Текст книги "Земля Тре"

Автор книги: Александр Рыжов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)

Битва длилась... сколько? Времени никто не считал. Животворной свежести влажного ветра не было уже и в помине – над берегом висел запах крови, запах развороченных внутренностей. Озерная кромка была истоптана тысячью ног, под сапогами хлюпало, земля превратилась в вязкую трясину. Вокруг ушкуя валом громоздились трупы, их топтали, об них спотыкались, но из леса выбегали все новые и новые воины – сила чуди не иссякала, и бой продолжался.

Напор был велик. Противостоять бесчисленной орде маленьким, пускай даже очень сплоченным, отрядом становилось все труднее и труднее. Усталость брала свое. Вот рухнул один ушкуйник, вот два чудина с победным рыком подняли на мечи второго. Кольцо обороны дрогнуло, заколебалось – казалось, еще чуть-чуть, и лавина дикарей вдавит новгородцев в обшивку корабля.

Глеб понял, что дело близится к концу. От свистопляски клинков у него рябило в глазах, в голове стоял неумолчный гуд. Он рванулся вперед, в самую гущу наступавшей чуди, и стал рубить направо и налево, уже не разбирая противников и чувствуя только; как дергается в руке меч, кромсающий тела...

– Глеб! – ударил в ухо отрезвляющий голос. Это Коста, продравшись сквозь скопление врагов, оказался рядом. – Глеб, надо уходить!

– Куда? – вырвалось из горла вместе с хрипом и сгустком ядовито-горькой слюны.

– Давай за мной!

Коста был неутомим. Вертя булавой, он проложил себе и Глебу дорогу к корме ушкуя. Крикнул Илье и Шестопалу:

– Толкайте! Толкайте к воде, мы прикроем...

Вместе с Саввой и выскользнувшим откуда-то Пяйвием они выстроились полукругом. Слева добавились Алай с Гарютой, справа еще двое. За их спинами Илья и Шестопал налегли на корму и, выжимая из себя остатки сил, стали толкать корабль к воде. Шаг... другой... Им на подмогу пришел кто-то еще, ушкуй заскользил по орошенной кровью земле и ткнулся носом в озеро.

Чудь наседала. Новгородцы отбивались, как могли, мечи дрожали в обессиленных руках, и только Коста по-прежнему стоял непоколебимо, словно был сделан из железа.

Толпа дикарей расступилась, из нее выскочил чудин в шкуре, расшитой разноцветными полосками, и с ожерельем из медвежьих клыков на шее. Глеб понял, что это вождь племени, и сшибся с ним – безоглядно, бесхитростно.

– Осторожно! – крикнул Коста, расправляясь со свитой.

Глеб зарычал, и этот рык уже ничем не отличался от рыка чуди. Ударил сверху вниз, как мясник, разделывающий на плахе бычью тушу, – но чудин увернулся от удара, ловко выбросил вперед руку с мечом. Боль обожгла кожу, по бедру поползла теплая струйка. Глеб бросился вперед – пропадать так пропадать! – пырнул клинком в пустоту. Не зрение, не слух, а какое-то двадцать шестое чувство втолкнуло в гудящую, как колокол, голову осознание того, что враг справа. Наудачу выставил локоть, оттолкнулся ногой от земли, ударил. Шлепнулся на колени, прямо в месиво, увидел, как чудин уронил меч и с выпученными глазами схватился за грудь.

– Бей! – услышал сбоку голос Косты, вздернул себя, будто на дыбу, и обрушил меч на лохматую голову чудина.

– Отходи! – закричал Коста и плечом оттеснил Глеба назад к ушкую. Корабль уже качался на волнах, оставшиеся в живых ушкуйники взбирались на него, цепляясь за измазанные красным борта.

– Вот и хорошо... Вот и славно... – приговаривал Коста, молотя чудскую рать, словно вызревшие ржаные колосья. Не оборачиваясь, бросил Глебу: – Лезь в ушкуй! Быстро!

– А ты?

– Лезь, говорю!

Глеб забросил на палубу окровавленный меч, ухватился за борт, но сил подтянуться и закинуть ногу уже не было. Сверху протянули руки Алай с Шестопалом, снизу подтолкнул Коста. Глеб выбрался наверх, шагнул, шатаясь, на палубу и привалился спиной к мачте. Следом забрался Коста, крикнул предостерегающе:

– Берегитесь, сейчас будут стрелять! Глеб увидел рядом Алая, Савву, Илью, Шестопала... Как ужаленный, кинулся к борту:

– Пяйвий! Где?..

Возле кормы бурлила мутная вода. Пяйвий, уже без меча, стоя по пояс в озере, сцепился с чудином, который был на две головы выше его и раза в полтора шире в плечах. Глеб, не раздумывая, прыгнул за борт.

– Куда? – метнулся вдогонку запоздалый крик Косты.

Глеб коршуном налетел на чудина, оторвал его от Пяйвия и схватил за горло. Иссякшая сила на мгновение снова влилась в согнутые пальцы. Чудин захрипел, задергался и, обмякнув, осел в воду. Глеб выпустил его, повернулся к Пяйвию.

– Давай подсажу!

С берега посыпались стрелы, дробно зацокали о корму. Пяйвий ступил на подставленное плечо, ухватился за руку Косты, раз-два – и оказался на палубе. Тяжело дыша, распрямился. У Глеба отлегло от сердца, но в этот миг чудская стрела с гадючьим шипением прорезала воздух и ударила лопину в грудь, в самую середину. Пяйвий слабо охнул и повалился на палубу.

Крик застрял у Глеба в горле. Почему, почему все так получилось? Зачем теперь плыть в далекую землю Тре и кого выручать в ней? Для чего вообще бороться за жизнь, если путь назад отрезан, а путь вперед потерял всякий смысл?

Глеб развернулся, увидел оскалы дикарей, мечи и луки – хотел шагнуть прямо на них, но чьи-то могучие руки клещами сдавили плечи и потащили наверх. Не успев опомниться, он очутился на палубе. Перед ним стоял Коста, а рядом сидел живой Пяйвий и очумело тряс головой!

– Цел? – не веря глазам, выдавил Глеб.

Пяйвий улыбнулся улыбкой мученика и, тронув пальцем грудь, виновато проговорил:

– Болит...

Кафтан на нем был изодран и висел длинными клочьями. В одной из прорех поблескивал оберег – тот самый, что подарил Глебу новгородский купец. Коста протянул руку, осторожно взял его двумя пальцами. Металлическая пластинка была продавлена, а в центре отпечаталась круглая точка. Под оберегом, на впалой груди Пяйвия, расплывался лиловый синяк.

– Вот и сгодился подарок... – Глеб медленно провел ладонью по мокрому лицу и глубоко вздохнул, успокаивая расходившееся сердце.

Над бортом, как выдернутая из земли репа, показалась голова чудина. Коста с усталым видом уронил на нее свинцовый кулак, и она провалилась куда-то вниз. Над палубой все еще свистели стрелы, бестолково впивались в мачту, в реи, но никто из ушкуйников уже не обращал на них внимания. Вскоре вопли дикарей затихли, корабль вынесло на середину озера, и берег растворился в вечерней мгле.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Их осталось восемь: невозмутимый Коста, простодушный Алай, угрюмый Савва, беспечный Гарюта, вдумчивый Илья, молчаливый Шестопал, ушедший в себя Пяйвий и Глеб, который чувствовал себя главным виновником всего, что произошло с отрядом после выхода из Новгорода. Без остановок пройдя Кенозеро и короткую, как осенний день, речушку Кену, они вошли в широкое русло Онеги, и течение понесло их прямо на север, к берегам Студеного моря. Разговоров о возвращении Глеб больше не заводил – после того, как миновали волок, стало ясно, что дороги назад нет. Все, что оставалось – плыть дальше, со слабой надеждой добраться до земли Тре, чтобы там, быть может, принять смерть еще более страшную, чем та, которую приняли их товарищи. Мысли об этом упрямо лезли в голову Глеба, он устал отгонять их и, стоя на носу ушкуя, подолгу глядел в туманную даль. Немногословными сделались все, даже Гарюта. Разрывая густую дымку, окутавшую холодные воды Онеги, ушкуй скользил по волнам – одиноко и беззвучно, словно призрак.

На третий день пути по Онеге кончилась провизия, остался лишь мешок с твердыми, как мрамор, сухарями. Коста попробовал ловить рыбу, но, просидев с удилом целую ночь, поймал только двух маленьких остромордых щучек. Показав их утром Глебу, озабоченно проговорил:

– Эдак долго не протянем, надо причаливать. После битвы у Кенозера Глебу очень не хотелось высаживаться на сушу, но скрепя сердце он вынужден был согласиться с Костой. Ушкуй шел вдоль правого берега Онеги: с палубы видна была покрытая увядшей травой круча, а над ней – частокол высоченных деревьев. Глеб напряг зрение, всматриваясь в тянувшееся однообразной лентой побережье, но удобного места для высадки не попадалось.

– Скоро будет Емецкий волок, – сказал Илья. – Там и сойдем.

– А чудь?

– Волков бояться – в лес не ходить... На берегу было спокойно, но это спокойствие показалось Глебу обманчивым. Когда перебрались с ушкуя на пологий склон, он приложил к губам указательный палец и, застыв, долго слушал тишину. Потом вполголоса скомандовал:

– Коста с Алаем здесь, остальные – в лес. Встречаемся в полдень на этом месте. Далеко не заходить и по возможности не шуметь. Вопросы есть?

– Есть, – сказал Коста и, ко всеобщему удивлению, вытащил из кармана горсть крохотных глиняных свистулек. – Есть идея. Если кто заметит опасность, пусть подаст сигнал.

Свистульки были дешевые, ярмарочные – из тех, что продают лоточники детям на забаву. Глеб взял одну, легонько дунул.

– Принимается.

На охоту отправились парами: Илья с Шестопалом, Савва с Гарютой, Глеб с Пяйвием. Под ногами вздыхал и мягко прогибался ковер из опавшей листвы. Полураздетые осины, похожие на расхристанных кали к, протягивали голые ветви, будто просили подаяния.

Глеб вышел на опушку, жестом остановил шагавшего следом Пяйвия. Внизу, в ракитовых кустах, что-то негромко шебуршало. Глеб шепнул Пяйвию:

– Стой здесь.

Снял с плеча лук, приготовил стрелу и, плавно перекатывая ступни с пятки на носок, стал спускаться к кустам. Спустился, раздвинул ветки концом стрелы и отпрянул, увидев перед собой оскаленную волчью морду.

– Легок на помине...

Волк был крупный и, судя по виду, матерый. Глеб, не дожидаясь прыжка, рывком растянул тетиву, чтобы пустить стрелу в узкую щель между верхними и нижними клыками, но лук – крепкий, собственноручно выструганный из ясеня и ни разу не подводивший – неожиданно хрустнул и переломился пополам. Стрела кувыркнулась в воздухе, черное гусиное перо хлестнуло волка по глазам. Глеб швырнул в него обломки, отскочил назад и выхватил из-за пояса нож.

Зверь вылетел из ракитника с быстротой камня, пущенного метательной машиной. Распластавшись в воздухе и раскрыв страшную пасть, он серым драконом взмыл над землей. Глеб выставил согнутую левую руку, прикрывая лицо и шею, а когда мощные челюсти сдавили предплечье, ударил ножом в заросший шерстью живот. Через несколько мгновений все было кончено.

Расставив ноги, Глеб стоял над неподвижной тушей, а с опушки, ломая сучья, бежал на выручку Пяйвий. Глеб успокаивающе поднял руку – мол, все в порядке – и тут же зарылся в прель, сбитый с ног могучим ударом в спину. Падая, выпустил нож, ушибся коленом о замшелый булыжник, но успел напрячь мышцы и, едва коснувшись земли, перевернулся на спину.

Волчица! Молодая, поджарая, она припала на все четыре лапы, готовясь к новому прыжку. Глеб обругал себя за неосторожность, оттолкнулся локтями от земли, намереваясь вскочить на ноги, но на этот раз зверь опередил человека огромная лапа ударила в грудь и снова опрокинула его на землю. Над лицом навис хищный оскал, с острых клыков закапала пенистая слюна. Глеб схватил волчицу за толстую шею, и началась борьба. С минуту слышалось только натужное сопение и шорох сминаемой листвы. Глеб почувствовал, как стремительно слабеют руки тяжесть, навалившаяся сверху, была чересчур велика. Зубы, способные, казалось, перекусить стальной прут, щелкали уже рядом с горлом, как вдруг раздался звонкий возглас Пяйвия:

– Лежи!

Глеб замер, из последних сил упираясь в тугие бугры мускулов, вздувшиеся на сильном теле зверя. Зазвенела тетива. Стрела просвистела над лицом, совсем низко, и впилась волчице в глаз. Волчица зарычала, забилась в судорогах. Глеб перекатился на бок, сбросил ее с себя и поспешно поднялся. Руки тряслись, болело колено, болело прокушенное предплечье – на рукаве отчетливо проступили четыре темных пятна.

– Второй раз...

– Что? – не понял Пяйвий.

– Второй раз спасаешь. Теперь я тебе по гроб жизни...

– Не надо.

– Что не надо, глупый? – Кривясь от боли, Глеб потер руку, наклонился над убитой волчицей, подивился точности выстрела. – Слушай, я давно хотел спросить... Нож, стрелы – где ты этому научился?

– Охотник, – просто ответил Пяйвий.

– Ты охотник?

– У нас все охотники.

– Ты, наверно, из лучших?

– Почему? – Пяйвий искренне удивился. – Меня однажды ругать за то, что я не попасть в белку, до которой было... – он задумался, – было... десять раз по десять...

– Сто шагов?

– Да.

– А как у вас стреляют лучшие?

– Два раза по столько.

– С двухсот шагов попадают в белку?

Пяйвий кивнул, стал смущенно теребить пальцами тетиву, ожидая дальнейших расспросов. Но Глеб думал уже о другом. Он поднял два обломка – все, что осталось от самого надежного в мире лука, – и пробормотал:

– Как же так?

Разлом показался ему странным – слишком ровные края. Так не бывает, когда деревяшка ломается сама по себе. Но если ее подпилить – хотя бы чуть-чуть, – то...

Когда они вернулись к реке, все были уже в сборе. Коста потрошил глухаря.

– Ну как?

Глеб в ответ махнул рукой – словно загонял гвоздь в дубовую доску. Коста окинул его цепким взглядом – сверху вниз.

– А где твой лук?

– В лесу...

Глеб рассказал о встрече с волками, о меткости Пяйвия, отдельно – о сломанном луке.

– Ты уверен? – спросил Коста, не дав ему договорить.

– Нет, не уверен. Но этот лук был со мной на Дунае, на Каме, на Волге, я ходил с ним на хазар и на печенегов, и он никогда...

– У всякой вещи свой срок.

– Это верно. Но все-таки... – Глеб хотел выговориться, нехорошее предчувствие сдавило грудь, но слов, чтобы высказать его, не находилось. – Пора плыть, время не ждет.

Коста аккуратно уложил ощипанного глухаря на плоский камень, вытер руки о траву.

– Приготовим обед и отчалим. Дело недолгое.

– Здесь дурное место. Пахнет смертью... Коста сдвинул брови на переносице, но ничего не сказал. От ушкуйников, расположившихся поодаль тесной кучкой, отделился Илья. Спросил, подойдя:

– Что дальше?

– Сгоняйте за дровами, костер надо развести, – сказал Коста. – Только быстро! Глебу не сиделось:

– Я с вами.

За хворостом пошли все, кроме Косты. Затрещал сухостой. Этот треск показался Глебу чересчур громким – не услышала бы чудь... Сам он выбирал ветки потоньше: взмах ножа – одна, еще взмах – другая. Рядом, с топором в руке, пыхтел Шестопал. Остальных не было видно за деревьями.

Работая, Глеб пытался совладать с мыслями, но они упорно возвращались к одному и тому же: ему так хотелось верить, что таинственный враг – кто бы он ни был – погиб на Кенозерском волоке, но тревога, колотившаяся вместе с сердцем, настойчиво твердила: "Здесь-здесь..."

– Послушай, – донесся вдруг негромкий голос Шестопала. – Не знаю, говорить ли...

Глеб повернул голову, увидел глаза-щелочки, источавшие напряженный взгляд. Понял, что услышит что-то важное.

– Говори.

– Может, оно и пустяк... – Шестопал перешел на шепот: – Помнишь ночь, когда ушкуй сгорел?

– Еще бы...

– Я ведь тогда не сразу заснул. Лег дальше всех от костра – холодно, из земли сыростью тянет. Кабы не зелье, может, и до утра бы проворочался.

– И ты видел?..

– Погоди. – Шестопал почесал макушку. – Я сперва думал, показалось. Мало ли... А теперь вот думаю...

Где-то недалеко щелкнула ветка. Шестопал умолк и принялся деловито стучать топором по березе. Глеб обеими руками сгреб нарезанный хворост.

– Я сейчас!

Оставив Шестопала в лесу, он почти бегом направился к реке – туда, откуда уже поднимался синеватый дымок. Коста, стоя на коленях, изо всех сил раздувал пламя. Глеб бросил принесенную охапку возле костра и поспешил назад. Второпях налетел на торчавший сук, разорвал и без того дырявый рукав, выругался, досадуя... А когда вышел на поляну, где они с Шестопалом рубили ветки, первое, что бросилось в глаза, – неподвижное тело, привалившееся к березе.

– Шестопал!

Подбежал и сразу понял, что кричать бесполезно. Шестопал был мертв под левой лопаткой торчала рукоятка ножа. Глеб, холодея, взялся за нее, дернул – по нестираной, пожелтевшей от пота рубахе поползли, извиваясь, алые змейки. Из цепенеющих рук Шестопала вывалился топор, ударился о жесткий, прошитый корнями дерн.

Нож был длинный и острый как бритва. Глеб поднес его к глазам и разобрал вырезанное на костяной рукоятке слово: "Ростовец". Опять щелкнула ветка. Он машинально спрятал нож за спину и увидел вышедшего из-за деревьев Илью.

– Вот незадача... – Илья шарил глазами по земле. – Куда он мог запропаститься?

Глеб вспомнил, что однажды он уже появлялся вот так – неожиданно, из глухой чащи – и было это совсем недавно, на берегу Свири, когда погибли Трофим с Игнатием...

– Что ищешь?

– Нож. Вроде только что при мне был, а теперь нет. Словно леший стянул...

– Вот он. – Глеб протянул ему нож и шагнул в сторону, чтобы не загораживать труп.

– Где ты его... – Илья поднял глаза, протянул руку, и она застыла в воздухе. – Шестопал... Что с ним?

– Убит.

Глеб вложил в протянутую руку нож, и Илья понял все.

– Я не убивал! Неужели ты думаешь...

– Он хотел что-то сказать. Что-то очень важное... Не успел.

– Я не убивал, – повторил Илья. – Ты мне веришь?

– Я теперь никому не верю.

– Он был моим другом. Разве я мог...

– Он хотел что-то сказать! – Глеб взялся пальцами за отставший край березовой коры и с силой рванул вниз, отдирая длинную полосу. – А тот, кто убил, подслушал наш разговор, и пока я... как последний дурак... Глеб не стал договаривать – все было ясно и так.

Больше всего он злился на самого себя.

– Кто был на берегу? – спросил Илья.

– Коста.

– Один?

– Один.

– Значит, кто-то из пятерых...

– Из шестерых, – поправил Глеб. – Я ведь тоже мог его зарезать.

– А тебе не кажется, что, кроме нас, тут есть кто-то еще?

– Не кажется. Смерть мы возим с собой, и рано или поздно она приберет всех нас.

– Глупости! – Илья вогнал нож в корявый ствол. – Еще поглядим, кто кого.

– Голова... – Глеб опустился на траву.

– Что?

– Голова болит. Тяжко...

Онега несла обильные воды на север, и по ним, по взъерошенным ветрами волнам, плыл к Студеному морю одинокий корабль. С каждым днем все острее ощущалось приближение зимы – она дышала в затылок стоявшему на палубе Глебу, обжигала ледяными брызгами лица ушкуйников.

От Емецкого волока, сопровождаемые попутным ветром, пронеслись единым духом почти до устья. Привалов не делали, довольствуясь в пути сухарями и скудным уловом. Но когда до Онежской губы оставалось всего ничего, ветер неожиданно стих. Пришлось положиться на течение и идти, время от времени подгребая тяжелыми веслами. За день до того как, по расчетам Ильи, должно было показаться море, Коста вновь заговорил об остановке. Глеб и сам понимал, что без нее не обойтись – кто знает, сколько времени предстоит болтаться в безбрежном пространстве. Надо было запастись не только едой, но и пресной водой – море есть море. Выбрав удобное место и стараясь перетерпеть неотвязную, как зубная боль, тревогу, он объявил о новой высадке.

Близость моря чувствовалась во всем – берег был выглажен ветрами, дувшими в устье Онеги, словно в гигантскую трубу, а в воздухе носился еле заметный привкус соленой влаги. Глеб ступил на землю первым, забрался на невысокий холм и увидел в низине лес – нагромождение черных, как обугленные кости, стволов с бурыми вкраплениями еще не опавших листьев.

– Здесь и поохотимся.

Снова разбились на пары: Алай с Гарютой, Илья с Саввой, Глеб с Пяйвием. Косте пары не нашлось.

– Идите, – сказал он голосом, в котором не было ни тени беспокойства. Я посижу покараулю.

– Один? – Глеб сбросил с плеча лук.

– Идите! Мне бояться нечего.

В этих словах было что-то непререкаемое. Глеб постоял, раздумывая, потом снова набросил лук на плечо и сказал остальным:

– Друг от друга ни на шаг! Хватит с нас покойников.

Место, где стоял лес, было низкое и сырое. Из земли поднимались тяжелые испарения, а ветки, которые приходилось раздвигать руками, были холодными и осклизлыми, как сосульки. То и дело с них срывались капли, обдавая лица крупными брызгами.

Зато охота в этот раз оказалась удачной – Глеб подстрелил двух рябчиков, а Пяйвий, хладнокровно пустив стрелу, сшиб с сосновой ветки тетерева.

Увлекшись, они забыли о времени, забрели в глухомань и опомнились только тогда, когда ветер принес откуда-то издалека слабый звук, похожий на писк.

– Стой! – скомандовал Глеб, насторожившись. – Что это?

Звук повторился, и Пяйвий проговорил, бледнея:

– Свисток...

Глеб сделал знак рукой – молчи! – дождался третьего раза и узнал голос новгородской игрушки.

– Где?

– По-моему, там. – Пяйвий указал на восток, туда, где за их спинами осталась река.

– Нет... это к югу... Бежим! – Глеб сломя голову бросился в чащу.

Мокрые ветки зашлепали по лицу. Пяйвий помчался следом – легкий, как молодой олень, – догнал и даже вырвался вперед. Призывный свист донесся в четвертый раз.

– Скорее!

На бегу Глеб не обратил внимания на то, что деревья стали ниже и тоньше, а потом и вовсе разбежались в стороны, обнажив круглую, похожую на плешь поляну. Пяйвий пустился по ней, и под ногами громко зачавкало. Глеб почувствовал, как кровь отхлынула от лица.

– Назад! Болото!

Но Пяйвий уже влип – сгоряча сделал еще два-три шага, с натугой выволакивая ноги из зыбкой тины, и наконец увяз по самые колени. Задергался, как зверь, пойманный в силки, рванулся, цепляясь за желтые стебли болотной травы, и ухнул по пояс.

– Замри! – заорал Глеб. – Замри, засосет!

Пяйвий застыл, уперевшись ладонями в кочки. Глеб размотал пояс, лег на живот и пополз к нему, вдыхая едкий запах гнили. Земля колебалась, как студень, прогибаясь под тяжестью тела и выдавливая из себя, словно капли пота из пор, ржавую болотную жижу. Глеб пожалел, что под рукой нет ни доски, ни шеста, да и ухватиться в случае чего будет не за что. Одно неверное движение – и пропадут оба...

Подобравшись поближе, бросил Пяйвию конец пояса.

– Хватай!

Пяйвий вцепился в пояс обеими руками – даже пальцы побелели. Глеб стал потихоньку отползать назад, стараясь тянуть плавно, без рывков. У Пяйвия было всего две руки, а ноги были намертво скованы трясиной, поэтому помочь он ничем не мог и только дышал – тяжело и шумно. Когда болото наконец отпустило его, он на четвереньках, по-собачьи, пополз вслед за Глебом, и вскоре оба уже стояли на твердой почве – мокрые, перепачканные грязью, но живые.

– Ну вот, – выговорил Глеб, отдышавшись. – Начинаю отдавать долги.

– Спасибо... – Пяйвий испытывал одновременно чувство благодарности и чувство стыда. – Как же я так?..

– Случается. Хорошо, что глубже не провалился. Я тоже грешен разогнался, не успел крикнуть.

– Я... надо было заметить...

– Я и сам не сразу заметил... Ладно. Сними лучше сапоги, вылей воду, а то ноги попортишь.

Пяйвий сел на трухлявый пень, стал послушно стаскивать сапоги. И тут снова послышался знакомый свист – где-то рядом, в версте-полутора, не дальше.

– Живей, живей! – заторопил Глеб. – Не мешкай!

Пяйвий кое-как обулся, и они поспешили дальше, обходя гибельные елани, притаившиеся в ожидании случайных жертв. Свист больше не повторялся, но Глеб уже определил точное направление и шел уверенно, ведя за собой Пяйвия. Сгустившиеся было заросли снова поредели, и открылось еще одно, на этот раз большое и рыжее, как запекшаяся кровь, болото. Откуда-то из середины, из-за высоких стрел осоки, доносились звуки, похожие на отчаянные всхлипы. Глеб выдернул с корнем сухую елку с наполовину осыпавшейся хвоей, прыгнул на зеленый камень и увидел над осокой белобрысую макушку и вскинутые руки с растопыренными пальцами.

– Алай!

Камни, выступавшие из земли, складывались в длинную цепочку, которая вела туда, где беспомощно барахтался утопаюший. Глеб в несколько прыжков добрался до середины болота, но камни кончились, а до Алая оставалось еще шагов пять. Увидев Глеба, он забарахтался еще сильнее и ушел в трясину по самую грудь. Ладони беспомощно зашлепали по болоту, а из прокушенных губ вырвалось сиплое:

– Спаси...

Глеб, держа елку за комель, протянул ему верхушку. Алай ухватился сперва одной рукой, потом другой, застонал от напряжения. Глеб уперся пятками в камень.

– Держись крепче!

Над осокой показались облепленные тиной плечи Алая, но внезапно елка вырвалась у него из рук, и Глеб, не удержав равновесия, полетел в болото. Упал на спину, и черная вода тотчас сомкнулась над животом. Расплескивая жидкую грязь, с трудом перевернулся, протянул руку, вцепился в выступ камня. Пальцы заскользили по влажной, как лягушачья кожа, поверхности. Ноги ушли в глубину, словно к ним привязали чугунную чушку. Глеб с усилием вырвал из трясины другую руку, схватился за какой-то корень, обвившийся вокруг камня. Увидел над собой Пяйвия, который протягивал прямой как жердь ствол молодой березы.

– Не надо... Я сам. Ему... помоги...

Погрузившись почти по горло, Алай захлебывался в крике. Глеб увидел напрягшуюся спину Пяйвия, согнутые в коленях ноги. Выбравшись из болота, взялся за березовый ствол – потянули вдвоем. Трясина нехотя, с жадным хлюпаньем, отпускала Алая – вот он высвободился по пояс, лег на живот и, как ящерица, виляя телом, пополз к спасительному камню. Пяйвий, освобождая место, перескочил на соседний валун. Глеб отбросил ствол, подал Алаю руку...

Потом они втроем сидели на краю болота и приводили в порядок мысли и чувства. Алай смахивал на водяного – ядовито-зеленые нити опутывали его с ног до головы. Подумав об этом, Глеб посмотрел на Пяйвия, на себя и грустно усмехнулся – сами не лучше.

– Где Гарюта? – было первым его вопросом, хотя ответ на него он уже знал.

– Там... – сказал Алай, стуча зубами, и болото ответило хриплым вздохом.

– Страшно... – проговорил Пяйвий. Глеб стянул с плеч промокшую одежду.

– Что вас сюда занесло?

– Сигнал. Кто-то засвистел, и мы...

– Сигнал? А разве... Разве это были не вы?

– Нет. – Алай пощупал пустой карман: – У меня и свистка нет. Вчера был...

– Постой. – Глеб уставился на него непонимающим взглядом. – Если не ты и не Гарюта, то кто тогда?

– Илья. Или Савва.

– Или Коста, – добавил Пяйвий.

– Коста ждет у реки, – возразил Глеб. – Река на востоке, а свист мы слышали с юга.

– Мы тоже.

Глеб замер с кафтаном в руках. Так и не выжав, принялся снова напяливать его на плечи.

– К черту! Возвращаемся на ушкуй. Будь я проклят, если сейчас все не раскроется.

Но вернуться было не так-то просто. Они проплутали до сумерек, пока Пяйвий не наткнулся на оставленную на дереве зарубку. Когда вышли на берег, темнота уже опустилась на землю. Глеб взбежал на холм и вскрикнул, увидев сразу шесть костров, горевших вдоль реки!

– Кто здесь? Чудь? – прошептал он, и тут же сердце радостно забилось. Коста!

Коста сидел возле одного из костров – не узнать его было невозможно. Услышав крик, он поднялся во весь рост.

– Что стряслось? – спросил Глеб. – Почему костры... почему так много?

– Я думал, вы заблудились, – ответил Коста, и едва ли не впервые Глеб уловил в его голосе тревогу. – Зажег побольше, пусть светят.

– А Илья? Савва?

– Я думал, они с вами.

Глеб рассказал все, как было. Коста помрачнел.

– Гарюта... Еще один...

– Один ли?

В этот миг с вершины холма кубарем скатился Илья с туго набитой охотничьей сумкой и опустошенным колчаном.

– Уф-ф! Все на месте?

– Не все. Где Савва?

– Разве он не вернулся?

– Мы ждали вас обоих. Илья смутился.

– Мы были вдвоем, ходили как привязанные. Вдруг кто-то подал сигнал... Побежали, вляпались в болото. Раздумывать было некогда, решили обойти его с двух сторон, потом встретиться.

– И что?

– Разминулись...

– Час от часу не легче, – пробормотал Глеб, – Все слышали сигнал, но никто его не подавал!

– Как... не подавал? – Илья уронил снятую с плеча сумку.

– А свисток у тебя есть? – спросил Коста вкрадчиво.

– Есть. – Илья зашарил в кармане. – Даже... Даже два.

Он разжал ладонь и удивился, похоже, больше всех.

– Один мой! – воскликнул Алай. – Красный был только у меня.

– Чудеса...

– Где Савва? – спросил Глеб, и рука сама собой потянулась к мечу.

– Не знаю.

– Одно из двух, – сказал Коста, – либо его нет в живых, либо все эти проделки...

И тут из темноты бесшумно, как тень, выступил Савва. Буравя Косту взглядом, сжал кулаки.

– Договаривай! Чего замолк?

Коста отвернулся к костру. Стараясь казаться равнодушным, пробубнил:

– Теперь незачем.

– Договаривай! Ты хотел сказать, что эти проделки на моей совести?

– Уймитесь! – строго сказал Глеб. – Нам осталось только перегрызть друг другу глотки.

– Когда-нибудь этим и кончится.

– Кончится, если озвереем. – Оглядел всех пятерых, спросил хмуро: – У кого какие соображения?

Илья вяло отмахнулся – какие соображения... Коста, согнувшись над костром и ни на кого не глядя, проговорил:

– Соображение одно: кто-то из нас врет и не краснеет. Узнать бы кто...

Утром в полном молчании погрузились на ушкуй и продолжили путь на север. Когда берега Онеги раздвинулись, как разведенные в стороны руки, и исчезли в тумане, Илья приглушенно сказал:

– Студеное море. Добро пожаловать...

Первые версты по морю дались легко. Дул слабый юго-восточный ветер, наполнявший парус и подгонявший ушкуй в нужном направлении. Путешественники стояли на палубе – никто из них, за исключением Пяйвия, никогда не заходил так далеко на Север и ни разу не видел Студеного моря.

– Белая... – выдохнул Глеб, с замиранием глядя на бескрайнюю ширь.

– Что говоришь? – спросил Коста.

– Вода белая. Как снег.

– На небо посмотри. Еще белее.

И правда – привыкший к сочной синеве южного небосвода Глеб не мог обнаружить здесь даже малейшего голубого оттенка: небо над морем как будто выцвело. Оттого-то и вода, отражавшая его, казалась обесцвеченной. Белизна, сплошная белизна...

Слева по борту выныривали из дымки и снова терялись маленькие каменистые островки. Волны не катились, а вздувались пологими буграми и тут же опадали.

– Тихо как... – прошептал Алай.

– Не верю в тишину, – отозвался Глеб. – Теперь уже не верю.

Словно в подтверждение этих слов, пронзительно закричала чайка. Ушкуй подбросило на волне.

– Не шторм ли начинается? – Коста зоркими глазами всмотрелся в горизонт. – Совсем некстати.

Но горизонт был чист – ни облачка. Да и море вокруг по-прежнему выглядело спокойным – ничто не нарушало ритмичности глубоких вдохов и выдохов.

– Почудилось, – сказал Глеб и едва устоял на ногах, потому что тряхнуло так, что с Ильи за борт свалилась шапка.

– Ото!

Палуба заходила ходуном. Ушкуй, скрипя всеми своими частями, приподнялся над водой, будто под ним внезапно вырос земляной горб, и рухнул вниз, взметнув в небо гигантский сноп соленых брызг.

– Держись!

Глеба припечатало к палубе. В голове вспыхнули и завертелись радужные круги. На какое-то мгновение он оглох, но вскоре сквозь наполнивший уши монотонный шум прорвался крик Косты:

– Савва!

Савва бултыхался в море, тщетно стараясь зацепиться за борт. Коста кинулся за веревкой. Илья с Алаем сидели на палубе, сдавив руками виски. Пяйвий, стоявший возле мачты и потому удержавшийся на ногах, не дожидаясь команды, потянул за канат, привязанный к парусу.