Текст книги "Земля Тре"

Автор книги: Александр Рыжов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

Корабль остановился. Савва, сделав два-три сильных гребка, подплыл ближе и поймал брошенный Костой конец веревки. В этот момент ушкуй снова подпрыгнул, а из-под кормы, вдоль еще не разгладившейся струи, протянулась узкая пенистая полоса.

– Обвяжись! – крикнул Коста, свесившись за борт. Савва обмотал веревку вокруг пояса, непослушными пальцами завязал толстый узел. Коста, напрягшись, стал тянуть. На помощь подоспел Пяйвий, а потом и поднявшийся на ноги Глеб. Втроем втащили продрогшего Савву на палубу. Вода текла с него ручьями. Он не мог выговорить ни слова и в знак признательности молча протянул Косте мокрую руку.

– Смотрите! – раздался голос Ильи.

За кормой, саженях в тридцати, из воды вынырнула приплюснутая голова с огромной пастью, в которой торчало десятка два острых, как кинжалы, зубов. Коста присвистнул:

– Много диковин видывал... но такую!

– Морской змей... – пролепетал Пяйвий. Глеб бросился к мачте поднимать парус. Змей, поведя в их сторону крохотными, почти неразличимыми на черной лоснящейся голове глазами, скрылся под водой.

– От т-такой зверюги я бы д-держался подальше, – проговорил Савва, пытаясь посиневшими от холода руками стащить рубаху.

– Я бы тоже, – сказал Илья.

В море, в полупрозрачной глубине, извивалось гибкое тело. Глеб на глаз смерил его длину, и на взопревшей спине каплями холодной росы выступил пот. Над водой взлетел плоский, как рыбий плавник, хвост, и море содрогнулось от чудовищного удара. Ушкуй, легче пробки, вылетевшей из бочки с квасом, рванулся вперед. Парус, то теряя, то ловя воздушные потоки, полоскался, как большая тряпка.

– Поскорей бы убраться, – промолвил Глеб, не сводя глаз с бурунов, кипевших на том месте, где вращалась под водой громадная черная спираль.

– Просто так не отвяжется, – сказал Коста. – По всему видать, любопытный.

Змей стал ходить кругами, и море под ушкуем просело – вода стала втягиваться в широкую воронку. В руках у Глеба появился лук. Стрела прошила белую пену, ударилась в литую, без чешуи, без единой складки, кожу змея и отскочила, как от панциря.

– Бесполезно, – качнул головой Коста. – Тут и гарпуном не прошибешь. Разве что в глаз. Может, Пяйвий...

– Нельзя! – испугался Пяйвий. – Будет злой... Совсем плохо...

– Неужели его нельзя убить?

– Можно. У нас убивают.

– Как?

– Оллмэть.

– Оллмэть? – Глеб произнес чужое слово с осторожностью, будто пробовал незнакомый заморский фрукт. – Что такое оллмэть?

– Трава. Ее варить... мазать стрелы, копья...

– Отрава?

– Да. От нее все умирать – люди, звери... Даже змей.

– Где ж ее взять, твою отраву? – в сердцах проговорил Илья. – Вода кругом.

Море кипело со всех сторон. Круги, описываемые змеем, сужались, и ушкуй болтался на волнах, как игрушечный берестяной кораблик. Казалось, еще чуть-чуть, и от него останутся одни щепки. Жуткая пасть время от времени показывалась над клочьями пены, и отчетливо слышался лязг зубов-кинжалов.

Пяйвий стоял бледный как полотно. Глеб выхватил меч – что еще оставалось делать? И только Коста, спокойный, как всегда, сделал то, чего никто не ожидал: вынул из кармана новгородскую свистульку и, приложив к губам, дунул во всю силу могучих легких.

Свист получился воистину богатырским. У всех до одного заложило уши, а Глеб вспомнил сказку про Соловья Разбойника и подумал, что окажись поблизости трава – полегла бы вся. Даже волны на несколько верст вокруг испуганно присели, как шаловливые дети от родительского окрика. А змей, словно былинный Горыныч, которого хитрый Иван, подкравшись сзади, огрел по башке дубиной, замер и вылупил глаза – из игольных ушек они превратились в две большие оловянные пуговицы.

– Дошло! – крикнул Коста не без удовольствия. – А ну-ка еще разок!

В глазах змея полыхнуло фиолетовое пламя. Неведомая сила вытолкнула его из воды – окруженный алмазной россыпью брызг, он взмыл в небо, будто поверил, что у него, как у Горыныча, есть крылья, и, выгнувшись подковой, рухнул обратно. Ушкуй – ореховая скорлупа! – завертелся на месте, хлебая воду то одним, другим бортом. Водоворот потянул его вниз – в ледяную бездну. Парус затрепыхался, как дыхание в горле умирающего.

– Эх... ма!

Глеб упал на палубу, обхватив руками основание мачты. Почувствовал, как корабль, словно маятник, достигший нижней отметки, снова потянуло наверх. Р-раз! – и опять вниз... Р-раз! – наверх...

– Качели! – прохрипел распластавшийся рядом Коста.

Вдруг сумасшедшая пляска прекратилась. Море дрожало под днищем ушкуя крупной дрожью, но опасные колебания мало-помалу затихали. Держась за мачту, Глеб поднялся, шагнул на полусогнутых к борту. Ощущение было такое, что палуба может в любую минуту провалиться.

Волны за бортом невпопад всплескивали, раздавая друг другу незаслуженные оплеухи, но вода уже не бурлила. Глеб обшарил море глазами до самого горизонта – не покажется ли зубастая голова чудища? Пусто...

Подошел Коста, с усталым выдохом навалился грудью на борт.

– Ушел.

– Уплыл...

Глеб потрогал вскочившую на лбу шишку, повертел ноющей шеей.

– Все целы?

– Кажись, все.

Ушкуй со стариковским кряхтением выпрямился. Мачта, парус, снасти – все было на месте.

– Считай, дешево отделались.

– Пока дешево...

Впрочем, толку от уцелевшего паруса было немного. Когда вышли из Онежской губы, он бессильно повис на мачте – над морем воцарился мертвый штиль. Пришлось браться за весла. Садились по двое, сменялись через каждые полчаса. Ушкуй полз, как улитка по стеблю.

– Что за напасть! – досадовал Илья, глядя, как медленно уплывает вдаль Летний берег, последний привет Заволочья. – Мужики рассказывали, что в Студеное море осенью лучше не соваться – бурям конца нет. А тут – хоть бы ветерок.

– Еще успеется, – говорил осторожный Коста. – После жалеть будешь, что накликал.

– Не буду. Из этого киселя век не выбраться. Уж лучше буря.

Дни проскальзывали по небу стремительно, вспыхивая и сгорая дотла, как тонкие лучины. Зато ночи тянулись долго и тревожно. Глеб проглядел все глаза, ожидая, что из морской пучины вынырнет какое-нибудь новое чудо, и держа наготове испробованное Костой оружие. Но, кроме чаек, не видно было никого.

Однажды вечером на востоке показался пустынный берег какого-то острова. Глеб справился по карте, начертанной на кожаном лоскуте, и позвал всех на палубу.

– Железные Ворота? – догадался Илья.

– Похоже, они.

Дальше на карте не было ни единого знака – севернее этих мест никто из русичей не проникал. Глеб хотел выбросить ее за ненадобностью, но передумал.

– Если повезет, дорисуем сами. Коста смотрел на остров, проплывавший мимо. Камни, камни, камни, редкие деревья...

– Как он называется?

– Каяне называть Мудьюг, – ответил Пяйвий. – Извилистая Река.

– Значит, там есть вода, – сказал Савва. – Не сделать ли нам остановку?

– Унылое место, – поморщился Коста. – Давайте лучше налево. Там и вода есть, и лес побогаче.

– Откуда ты знаешь?

– Чутье...

Повернули на запад, и через некоторое время линию горизонта заслонил материк. В вечерних сумерках он надвинулся непроницаемой стеной и застыл, когда волна вынесла ушкуй на песчаную отмель.

– Переночуем здесь, – распорядился Глеб. – Если ничего не случится, утром пойдем на разведку.

– Все вместе?

– Завтра решим.

Ночь прошла тихо. Утром Илья предложил разделиться: троим остаться на ушкуе, троим идти в лес. Но Коста рассудил иначе:

– Двоих на ушкуе достаточно. А в лесу, случись что, пара рук лишней не окажется. Как считаешь?

Вопрос был обращен к Глебу. Тот мгновение раздумывал, потом кивнул, соглашаясь. Осталось решить, кто пойдет, а кто останется. Коста отколол ножом от мачты тонкую щепу, разломил ее на шесть частей. Отвернулся.

– Кинем жребий. Кто вытянет длинную, тот останется.

Первым тянул Глеб.

– Короткая. Вторым – Илья.

– Короткая...

Короткие попались и Савве с Пяйвием. Последние две щепки Коста, не показывая, выбросил за борт.

– Все ясно. Мы с Алаем остаемся.

– Смотрите в оба. Если вдруг...

– Знаю. Не первый год замужем.

Коста выглядел мрачнее обычного. Подавая Глебу лук, подергал тетиву, проверил, нет ли трещин. Для Глеба в этом настроении было что-то не совсем понятное – он чувствовал, что Косту мучит не только тревога, ставшая в последние дни и недели такой же привычной, как ночная тьма. Нет... в голове у Косты зрело что-то еще. Что? Глеб хотел спросить, но передумал. Не сейчас.

– Идите. Удачи вам. – Коста задержал свою ладонь в ладони Глеба, но ничего больше не сказал и, подождав, пока они сойдут на берег, полез в трюм доставать пустые бочонки.

Илья с Саввой пошли вперед. Глеб хотел нагнать их, но Пяйвий придержал его за рукав и зашептал в самое ухо:

– Глеб... Я смотреть на воду...

– На воду?

– Щепки! Коста бросить их в море.

– Ну и что?

– Глеб... Они все быть короткие. ВСЕ!

Глеб молча сдавил его руку и ускорил шаг. Они догнали Илью с Саввой и дальше пошли вчетвером.

Небо было прозрачным – без облаков, без тумана, – но из этой прозрачности стали вдруг медленно спускаться невесомые, как козий пух, снежинки. Одна из них, словно муха, закружила над Глебом, коснулась лица и, растаяв, стекла по щеке холодной слезинкой.

– Первый снег, – проговорил Илья, глядя вверх.

– Это для нас он первый. Здесь, поди, уже порошило.

– Не похоже. Земля сухая. – Илья нагнулся, сорвал яркую, как капля крови, брусничину, бросил в рот. – Сладкая... Морозом прихвачена.

– Мороз здесь точно был. Тропа хрустит, слышишь?

– Тропа?

Сами того не замечая, они шли по тропе – широкой и плотной. Она тянулась от берега в глубину леса, петляя между голыми деревьями, и протоптали ее, вне всякого сомнения, человеческие ноги.

– Ветка сломана, – сказал Савва.

– Не сломана, а срезана, – поправил Илья. – И срез свежий. Сегодняшний...

Глеб пошел медленнее и тише, сделав товарищам знак быть настороже. Впереди показалась неторопливая речушка. Тропа вела прямо к ней.

– Воду нашли, – сказал Глеб полушепотом. – Хорошо, что рядом.

Савва подошел к реке, погрузил ладони в ледяную воду. Пока пил, заметил на другом берегу еще одну тропу.

– Мешкать нельзя. Могут нагрянуть хозяева, и тогда неприятностей не оберемся.

– Хозяева... Кто – каяне или карелы?

– А пес их разберет. По мне, разницы никакой.

– Разница есть. Правда, Пяйвий?

– Карелы хороший, – отозвался Пяйвий, озираясь.

– А каяне?

– Каяне злой. С каяне лучше не встречаться.

– Слышал? – Савва встряхнул мокрыми руками. – Лучше не встречаться. Вот и я говорю...

– Слышать-то слышал. – Глеб внезапно нахмурился и потянул меч из ножен. – Только рассуждать об этом уже поздно.

– Почему?

– Глянь-ка вон туда.

В сетчатых просветах между ветвями мелькали чьи-то фигуры. Лес, застывший и безмолвный, вдруг огласился криками и топотом.

– Вот и приплыли... – Илья по примеру Глеба уронил руку на рукоять меча, но вынимать его не торопился. – Может, карелы?

– Сейчас увидим. Пяйвий!

Чужаков... нет, не чужаков – хозяев!.. уже можно было разглядеть. Высокие, рыжеволосые, в меховых безрукавках, они бежали к реке, размахивая мечами.

– Каяне! – промолвил Пяйвий, и голос его заметно дрогнул.

– Что будем делать? – спросил Илья. На раздумья оставалось несколько мгновений. Еще

не поздно было отступить к морю, где дожидались Коста с Алаем, но Глеб медлил.

– Их немного! – сказал Савва, приглядевшись. – Человек восемь.

– Каяне не чудь, – предупредил Пяйвий, прижавшись спиной к дереву. Каяне умный.

– А мы что, глупые?

Все трое посмотрели на Глеба, ожидая решения. Он убедился, что каян и впрямь не больше десятка, и с суровым лицом вскинул меч над головой – жест, для которого не требовалось пояснений. Илья и Савва встали по бокам, а Пяйвий остался возле дерева – жаль было покидать удобную позицию.

Закачались ветки, и каяне с гиком высыпали на берег реки, устланный гниющей листвой. На Глеба насели сразу трое. Толкаясь, замахали клинками каждый норовил нанести удар первым. Одного Глеб уложил сразу – в суматохе тот запутался в собственных ногах и неосторожно подставил бок. Двое других оказались хитрее: чтобы не мешать друг другу, разделились и стали поочередно наскакивать то справа, то слева. Глеб, вертясь на каблуках, отбивал удар за ударом. Главное было – держатъ обоих на расстоянии и не дать смертельным клещам сомкнуться.

Голосов уже не было слышно – им на смену пришли хриплые выдохи и ожесточенное бряцание мечей. Глеб не заметил, как под ногами оказалась вода. Подошвы сапог заскользили по гладким камням. Почувствовал, как внезапный холод сдавил щиколотки, и понял, что каяне загнали его в реку. Выгадав момент, обрушился на того, который был слева, оттеснил его и выскочил на берег. Получилось удачно – каяне не успели опомниться, и Глеб на долю секунды увидел перед собой их плоские, как струганые доски, спины. С трудом поборол в себе искушение всадить меч между лопаток, крикнул злорадно:

– Я здесь!

Бой закипел с еще большей яростью. Каяне подступили почти вплотную и сжали Глеба с боков, не давая ему ни вырваться, ни развернуться. В ударах, которые поначалу сыпались часто и беспорядочно, появилась удивительная для горячей рубки слаженность: теперь клинки падали на Глеба каждый в свой черед мощно и безостановочно, как молоты в руках двух опытных кузнецов, бьющих по одной наковальне. Отражать удары стало проще, но каждый из них пронизывал тело болью до самых пяток, и вскоре Глеб ощутил предательскую дрожь в мышцах.

Рядом, рукой подать, стояли припорошенные снегом ели. Можно было нырнуть под нависшие над землей мохнатые лапы, перехитрить противников, выцарапать короткий миг для передышки. Глеб попробовал выскользнуть из окружения и едва не поплатился головой. Всего на мгновение потерял из виду одного из каян, и тотчас вражий меч просвистел на вершок от макушки, срезав прядь волос.

Оставалось ждать чуда или чьей-то помощи. Сначала пришло первое. Было это не совсем чудо – просто маленькая оплошность: каяне сошлись так близко, что столкнулись плечами. Молотобойная машина дала сбой, и сердце в груди у Глеба вздрогнуло – шанс! Одновременно с этим правая рука, не дожидаясь команды мозга, вытянулась в струну, и лезвие меча глубоко вошло в живот каянина. Тот охнул, сложился пополам... больше Глеб на него не смотрел – выдернул меч и схватился один на один с последним противником. Тот, разгоряченный схваткой, обливался потом – со слипшихся рыжих волос ручьи текли на лицо, на бороду, разбрызгивались в стороны. Каянин фыркал, тряс головой и был похож на собаку, вылезшую из воды. Глебу было не легче – соленая влага заливала глаза, а кожа под одеждой горела, словно где-то внутри, в груди или в животе, полыхал раскаленный горн. Хотелось сбросить кафтан, подставить всего себя под живительные поцелуи снежинок, но бой длился без права на остановку.

И все же усталость брала свое. Мечи скрестились в очередной раз, и измученный каянин всем своим весом навалился на Глеба. Глеб попятился, колени подогнулись, и лицо каянина провалилось вниз. Небо, деревья – все полетело кувырком, а в спину больно ударила заиндевелая земля. В глазах задрожало, но, сощурившись, Глеб увидел над собой меч, занесенный для последнего удара...

Широкая еловая лапа слегка качнулась, стряхнув на лицо ворох пушистых снежинок. Из-за нее вылетела стрела и проткнула каянину грудь. Он рухнул рядом с Глебом, и дымящаяся кровь потекла из раны, прожигая тонкий снеговой настил. Глеб оторвал от земли голову, увидел истоптанный берег, трупы каян, между ними – окровавленного Илью. Пяйвий и Савва стояли спина к спине, их окружали четверо. Тут мучнистые покровы деревьев взлетели вверх, и в воздухе повисло белое облако, из которого, словно волшебник, появился Коста. Два взмаха булавой – два проломленных черепа. Каяне были застигнуты врасплох – двое оставшихся побросали мечи и с воем кинулись в лес. Коста не стал их преследовать – опустил булаву и подошел к Глебу.

– Руки-ноги целы?

– Вроде целы.

– А голова?

– В порядке... Что с Ильей?

Над неподвижным Ильей уже склонились Пяйвий и Савва.

– Кажется, жив... Плечо разрублено.

Коста расстегнул кафтан, оторвал от рубахи лоскут.

– Я перевяжу. Принесите кто-нибудь палку покрепче.

– Зачем? – тупо проговорил Савва.

– Затем, чтоб ты спросил! – Коста был раздражен и не скрывал этого. Кость сломана, понял?

Палку принес Пяйвий. Коста крепко примотал ее к сломанной руке Ильи.

– Ничего, оклемается... Это еще не самое страшное.

– Как ты здесь оказался? – спросил Глеб. – Услышал?

– "Услышал"! Вас, остолопов, никуда нельзя отпускать – вечно во что-нибудь влипнете.

Илья пришел в себя. Коста помог ему сесть, прислонил спиной к березе. Савва выкрутил из жесткого мха переросшую волнушку с загнутыми, как у чаши, краями, принес в ней воды из реки.

– Пей.

Губы Ильи кривились от боли, но он не стонал. Коста нагнулся над ним, посмотрел в глаза.

– Идти сможешь?

– Попробую...

Глеб передернул плечами – холод быстро въедался в распаренное тело. Надо было поторапливаться. Вдвоем с Костой они попытались поставить Илью на ноги. На лбу у Ильи появилась испарина, он застонал.

– Стоп, – сказал Коста. – Так не пойдет. Несите жерди.

Глеб каянским мечом срубил два невысоких деревца, отсек ветки. Коста наскоро соорудил носилки и застелил сверху лапником, чтобы было помягче. На носилки осторожно уложили Илью.

– Пойдем потихоньку.

Коста взялся спереди, Глеб сзади. Оружие отдали Савве и Пяйвию. Захрустела тропа, и река осталась позади. Идти старались в ногу, без толчков, но по пути Илья опять впал в забытье, и его голова бессильно качалась из стороны в сторону.

Ушкуй стоял на прежнем месте, зарывшись в отмель. На берегу горел костерок, возле которого хозяйничал Алай. Увидев Илью, лежащего на носилках, он сокрушенно замигал глазами.

– Что с ним?

Глеб вкратце объяснил, что произошло. Алай засуетился, стал расталкивать камни, освобождая место у огня.

– Кладите сюда.

– Сыро здесь, – сказал Коста. – Застудится... Отнесем на ушкуй.

Илью – как был, на носилках, – перенесли на палубу. С ним остался Пяйвий. Савва протянул горсть собранной по дороге брусники.

– Дай, когда очнется.

Над костром в котле кипела вода – из пойманной накануне мелкой рыбешки Алай варил уху. С моря потянул ветерок, и струя дыма, заклубившись, опустилась на лес, поползла по верхушкам деревьев.

– Заметят! – встревожился Савва. – В другой раз можем и не отбиться.

– Теперь не страшно, – сказал Глеб. -Ушкуй под боком. Если что, успеем отплыть. Главное – не прозевать.

Вода в котле клокотала, брызги с шипением летели в костер. Коста наклонился, потянул носом пар и достал из-за голенища ложку.

– Кажись, готово. – Зачерпнул ухи, поднес Алаю. – Повару первое угощение.

Я потом, – сказал Алай, отодвигаясь.

– Нехорошо. Обычай велит... – Коста говорил с какой-то тихой, почти ласковой настойчивостью. – Хотя бы пробу сними.

Алай отодвинулся еще дальше и, будто ненароком, толкнул протянутую руку. Уха выплеснулась на землю.

Коста уронил ложку и, резко подавшись вперед, схватил Алая за грудки.

– Яду подмешал? Говори, гад!

У Глеба от неожиданности язык прилип к гортани – он раскрыл рот, но не смог издать ни звука. Окаменел и Савва.

– Пусти! – Алай задергался, как рыба на крючке. – Рехнулся, что ли?

– Пущу. – Коста разжал пальцы и тут же сомкнул их на рукоятке булавы. Если рыпнешься, считай, что ты покойник.

– Чокнутый! – нервно засопел Алай, одергивая кафтан.

– Заткнись, пока цел.

К Глебу наконец вернулся дар речи:

– Что происходит? Коста!

– А это ты у него спроси. Пусть он расскажет – и про Трофима с Игнатием, и про Шестопала, и про сон-траву...

– Так это... – Глеб перевел взгляд на Алая, – это... ты?

– Чушь! – Алай порывисто поднялся, шагнул в сторону леса.

– Стой!

Коста вскочил на ноги. Алай обернулся, и из его ладони змеиным жалом выскользнуло тонкое лезвие.

Глеб не успел сообразить, что случилось, – увидел только, как быстрее молнии сорвался со своего места Савва и вклинился между Алаем и Костой. Послышался глухой удар... вскрик... Нож, летевший в грудь Косты, попал в Савву и застрял в горле. Хлынула кровь. Савва упал. Тут ноги сами подбросили Глеба он выхватил меч и очутился с Алаем лицом к лицу.

– Получай за всех!

В руке Алая тоже сверкнул меч. Сшиблись. Клинки зазвякали, рассыпая искры. Глебом овладел приступ ярости. Усталость, навалившаяся на плечи после битвы с каянами, разом исчезла – тело налилось мощью и стало упругим, как лоза. Он смял Алая, как ураган сминает убогую хижину, и остановился только тогда, когда увидел под ногами искромсанный труп..

– Готов...

К костру, спотыкаясь о камни, бежал Пяйвий. Коста сидел на коленях, придерживая руками голову Саввы. Глеб, пошатываясь, подошел, воткнул в землю меч и почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы.

– Савва!..

Савва приподнял веки, набрякшие, как две страшные опухоли, зашевелил сухими губами. Изо рта вырвался фонтан крови, голова дрогнула – раз, другой, и Савва затих. Коста бережно опустил его на землю.

– Все...

Пяйвий застыл у костра, как статуя. Глеб посмотрел сквозь него и проговорил бесцветным голосом:

– Вот, значит, как... Я-то думал...

– Моя вина, – сказал Коста.

– Ты знал?

– Догадывался.

– Алай... Кто бы мог... – Слова показались Глебу лишними, и он умолк.

Коста поднял котел и медленно вылил его содержимое в огонь. В воздухе заклубилось облако пара, поплыло к лесу – туда, где таяли, зацепившись за ветки, клочья дыма. Костер погас.

Пяйвий нетвердой походкой подошел к скрюченному телу Алая.

– Но почему он? Зачем?

– Трофим с Игнатием, Шестопал, сожженный ушкуй, – начал перечислять Коста, – веревка, лук...

– Хватит, – остановил его Глеб. – Я все помню. Скажи лучше, для чего он это делал?

– Об этом я хотел спросить у него. Жаль, не получилось.

– Как ты его раскусил?

– Случайно. Помнишь болото? Когда вы уходили в лес, он вертелся возле Ильи, а в глазах было что-то... лисье... Я еще подумал, не стянул ли чего. А потом оказалось, что у Ильи в кармане два свистка.

– Но какой смысл?

– Прямой. Он убил Гарюту, взял его свисток, забрался в топь и стал скликать вас.

– Зачем?

– Чтобы заманить в болото. Вспомни, как было дело... Ваше счастье, что спаслись.

– Но ведь он тоже тонул! Мы с Пяйвием сами...

– Рассчитал верно. Дождался вас и сиганул в болото. Знал, что вытащите.

– Могли и не успеть.

– Рисковал, конечно... Значит, нужно было.

– Для чего?!

– Отстань. – Коста отвернулся. – Теперь на этот вопрос отвечать некому.

– Почему же ты молчал, если догадывался?

– А вдруг ошибка? Грех человека подставлять.

– А сейчас?

– Сейчас решился. Только не думал, что все так обернется. Я и в лес его с вами не пустил – боялся, что напоретесь на каян и он переметнется на их сторону.

– Но ведь тогда, у Кенозера, он дрался вместе с нами!

Коста извлек из погасшего костра палочку, стал, по обыкновению, чертить фигуры. Думал.

– Я тоже многого не понимаю. Почему он сжег только один ушкуй, почему не прикончил нас всех на волоке?

– Может, ему нужно было попасть в землю Тре?

– Может, и так...

Глеб подошел к Пяйвию. Взгляд магнитом притянуло к сизому, как мерзлая земля, лицу Алая. Глебу померещилось, что щеки мертвеца вздрогнули... Или не померещилось?

– Коста!

Коста подошел, и они втроем, оцепенев, стали смотреть на то, что происходило с обликом человека, которого они считали новгородцем и к которому за долгие недели путешествия успели привыкнуть. Лицо Алая стало менять очертания – будто недовольный своей работой гончар в порыве вдохновения принялся тонкими пальцами придавать еще не застывшей глине новые формы. Окладистая борода Алая стала маленькой и жидкой. Длинный заостренный нос укоротился и утонул во впадине между округлившимися скулами. На щеках и на лбу пролегли глубокие старческие морщины. Но самое удивительное произошло с глазами – они почернели и превратились в узкие полоски. Как у Пяйвия.

– Чтоб мне лопнуть! – произнес Коста потрясен-но. – Он из земли Тре!

Пяйвий пошатнулся, вцепился в руку Глеба.

– Это... Это нойд!

– Ты его знаешь?

– Да... Его звать Аксан.

– Кто такой нойд?

– Я слышал, – сказал Коста. – Так у них называют колдунов.

– Да... Колдун... – в страхе прошептал Пяйвий. – Злой... очень злой. Он с Семи Островов. Самый сильный маг земли Тре.

– Ну, если это самый сильный...

– Нет... Сила не в теле.

– А в чем же?

– Ему помогать Огги, Дух Сумерек. Это великая сила...

– Постой! – сказал Коста. – Кажется, я начинаю понимать. Он отправился следом за тобой, чтобы помешать...

– Я не знать об этом.

– Он опоздал. Тебе повезло, что ты добрался до Новгорода и встретил нас. Тогда он сменил личину и втерся в нашу компанию.

– Похоже на правду, – кивнул Глеб. – Но все-таки – почему он не разделался с нами на волоке?

– Ты же сам сказал: ему нужно было вернуться в землю Тре.

– Но если он такой великий маг, зачем ему ушкуй? Пара заклинаний – и он дома.

– Нет. – Пяйвий покачал головой. – Сила нойда только в земле Тре. Здесь он слабый.

– Слабый, но хитрый, – уточнил Коста. – Кабы мы не разобрались, что к чему, плакали бы наши головы.

– Слишком поздно разобрались, – с горечью сказал Глеб. – Ребят уже не возвратишь.

– Лучше поздно, чем никогда. Слушай, Пяйвий, и много у вас таких нойдов?

– Много...

– Может, теперь ты скажешь, зачем мы плывем в твою землю? – спросил Глеб.

Пяйвий колебался. Его лицо исказила страдальческая гримаса, он закусил губу и опустил голову.

– Нельзя...

И он, сгорбившись, побрел к морю. Глеб посмотрел на Косту.

– Ну, что теперь скажешь?

Коста ослабил ворот, потер шею, на которой отчетливо вздулись багровые жилы.

– Знаешь, у меня эти тайны уже вот где.

– У меня тоже. Но что делать?

– Делать нечего. Надо плыть дальше. От судьбы, говорят, не скроешься.

Взгляд Глеба снова скользнул вниз. Алай, он же Аксан, лежал неподвижно. Незримый гончар закончил свою работу, превратив молодое лицо славянина в уродливую физиономию чужеземного старца.

– Надо закопать этого...

– Сперва похороним Савву.

Весь день они вдвоем долбили заиндевелую землю. Ближе к вечеру сходили к реке, наполнили водой два больших бочонка. Об охоте уже не думали – каждую минуту на берегу могли появиться каяне, и надеяться на удачу в новом бою не приходилось.

Пяйвий сидел с Ильей – клал ему на лоб мокрые тряпки, подавал питье.

– Как он? – шепотом спросил Глеб, когда они с Костой, закончив дела, вернулись на ушкуй.

– Теперь лучше. Много крови вытечь... Лицо Ильи казалось прозрачным, но он пытался улыбнуться – через силу выгибал края губ и щурил покрасневшие глаза.

– Лежи, – сказал Глеб. – Авось обойдется.

– Мы плывем? – слабым голосом спросил Илья.

– Пока нет. Сейчас снимемся. Коста тронул Глеба за руку.– Может, завтра? Ему бы поспать спокойно... Глянь, как погода разгулялась.

Ветер крепчал с каждой минутой. Волны накатывались на берег, скребли по нему широкими лапами и нехотя отползали обратно. На потемневшем небе не видно было ни луны, ни звезд.

– Думаешь, это надолго?

– Утром поглядим.

– Нойд... – чуть слышно проговорил Пяйвий. – Когда убивать нойда, поднимается буря.

– У меня этот нойд уже в печенках сидит, – проворчал Коста. – Хрен с ним, ложитесь спать.

– А вдруг каяне?

– Я посижу, все равно не спится.

– Я с тобой, – сказал Глеб. – Мало ли...

– Дело хозяйское.

Сушу окутала непроглядная темень. Море светилось изнутри неровным дрожащим светом – где-то в глубине таинственно мерцали крошечные голубые огоньки. Глеб засмотрелся на них и почувствовал, как в голову проникает липкий хмель, схожий с тем, который испытывает человек, когда долго глядит на живое пламя. Огоньки шевелились, сновали под толщей прозрачной воды, занятые никому не ведомым делом, и море вдруг напомнило Глебу муравейник. При этой мысли он усмехнулся...

– Глеб!

...и вздрогнул, услышав тревожный голос Пяйвия.

– Что такое? – пробасил Коста.

– Я хотеть... один вопрос... – Пяйвий стоял рядом, обдавая Глеба жарким дыханием.

– Какой?

– Как вы похоронить Аксана?

– Странный вопрос. – Глеб посмотрел на Косту, хотя в темноте не видел его лица. – Закопали, и все.

– А лицо? Лицо... вверх?

– Вверх...

Из уст Пяйвия вырвался стон.

– Я забыть... Я должен был сказать.

– О чем? – Глеб взял его за руку, она дрожала. – Что с тобой?

– Я забыть! – Пяйвий задыхался от волнения. – Нойдов хоронить лицом вниз – чтобы они не нашли дорогу из земли. Только так.

Глеб ощутил, как озноб холодными ручьями побежал по телу.

– И что теперь будет?

– Он вернется. Обязательно вернется, чтобы отомстить тому, кто его убить.

Коста кашлянул и поднял ворот, прикрываясь от ветра. Чувствовалось, что от услышанного ему стало не по себе.

– Это не шутка?

– Нет...

– Значит, судьба, – упавшим голосом проговорил Глеб.

– Подожди! – Коста схватил его за плечо. – Может, еще не поздно? Мы на берегу. Надо немедленно идти в лес.

– В лес? Ночью?

– Кого ты боишься больше – каян или живых мертвецов?

– Я никого не боюсь. Просто с каянами мы уже встречались, а с мертвецами...

– Нечего раздумывать. Где заступ?

– Тише! – закричал Пяйвий и дернул Косту за полу. – Тише! Слышите?

Все трое замерли, и в наступившем молчании до слуха донеслись звуки: шаги... много шагов. В лесу замелькали огни – они приближались, увеличивались в размерах, их становилось все больше и больше.

Первым опомнился Коста:

– Каяне!

Он сбросил кафтан и прыгнул за борт. Сильный порыв ветра мгновенно выдул из головы мысли об Аксане. Глеб бросился следом за Костой, и вдвоем они принялись сталкивать ушкуй с отмели.

– Не идет! Засел крепко...

Сверху, прямо на их головы, свалился Пяйвий. Уперся руками в корму.

– Взяли!

Вода железными обручами сдавливала тело, ноги увязли в песке. Глеб глянул через плечо – каяне с факелами в руках уже выбегали из леса на берег. Их было не меньше сотни.

– Еще раз!

Глеб из последних сил навалился на ушкуй. Шальная волна перекатилась через голову. Захлебнулся, в горле зажгло. Стал яростно отплевываться и сквозь звон в ушах услышал радостный возглас Косты:

– Плывем!

Опора под ногами исчезла. Глеб взмахнул руками, вынырнул на поверхность и ухватился за борт. Коста был уже на палубе и, как мокрого щенка, вытаскивал из воды Пяйвия. Глеб взобрался сам, с трудом отдышался. Каяне толпой сгрудились на берегу, размахивали факелами и что-то кричали вслед уплывавшему ушкую. Потом их поглотила ночь.

Сперва ветер гнал путешественников вдоль берега, но утром дунуло с северо-запада, и ушкуй повернул в открытое море. Разыгрался самый настоящий шторм. Между водой и небом соткалась из тумана и серых туч непрозрачная пелена, и море, удивлявшее Глеба своей белизной, померкло, как зеркало, на которое накинули платок.

Днем Илье стало хуже. Рука опухла, а вся правая сторона груди покрылась зловещей синевой. Коста, который сделал ему новую перевязку, отозвал Глеба в сторону и сказал: