист победителя.

– Разбирай наличность, граждане! – хохотнул молодой человек.

В вагоне поднялся гомон и суета. Ограбленные попутчики кинулись за своими кошельками.

– Подсоби. – Избавитель белозубо осклабился Бессонову, подхватил с пола обрез и уцепил верзилу за ворот шинели. – Ссадим пассажира, пока не оклемался.

Зажав саквояж под мышкой, Евгений Степанович взял того за ноги.

В два приема они выволокли налетчика в тамбур. Незнакомец повозился с дверью и широко ее распахнул. Ветер тут же швырнул ему в лицо пригоршню снега.

– Нужен? – Парень утерся рукавом и взвесил на ладони обрез.

Бессонов помотал головой. Оружие полетело в дверной проем.

– Ну-ка. – Незнакомец подтащил к выходу обмякшее тело. Схватился за поручни и замахнулся ногой.

Светильник в тамбуре мигнул.

– Не бери греха на душу, – остановил его Бессонов. – Убьется еще. Сейчас тормозить будем.

– А ты участливый, – хмыкнул молодой человек. – А я вот эту нелюдь не выношу. И босяка мелкого с пути истинного сбил, гнида. – Он поддел носком сапога бандита. Но выкидывать на полном ходу из поезда все же не стал.

– Участливый, – ухмыльнулся Бессонов. – А сам чего? Не сиделось спокойно?

– Воспитан так, – пожал плечами незнакомец.

– Быть в состоянии действовать – это быть обязанным действовать, – процитировал Бессонов.

Парень удивленно распахнул глаза и смущенно улыбнулся:

– Читали труды князя Кропоткина?

– С Петром Алексеевичем был знаком лично, – не смог удержаться от похвальбы Бессонов.

– Железняков. Анатолий, – протянул широкую ладонь парень. И гордо добавил: – Анархокоммунист.

– Евгений Бессонов. Можно – Бес, – закинул удочку Бессонов и в ожидании прищурился. Ожидания не оправдались. Новое поколение плохо знало историю движения и его легенды.

Паровоз и в самом деле сбавил ход. Железняков высунулся наружу, а потом столкнул налетчика с поезда. Тот кубарем покатился по откосу заснеженной насыпи.

– Папироску бы, – мечтательно протянул Железняков.

– Угощайся, – раскрыл портсигар Бессонов, но, когда Анатолий протянул руку, опомнился. Вынул штучку из правой, «безопасной», половины. – Вот, держи.

Свет моргнул еще раз, и завизжали колеса. Поезд встал. Мгновение было тихо, а потом раздался длинный гудок. Зашумел колесными парами приближающийся поезд.

– А чего в Питер? – Железняков выпустил сизую струю в потолок. – Времена-то не располагают к вояжам.

– Дядя у меня захворал, – произнес Бессонов, задумчиво рассматривая несущийся мимо товарняк. В стране творилось чистое безумие, но поезда на фронт ходили исправно.

– А я вот в Кронштадт еду. К братушкам. – Железняков пыхнул дымком. – Там теперь самая свобода!

Бессонов хмыкнул:

– Наивный ты человек, Анатолий! Профукали господа революционеры нашу свободу!

– Да как так-то? Ты газет не читаешь? Революция!

– Газет! – скривил губы Евгений Степанович. – О какой свободе идет речь, когда взамен старого режима мы получили новый? Вместо одного правительства другое?

– Так оно же Временное! – упорствовал Железняков.

– Нет в России ничего более постоянного, чем временное, – хмуро проронил Бессонов. – Вывески сменили – и только. Была полиция, будет милиция какая-нибудь. А свободы не будет.

– Грустно мыслишь, товарищ Бес. – Железняков выкинул окурок и задраил дверь. – А за свободу мы еще поборемся!

– Береги себя, Анатолий, – от души посоветовал Бессонов. – Хороший ты человек, цельный. И спасибо тебе.

– За что? – искренне удивился Железняков.

– За отзывчивость, – хитро улыбнулся Евгений Степанович и, подхватив саквояж, направился к порядком опостылевшему месту в похожем на стойло купе.

Привлекать лишнее внимание к своей персоне ему было не с руки. Да и собранный второпях «жорж» сработать мог лишь один раз.

***

Стрельбу на улицах Соломон пересидел в каморке при антикварной лавке. Нужная при любой власти телефонная связь работала исправно, а потому он был в курсе событий. Хоть газеты, кроме «Бюллетеня думских сообщений», в столице в дни смуты и не выходили, пронырливые журналисты держали руку на пульсе. Они щедро снабжали Шломо новостями в ожидании не менее щедрых отстежек.

Но больше прочих порадовал Соломона шелкопер из «Бюллетеня». При разговоре газетчик не смог удержаться – похвастался, что в революционную ночь подписывал бумагу об издании первого номера в обновленной России у самого Керенского.

Упустить такой шанс Соломон не смог. За пятьдесят рублей он выторговал «большой исторической ценности» бумажонку и даже выбрался ради нее из своей берлоги.

На улицах Петрограда было грязно и страшно. Уголовники, освобожденные слепой революцией из «Крестов», гуляли вовсю. Здания полицейских управ и околотков полыхали. В подворотнях истошно вопили барышни. Аптеки и винные лавки были разграблены подчистую. Высунувшийся без оружия из дому рисковал в лучшем случае остаться без пальто и кошелька.

Всю дорогу до редакции и обратно Соломона не покидало ощущение, что он вновь очутился в полных опасностей джунглях Амазонии. Но экспедиция того стоила – он заполучил автограф Керенского. На изготовление разрешительного мандата ушли сутки.

Соломон грыз сухари и придирчиво рассматривал работу. Угловатая, колкая подпись Керенского получилась один в один. Росчерк отчего-то напоминал римскую цифру «четыре».

В дверь напористо застучали. Шломо взвел курок и в три шага очутился у черного хода.

– Чего надо? – грубо, по-мужицки гаркнул он.

– Я справиться хотел бы, – раздался знакомый голос, – о здоровье моего горячо любимого дядюшки.

– Эжен! Дружище! – Соломон распахнул дверь и заключил в объятия старого товарища. – Как добрался?

Бессонов скинул пальто и сразу уселся за стол.

– Почти без приключений, – подцепил он из бумажного кулька сухарик и вкусно захрустел. – Ну, выкладывай, что у тебя стряслось.

Соломон разлил по чашкам остывший кофе и пустился в пересказ событий минувших дней. Чем ближе становился финал истории, тем мрачнее делался Бессонов.

– Выходит, вляпался ты опять, Шломчик. – Бес хрустнул сухарем и замолотил челюстью. Рыжая бородка затряслась. Гигантский его кадык поршнем заходил по горлу. – Говорил я тебе – дружки твои британские до добра не доведут! Впутали в историю Хранители – и в кусты? Расхлебывай, мол, сам, Соломон? Да еще и должен им остался?

Шломо понуро кивал. Бессонов был прав. Выходило, что упустил он драгоценного Орла сэра Уинсли. Да и с Котом дело пока не ладилось.

– Да где наша не пропадала, верно, Бес? – выжал остатки оптимизма Соломон. – Старая гвардия снова в бою! Справимся ведь?

– А куда деваться? – буркнул Бессонов, но взгляд его потеплел. – Я так понимаю, сначала навестим покойного Распутина?

Соломон дернул себя за кончик уса. Позабытый азарт возвращался. Вдохновение авантюриста медленно, но верно начинало наполнять его.

– Времена неспокойные – надо пользоваться, – бодро ответил он. – К тому же вокруг Керенского сейчас такая суета, что не подобраться. С ним потом разберемся. Ты захватил «жоржа»?

Бессонов победоносно улыбнулся и раскрыл саквояж. Следом за парабеллумом на скатерти появился продолговатый предмет, похожий на гигантскую гильзу.

– Оружейный поглотитель шума расширительного образца, – гордо представил Бессонов диковинную штуковину. – Правда, собирал второпях. Он одноразовый.

Соломон схватил гостинец, как ребенок из-под елки тащит подарок на Рождество. Пальцы сноровисто прикрутили глушитель к вороненому стволу.

– Только ты мне скажи, Шломчик, – проникновенно начал Бес. – Ты впрямь решил Керенского в расход пустить? Это ж не твое амплуа?

Соломон вытянул руку и прищурился сквозь целик оружия.

– Ума не приложу, что с ним делать, – честно признался Соломон. – Крови, конечно, не хочется, но…

– Есть варианты! – перебил его Бессонов. Из кармана пальто появился серебряный портсигар. На крышке блестел золотом вензель «Б.Е.С.». – Вот, – выудил Эжен папироску из левой половинки. – Абсолютно неотличима от обыкновенной. Ни запахом, ни цветом, ни ароматом не разнится! И табак дорогой, – важно закончил Евгений Степанович, – не грех и министра угостить!

– Он не курит, – хмуро откликнулся Шломо. – А что там? Яд?

– Какой-то ты кровожадный стал, Соломон, – менторским тоном отчитал его Бес. – Никакого летального исхода! При одной затяжке – паралич, а если больше – крепкий и здоровый сон без сновидений.

– Не то все это, – протянул Шломо и брякнул парабеллум на стол. – А вдруг он Орла с собой не носит? Пытать его, что ли?

– Я не перестаю удивляться! – всплеснул руками Бессонов. – Ты тут в Петрограде в кого превратился? Пытать! Да и сам посуди: разве кто в здравом уме такую фигурку без присмотра оставит? С собой он Орла носит, к гадалке не ходи!

– А если нет? Если не носит? – закипел Шломо. – У нас если и будет шанс подобраться к Керенскому, то только один!

Бессонов теребил рыжую бородку и ждал, пока гнев компаньона сойдет на нет. Соломон перестал дергать веком и уткнулся носом в кофейную гущу.

– И что ты собрался делать? Колени ему прострелить? – примирительно спросил Бес.

Шломо молчал.

– Ладно, хватит там будущее разглядывать, – хохотнул Бессонов. – Попробую я одну микстуру заболтать. Навроде той, венской, только посильнее. Глядишь, и Орлу успеем клюв заткнуть. Клин-то ведь клином вышибают, а, Шломчик?

Соломон не верил ушам.

– Это возможно, Эжен? – Надежда крохотной искоркой затеплилась в нем. Провальное предприятие обретало шансы на успех.

– Попытаться можно, – подмигнул Бессонов. – Времени займет и средств. Да и гарантий, правда, никаких. Но у тебя всегда останется запасной вариант с коленями! – поддел компаньона Бес и снова коротко хохотнул. – Ну да это успеется, как я понял. Когда осквернением займемся, гробокопатель?

Соломон поморщился от очередной шпильки и фыркнул:

– Поедем! Мне еще мобиль надо сторговать!

– Бедствуешь? – ехидно улыбнулся Бес.

– Достать мотор теперь большая сложность, – развел руками Соломон. – А топливо к нему – еще большая.

– Дерзай, Шломчик. Я в тебя верю, – с хрустом потянулся Бессонов. – А я пока высплюсь с дороги. На правах гостя кровать за мной?

Возражать Соломон не стал.

***

Черный «Де-Дион» рассекал морозный воздух. Промерзший за зиму Петроград подставил робким лучам солнца свои бока, распахнул затихшие улицы. Не было ни трамваев, ни экипажей. Не было даже штатских – разрозненные группы в серых шинелях бродили по мостовым. Молчаливые, растерянные, хмурые солдаты напрочь позабыли про тротуары.

Лавируя меж праздными бойцами и обгоняя редкие, похожие из-за солдатских штыков на гигантских ежей грузовики, Рождественский мчался к Таврическому.

Сергей Петрович гнал всю ночь. Новости, припасенные для Керенского, необходимо было доставить как можно скорее. Благо красный флаг, прикрепленный у левой фары, служил лучшим пропуском – за весь путь от Царского Села машину ни разу не остановили.

В похожем на форпост дворце Керенского не оказалось. Битый час потратил Рождественский на расспросы. Наконец, истрепав остаток нервов, он выяснил, что Александр Федорович вместе с Родзянко, Милюковым и князем Львовым уехали в дом за номером двенадцать по Миллионной улице. Что понадобилось свежеиспеченному министру юстиции Временного правительства в его первый трудовой день в доме княгини Путятиной, внятно объяснить Рождественскому так никто и не смог.

Через полчаса «Де-Дион» встал у особняка на Миллионной.

– Где Керенский? – Рождественский вихрем ворвался в просторный холл. – У меня срочное дело к министру!

– Они в гостиной-с, – промямлил растерявшийся лакей, поднимая глаза к потолку.

Рождественский бросился к лестнице.

– Постойте! – уже на втором этаже нагнал его лакей. – Вам нельзя туда! Совещание-с! Здесь великий князь! – благоговейным шепотом добавил слуга. – Михаил Александрович!

Рождественский застыл у входа в гостиную. Сквозь неплотно прикрытую дверь доносился голос Керенского.

– Ваше высочество, – жарко говорил он, – мои убеждения – республиканские. Но сейчас разрешите вам сказать как русский – русскому. – Александр Федорович сделал эффектную паузу. – Павел Николаевич Милюков ошибается. Приняв престол, вы не спасете Россию. Наоборот! Перед лицом внешнего врага начнется гражданская внутренняя война, – баритон Керенского заливал гостиную до краев. – Умоляю вас во имя России принести эту жертву! С другой стороны, я не вправе скрыть, каким опасностям подвергнетесь вы, приняв престол, – снизил тон Александр Федорович. В голосе мелькнули зловещие нотки. – Во всяком случае, я не ручаюсь за жизнь вашего высочества.

Рождественский отмахнулся от протестующего лакея и приник к узкой щели. В растерянном мужчине трудно было узнать младшего брата императора. Михаил Александрович провел дрожащей рукой по лысеющей голове. Пальцы великого князя оттопырили ворот, будто ему стало трудно дышать.

– Мне нужно подумать, господа, – неровно дернулась щеточка усов. – Михаил Владимирович, – обратился Романов к Родзянко, – пройдемте в соседнюю комнату.

Председатель Временного комитета Государственной думы подскочил с кресла и, грузно переваливаясь с ноги на ногу, ушел вслед за великим князем.

В гостиной повисло напряженное молчание.

– Александр Федорович! – нарушил его Рождественский, заглянув внутрь.

Невзирая на удивленные взгляды членов Временного правительства, Керенский пружинистым шагом выскочил в коридор. Лицо Александра Федоровича поминутно морщилось от накатывающей волнами боли, но Керенский был радостен и бодр. Казалось, выключи свет, и будет заметно, как по его коже пробегают электрические разряды.

– Вы подоспели очень кстати, Сергей Петрович! – подал для рукопожатия левую руку Керенский. Глаза светились разноцветным сиянием. – Стали свидетелем знакового для России события – заката монархии!

– Государь отрекся? – выдохнул Рождественский. Мысли об этом посещали бывшего подполковника, но столкновение с реальностью потрясло до глубины души.

– Точно так! И этот не устоит, – уверенно произнес Керенский. – Да черт с ними, в газетах почитаете, – махнул он рукой. – Скажите лучше, что там в Царском?

Рождественский показал Александру Федоровичу офицерский планшет с нарисованной схемой:

– Васильев все верно изложил. – Палец Рождественского ткнул в западную окраину Александровского парка. – Сруб здесь, вроде как церковь недостроенная. Внутри часовня. – Сергей Петрович победно улыбнулся. – Там он.

– Есть чем записать? – вскинулся Керенский.

Рождественский выудил из планшета блокнот и карандаш и протянул Александру Федоровичу. Тот бросился к подоконнику и склонился над бумагой.

– Так, – бормотал Керенский, покрывая листок колкими грифельными строчками. – Расследование по делу об убийстве Распутина прекратить. Во избежание возможного осквернения, – подмигнул он зеленым глазом Рождественскому, – приказываю перезахоронить Григория Распутина-Новых, не предавая места огласке. Подателю сего оказывать всяческое содействие. Что еще? – задумался Александр Федорович.

Рождественский пожал плечами.

– Сергей Петрович! – заглянул ему в глаза Керенский. Рождественский еще раз невольно поразился перемене – радужки Александра Федоровича вновь сделались карими. – Организуйте все в лучшем виде. Людей и транспорт возьмете в Петросовете. К гробу никого не подпускайте и доставьте в город. Я хочу лично его вскрыть.

– Как скажете, Александр Федорович, – послушно ответил Рождественский. В глубине души он был даже рад. К покойникам он всегда относился с должным пиететом. Добавлять к и без того увеличившемуся за последнее время списку грехов еще и это святотатство отчаянно не хотелось.

В гостиной поднялся взбудораженный шепот. Керенский глянул через плечо и наспех дописал:

– Министр юстиции Временного правительства, товарищ председателя Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов, – Александр Федорович поставил подпись.

– Господа, – донесся из гостиной смятенный голос великого князя. – Я окончательно решился. В этих условиях я не могу принять престола.

Керенский посмотрел на листок и лукаво улыбнулся:

– А вам не кажется, Сергей Петрович, что моя роспись напоминает монарший вензель? – проговорил он, возвращая блокнот Рождественскому. – Александр Четвертый?

Бывший подполковник глянул на бумагу и хотел было ответить, что сходство, определенно, имеется. Но Керенский уже не слушал.

– Вы совершаете благородный и поистине патриотический поступок, Михаил Александрович! – влетел он в комнату. – Обязуюсь довести это до всеобщего сведения и позаботиться о вашей защите!

Часы в гостиной пробили полдень.

***

Автомобиль Соломону достался аховый. Мотор грелся и чихал, деньги за него испросили, как за новый. Шломо вспомнил все неприличные выражения, но скрепя сердце отсчитал целковые.

Выехали засветло. Соломон, подняв воротник шинели, оставшейся от поручика Сухотина, и укутав голову в башлык, стойко терпел шпильки Бессонова. Больше всего Беса веселила тема о беглом из австрийского плена офицеришке.

– Что, Шломчик, думаешь, срезал с шинельки знаки различия – и за пролетария сойдешь? – ехидничал Бессонов. – А рожу свою холеную куда денешь? За мандатом спрячешь, а?

– Вот ты и будешь разгребать в случае чего, – огрызался Соломон. – Ты-то по теперешним временам у нас чистой воды гегемон!

В конце концов Бес, выдав очередную остроту, затих. К Царскому Селу подъехали далеко за полдень. Шломо покрутился по улочкам, вспоминая нужную отворотку, и двинул авто вглубь Александровского парка.

Уже подле Ламских прудов Бес вдруг спросил:

– Вот скажи мне, Соломон, как же мы так докатились-то, а?

– В смысле? – От неожиданности Шломо едва не влетел колесом в яму.

– Всякой мы с тобой мерзости натворили за жизнь нашу кипучую, но чтоб покойников тревожить – не было ж такого, – не то спросил, не то ответил Бессонов.

Соломон даже сбавил газ.

– Ты чего это, Бес? – краем глаза глянул он на компаньона.

Тот задумчиво смотрел куда-то вдаль, где над верхушками деревьев в просвет меж туч высунулось чистое небо.

– И чего ради? – продолжил Бессонов, будто не расслышал вопроса. – Ради денег, – презрительно поджал он губу.

Авто нырнуло под бревенчатую арку и не спеша покатило по извилистой дорожке, тесно зажатой с двух сторон невысокой березовой рощицей.

– Ты, никак, о душе задумался, – хмыкнул Соломон. – Так поздно уже учиться танцевать полонез, мой милый Эжен! Ты чего раскис-то?

– Да так, – задумчиво сказал Бессонов. – Парнишку тут одного давеча повстречал. Молодой, идейный. Чистый какой-то… Аж завидно. И ведь мы когда-то…

– Нашел о чем горевать, – перебил Соломон.

– Есть, кстати, и другие поводы, – с издевкой в голосе откликнулся Бес. К нему явно вернулось его обычное расположение духа. – Мы вот, пока сюда ехали, чуть три раза в снегу не завязли, а эта дорожка прибрана.

Шломо нахмурился. Укромная тропа и впрямь была вычищена совсем недавно. В наблюдательности Бессонову отказать было нельзя.

– Может, Романовы следят?

– Думаю, у них сейчас других забот по горло, – вырвал на корню росток надежды Бессонов. – Всего вернее, гости к покойнику нашему наведывались. И, судя по ширине полосы, на грузовом автомобиле.

Соломон чертыхнулся и вдавил педаль в пол. Машина вырвалась из тисков рощи и, ломая наст, встала у недостроенной церкви.

Из сторожки выбежал человечек. Торчащий из-под полушубка подол сутаны путался в его ногах.

– Я уполномочен изучить тело Григория Распутина. – Соломон выскочил из авто навстречу служке и полез за пазуху шинели. Но документ предъявлять не пришлось.

– Вы что, антихристы, взбеленились? – тонким голосом взвизгнул сторож. Губы его тряслись. Под левым глазом пунцовел свежий синяк. – Промеж себя разобраться не можете?

– Ты о чем это? – схватил его за грудки Соломон и прилично тряхнул.

– Так увезли ж уже Григория Ефимовича. – Из человечка разом исчез весь гонор. – Часа три как.

– Как увезли? Куда?!

– На машине, – промямлил служка. – На станцию.

Соломон отшвырнул его прочь и прыгнул за руль.

Таких скоростей Бессонов не помнил с Брукладса в девятьсот восьмом. Вцепившись в сиденье, он не знал, о чем больше тревожиться: что на очередном вираже его выкинет из машины или что двигатель прикажет долго жить. Из-под капота уже как четверть часа валил пар.

Перед новым поворотом за спинами компаньонов вдруг что-то оглушительно грохнуло. Машина юзом вылетела на обочину и ткнулась в сугроб. Изрядно тряхнуло, и густое, воняющее горелым маслом облако окутало авто.

Первым пришел в себя Соломон. Ругаясь, как пьяный биндюжник, он соскочил в глубокий снег и нырнул под капот.

Кашляя и держась за ушибленное плечо, Бессонов вывалился на дорогу.

– Ну что там? – спросил он, едва вновь обрел дар речи.

– Приехали, – мрачно ответил Шломо. – Клапана заклинило.

До станции «Царское Село» оставалось еще почти две версты.

***

Продрогшие до предела компаньоны ввалились в каморку станционного смотрителя.

– К вам должны были доставить тело Григория Распутина. – Соломон протянул мандат скрюченными пальцами. – Где оно?

Начальник станции пробежал глазами по строчкам.

– Все как было велено, господа, – залебезил он, дойдя до неровной подписи министра юстиции. – Погружено в товарный вагон и отправлено в Петроград.

Бессонов обнял едва теплый самовар и поморщился. Чувствительность к ладоням возвращалась покалыванием тысячи иголок.

– Когда следующий поезд? – грозно спросил Шломо.

– Завтра к вечеру, – извиняющимся тоном ответил смотритель. – По расписанию.

Шломо скрипнул зубами.

– А если без расписания, а? – Соломон, будто револьвер, ткнул документ в растерянное лицо начальника.

– Никак не могу помочь, господа, – затряс головой смотритель. – Не в моей власти. Сейчас вся власть у Советов. Работают, когда захотят, – с досадой произнес он, но тут же добавил: – Но расписание выдерживаем, да.

Бессонов не смог скрыть ухмылки – разъяренный Шломо очень походил на дрессировщика тигров из грошового шапито.

– И где же они совещаются, эти ваши Советы?

– В паровозном сарае, – сжался начальник станции, словно ожидая хлыста. – Как к путям пройдете – налево будет.

– Благодарю за службу, – процедил Соломон и метнулся к выходу.

Бессонов с тоской оторвался от самовара.

– Скажите, – спросил он смотрителя уже на пороге, – а по какому пути отправили тело?

– По третьему, – как на духу откликнулся тот, – императорскому.

Бессонов понимающе кивнул и откланялся.

Неуемного Шломо он догнал уже около паровозного сарая. Совещание было в самом разгаре: из обшитого закопченной доской длинного здания рвались наружу залихватские балалаечные переливы. Охрипшие голоса нестройно, но с душой орали что-то про «яблочко».

– Слыхал, Шломчик? – пряча ладони в карманы полушубка, спросил Бессонов. – По третьему подъездному нашу пропажу отправили!

– И что с того? – рассеянно ответил Соломон. Он пытался разобрать слова ухарских частушек. Балалаечник как раз пошел на второй заход, и из сарая задорно гаркнули:

– Паги-бай, офицер, в пере-стре-лоч-ке!

– Что-то я не возьму в толк, кто из нас тут столичный житель? – Бес ткнул компаньона в бок кулаком. – Не хмурься, Шломчик! Знаю я, куда вагон подадут!

– Дорога одна, – мрачно заметил Соломон. – На Царскосельский вокзал.

– Я тебе точно скажу – в Императорский павильон!

Соломон на каблуках резко развернулся к товарищу:

– Раз ты такой у нас грамотный железнодорожник, – сквозь зубы произнес он, – может, и с этими договоришься? – Шломо ткнул пальцем в паровозный сарай.

– Ты-то уж точно не договоришься, ваше благородие, – хохотнул Бес. – Давай, не околей тут, – хлопнул он Соломона по плечу и уверенным шагом двинулся к зданию.

Соломон фыркнул и принялся расхаживать вдоль путей, чтобы хоть как-то согреться.

Балалайка стихла. Через полчаса из сарая в обнимку с чумазым вагонником появился Бессонов. На голове его сидела лихо заломленная форменная шапка. Накрест положенные топор и якорь на ней сияли надраенной латунью.

– Этот, что ль, твой попутчик? – подозрительно глядя на Шломо, спросил у Бессонова рабочий. – Что-то рожа мне его не нравится!

– Это проверенный соратник! – заверил его Бес. – В строю с девятьсот третьего!

– М-да? – железнодорожник недоверчиво прицокнул, но все же помилосердствовал: – Дуйте к Великокняжескому. Сейчас «фиточку» раскочегарим и подадим.

– Давай, братишка, только быстрей, ага? – Бес выпустил из объятий вагонника. – А то мы тут с товарищем уши потеряем.

Рабочий сплюнул на снег и растворился в темноте.

Через час паровоз серии «Фита» чинно подкатил к перрону Великокняжеского павильона.

– Залазь давай! – высунулась в окно знакомая чумазая рожа.

Бессонов проворно вскарабкался в кабину и протянул Соломону руку.

– Что ты им посулил? – прошептал Шломо, ежась под недобрыми взглядами кочегара и машиниста.

– Победу мировой революции, – не моргнув глазом, ответил Бес, – в перспективе. – Потом довольно осклабился и добавил: – А покамест – ящик «Английской горькой».

***

Паровоз лязгнул сцепкой и оставил грузовой вагон. Рождественский осмотрелся. На удивление, Керенского не было. Вместо него по перрону спешил незнакомый мужчина лет сорока. Гражданская одежда не могла утаить его военной выправки.

– Рождественский? – широко улыбнулся он. – Сергей Петрович?

– Так точно, – хмуро оглядел его подполковник. Оружия при незнакомце вроде не было. – С кем имею честь?

– Я от Керенского, – вместо того чтобы представиться, выпалил он. И тут же исправился: – Коровиченко. Пал Александрыч. Александр Федорович просили вас встретить.

– А где он сам? – не двинулся с места Рождественский.

– Захворал, – печально ответил Коровниченко. – Идемте. Я на моторе.

– Один момент. – Сергей Петрович повернулся к путейцу, подряженному еще в Царском для охраны. – К вагону никого не пускать! Головой отвечаешь, понял, Михай?

– Не сомневайтесь! – поправил за плечом винтовку железнодорожник. – Все будет в аккурате!

Рождественский погрозил ему кулаком и зашагал за Коровниченко.

Павел Александрович не солгал. Пролетев Литейный и Шпалерную, машина остановилась у знакомого дома на Тверской улице.

Дверь Рождественскому открыла Ольга Львовна.

– Как хорошо, что вы пришли! – всплеснула она руками. – Саша о вас только и говорит!

– Как он? – скинул пальто Рождественский.

– Лихорадит, – печально ответила Ольга Львовна. – Ваша политика уже один раз чуть не стоила ему жизни! Он себя совершенно не бережет!

Рождественский деликатно промолчал.

– Оленька, это он? – послышался слабый голос. – Сюда его веди!

Керенский лежал под байковым одеялом. На голове его покоился компресс. Лицо Александра Федоровича осунулось, заострилось. Глаза болезненно сверкали.

– Ну что вы мне скажете, Сергей Петрович? – бледно улыбнулся он. – Привезли?

Рождественский присел на край кровати.

– Не беспокойтесь, Александр Федорович. На вокзале. Я выставил караул.

– Вот и славно. – Лицо Керенского разгладилось. – Придется вам без меня все там обыскать.

Рождественский с готовностью поднялся.

– Ну что вы, друг мой. – Александр Федорович прикрыл глаза. – Не нужно делать этого прямо сейчас. Поешьте хотя бы с дороги. Оля, – позвал он. – Накорми нашего странника.

Желудок Рождественского застонал. Сергей Петрович только сейчас понял, как сильно голоден.

***

– Вон он, ваш грузовой, – уверенно ткнул в стекло закопченным пальцем машинист.

Соломон прилип к окошку. Возле зеленого вагона маячил одинокий часовой. Завидев медленно подкатывающий паровоз, он сдернул винтовку с плеча и заспешил навстречу.

«Фита» пшикнула клубом дыма и встала.

– Вы какого лешего тут делаете? – грозно спросил покрытый инеем железнодорожник и передернул затвор.

– Михай, ты, что ль? – высунулся из кабины машинист.

– Петруха! – расплылся в улыбке охранник. – Вот свезло так свезло. – Караульный уже забросил за спину «мосинку» и лез в паровоз. – Думал, уже окоченею тут насмерть. – Михай присел у топки и разом занял остаток свободного места в кабине. – Табачком не богаты, браты? – потер он широченные ладони.

Бессонов лучезарно улыбнулся и вынул из кармана полушубка серебряный портсигар.

– Угощайтесь, товарищи! Отличный табак! Аглицкий!

Мозолистые пальцы расхватали папиросы. Через минуту кабина наполнилась богатырским храпом.

– Ну вот, – захлопнул портсигар Бес. – На водке можно сэкономить. Шломчик, глянь-ка по углам, у них тут фомочки, часом, не завалялось?

Соломон ответил не сразу. Он пристально вглядывался в едва пока различимую фигуру в полумраке дебаркадера. Пальцы Шломо мелькали, ловко привинчивая «жоржа» к дулу парабеллума.

– Бери винтовку, Бес, и дуй к вагону, – тихо скомандовал Соломон. – Фомку нам уже принесли.

Бессонов сжал оружие и выглянул из-за Шломо. Держа в одной руке керосиновую лампу, а в другой короткий ломик, к вагону приближался здоровенный бородатый детина.

– Это еще кто? – от души удивился Бессонов.

– Рождественский его фамилия, – процедил Соломон. – Чеши, говорю! Скажешь, этот вон, – кивнул Шломо на храпящего караульного, – по нужде отошел. Сам не лезь – пол-Питера стрельбой перебудишь. Как зайдет в вагон – свистни.