Текст книги "Революция 2. Начало"

Автор книги: Александр Сальников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

– Любые бумаги, которые вызовут у вас подозрения! – с губ генерал-майора разве что не летела пена. – Любые документы и письма, которые можно неверно истолковать и скомпрометировать императорскую семью! Уж с этим-то вы, я полагаю, справитесь, подполковник?

Рождественский молчал, уткнувшись взглядом в ковер. Еще свежа была в воспоминаниях та выволочка после туркестанской поездки. Укоряющие взгляды и полунамеки. Не обошлось, конечно же, и без упоминаний о монголе Джамбалдорже. Уже два года как умерший боевик исправно служил начальнику Петроградского охранного отделения – дамокловым мечом нависал над головой подполковника.

Глобачев ясно дал понять, что очередного прокола от Рождественского не потерпит. Подполковник искренне надеялся исполнить генеральскую волю в лучшем виде. Обыски Рождественский не любил, оставляя их младшим чинам, но опыт у него по этой части имелся значительный. В молодости не один тайник и схрон был найден благодаря его природной внимательности и интуиции. Внушало беспокойство место, в котором надлежало перевернуть все вверх дном, – окруженная суеверными мифами и грязными сплетнями квартира Григория Распутина.

– Тело пока не обнаружено, но вернее всего Распутин мертв, – угомонился наконец-то Глобачев и нервно закурил. Выдыхая сизые струи дыма, он начал отдавать приказания: – Езжайте на Гороховую. Там вас уже ждут жандармы. До обыска их не допускайте. Сделайте все сами. Найденное, не медля, доставьте лично мне в руки. В строжайшей тайне! Вам все понятно, Сергей Петрович?

Рождественский кивнул.

– В таком случае – исполняйте, – закончил генерал-майор. Рождественский щелкнул каблуками и развернулся к выходу. Но прежде, чем он покинул кабинет начальника Отделения по охранению общественной безопасности, в спину его ударило: – Надеюсь, на этот раз вы оправдаете мои ожидания, подполковник!

Теперь эта фраза засела в голове Рождественского, словно забитый по самую шляпку гвоздь. Подполковник затушил папироску. Велев промерзшему городовому не пускать зевак, он вошел в парадное и по широкой лестнице поднялся на второй этаж. Там его встретил местный околоточный надзиратель с зычной фамилией Бугаев. Ни чина, ни фамилии второго жандарма Рождественский не разобрал. Его тихое – будто полицейский находился на поминках в церкви – бормотание заглушили женские всхлипывания. Где-то в глубине квартиры молодая девушка громко причитала и навзрыд произносила имя Распутина.

– Ну как тут, братцы? – спросил Рождественский.

– Голосят, – пожал плечами околоточный надзиратель. – Молодая хозяйка чувств лишилась, как нас завидела. Звонила потом кому-то, а теперь вот голосит без перерыва.

– А вы что? – Рождественский посмотрел снизу вверх на Бугаева. Надзиратель явно был из бывших гренадер. Немалого роста и широкий в плечах подполковник чувствовал себя рядом с ним подростком.

– Утешаем, – комично развел ручищами великан.

Рождественский едва удержал неуместную улыбку:

– Всех опросили?

– Так точно, – кивнул Бугаев. – Дочерей – Марию, Варвару и Матрену Григорьевну, племянницу – Анну Николаевну, а также горничную Потеркину и дворника Коршунова. Вот показания, – надзиратель пропустил вперед жандарма с ворохом исписанных листов.

– Бумажки потом, – отмахнулся Рождественский. – Я тут по другому вопросу. Идемте, – и он направился по коридору на звуки плача.

Коридор упирался в обширную столовую, уставленную громоздкой мебелью. Дубовый буфет у стены был наполнен посудой. Бронзовая люстра сквозь стеклянный колпак роняла свет на овальный стол, покрытый вышитой скатертью. В центре его возвышалась корзина с украшенным бантами и лентами букетом.

Напротив входа на высоком стуле вполоборота сидела девушка. Ее пальцы до белизны вцепились в полированную высокую спинку. Уронив на руки голову, он безутешно рыдала. Подле нее стояли две донельзя похожие юные дамы. Одна обмахивала плачущую веером, вторая держала наготове бокал с водой.

– Барышни! – поздоровался подполковник, входя в столовую.

В ноздри Рождественскому тут же ударил запах цветов и нашатыря. Он пробежался взглядом по комнате, увешанной картинами, и только тогда заметил четвертую даму. Она отрешенно смотрела в окно и комкала белый платок.

Внезапно девушка перестала рыдать. Все четверо с надеждой устремили заплаканные глаза на Рождественского.

– Не стоит беспокоиться, – в наступившей тишине подполковник ощутил, что просто обязан сказать хоть что-нибудь утешительное. – Ситуация в самом ближайшем времени прояснится.

Фраза вышла убедительной, но не слишком утешала. По щекам младшей дочери Распутина вновь потекли слезы.

Рождественский покосился на телефонный аппарат, помещенный у выхода в переднюю.

– Никого не выпускать, – шепнул он подоспевшему Бугаеву. – Звонить не разрешайте. Где хозяйский кабинет?

– Первая дверь по коридору, – мотнул головой околоточный надзиратель.

Рождественский бросил еще один взгляд на скорбящих домочадцев и занялся работой.

Кабинет Распутина не поражал ни роскошью обстановки, ни изяществом непременных картин. Расписанные маслом холсты отдавали лубком и ярмаркой и по большей части представляли сельские пейзажи и сюжеты из Святого Писания. Небольшая комната была обставлена кожаным диваном и такими же креслами. Львиную долю ее занимал огромный письменный стол, весь заваленный бумагами.

Обыскав за полчаса кабинет и тщательно изучив каждую бумажку, Рождественский не обнаружил ничего интересного. Он даже успел прощупать мягкую мебель и простучать ящички и ножки стола. Тайника в кабинете не было.

В задумчивости подполковник вернулся в столовую. Там практически ничего не изменилось. Разве что юная барышня стала тише всхлипывать, а скучающим жандармам предложили чаю.

– Мне нужно осмотреть спальню Григория Ефимовича, – мрачно сказал Рождественский.

Дама у окна подняла печальные глаза.

– Вам будет удобно пройти через кухню, – махнула она платком в сторону ближней двери.

Подполковник раскрыл ее и очутился в тесной комнате, заставленной корзинами, ящиками с провизией и шкафами со снедью. Под узким окном располагалась небольшая жарочная плита. На удивление, дверей оказалось две.

Левая от окна дверь с изящной латунной ручкой была варварски окрашена белилами. В противоположной стене имелась другая, массивная, запертая на внушительный засов и стальную цепочку.

Рождественский лязгнул засовом и откинул цепь. За тяжелой дверью чернела лестница, ведущая вниз. Свет из кухни выхватил узкую площадку и деревянные ступеньки. Рождественский пошарил рукой по стене, щелкнул выключателем.

Тусклый свет электрической лампочки наполнил пролет неровным мерцанием. Подполковник перегнулся через перила – лестница выводила на задний двор. На первом этаже чуть слышно дворник возился в дворницкой.

– Любопытно, – подумал Рождественский, возвращаясь на кухню. – Видать, сильно мы докучали Григорию Ефимовичу своим круглосуточным вниманием, раз он устроил опочивальню рядом с черным ходом. Весьма удобно, при его-то образе жизни, – хмыкнул подполковник и громко позвал: – Бугаев!

Явившийся на зов великан разом занял полкухни.

– Хорош чаевничать, – строго приказал Рождественский. – Вели жандарму дежурить на улице у черного хода. Не хватало нам тут репортеров или еще каких других проходимцев.

Здоровяк тут же исчез исполнять, подполковник же вошел в спальню Распутина.

Это была маленькая и несложно обставленная комната. На стенах, оклеенных голубоватыми обоями в аляповатый цветочек, виднелись все те же картины и литографии с портретами царской семьи. В углу у стены помещалась узкая кровать. На разобранных и мятых простынях вместо подушки лежал мешок из лисьего меха. У кровати стоял огромный, окованный железными полосами сундук, а подле него – табурет. В противоположном углу висели образа. Перед ними горела лампада.

Рождественский покопался в набитом надушенным тряпьем мешке. Проверил постель. Заглянул под кровать и за каждую картину. В спальне Распутина не было ни писем, ни документов.

Подполковник с надеждой уставился на сундук. Тот был заперт.

«Надеюсь, на этот раз вы оправдаете мои ожидания!» – некстати вспомнились слова генерал-майора Глобачева.

Тащить запертый сундук на Александровский проспект не хотелось. Его содержимое могло оказаться в лучшем случае котом в мешке. Про худший вариант думать Рождественский не стал. Оставалось взломать окованный ящик прямо здесь.

Делать это посреди скорбящей родни было, конечно, неуместно, но краснеть больше перед Глобачевым подполковник не собирался. Ко всему вспомнилось, что на кухне в углу он заприметил топор.

– Господи, прости и помоги, – осенил себя крестным знамением Рождественский, глядя на икону. – Пусть в этом сундуке окажутся проклятые бумаги!

Свет от лампады неровно упал на лик Спасителя. Рождественскому показалось, что Христос улыбается благосклонно. В ту же секунду на подполковника снизошло озарение.

Перетащив в угол табурет, Рождественский залез на него и заглянул за образа.

Ключ был там.

***

– Шумно и грязно, – повторил Соломон, вынимая из кармана шприц со снотворным. – Я беру с собой оружие только в исключительных случаях.

Рейнер ухмыльнулся.

– А этот случай, значит, не исключительный? – Освальд поднял воротник и натянул шарф до кончика носа. – Нам предстоит отыскать ваши фигурки в квартире, полной народа!

Соломон потер зудящий подбородок. Он помогал товарищам по опасному предприятию сбрасывать с моста тело Распутина в Малую Невку и только час назад избавился от формы поручика Сухотина. Вернувшись на квартиру, Шломо смыл наконец-то ненавистный грим, но было поздно – кожу покрыла мелкая сыпь, лицо нестерпимо чесалось.

В антикварной лавке Соломона уже поджидал Рейнер. Лейтенант подтвердил – Распутина прикончил именно он. А вот что касается фигурки, тут Освальд недоуменно разводил руками. Всю дорогу до Фонтанки Шломо допытывался, обыскал ли напарник тело Старца. Рейнер одинаково отвечал, что тщательно обшарил труп, но при Распутине никаких артефактов не было.

– Фигурки не мои, – уточнил Соломон, выходя из припарковавшегося авто. Машину решили оставить за углом, на Фонтанке. – Их надо вернуть Безумному Шляпнику. – Шломо внимательно посмотрел на лейтенанта. Тот лишь пожевал губами.

Пара новоявленных грабителей свернула в переулок и оказалась у ворот заднего дворика дома номер шестьдесят четыре по Гороховой улице. Ворота оказались не заперты.

– А что касается обыска, так по мне – лучше это делать, когда домочадцы мирно спят, а не бьются в агонии, – сказал Соломон, поудобнее берясь за шприц. Напарники встали у запертой двери черного хода. – Просто пригрозите им оружием, Освальд, я сделаю все остальное. Пальбы не нужно. От нее много шума и грязи.

Лейтенант хмыкнул и трижды увесисто постучал.

За дверью было тихо. Потом послышались шаркающие шаги и невнятное бормотание. Лязгнула щеколда, и перед Соломоном возник бородатый мужичок в овчинном тулупе и заячьей шапке.

– Чего изволите, господа? Я уже давал показания, – дворник переводил взгляд с одного нежданного гостя на другого.

Одинаковая одежда сыграла забавную шутку – мужик принял Шломо и Рейнера за шпиков. К сожалению, Соломон понял это слишком поздно.

– Нам бы к Григорию Ефимовичу, – выпалил он, пытаясь войти в парадное. – У нас назначено.

– Его нет, – смекнувший, что обознался, дворник встал грудью на пути Шломо.

– Ну, нет так нет, – вздохнул Соломон и точным движением вогнал иглу в шею мужичка.

Рейнер подхватил враз обмякшее тело и затащил внутрь. Соломон оглядел тихий дворик, шагнул следом и запер за собой дверь.

Сопящего бородача уволокли в дворницкую. Пристроив его на полу, Шломо и Освальд уселись на лавку и еще раз обговорили план действий.

– Значит, вы поднимаетесь первым и, угрожая оружием, сгоняете всех в одну комнату. Сажаете их на пол, – повторял инструкции Соломон. – Я отключаю телефон. Потом усыпляю всех и начинаю обыск. Вы в это время дежурите у окна на случай непрошеных визитеров.

– По моим прикидкам – в квартире человек пять, – с сомнением покачал головой Рейнер.

– Пусть вас это не тревожит, мой юный друг. – Соломон с гордостью похлопал себя по карману. Там лежала свернутая рулоном и похожая на пулеметную ленту тканевая полоска с восемью узкими кармашками. В каждом из них находился заправленный снотворным шприц. – Зелья хватит на всех.

Лейтенант уважительно посмотрел на храпящего дворника:

– Действенная штука. Чем это вы его так?

– Видите ли, юноша, – Соломон приосанился, – по образованию я фармацевт. Мой «коктейль» гарантирует шесть часов глубокого сна. Думаю, мы уладим наше дело гораздо скорее.

– В таком случае, не будем тянуть. – Рейнер вынул из кармана пальто увесистый «Уэбли» и выглянул из дворницкой. – Вроде бы лампочка не горела?

Шломо пожал плечами:

– Видимо, жильцы окончательно проснулись и зажгли свет. На всякий случай будьте готовы к неожиданностям, – посоветовал он лейтенанту.

Тот хмыкнул и взял револьвер на изготовку. Стараясь ступать как можно тише, Освальд медленно начал подниматься по лестнице. Держась на почтительном расстоянии, Соломон двинулся следом.

***

Ключ был за иконой.

Он лежал на небольшой продолговатой коробочке из темного дерева.

Рождественский поднял крышку. Выстланная изнутри черным бархатом шкатулка была пуста. В ее донышке по причудливым трафаретам оказались вырезаны две выемки.

По коже Рождественского пробежал озноб. Он поднес шкатулку к свету лампады и охнул – в миниатюрных трафаретах легко угадывались фигурки. Сидящая кошка и выгнувшая хвост ящерица.

Подполковник судорожно сглотнул. Когда-то и в его руки попадал такой вот предмет. Фигурка сверчка из серебристого металла. Наследство убитого Джамбалдоржа. Вещица, от которой веяло темной, злой силой – такой, что даже лишенный предрассудков подполковник в глубине души принимал ее за черную магию, а кожа его покрывалась мурашками. На миг Сергею Петровичу почудилось, что ту же силу источала и шкатулка. Словно невидимый демон пялился из нее пустыми глазницами.

Прогоняя видение, подполковник захлопнул крышку и подошел к сундуку. Ключ повернулся в замке. Документов и писем не оказалось. Дно покрывали аккуратные прямоугольные газетные свертки. Рождественский поднял один и разорвал. Из прорехи посыпались на пол перетянутые бечевой пачки ассигнаций.

Вернув деньги в сундук, подполковник задумчиво вертел в руках найденную шкатулку. В голове кружились нехорошие мысли. Интуиция подсказывала, что ненавистный сверчок и кошка с ящеркой – одного поля ягоды.

Может, Распутин и не был чернокнижником, но слухи о его мистической силе разносились не только по Петрограду. Фигурки уж очень походили на оккультные талисманы и явно не шли на пользу репутации богобоязненного Старца. Но могла ли единственная находка быть доказательством колдовства Распутина и бросить тень на царскую семью, подполковник не знал.

Решив оставить эти размышления более светлым головам, Рождественский уже хотел было сунуть коробочку в карман шинели и вернуться в столовую, как вдруг его внимание привлек странный звук. Он шел со стороны черного хода.

Подполковник выглянул на кухню и прислушался. Звук повторился. Теперь сомнений быть не могло – это скрипела деревянная ступенька. Кто-то украдкой поднимался по лестнице.

Ожидая увидеть пройдоху-репортера, Рождественский принял суровый вид и резко распахнул дверь.

«Журналист» оказался дюжим малым, ростом едва ли не с подполковника.

«Везет мне сегодня на верзил», – успел подумать Рождественский прежде, чем натолкнулся на взгляд визитера. Его синие глаза обдали подполковника холодом вынесенного приговора. Так смотрят, когда готовы нажать на спуск.

Рождественский понял это раньше, чем осознал, что лицо человека замотано по самые ноздри шарфом. Но хуже было другое – в живот подполковника целил короткий револьверный ствол.

Словно в вязком сновидении, Рождественский наблюдал, как медленно поднимается курок.

Подполковник шумно вдохнул и схватился за револьвер, подставляя под боек палец. Кожу защемило. Рождественский резко притянул налетчика к себе и ударил головой в лицо. Хрустнуло, и хлынула кровь.

Здоровяк отшатнулся, но оружия не выпустил. Он ухватился за подполковника и опрокинулся навзничь. Сцепившись, противники кубарем покатились вниз по лестнице.

Верзила подмял под себя Рождественского и надавил предплечьем на кадык. Черные круги замаячили перед глазами. В ушах звенело. Кровь капала с лица налетчика и заливала подполковнику глаза. Задыхаясь, Рождественский из последних сил выворачивал от себя прижатый к животу револьвер. Когда ствол уперся в бок нападавшему, подполковник выдернул палец из-под бойка.

Грохнуло, и налетчик ослабил хватку. Хрипя и кашляя, Рождественский выкарабкался из-под тела. В его скользких от крови пальцах оказался револьвер.

Рождественский поднялся на четвереньки и оглядел узкую площадку между двумя лестницами.

Под застреленным расплывалась багровая лужа. Ровно как тогда, в подворотне, под телом монгола Джамбалдоржа. Сквозь шум в ушах донесся голос Глобачева: «Надеюсь, на этот раз вы оправдаете…»

Рождественский отшвырнул револьвер и тронул карман шинели. Шкатулки не было. Подполковник утер рукавом чужую кровь с лица и поднялся, шаря взглядом по доскам площадки.

Коробочка лежала на первой ступеньке, ведущей вниз. А на второй ступеньке стояла чья-то нога в начищенном до блеска ботинке. Рождественский поднял голову. Хозяин ботинка отличался от первого налетчика, пожалуй, лишь ростом. Такое же черное пальто с поднятым воротником. Надвинутая на брови шапка, скрывающий лицо шарф.

Не дожидаясь, пока в руках второго визитера появится револьвер, Рождественский прыгнул к коробочке, целя сапогом в колено противнику. Каблук угодил в пустоту. С обезьяньей прытью налетчик перемахнул через перила и цапнул лежавший на полу револьвер.

Сграбастав шкатулку, Рождественский, что было мочи, оттолкнулся рукой и пересчитал ребрами ступеньки. Сзади бабахнул выстрел. Пуля ударила над головой, обдав подполковника штукатуркой и кирпичным крошевом.

Рождественский откатился под лестницу. Вскочил. Ударил всем телом по запертой изнутри двери, вырвал щеколду и оказался на улице. За спиной снова грохнуло. По лестнице застучали шаги. Подполковник, не оглядываясь, метнулся к ближайшей подворотне.

К груди он прижимал злополучную коробочку.

***

Шломо бросился было следом за похитителем шкатулки, но тут из квартиры на площадку вылетел еще один жандарм, исполинских размеров. Лицо полицейского перекосилось, рука дернулась к кобуре.

Соломон опередил и на этот раз попал.

Пуля угодила гиганту в глаз. Жандарма откинуло в угол. Пачкая штукатурку, он медленно осел.

Рейнер сдавленно застонал. В эту же секунду снизу хлопнула дверь. Ранивший Освальда подполковник выбрался на улицу.

Соломон отшвырнул револьвер и бросился вдогонку.

Беглец уже приближался к спасительной подворотне. Соломон прибавил хода, как вдруг чуть не налетел на вывернувшего из-за угла и враз остолбеневшего городового. Тот перевел круглые глаза с подполковника на Шломо.

– Помогите! – закричал Соломон. – Этот человек убил полицейского и ранил моего друга! Стреляйте! Да стреляйте же!

Вместо того чтобы взяться за оружие, городовой сунул в рот свисток и отчаянно засвистел. На призывные трели тут же появился еще один полицейский.

– Помогите! – уцепился за рукав свистуна Соломон. – Мой товарищ истекает кровью! – тараторил он, волоча ошарашенного городового к подъезду. – Мы пришли на аудиенцию к Распутину, а вдруг вылетел этот безумец и принялся палить!

Бок о бок они поднялись по лестнице. Следом пыхтел подоспевший жандарм.

Освальд, скрючившись, едва дышал.

– Он еще жив! – констатировал городовой.

Второй полицейский закрыл глаза мертвому великану и перекрестился:

– Надзирателя-то, выходит, подполковник Рождественский хлопнул?

– Точно так! – всплеснул руками Шломо. – Это был подполковник!

– Нам нужно записать ваши показания, – мрачно произнес городовой, глядя на сереющего лицом Освальда.

– Конечно же! Я все расскажу! Конечно! – голосил Соломон. – Вне всякого сомнения! Я только доставлю моего друга в госпиталь! Вы же видите, он умирает!

Через десять минут с помощью жандармов Соломон уложил лейтенанта на заднее сиденье авто. Освальд был уже в беспамятстве.

– Как только отвезете – немедля возвращайтесь сюда, мы будем вас ожидать, господин… – строго наставлял городовой, записав карандашиком в блокнот номер автомобиля.

– Гармидер, – брякнул Шломо первое, что пришло на ум, и прыгнул за руль.

Машина взревела и понесла несостоявшихся грабителей прочь с Гороховой улицы.

***

Погони не было. Ни топота преследователя, ни выстрелов. Лишь где-то далеко позади резал воздух звук полицейского свистка.

Рождественский остановился перевести дух. Спасаясь бегством, он и сам не заметил, как пролетел дворами два квартала и находился уже где-то на Фонтанке.

Ловя удивленные взгляды случайных прохожих, подполковник вышел на мостовую. Сделав несколько шагов по шестиугольным деревянным плиткам, он поднял голову. Перевел дух. Остановился. Прислушался.

Воздух Петрограда наполнился звуками утренней суеты. Трелей полицейского свистка больше не раздавалось.

«Должно, схватили», – облегченно подумал Рождественский.

Горячка событий утихла. Оставалось разобраться с чехардой мыслей.

Рождественский крутил в руках проклятую шкатулку и думал, как быть дальше. Правильнее всего, конечно, со всех ног мчаться в Охранное отделение и прямо в кабинете Глобачева писать отчет о происшествии.

Вдруг рядом с подполковником раздался приглушенный женский вскрик. Рождественский обернулся и увидел, как женщина средних лет, подхватив подол юбки, спешно переходит на другую сторону улицы, то и дело опасливо оглядываясь на подполковника.

Рождественский понял, что его пальцы, сжимающие шкатулку, заляпаны подсохшей кровью. Что шинель его вся в бурых пятнах, а лицо вымазано чужой натекшей юшкой. На лоб свисали сосульками смерзшиеся от крови волосы. Подполковник повернулся к своему отражению в витрине. Вид его был страшен.

Рождественский нырнул в подворотню и кинулся к ближайшему сугробу. Корка наста оцарапала пальцы. Лицо онемело от холода. Снег медленно и неохотно стирал с кожи подполковника кровь.

– Сергей Петрович?! – окликнули подполковника.

Рождественский сморгнул растаявший снег. Шагах в четырех от него замер ротмистр Богданович. Пар клубами вылетал из его распахнутого рта. Губы перекосились.

– Слава богу! – облегченно выдохнул Рождественский, делая шаг навстречу. – Вы не представляете, как я рад вас видеть, Юрий Николаевич! – улыбнулся подполковник, приближаясь к жандарму.

Ротмистр отпрянул. Толстые пальцы Богдановича суетливо принялись дергать ремешок кобуры.

– Стойте, подполковник! – взвизгнул ротмистр, вытягивая вперед левую руку. – Не двигайтесь!

– Позвольте? – опешил Рождественский.

Богданович справился с кобурой. В руках толстяка появился револьвер. Ствол, подрагивая, нацелился в грудь подполковнику.

– Вы арестованы! – заикаясь, произнес Богданович. – Поднимите руки вверх и медленно подойдите ко мне!

Настроен ротмистр был крайне решительно. Страх придавал ему сил.

«Еще пальнет ненароком», – подумалось Рождественскому.

Подполковник на всякий случай поднял руки.

– Что вы такое несете? – как можно спокойнее произнес Рождественский. Не спуская глаз с револьвера, он сделал небольшой шаг. – За что вы меня арестовываете? – он медленно шагнул еще раз.

– Вас все участки разыскивают, – словно оправдываясь, ответил Богданович. – Вы же человека убили!

Рождественский мог поклясться, что налетчик был только ранен.

«Видать, истек кровью», – подумал подполковник, а вслух произнес:

– Это была самооборона, – начал он.

Рождественский хотел добавить, что иного выхода не было – ведь у нападавшего имелся револьвер…

Но тут Богданович произнес странное:

– Вы же ему полчерепа снесли! Он даже оружия вытащить не успел!

– Простите, что?!

– Бедняга Бугаев! Околоточный надзиратель! – глаза жандарма светились ненавистью. Голос срывался. – За что вы с ним так, подполковник?!

Рождественскому показалось, что земля уходит у него из-под ног.

Решение пришло быстро.

Подполковник одним прыжком оказался подле ротмистра. Перехватил револьвер и что было силы сунул коленом в живот Богдановичу. Жандарм ухнул и сложился пополам. Рождественский взял оружие за ствол. Размахнувшись, приложил ротмистру рукояткой в основание черепа. Тот повалился ничком.

Рождественский огляделся. В подворотне было тихо и пусто.

Подполковник откинул барабан револьвера. Все патроны на месте. Рождественский сунул оружие в карман шинели и потер ногтем бурое пятно на груди. Одежду определенно нужно было менять. И чем скорее, тем лучше.

Ближайший магазин находился в двух кварталах. Прокравшись дворами, подполковник вынырнул из переулка и решительно потянул на себя дверь заведения.

С притолоки звякнул колокольчик. Рождественский сдвинул шпингалет, вывесил табличку «Закрыто» и повернулся. На счастье, посетителей не было.

– Что вам угодно? – старичок-продавец оторвался от стеллажа со шляпами и подслеповато прищурился. В ограбление он поверил лишь тогда, кода револьвер оказался у него перед носом. Грабитель-жандарм не укладывался у него в голове. – Денег совсем немного, – затараторил он, поднимая руки, – я только открылся!

– Прошу меня извинить за неудобства. – Рождественский косился на входную дверь. Голос его звучал успокаивающе. – Но обстоятельства вынуждают позаимствовать у вас шапку и что-нибудь из верхней одежды.

Продавец не мог отвести глаз от кровавого пятна на шинели подполковника.

– Моя, как вы заметили, пришла в негодность, – мрачно добавил Рождественский.

– Что-нибудь еще? – покорно спросил старик.

Подполковник расстегнул верхнюю пуговицу.

– Упакуйте шинель, если вас не затруднит.

Через десять минут из дверей магазина «Пальто, манто и головные уборы из Европы» на Фонтанке вышел мужчина в каракулевом треухе и зимнем пальто на волчьем меху. Пальто явно было узко ему в плечах, а рукава – немного коротки. Под мышкой несуразно одетый господин держал объемный бумажный пакет, перетянутый красной лентой.

Жалея, что не прихватил и перчаток, Рождественский добрался до парапета и бросил бумажный сверток в реку. Тот хлопнулся на лед и, словно забытый под елкой подарок, одиноким пятном остался на застывшей воде.

Подполковник сунул замерзшие руки в карманы. В одном лежала злополучная коробочка, в другом – револьвер ротмистра Богдановича с шестью патронами в барабане.

Рождественский набрал полную грудь морозного воздуха. Только один человек в Петрограде был ему обязан настолько, что мог бы прийти на выручку подполковнику, ставшему в это утро грабителем и убийцей. Схоронить на время. Помочь выбраться из города. Мог, если бы захотел.

Адрес Скорого Рождественский знал назубок. Но заявиться к нему следовало вечером, когда сторожить Керенского оставался только один филер. До той поры подполковник решил переждать в ближайшем трактире, что подвернется рядом с домом номер двадцать три по Загородному проспекту. Наличных в портмоне хватало разве что на штоф хорошей водки.

Рождественский ссутулился и нырнул в подворотню.

***

Автомобиль мчался по Французской набережной в сторону британского посольства. Пролетев мимо заснеженного Летнего сада, машина завернула за ограду и юркнула в подворотню.

Не глуша мотора, Соломон выпрыгнул из авто, распахнул заднюю дверцу.

В подвале посольства была оборудована операционная по первому слову медицины. Английские эскулапы поставят лейтенанта на ноги, в этом Шломо не сомневался. Но сделать это они смогут, только если Рейнер будет все еще жив.

Ожидая увидеть залитый кровью салон, Шломо сунул голову внутрь авто. Лейтенант лежал на заднем сиденье. Левая его ладонь прижимала правый кулак к животу. Крови было на удивление немного.

Соломон протиснулся в машину и тронул шею лейтенанта. Пульс удалось нащупать не сразу. Освальд был еще жив.

Шломо хотел повернуть лейтенанта на спину и осмотреть рану, но тот вдруг протяжно застонал и распахнул глаза. В лицо Соломона впились две разноцветные и будто светящиеся радужки: левая синяя и зеленая правая.

– Сукин ты сын! – беззлобно выругался Соломон. – Выслужиться хотел, молокосос?

Лейтенант закатил глаза. Дыхание его сделалось тихим и неровным.

Шломо не спеша поставил лейтенанту укол со снотворным и аккуратно убрал его руки от живота.

Пуля вошла ему в правый бок и, по прикидкам Соломона, должна была задеть печень. Кровотечения не было. Поверх раны уже образовалась запекшаяся корка.

Соломон разогнул сжатые в кулак пальцы лейтенанта. На забрызганный бурым велюр упала маленькая серебристая ящерка.

***

Керенский не чувствовал мороза. Разгоряченное сердце колотилось в груди. Ноги несли Александра Федоровича домой, а в голове крутились события прошедшего дня.

Накануне Милюков произнес в Таврическом дворце речь, которая произвела эффект разорвавшейся бомбы. Глава кадетской партии озвучил с трибуны немыслимое – обвинение премьер-министра Штюрмера в подготовке сепаратного мира с Германией. Досталось и царице, которая напрямую, конечно же, названа не была. Пламенную речь Милюкова мигом разобрали на цитаты. Крылатое: «Что это – глупость или измена?» вертелось на устах у всех – от крайнего правого крыла до представителей левых партий.

Думцы были взбудоражены. На заседания начали приходить толпы зевак. Этим утром их оказалось особенно много. По Петрограду разлетелся слух об убийстве Распутина. Обыватели с нетерпением ждали реакции власти на новость.

Упустить момент Александр Федорович не мог. Настало время разыграть туркестанскую карту. И вместо козырного туза в рукаве у Керенского имелся Орел.

Александр Федорович поднялся по дубовым ступеням к трибуне, украшенной резным двуглавым гербом.

Ладонь стиснула фигурку. Фигурка откликнулась легким жжением. По коже словно пробежали муравьи.

Керенский окинул взглядом аудиторию. Зал заседаний был переполнен. На хорах теснились зрители.

Керенский откашлялся в кулак и начал:

– Так управлять государством нельзя, дамы и господа! – Керенскому вдруг показалось, что все в зале разом застыли. Александр Федорович набрал побольше воздуху в легкие, и в наставшей тишине зарокотал его баритон: – Вернувшись с комиссией из Туркестанского края, искренне доложу вам – даже на Западном и Кавказском фронтах я не видел столь идеально уничтоженного города, как Джизак. Карательные отряды потрудились на славу!

Керенский ощутил, как его накрывает с головой прилив вдохновения. Захлестывает его, вертит и неумолимо куда-то влечет.

– Механизмы хозяйственного и культурного сожительства разрушены продажной краевой администрацией. Она – главная виновница случившихся трагедий и беспорядков!