Текст книги "Земля Тре"

Автор книги: Александр Рыжов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

– Плохо дело. Похоже, заражение...

Глеб промолчал – отвечать было нечего. Ушкуй прыгал с волны на волну, а вокруг было море и ничего, кроме моря.

– Мы плыть назад, – сказал Пяйвий.

– Вижу, – процедил Глеб, глядя на бугристую линию горизонта, где темное небо смыкалось с темным морем. Ветер дул не переставая, но дышалось тяжело как под крышкой пыльного сундука.

– Если так пойдет и дальше, окажемся снова в Онежской губе, – мрачно предсказал Коста.

– Не каркай.

– Я не каркаю, я предполагаю. Можем, конечно, пройти восточное попадем на Зимний берег.

– Что за берег?

– Не знаю, не бывал. Говорят, там золото есть – пески богатые.

– А еще?

– Еще чудь.

– К лешему твое золото и берег вместе с ним! Не туда собирались.

Коста пожал плечами: собирались-то известно куда, да вот где теперь окажемся...

– Глеб... – позвал Илья. – Подойди-ка.

Глеб подошел, опустился на колени. Верить не хотелось, но на осунувшемся лице Ильи лежала печать близкой кончины. Он шевельнул рукой, прошептал запекшимися губами:

– Наклонись, что скажу.

Из-за борта на него летели холодные брызги. Глеб снял с себя кафтан лохмотья, и только! – осторожно накрыл Илью. Сказал, проглотив застрявший в горле комок:

– Ты бы лучше помолчал. Силы береги.

– Поздно... Слушай. Мне отец говорил: море жертву любит. Если уважить успокоится, ветер попутный подарит.

– Это ты к чему?

– К тому. Мне уже все равно, а вам плыть надо. Столько верст одолели... столько жизней...

– Замолчи!

– Не полошись. – Илья поднял дрожащую руку. – Я и заговор на поветерье знаю. Только жертва нужна... без нее никак...

– Хватит! – Глеб напрягся, на скулах заходили желваки. – Не верю я ни в какие заговоры. Лежи и не болтай, понял?

– Понял. – Илья опустил руку и закрыл глаза. – Но ты все-таки подумай.

Глеб с тяжелым сердцем отошел от него, рассказал обо всем Косте. Тот задумчиво покрутил пуговицу на груди, вздохнул.

– Я тоже не верю. Просто он хочет уйти. Сам. Понимаешь?

– Уйти? – Мысли в голове у Глеба застопорились. – Куда?

– Совсем. Это его право. Ему и так недолго осталось.

– И ты... ты так спокойно говоришь!

– Это его право, – повторил Коста. – Мы уже ничем не можем помочь.

Глеб закрыл лицо руками. Море шумело, грохотало, раскалывалось, и в этом грохоте слышались грозные шаги чего-то неотвратимого.

Из оцепенения Глеба вывел крик Пяйвия:

– Земля! Земля впереди!

– Земля?.. Какая?

Коста сложил ладони трубками, поднес к глазам.

– Похоже на Мудьюг.

– Здесь есть другие острова, – сказал Пяйвий. – Много островов. Каяне называть их Салвос.

– Нам тут делать нечего, – сказал Глеб.

– А нас никто и не спрашивает. – Коста привстал на цыпочки, пытаясь заглянуть за высокие гребни. – Камни!

Ушкуй несло к незнакомому побережью, окруженному рифами. Когда после очередного всплеска волн море на мгновение разглаживалось, выщербленные прибоем верхушки скал показывались из воды, как острые клыки из пасти хищника.

– Разобьемся! – вырвалось у Глеба. – Надо поворачивать!

– Как?!

Глеб в отчаянии обвел глазами палубу, ища средство, которое дало бы шанс на спасение. Парус? Убийственный северо-западный ветер превратился в ураган, и парус только ускорил бы гибель. Весла? Они были бессильны против той неодолимой силы, которая несла ушкуй к острову. Что же еще?..

– Коста! – послышался вдруг слабый голос Ильи. Он приподнялся на локте. По красному от напряжения лицу ручьями стекала влага – пот? слезы? морская вода? Шум ветра и волн проглотил половину слов, оставив лишь обрывки:

– ...моги... няться...

– Что?

– Помоги... подняться...

Коста, как ребенка, взял его на руки. Тело Ильи показалось ему легче пушинки.

– Куда?

– К борту.

Коста поднес его к борту, бережно поставил на ноги. Илья с минуту постоял, глядя на бушующее море и сосредоточиваясь. Потом начал нараспев читать заговор. Глеб стоял у противоположного борта, ноги приросли к палубе. Сердце в груди грохотало громче прибоя, а до ушей долетали полупонятные фразы:

– Юг да летник, пора потянуть... Запад-шалонник, пора покидать... Тридевять сторон все сосчитаны... югова наперед пошла... Западу-шалоннику спину оголю... У юга да летника жена хороша, у запада-шалонника жена померла...

Илья замолчал, потом повернулся, посмотрел огромными распахнутыми глазами на Косту, на Пяйвия, задержал взгляд на Глебе...

– Если что не так... не поминайте!

Сжал зубы. Опираясь здоровой рукой на плечо Косты, замершего, как каменный истукан, поставил ногу на борт, поднялся в полный рост над гремящей бездной. Глеб не мог больше смотреть и зажмурился.

– Нет!

Это крикнул Пяйвий. Крикнул так пронзительно, что из неба, как из продырявленного шилом мешка, посыпалась снежная крупа.

Глеб открыл глаза. Ильи на палубе не было. Возле борта стоял Коста и обеими руками удерживал рвущегося в воду Пяйвия.

– Успокойся! Хватит!

Пяйвий, рыдая, подбежал к Глебу, но Глеб смотрел поверх его головы туда, где над поверхностью моря мелькала глянцевитая спина морского змея.

– Добычу почуял, – чужим голосом проговорил Коста.

Глеб ощутил, как в мозг откуда-то извне проник черный сгусток гнева будто наконечник стрелы пробил череп. Этот сгусток вспыхнул адским огнем, выжег разум и наполнил голову чем-то бурлящим, похожим на расплавленный металл.

На палубе, возле носилок, на которых минуту назад лежал Илья, валялась секира. Глеб, уже не отдавая себе отчета, схватил ее и ринулся на корму, над которой, как кошмарное видение, поднялась громадная голова с раскрытой пастью.

– Куда? – Коста метнулся наперерез, но остановить Глеба было уже невозможно. Он взмахнул секирой и с рыком, перекрывшим грохот урагана, всадил ее в нижнюю челюсть чудовища.

Змей взревел от боли и клацнул зубами. Рукоятка секиры переломилась, словно тростинка, и в руке у Глеба остался обломок длиною в несколько вершков.

– Назад, дурак! – Коста, как лев, прыгнул ему на плечи и опрокинул на доски.

Зубы змея защелкали над палубой – с них, вперемешку со слюной, капала густая смрадная кровь. Потом он взвился в воздух, подобно гигантской бескрылой птице, пролетел над ушкуем – от кормы к носу – и рухнул в воду.

Глеб поднял голову. От мачты остался голый столб – реи вместе с парусом и снастями были снесены начисто.

– Вот тебе и...

Договорить не успел – ушкуй дернуло так, что окончание фразы провалилось обратно в горло. Веревка, каким-то чудом зацепившаяся за верхушку мачты и ушедшая другим концом в воду, натянулась... ослабла... опять натянулась. Ушкуй стал крениться набок. Глеб вскочил, схватился за пояс – меча не было. Стал лихорадочно обшаривать одежду в поисках ножа.

Из воды снова вынырнула окровавленная пасть. В ней застрял скомканный парус, от которого к мачте тянулась та самая веревка. Змей исступленно мотал головой, хрустел обломками рей и был похож на лошадь, грызущую удила.

Пяйвий с ножом в руке бросился на нос корабля, чтобы перерезать веревку, но Коста в три прыжка настиг его и крепко сжал пальцами тонкое запястье.

– Не спеши! Все одно пропадем.

Течение мчало ушкуй вместе с барахтавшимся змеем на рифы -до них оставалось совсем немного. Веревка оказалась прочной – змей силился перекусить ее, но запутывался еще больше. Четыре петли вперехлест легли на его толстую шею. Устав бороться, он нырнул в воду, вынырнул и только тут заметил рядом с собой черные зубцы камней. Перепуганный, рванулся прочь – буравом ввинтился в набегавшую волну и потянул за собой ушкуй.

Нос корабля резко повело влево. Глеб, держась за борт, увидел, как скалистый берег, с неумолимой быстротой надвигавшийся на ушкуй, вдруг замер и стал удаляться. Буруны остались за кормой. Напоследок под днищем заскрежетало корабль, налетев на каменную плиту, подпрыгнул, и из-под кормы выскочил отколовшийся кусок киля. У Глеба перехватило дыхание.

– Коста!

Коста пинком сшиб крышку люка и исчез в трюме. Корабль несся с такой стремительностью, что казалось, у него выросли крылья. Остров, так и оставшийся неведомым, растаял в дали.

– Днище цело. Порядок! – сообщил Коста, выглянув из трюма.

Радоваться этому обстоятельству было некогда. Глеб перебежал на нос, и его глазам предстало фантастическое зрелище. Впереди, рассекая волны, мчался змей. Его голова то и дело погружалась в воду, но веревка не давала ему уйти глубоко – он сердито фыркал и, рассыпая брызги, бил по воде хвостом. За ним тянулся широкий пенистый шлейф, а следом – струя в струю – плыл ушкуй. Мокрая веревка дрожала, одно из девяти волокон лопнуло, но остальные были целы...

– Любуешься? – спросил Коста. – На змеях, поди, не катался?

– Что? – Мысли в голове у Глеба скакали как блохи – быстро и беспорядочно.

– Говорю, змеев запрягать не доводилось?

– В первый раз...

Рядом, раскрыв от изумления рот, стоял Пяйвий. Коста положил ему руку на плечо.

– У вас их тоже не запрягают?

– Нет...

– Зря. Гляди, какая силища! Вернешься, расскажешь своим – пускай кумекают.

– Еще неизвестно, кто куда вернется, – пробормотал Глеб. – Затащит нас эта тварь туда, откуда не выбраться.

– Пока что тащит, куда надо. На север.

– Только бы не передумала...

Змей тянул их на буксире целый день и к вечеру окончательно выдохся начал двигаться судорожными рывками, а его неподъемная туша стала все чаще и чаще бессильно виснуть на веревке, грозя потопить ушкуй вместе с путешественниками. Но тут перетерлось последнее волокно, и веревка оборвалась. Змей с обрывком на шее, раздувая бока, ушел в глубину, а корабль, потеряв скорость, закачался на волнах.

– Покатались на дармовщину, и хватит, – сказал Коста, провожая взглядом уплывавшее чудище. Глеб облизал палец, поднял вверх.

– А ветер-то сменился!

– Нам теперь без разницы...

Лишенный паруса ушкуй стал игрушкой волн, и вскоре путешественники перестали понимать, в какую сторону их несет. Вдобавок Глеб потерял счет времени: солнце пропало, с неба сыпался мокрый снег, дни и ночи смешались друг с другом.

В довершение всех бед кончилась провизия. Пока стояла непогода, птицы над морем не летали, а попытки Ко-сты ловить рыбу закончились ничем. На исходе была пресная вода. Пяйвий совсем упал духом, Глеб с Костой еще держались. Дрожа от холода, в продранных одеждах, они стояли на палубе и молча глядели каждый в свою сторону, надеясь отыскать на горизонте признаки суши.

...Однажды (наверно, это было днем, потому что небо из черного ненадолго стало серым) Глебу почудилось, будто впереди блеснула отшлифованная ветрами вершина скалы.

– Пяйвий!

Пяйвий, исхудавший, похожий на тень, подошел, волоча ноги, и всмотрелся в даль.

– Ну что?

– Скала!

– А под ней?

– Не видать. Волны...

– Сейчас подойдем поближе, – сказал Коста. – Нас как раз туда и несет.

Примерно через час под скалой обнаружился берег: россыпь валунов – от края и до края. Что-то подсказывало Косте, что там, за этой россыпью, есть лес.

– На остров не похоже, – сказал Глеб.

– Что тогда? Земля?

– Здесь есть только одна земля, – тихо промолвил Пяйвий.

– Тре?

– Да.

Коста громко кашлянул и зачем-то проверил, на месте ли булава.

– Выходит, дошлепали?

– Не торопись, – промолвил Глеб, не отрывая глаз от приближающегося берега. – Вот сойдем, тогда и разберемся.

– Сойти-то как раз будет трудновато. Посмотри, какие волны.

Земля Тре – если это была она, – похоже, не ждала гостей. Чем ближе подходил ушкуй к пустынному побережью, тем выше вздымались тяжелые водяные горбы. Глеб поискал глазами место, куда можно было бы причалить, но ничего подходящего не нашел – из моря черными бородавками торчали рифы, между которыми не проскользнула бы даже рыбацкая лодка.

– Что будем делать?

– Подойдем еще ближе и попробуем бросить якорь. Надо переждать.

– А если...

Мощный вал, накатившись сзади, приподнял ушкуй на добрую сажень и, словно меч в ножны, вогнал в узкое каменное ложе.

– Приплыли, – сказал Коста. – Мель. До земли оставалось совсем чуть-чуть. Глеб прикинул – нельзя ли добраться вплавь. Если бы море успокоилось, он не стал бы раздумывать ни минуты – у берега было мелко, а местами дно поднималось настолько, что по нему, наверное, можно было пройти не замочив рукавов. Но сейчас...

– Подождем, может, стихнет.

Ушкуй содрогнулся от нового удара – волна разбилась о корму. Все ясно услышали, как в трюме захлюпала вода.

– Дело дрянь, – заметил Коста. – Море нынче неласковое. Пока будем ждать, раздолбает за милую душу.

Пяйвий подбежал к борту и, рискуя свалиться в воду, впился взглядом в мрачную каменную стену.

– Это она! Земля Тре!

– С чего ты взял?

– Я узнать! Вон там... слева... проход между камнями. Это путь на север, к гряде Кейв.

– Дай-ка я гляну. – Коста сделал шаг, но в этот миг через всю палубу прокатилась огромная волна и, словно пылинку с ладони, смахнула Пяйвия в море.

Внутри у Глеба все перевернулось. Он подскочил к борту, чтобы кинуться следом, но очередная волна поставила ушкуй чуть ли не на дыбы. Коста, сбитый с ног, упал на Глеба, и они вдвоем, схватившись друг за друга, покатились по палубе.

Еще один удар... Мачта рухнула, как подрубленное дерево, и, ударившись о корму, разломилась пополам. Словно яичная скорлупа затрещала обшивка.

– Конец... – выговорил Глеб, по-рыбьи хватая ртом воздух.

Доски под ним разошлись, и он полетел вниз. В трюме зияли дыры, вода хлестала, как кровь из распоротого живота. Обломки брусьев, еще державшиеся на скобах, трепетали, словно порванные сухожилия. Глеб, падая, приложился к одному из них затылком, вскрикнул от боли и очутился в ледяной воде. Ничего не видя и не соображая, ткнулся лицом в какой-то бочонок, растопырил руки и ноги, забарахтался.

– Сюда!

В сознание, разорвав мутную пелену, вцарапался голос Косты. Сильные руки вытолкнули Глеба наружу – через пробоину, в которую потоком врывалась вода. Рядом плашмя упала тяжелая доска.

– Плыви! К берегу! – закричал Коста. Плыть? В голове жужжал пчелиный рой, холод сводил тело. Глеб бестолково зашлепал руками по воде и увидел, что течение несет его прямо на риф.

– Не туда!

Коста поймал его за шиворот, направил в узкую щель между камнями. Глеб плыл, как во сне. Волны швыряли его из стороны в сторону, срывая с плеч последние лохмотья одежды. Ему было все равно. С ноги соскользнул сапог... пускай!

Коста нырнул в бурун, выловил деревянный круг – крышку от бочки. Сунул Глебу:

– Держи!

Глеб навалился на крышку грудью, плыть стало легче. Вскоре ноги коснулись дна, и он, поддерживаемый двужильным Костой, выбрался на берег. В одном сапоге, мокрый, продрогший до костей, сделал несколько шагов по направлению к скале и упал. Рядом, тяжело дыша, остановился Коста, дернул за руку:

– Вставай! Надо идти.

– Куда?

– Вон пещера, видишь?

– Нет...

Перед глазами плыло. Держась за Косту, Глеб насилу поднялся, повернулся лицом к морю. Море обезумело. Вместе с брызгами и ошметками пены в небо взлетали обломки брусьев и досок – все, что осталось от ушкуя. Волны в слепой ярости дробили их о рифы и выплевывали на берег коричневые щепки.

– Идем скорее! – торопил Коста. – Застудишься!

– Где Пяйвий?

– Спроси что-нибудь полегче...

Глеб оттолкнул его и побежал навстречу прибою. В лицо пахнуло бездонной пустотой – как из глубокой пропасти.

– Пя-а-а-айви-и-ий!..

Крик раненой птицей взмыл над гребнями, обреченно чиркнул по небу и утонул в море. Волна – хищный зверь с густой белой гривой – прыгнула Глебу на грудь и повалила на камни.

Вверх, к высокому своду пещеры, поднимался густой дым. Языкастое пламя, угнездившись в обложенном галькой очаге, с жадностью поглощало куски дерева, которые подкладывал Коста. От черной дыры-входа тянуло сыростью. Снаружи, приглушенный толстыми гранитными стенами, доносился шум бушующего моря.

Глеб в одной рубахе лежал возле костра. В спину давили неровности каменного пола. Правый бок пекло, как на сковородке, а в левый тонкими иголками вонзался холод.

– Очнулся? Ну, слава тебе... – Коста встал и пошел куда-то в глубь пещеры.

Глеб сел, прислушался к боли, дергавшей избитое тело. Потрогал ушибленный затылок. Кость вроде цела, а ссадина – пустяк.

– Где мы?

– Запамятовал? – гулко донеслось издалека. – В земле Тре.

– Это я помню. Где именно?

– Нашел кого спрашивать. Пяйвий говорил...

– Пяйвий! Он здесь?

"...десь?" – повторило эхо.

– Пропал, – ответил Коста после короткого молчания. – Никаких следов.

– Ты искал?

– Прошел по берегу туда-обратно. А что толку? Такая непогодь...

Глеб, постанывая, подполз к наружному отверстию, высунул голову. За пределами пещеры мела метель – сверху густо сыпались тяжелые хлопья снега, ветер широкой метлой разбрасывал их по земле. Беда тому, кто в такое ненастье окажется без крова...

– Пить хочешь?

Коста стоял у костра и держал в руках потемневший от времени кубок.

– Где ты его нашел?

– Тут валялся.

Глеб отхлебнул воды, зажмурился – показалось, что в горло провалился кусок льда.

– А ты?

– Пей. Воды сколько хочешь – по стенам течет. Глеб отхлебнул еще раз и стал рассматривать кубок.

– Вещь не наша, – сказал Коста. – Варяжская или свейская. У нас такие не делают.

На ободе, сквозь зеленый налет, проступали какие-то буквы. Глеб потер их пальцем, счищая плесень. Вгляделся.

– Похоже на латынь. "Эксперимента... эст опти-ма... рерум магистра".

– Растолкуй.

– "Опыт – лучший учитель".

– Гляди-ка! – Глеб впервые увидел на лице Косты неприкрытое удивление. – Откуда знаешь?

– Учился по книгам. – В груди затрепетало что-то похожее на гордость. Три года назад был в Византии с княжескими посланниками. Переводил...

– Молодец. – Во вздохе Косты прозвучала легкая зависть. – А я вот не сподобился...

Теперь настал черед Глеба взглянуть на него с удивлением. Мужик ведь зачем латынь?

Коста вдруг смутился, будто нечаянно выдал сокровенную тайну. Пробурчал, отвечая на незаданный вопрос:

– Думаешь, только вам, боярам, грамота нужна? – и тут же перевел разговор на другую тему: – Выходит, до нас здесь уже кто-то побывал?

– Выходит, так.

Глеб взял из костра головню и осветил ею пространство вокруг себя.

– А это что? Ну-ка...

Под стеной лежал скомканный лоскут, похожий на обрывок кожаного плаща. Глеб приподнял его и вздрогнул, увидев перед собой человеческий череп.

– Вот он кто-то...

Рядом с черепом тускло поблескивал маленький металлический овал. Глеб протянул руку и взял его. Это был золотой медальон с искусной гравировкой: корабль, плывущий по бурному морю. На обратной стороне чем-то острым было выцарапано слово "Харальд".

– Имя, – определил Коста. – Варяжское.

– Тонкая работа, – сказал Глеб, разглядывая рисунок. – Посмотри.

– Безделка! – Коста скривил губы. – У нас любой чеканщик лучше сделает.

Металл холодил ладонь. Глеб сжал руку в кулак, решив сохранить медальон при себе. Коста без тени брезгливости поднял череп и обнаружил под ним свернутый в тугую трубку пергамент.

– Это, пожалуй, будет поинтересней. Пергамент был изрядно попорчен стекавшей со стены влагой. Коста развернул его и увидел размытые ряды латинских букв.

– На, – протянул Глебу. – Это по твоей части.

Буквы были выписаны неровно, строчки то задирались вверх, то скатывались вниз, наползая одна на другую. Чувствовалось, что рука автора дрожала – так бывает от слабости или от волнения.

– "Тертиум нон датур..." – прочитал Глеб, с трудом разбирая чужие каракули. – "Третьего не дано. Теперь... когда передо мною стоит простой... слишком простой выбор – жить или умереть, – я понимаю это очень хорошо".

– Кто "я"? – нетерпеливо спросил Коста.

– Сейчас... Вот! "Меня зовут Харальд. Хотя... правильнее сказать: меня звали Харальд... ибо если кто-то и будет читать эти строки, то произойдет это уже после моей смерти... Что ж... как сказал великий Сенека... вивере милитаре эст... жить – значит бороться. А в каждой борьбе есть победители и побежденные..."

– Сенека? Кто такой? – снова перебил Коста.

– Мудрец один... Не мешай! – Глеб отмахнулся от него и, вперившись взглядом в пергамент, склонился к огню. – "Прошел ровно год с тех пор, как я покинул благословенную Норвегию и, памятуя о том, что... ни-гил эст ин интеллекте... нет ничего в уме, чего раньше не было бы в ощущениях... отправился на поиски приключений. Мой путь лежал в Биармию... или землю Тре, как называют ее на юге... землю, о которой слышал я столько небылиц, но где не бывал до сей поры ни один..." Клякса. – Глеб с сожалением пропустил несколько расплывшихся строчек. – "...два месяца, как я, обогнув Биармию с востока, вошел в Гандвик, который белокурые жители Гардарики..."

– Новгорода, – подсказал Коста. – Это по-варяжски.

– "...жители Гардарики называют Студеным морем. И здесь мне..." Опять размыто, "...погибла вся моя команда, а "Конунг"... отличный корабль, построенный Бьорном Ремесленником и прошедший от Ланги до Гандвика... превратился в груду щепок..."

– Знакомая история, – грустно усмехнулся Коста.

– "Я путешествовал по Биармии и... ад окулос... воочию видел то, чему раньше не верил, потому что это было слишком... абсурдум... нелепо..."

Костер угасал, и Коста подбросил в него еще несколько деревяшек бренные останки ушкуя, подобранные на берегу.

– "Кто бы ни был ты, попавший в эти края и нашедший мое послание... я могу дать тебе только один... только один разумный совет: беги! Садись на свое судно и спасайся... Чем скорее ты покинешь Биармию, тем лучше будет для тебя и для тех, кто прибыл сюда вместе с тобой".

Глеб замолчал. Слышно было, как в недрах пещеры капала вода.

– Совет не для нас, – сказал Коста. – И хотели бы уплыть, да не на чем. Читай дальше.

– "Спасайся... ибо здесь ты встретишь то, что не могло возникнуть даже в самом богатом воображении. И если ты никогда не испытывал страха испытаешь... и если был уверен в собственных силах – разуверишься..."

Коста зевнул – напоказ.

– Скучно. Столько слов – и одни причитания. Ближе к делу!

– "Я понимаю, что мои выражения могут показаться чересчур туманными, но мне и далее придется... обскурум пер обскуриус... объяснять неясное через неясное, поскольку мои познания слишком скупы, а моя речь слишком скудна, чтобы в полной мере описать увиденное..."

– Опять за свое! Что дальше?

– Дальше... все.

– Как все?

– Ничего не разобрать. – Глеб показал ему красное пятно, растекшееся на пергаменте.

– Как будто кровь... Неужели нельзя прочитать?

– Только отдельные слова. "Спиритус" – дух... "игнорамус эт игнорабимус" – не знаем и не узнаем... "арбитрум либерум" – свободное решение...

– А вот здесь, внизу? – Коста ткнул пальцем в две чудом сохранившиеся строчки, которыми заканчивался текст.

– "То, к чему я прикоснулся, это... мундус сенсибилис... мир, воспринимаемый чувствами, а не рассудком. Но я готов сделать еще один шаг, и, возможно, тогда передо мною откроется..."

Текст обрывался на середине предложения. Глеб свернул отсыревший пергамент и положил его рядом с черепом незнакомца.

– Эти мне ученые... – проворчал Коста и залпом допил воду из кубка. Ты что-нибудь понял?

– Понял, – ответил Глеб, и ему показалось, что пещера чутко прислушивается к их разговору. – Понял, что ничего хорошего нас не ждет.

– Тебе страшно?

– Мне? – Глеб пожал плечами. – Теперь не до страха. Надо думать, как выкручиваться.

– А мне интересно! – сказал Коста, блеснув глазами. – Хорошо бы попробовать этот мундус... как там дальше?

– Мундус сенсибилис. Чувственный мир.

– Хорошо бы попробовать этот мир на прочность.

– Булавой?

– Если понадобится, то и булавой. Оружие, кстати, я сберег.

Меч и булава – это было единственное, что осталось у них после крушения. Глеб снова перевел взгляд на череп Харальда.

– Отчего он умер?

– Камень. – Коста указал на треугольную дырку в макушке.

– Обвал?

– Наверняка. Земля тут, судя по всему, трясется частенько. Погляди, сколько обломков.

Пол пещеры был усыпан крупными и мелкими камнями, а на потолке, там, где плясали огненные блики, тонкой сеткой обозначились трещины. Глеб посмотрел в темноту.

– Пещера большая?

– В длину шагов пятьдесят. Дальше тупик.

Коста бросил в костер последнюю деревяшку, сказал озабоченно:

– Надо идти, искать хворост. Без огня окочуримся – это как пить дать.

– Пойдем вместе.

– С ума сошел! В одном сапоге?

Глеб посмотрел на свои ноги, на жалкое одеяние и понял, что Коста прав.

– Но как же... Что же мне, век в этой дыре торчать?

– Век не век, а посидеть придется. Я схожу за дровами и посмотрю заодно, нет ли здесь какой живности. А то от голода брюхо сводит.

Они не ели уже двое суток – с тех пор, как на ушкуе кончился последний сухарь. Но Глеб, в отличие от Косты, не страдал от голода – тело наполнилось теплой истомой, хотелось заснуть и больше не просыпаться. Отгоняя дрему, он провел рукой по влажной стене.

– А как же Пяйвий?

– Ему-то что – он дома. Если жив, рано или поздно отыщется. Давай думать о себе.

– Мы ведь так и не узнали, для чего он нас призвал.

– Узнаем! Должна же быть в этой глуши хоть одна живая душа.

– А вдруг мы попали в царство теней? Спиритус...

– С тенями, положим, тоже можно ладить. Но думается мне, что, кроме теней, тут есть и люди. Или Пяйвий тоже спиритус?

Не дождавшись ответа, Коста ушел за водой. Вернулся, поставил наполненный кубок в середину очага.

– Не переживай. Вот выберемся...

– Когда?

– Как распогодится, сплету тебе лапти и пойдем. Глеб представил себя в лаптях и не удержался от улыбки.

– А одежда? Тут без шубы делать нечего.

– Что-нибудь придумаем.

Коста засобирался: прицепил к поясу булаву, проверил, на месте ли нож.

– Я ненадолго. Жди.

– Может, возьмешь меч?

– Отбиваться от теней?

– Не только...

– Нет уж, мне с этой штукой, – он тронул булаву, – сподручнее. А меч ты лучше положи рядом с собой и будь начеку. Всякое может статься...

С этими словами Коста пригнулся и вышел из пещеры. Глеб остался один на один с догорающим костром.

"Спасайся... ибо здесь ты встретишь то, что не могло возникнуть даже в самом богатом воображении... Я прикоснулся к миру, воспринимаемому чувствами, а не рассудком..."

Глеб заставил себя оторвать взгляд от огня и медленно поднялся. В пещере царило безмолвие, если не считать звука падающих капель. Завывания ветра, доносившиеся снаружи, становились все глуше и глуше – метель утихала.

С обнаженным мечом в правой руке и с горящей головней в левой Глеб пошел в глубину пещеры. Шел осторожно, почти крался. Под ногами поскрипывали мелкие камешки. Пламя на обугленном конце головни колебалось, и на потрескавшемся своде дрожали желтые тени.

"Мне и далее придется объяснять неясное через неясное, поскольку моя речь слишком скудна, чтобы в полной мере описать увиденное... Я прикоснулся к миру, воспринимаемому чувствами... Я готов сделать еще один шаг, и, возможно, тогда передо мною откроется..."

Глеб сделал еще несколько шагов и уперся в тупик, о котором говорил Коста. Но это был не просто тупик – это было нагромождение камней. Очевидно, когда-то пещера простиралась вглубь гораздо дальше, но подземный толчок обрушил часть свода, и образовался непроходимый завал. Глеб постоял возле него и повернул обратно.

Из головы не шли слова Харальда. "Здесь ты встретишь то, что не могло возникнуть даже в самом богатом воображении... И если ты никогда не испытывал страха – испытаешь... и если верил в собственные силы – разуверишься..."

Вдруг его внимание привлекла одна из стен. Он подошел к ней и осветил головней пространство длиною в три-четыре сажени и высотой в человеческий рост, испещренное загадочными рисунками. Они были нанесены на шероховатую поверхность какой-то бурой краской, которую не могла смыть даже струившаяся из-под потолка вода. Сперва Глеб подумал, что перед ним цельная картина, но, приглядевшись, понял, что рисунки сделаны разными людьми и каждый из них надо рассматривать в отдельности.

Вот сцена охоты: человек, стоящий на лыжах, мечет стрелы в белок, которые сидят на дереве. Вот странная упряжка: олень мчит по сугробам остроносую лодку. Вот изображение битвы: маленькие воины тычут друг в друга длинными копьями... "Что ж, как сказал великий Сенека, вивере милитаре эст... жить – значит бороться..." Вот женщина, только что родившая младенца, но этот младенец почему-то похож на олененка, а рядом с ними – взрослый олень с человечьей головой.

Глеб поднес головню к последнему рисунку и невольно отшатнулся – на него смотрело лицо Алая!.. нет, не Алая, а того безобразного старца, в которого он превратился после гибели и которого Пяйвий назвал Аксаном. Здесь, на этом рисунке, он был одет в длиннополую шубу и держал в руках что-то непонятное большой круг и какой-то предмет, похожий на молоток.

"Спасайся!.. Здесь ты увидишь то, что не могло возникнуть... И если ты не испытывал страха – испытаешь... Беги! Садись на свое судно и спасайся... Чем скорее ты покинешь Биармию, тем лучше будет для тебя и для тех, кто прибыл сюда вместе с тобой..."

Глеб быстрыми шагами вернулся к костру. Его бил озноб. Он взял стоявший в углях кубок и, не обращая внимания на боль, жегшую пальцы, в два глотка опорожнил его. Горячая вода потекла в желудок, но озноб не проходил. Судорожно сжимая рукоять меча, Глеб опустился на каменный пол, но тут же вскочил как подброшенный – в темноте ему почудился шорох.

Нет... Тихо. Огонь в очаге еле теплился. В золе, вокруг умирающего пламени, золотыми звездочками светились искры. Кольцо мрака сжималось, со всех сторон надвигались черные тени. Глебу казалось, что это колдовские силы земли Тре ополчились против него, одинокого чужака, и ждут, когда погаснет огонь... До его напряженного слуха явственно донесся звук тяжелых шагов.

"Спасайся!.. увидишь то, что не могло... спасайся!. вивере милитаре эст... а в каждой борьбе есть победители и побежденные... беги!.. я прикоснулся к миру, воспринимаемому чувствами... готов сделать еще один шаг... беги!!!"

В голове шумела кровь, и Глеб не мог понять, откуда доносятся шаги снаружи или из глубины пещеры. Они приближались. Вот они уже совсем близко. Еще немного... Глеб закричал и с мечом в руке бросился к выходу.

– Фу-ты!

Он налетел на Косту так стремительно, что сбил его с ног. Меч выскользнул из ладони и ткнулся в землю, а рядом с шумом упала вязанка хвороста.

– Ты что? – спросил Коста, сидя на снегу и потирая ушибленную поясницу.

– Это ты?

– А ты кого ждал?

Глеб повернул голову, ожидая увидеть за спиной косматую тень. Но сзади не было никого. Огонь погас – в очаге красными точками мерцали тлеющие угли.

– Там Аксан!..

Коста молча отодвинул его, поднял вязанку и вошел в пещеру. Не торопясь положил вязанку возле очага, не торопясь развязал веревку. Взял пучок смолистых веток, поднес к очагу. Разгреб серебристый пепел, дунул... Глеб наблюдал за ним, стоя у входа. Когда пламя разгорелось вновь, Коста спросил:

– Ну и где твой Аксан?

Кап... кап... кап... – доносилось издалека.

Глеб подвел его к стене с рисунками.