Текст книги "Дон Хуан (СИ)"

Автор книги: Александр Руджа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

– Мистер… – выдохнул он, отнимая ладонь от раненой руки. Из горловины рукава побежала тонкая красная струйка – все-таки задел я его, но вряд ли сильно. Даже лицо не побледнело, он просто все еще в шоке. – Мистер… не стреляйте, прошу!

– Это же ты собирался позабавиться с моей девушкой, правильно? – спросил я ласковым голосом. По крайней мере, мне он казался таковым, но свою точку зрения навязывать не имею намерения. – Это же ты караулишь здесь запруду, чтобы горожане медленно подыхали от жажды стараниями твоего пухлого шерифа, я ничего не путаю?

Он побледнел – на этот раз по-настоящему, без обмана, как стена – и мелко засучил ногами, зачем-то пытаясь отползти от меня. Полагаю, будь в нем хоть капелька чести, он бы попытался встать, принять смерть лицом, как подобает мужчине. Так сделал когда-то капрал Васкес, толстый и потливый мексиканец, своей смертью купивший жизнь трем непутевым солдатам. В крайнем случае, он мог бы погибнуть, смеясь и проклиная меня, как это сделал лейтенант Куртц. Но этой капельки в моем нынешнем пленнике не нашлось.

– Я… я не хотел… Матерь божья! Я не хотел! Шериф заставил меня! Он… он угрожал! Запугивал! Честное благородное слово, клянусь! Я случайный человек здесь, это все те мерзавцы, которых вы укокошили, а я ни в чем не виноват, все эти чертовы ублюдки, они… вы даже не представляете… Не стреляйте, мистер, умоляю вас!

«Здесь нет невинных».

– Но ведь я и не собираюсь стрелять, Билли, – мягко сказал я.

Он громко сглотнул и скосил глаза.

– Не собираетесь?

– Разумеется, нет. Что за варварство, парень, откуда в тебе этот пессимизм? Жизнь прекрасна, и в ней есть место для новых и интересных сюрпризов. Стрелять… Нет, для тебя у меня заготовлено нечто совершенно иное. Строго говоря, даже не совсем для тебя: попади я с первого выстрела, ты пропустил бы всю потеху. Но нет, значит нет.

Я чуть распахнул плащ и показал Билли то, что было под ним. Раненый взвыл.

– У всех свои скелеты в шкафу, парень, – сказал я. – И мои пахнут как барбекю.

***

– Могу я поинтересоваться, откуда у тебя взялась та связка динамитных шашек? – нарушила молчание Алика некоторое время спустя, когда мы уже покинули речную долину, а в ушах перестало звенеть эхо от взрыва.

Я открыл рот, подвигал челюстью и несколько раз энергично сглотнул, чтобы окончательно восстановить слух.

– Полагаю, можно сказать, что это был подарок от тех сил, Горацио, которые и не снились вашим мудрецам. Также можно сказать, что он был последним – динамита у меня больше нет. Дальше придется обходиться своими силами.

Чтобы спустить шашку с подожженным фитилем на точно отмеренный участок дна осушенного русла, нам понадобилась длинная веревка и груз. Веревку мы изъяли у одного из убитых. А грузом выступил наш старый знакомый Билли. Правда, для этого его пришлось сначала связать, а потом еще и угостить добрым ударом по голове. Но груз из него получился на загляденье, тяжелый и устойчивый – да и связка сработала как часы. Впрочем, не совсем как часы: разорвалась она значительно громче, уши нам обоим заложило весьма добротно, а несколько мелких осколков долетели до меня и рассекли кожу под глазом. Алика обошлась без потерь.

Когда рассеялось пыльное облако, стало ясно, что дело сделано – в запруде оказалась серьезная брешь в шесть футов шириной. Немного, разумеется, но вода, устремившись в нее под напором, вскоре сделает свое дело. Оставшиеся камни, скрепленные илом и глиной, размоет, и река снова войдет в свое старое русло.

Мы сделали это. Сделали то, что должны были. Плюс разжились немалым количеством трофеев: ружьями, револьверами, грудой разномастных патронов и мутной бутылью довольно дрянного спиртного.

– Кстати, о своих силах, – прочитала мои мысли Алика. Она покачивалась в седле уже с некоторым напряжением – сказывалось отсутствие привычки. – Мы же сделали все по уговору, верно? Дали городу воду, подарили жизнь. Бескорыстный поступок, все без обмана. Что случится теперь?

– Честно говоря, – проворчал я, – я надеялся, что в тот же самый момент разверзнутся небеса, вниз прольется поток света и спустятся крепкие парни в белых сомбреро и ракетных ранцах, которые с песнями наденут на нас цветочные венки и заберут… ну, куда-нибудь. Согласен даже на мой родной мир, только бы не оставаться здесь. Но, по всей вероятности, этого пока не произошло. Ничего, будем ждать.

– Я согласна, – откликнулась девушка. Быстрыми движениями плеч она разминала себе шею – увлекательное зрелище. – Подождем. Не то, чтобы у нас были какие-то другие варианты. Может, прокатимся еще куда-нибудь, только через пару деньков? Моя мягкая слабая дерьер, прошу прощения за откровенность, сейчас жаждет одного – полежать на уютной кушетке, а не того что ты, наверное, подумал. Впрочем, к тому, о чем ты подумал, мы тоже можем вернуться. Чуточку позднее.

– Здравая идея.

Несколько минут мы продолжали путь в молчании. Солнце уже почти касалось горизонта, изрезанного черными в его красноватом свете горами.

– Однако, честно сказать… – я окинул озабоченным взглядом груду трофеев, навьюченных на третью, заводную лошадку, которую я беззастенчиво позаимствовал у покойного белого ковбоя, – Если мы будем продолжать работать в том же духе, нам определенно не помешал бы третий. Оруженосец или вроде того. Отчего бы нам не взять третьего, Алика? Может, эту твою Мишель из публичного дома?

Алика фыркнула.

– Вряд ли. Мишель зарабатывает за неделю столько, сколько нам не снилось и за год. И кстати, чтобы ты знал, Мишель – это он, а не она.

– Что?

– Люди бывают разные. И нравится им разное. И ведут они себя по-разному. Я знаю нескольких таких. Например, Мишель.

– Тьфу, черт!

– А что? – она поглядела на меня невинными, озорными глазами. – Это имеет какое-то значение?

– Чертовски верно, имеет!

– То есть, будь ты по-прежнему убежден, что он – женщина, ты бы ухаживал за «ней», говорил любезности, услужливо подносил бы зажженную спичку? А теперь будешь только плеваться и рычать «черт»?

– Тебе-то что с того?

– Мне? – она задумалась. – Нет, мне ровно ничего. Когда мне кто-нибудь нравится, я беру и укладываю его… или ее… себе в постель. Я в ладах с самой собой и не думаю долго, потому что знаю, что взаимная симпатия куда важнее каких-то там идиотских размышлений насчет «мальчик или девочка». Тот, кто не думает слишком много, живет дольше – и счастливее. Но я вижу, до чего тебя перекосило. Звучит неправильно, по-твоему?

– Да.

– Боже мой, до чего же ограниченное мышление. Из какой отсталой средневековой дыры ты выбрался, парень?

Я не ответил. Я внимательно смотрел вперед. Там, застилая низкие вечерние облака, тек по воздуху густой черный дым.

Горел город.

***

Часть 11

В том, что случилось, нельзя винить никого. Никого, кроме нас самих. Да и не в моем это характере – винить других людей за свои решения. Сами, все сами. В общем, мы решили въехать в город. Но только не сразу.

– Что это значит? – спросила Алика, прищуренными глазами наблюдая за дымными облаками, расплывающимися по оранжевому закатному небу. Голос у нее сделался напряженным.

– Если исключить версию, что кто-то из наших воняющих мочой и навозом друзей заснул в борделе с сигарой во рту, – задумчиво сказал я, – то остается предположить, что это хороводят парни, прибывшие в Роуэн-Хилл по мою душу.

– Ты не говорил, что за тобой погоня или что-то в этом роде.

– Потому что не предполагал, что они доберутся сюда так быстро, ждал их здесь минимум дня через два. Точнее, не ждал, собирался сдернуть задолго до этого. Да и вдобавок не думал, что ты сможешь мне помочь в этом вопросе, чего уж там.

– И до сих пор не думаешь?

Я внимательно рассмотрел ее, эту невысокую хрупкую девушку, которая за минувшие несколько часов принесла мне больше пользы, чем все остальные обитатели этого гиблого места, вместе взятые.

– Я бы предпочел, чтобы ты не ввязывалась в то, что случится здесь в совсем скором времени. Это не твоя драка, да и вряд ли нынешние парни будут похожи на простаков с запруды – это настоящие волкодавы, и биться они будут всерьез.

Алика подбоченилась.

– Это все?

– Мне бы не хотелось, чтобы с тобой что-то случилось, – сказал я честно.

– Ха! Вот это признание! Что случилось с суровым, как ковбойский ботинок, парнем, которому перерезать чужую глотку – словно куриное крылышко разгрызть? Или пробудилась твоя условно прекрасноликая душа?

– Ничего не случилось, да и душа по-прежнему спит вечным сном где-то на холодном заснеженном полюсе. Мы всегда скалим клыки внешнему миру. Просто потому, что он внешний, и значит, чужой. Но наша жизнь состоит не только из мерзкого стального оскала. Есть еще и то, что находится внутри. Свое. Родное.

– И я, значит… – протянула Алика. Я очнулся.

– Застряла где-то между этими двумя крайностями. Да. Именно так.

Девушка криво усмехнулась. Наваждение рассеялось. Мы все еще двигались неспешным шагом в направлении горящего Роуэн-Хилла – оставалось до него еще, наверное, минут пятнадцать спокойной езды, и руке у меня были вожжи и револьвер, а в голове спокойствие. Банды о«Куилинна оказалось недостаточно для того, чтобы распрощаться с Отстойником, к ней добавилась дамба, лишившая горожан воды. Но и одной дамбы тоже мало – теперь мне придется разбираться с целой оравой головорезов из Сан-Квентина, причем безо всякой гарантии успеха.

Мне – потому что Алика останется здесь. Я не буду впутывать ее в свои дела, несмотря ни на что. Я хочу, чтобы она жила. Я хочу… а, черт с ним. Я так хочу – и точка.

Воздух отяжелел и начал пахнуть горьким металлом, в нем принялись мельтешить частички черной сажи. В лицо повеяло нагретым воздухом, словно рядом дышало что-то огромное и живое, насмешливо наблюдающее за двумя глупыми людскими фигурками. Не такая уж приятная мысль, если как следует задуматься.

Воздух разрезал вопль. Мужчина. И не так уж далеко.

– Это твои парни развлекаются? – Алика старалась выглядеть спокойной, но голос все равно предательски подрагивал. – Или…

– Без обмана, – подтвердил я. – Поеду разберусь.

– Я с тобой.

– Нет.

– Послушай…

– Не думай, что я забочусь о тебе, девочка. – Это вышло не совсем натурально, но так даже лучше. Пусть она подумает, что вот эти деревянные нотки в моем голосе – от безразличия. – Это мои дела, понимаешь? Лично мои, и тебе там делать нечего. Сообразила теперь?

– Нет, – у нее оказался точно такой же деревянный голос. До чего равнодушная птица мне попалась. – Я и не думаю. Вот только… я тоже хочу на выход. Отчаянно хочу, Лейтенант. Пожалуй, даже больше, чем ты.

– Не понял.

– Тебе для того, чтобы выбраться, нужно было разбить запруду – да и то не сложилось. Потому что ты убил каких-то чужих людей. А я… я когда-то убила собственного ребенка.

Вокруг медленно перемещался горячий темный воздух, солнца уже не видно, а небо в вышине – красное.

– Я была под кайфом, – лицо Алики неподвижно, будто маска из папье-маше. – А малышке Лиззи только исполнился годик, и она все время кричала. Помню, мне ничего так сильно не хотелось, только чтобы она наконец-то перестала кричать. Я выбегала из дома – мы жили на острове, вокруг пальмы и океан, полный штиль, но ее визгливый крик доставал меня и там. А может, это в небе кричали чайки.

– Не желаю это слушать, Алика.

– Так заткни уши, – посоветовала она. – Потому что я все равно расскажу. Все это дерьмо давно пора вытащить на свет Бо… в общем, на воздух. Она визжала, моя маленькая Лиззи, а я ходила по песку вдоль прибоя – никакой гальки и ракушек, очень удобно – и молилась. Молилась, чтобы эта мерзкая дрянь наконец-то заткнулась. И на воде была эта длинная яркая дорожка. Такой классный кайф, закаты… Мне нравилось жить на острове.

Впереди снова кто-то закричал, уже громче.

– Примерно так, – согласилась Алика. – В общем, в один из не лучших своих дней я смешала кокс с вискарем, и получившаяся смесь подсказала мне нужный выход, очень простой и своевременный.

– Будь я проклят, если продолжу слушать твои бредни.

– Да ты и так проклят, сэр ковбой – впрочем, я уже закругляюсь. Я разбила ее маленькую кудрявую головку об угол кровати, а потом унесла на берег – она была совсем легкой, почти что невесомой – и похоронила в наспех выкопанной яме, которую потом слизал прилив. Я ничего не чувствовала – горя или сожаления. Я даже не плакала. Ни тогда, ни потом, когда протрезвела, да и вообще никогда с тех пор. Видимо, просто не дано. А потом… впрочем, я уже говорила насчет своей смерти. Теперь ты понимаешь, сколько мне еще торчать здесь – шлюхе-детоубийце?

– Вечно, если тебе интересно мое мнение.

– Именно. Но если бы мне удалось, если бы мне только удалось… искупить. Да. Лейтенант!

Я ощутил что-то вроде жалости. В ней не было раскаяния, не тот тип – но провидение иногда играет и более странные шутки.

– Черт с тобой, пошли. Но ты не будешь – и я говорю серьезно – не будешь высовываться вперед, что бы ни случилось. Это понятно?

– Так точно, мой генерал! Отдала бы честь, да только где она, давно потерянная… Собираешься проверить, кто это кричит?

– Нет. – Алика удивленно вскинула брови. – Кто это кричит, я и без того знаю. А вот поговорить с теми парнями, что заставили его это делать – вот с ними я бы поговорил. У меня имеется дли этого инструмент.

Мы въехали в черту города – здесь все было не так страшно, как казалось поначалу, неведомые поджигатели знали свое дело, и горели всего несколько домов, аккуратно отделенные от остальных грудами черного пепла. Крики теперь звучали, не смолкая – явно с центральной площади. Парни, судя по всему, питали известную тягу к театральности. Что ж, не будем их разочаровывать.

Я резко вдохнул полной грудью густое, богатое канцерогенами и болью варево. Спешился, но лошадь привязывать не стал – дойди пожар или стрельба до этого места, хотя бы у нее должен быть шанс остаться в живых. Животные не виноваты в людских разборках, хотя некоторые люди по своему развитию недалеко от них ушли; да только это факт скорее отягчающий, чем оправдывающий. Подцепил на плечо патронную сумку – основной наш трофей с перестрелки на запруде. Кивнул тоже спешившейся Алике – она разжилась еще одним карабином.

– Ну, пошли.

Улицы курились плотным темным дымом. Улицы вымерли. На стенах играли красноватые отблески. В нос лез запах жарящегося бекона. Но не могли же они…

Последний переулок вел прямиком на площадь, но мы затаились не в самом горлышке, а чуть дальше, за двухколесной тачкой, груженой какими-то тюками. Обзору она ничуть не мешала. Итак, двадцать метров на двадцать пять, выложенных сероватым мостовым камнем. Кое-где стояли тяжелые каменные же вазы, в которых когда-то, наверное, были цветы. В центре – пересохший фонтан в форме неизвестного цветка. По бокам – офис шерифа, больница, колокольня, магазинчик Часовщика и склад чего-то, горевший сейчас малость тускловатым, но жарким пламенем. Впрочем, это не единственное горящее сооружение на площади.

– Боже мой… – прошептала Алика.

Те, кто прибыл в Роуэн-Хилл в наше отсутствие, не теряли времени даром. Они модифицировали фонтан в центре, добавили несколько железнодорожных балок, пропитанных креозотом и связанных так, что получилось что-то вроде грубого и массивного креста. Под ним, в каменной фонтанной чаше, эти деловитые парни сложили несколько – наверняка заранее припасенных, здесь такого ни за что не сыщешь – вязанок хвороста. А после того, как сложили – подожгли. Вязанки уже подергивались синими дымными пальцами и весело потрескивали.

На самом кресте они повесили Льюиса Батхорна, Скользкого Бата, моего неудачливого спутника. Дурацкий его котелок кто-то сорвал с головы, и сальные волосы облепили голову спутанным венцом. Запыленный сюртук был расхристан, рубашка заляпана кровью, а к грязным истоптанным ботинкам уже тянулись жадные языки огня. Руки ему привязали с понятием, чуть ниже уровня плеч, чтобы не умер раньше времени. Но привязали колючей проволокой, чтобы и не думал вырваться.

Очередной вопль прокатился по площади и растаял в темнеющем небе.

– Мистер Батхорн, вы великолепно справляетесь, – сказал один из стовщих на площади. – Ваша помощь в этом щекотливом вопросе и в самом деле… как бы правильнее выразиться… неоценима.

Их было там с дюжину, наверное. Семеро крепких парней в запыленных регланах, с мощными дробовиками в сильных руках, один смутно знакомый седоватый джентльмен в черном костюме-тройке, одна девушка в охотничьем костюме. Изабелла, та самая прекрасная и духовная медицинская сестра из Сан-Квентина.

Три высокие плотные тени в бесформенных балахонах возвышались за их спинами, чуть в стороне. Мне показалось, что я даже уловил красный механический отблеск нечеловеческих глаз. От этих темных неподвижных фигур веяло какой-то немыслимой замогильной жутью. Ребята собрались в полном составе.

И за ними наблюдали. На улицах не было ни души, но я чувствовал блеск глаз в подворотнях и в темных провалах окон – горожане наблюдали за происходящим. Не вмешивались и не поддерживали его, но наблюдали.

Скользкий Бат завыл. Огонь уже добрался ему до щиколоток.

– Еще немного, – успокаивающим голосом сказал тот, что был в черном костюме. Чем-то он смахивал на доктора. – Ваш друг, опасный колдун и преступник, неподалеку. Он уже идет сюда. И скоро все закончится.

– Чертова магия, – сплюнул один из «великолепной семерки». – Ненавижу колдунов. Ничего нет хуже них. Таких только сжигать, правильно решил господин доктор.

Батхорн дернулся и выпучил глаза.

– Нет никакой магии, ни белой, ни черной! – проревел он, словно ставший на задние лапы медведь, бессмысленный, смешной и тощий. – Все, что вы видите сейчас вокруг себя, и в чем принимаете участие – людское невежество, жестокость да несколько жуликов! Много, много невежества!

– Боюсь, вы ошибаетесь, мистер, – вежливо сказал мужчина в черном костюме. – Здесь нет никакого невежества, лишь точный расчет. Да, точный научный расчет.

– Твой друг? – прошептала Алика. – Там, на кресте.

– Нет… Думаю, нет. Жаль, что эти парни считают иначе.

– Сволочи!

– Не могу спорить. Но во всяком случае, теперь ясно, почему их нужно остановить. Осталось понять – как.

– Есть мысли?

– Постоянно. Но это подождет.

Выстрел ворвался диссонансом в остальные звуки на площади – потрескивание пламени, вопли Батхорна, смешки «великолепной семерки», дыхание жаркого ветра. Он был один, отрывистый, резкий и громкий, и в каком-то смысле решающий. Скользкий Бат дернулся, уронил голову на пробитую грудь и замер. Пламя – уже на уровне колен – на секунду тревожно замерло, но потом обрадовано рванулось вверх.

Семерка боевиков оскалилась стволами в окутанное дымом наружное ничто. Я потерял элемент внезапности.

– Он рядом! – громко сказала Изабелла. Бледное лицо поворачивалось в разные стороны. – Я чувствую, он совсем рядом! Но что-то не так…

Но я почти не следил за происходящим. В груди ворочалось тупое горячее жжение, впиваясь клыками в живое пульсирующее мясо, раздирая длинными ядовитыми щупальцами внутренние органы, сжигая потоком химического пламени в черные обугленные головешки все, чем я был, что представлял и чего хотел, и оно двигалось все выше и выше, обращая кровь в пар, мышцы в отварное мясо, а мозг…

– Лейтенант! – я ощутил касание прохладных пальцев сперва на плече, потом на лбу. Алика была здесь. Конечно, Алика. Умная, расчетливая, смешливая грешница Алика. Я все еще оставался ее лучшим шансом. – Лейтенант, что с тобой?

– Мистер Ленарт! – насмешливо, но четко сказал человек в костюме. Я узнал его, хотя и не сразу, он все-таки больше ассоциировался с белым халатом. Доктор Химмель. – Вижу, реабилитация продвигается весьма успешно, по правде говоря, вы показываете замечательные результаты! Но все же попросил бы прекратить эту игру в ковбоев и индейцев и проследовать с нами. Вас ждет Сан-Квентин. Выйдите на свет!

Он не должен быть здесь, он не принадлежит этому месту. Как он вообще здесь очутился?

– Серьезные отклонения в анимаграмме пациента, – сказала Изабелла. Ее красивое лицо было сейчас озабоченным и совсем чужим. – Восстановление идет с опережением графика. И ускоряется… прямо сейчас.

Доктор возвысил голос.

– Сейчас вы выйдете из своей засады, мистер Ленарт, и подойдете ко мне! Бояться нечего!

Императивная речь, вот как это называлось. Приказ, которого нельзя ослушаться. Я понял, что против своей воли распрямляюсь и встаю, и что мышцы мне больше не подчиняются. Ну, почти не подчиняются.

– Не плачь по мне Жозефина, – успел сказать я, покидая наше убежище. – И не высовывайся.

– Я не умею плакать, Лейтенант, – сказала она грустно.

Может, потом она добавила что-то еще, здесь сложно оставаться уверенным, меня захватили другие дела. Переставляя ноги, будто заводная кукла, я вышел на площадь.

Гудело и бесновалось пламя в высохшем фонтане, омерзительно пахло сгоревшим мясом.

– Великолепно, мистер Ленарт, – одобрил доктор Химмель. Боевики избегали на меня смотреть, только сплевывали на мостовую, да переругивались рычащими низкими голосами. Стволы их дробовиков больше не смотрели наружу, они изучали булыжники под скошенными каблуками их сапог. Опасность миновала, можно было расслабиться.

Но темные фигуры – Храбрец, Дамаскинец и Милостивец – не исчезли! Наоборот, они рассредоточились по площади, перекрыв пути отхода. Черные балахоны колебались от движений воздуха, закопченные небеса отражали красные блики.

Доктор со своими людьми не были заодно с существами в черном! Более того, все указывало на то, что они их вообще не замечали!

Шаркая подошвами, я остановился перед Химмелем. Прекрасная Изабелла смотрела на меня, словно на ожившего покойника. Нет, не так: словно на покойника, который в последний момент оказался обыкновенным человеком. Только очень грязным и вонючим, может быть.

– Просто замечательно, – повторил доктор, потирая руки. – Перед тем, как вы отдадите мне свое оружие и позволите связать руки – исключительно для вашей безопасности, уверяю! – может быть, зададите какие-нибудь вопросы? Боюсь, в дальнейшем это может оказаться затруднительным.

Вопросы у меня были, много вопросов. Вот только все они должны были сопровождаться действиями с моей стороны, а также пальбой из огнестрельного и посвистом холодного оружия. С этим были трудности. Поэтому я разлепил склеившиеся от жары и гари губы и выдал самое простое:

– Зачем я вам нужен?

– О-о-о, – с удовольствием протянул доктор Химмель. – Какой хороший вопрос. Подводит сразу к сути и не требует долгих прелюдий. Должен сказать, я не люблю прелюдий, мистер Ленарт.

– Женщины от вас, должно быть, без ума.

– Я врач, – строго сказал он. – Профессионал. Мне щедро платят за исполнение моих врачебных обязанностей, которые состоят в реабилитации психически… поврежденных агентов Корпуса Спокойствия. В точности про вас, мистер Ленарт, не так ли?

– Это было в другой жизни.

– Нет никакой другой жизни, она всегда одна, и моя, например, чертовски ценна, поэтому я стараюсь делать ее максимально комфортной. Я выполняю свою работу так хорошо, как только могу. Мне нужно привести вас в порядок, и я это сделаю. Даже несмотря на то, что вы как-то умудрились открыть проход в этот дьявольски неуютный мир.

– Вы не ответили на вопрос. К чему все эти сложности? Почему просто не плюнуть на психически поврежденного идиота – пускай себе бродит по неуютному проклятому миру, баюкая в пустой башке замороженные остатки души. Корпус спишет все, а на мое место поставят большого и надежного киборга. Он железный, он не подведет, да и на любые ситуации реагирует быстрее и правильнее. Зачем вам мой бракованный компьютер?

– Человеческий мозг – не компьютер, – мягко сказал доктор Химмель. – Человек не ведет цифровой обработки данных, не вычисляет координаты и вероятности, не делает резервного копирования памяти. Но действует зачастую более умело, удачливо и успешно, чем любой киборг. Как? Почему? Мы считаем, что к этому имеет отношение такая малоизученная до сих пор субстанция, как душа. На латыни – анима.

– Чушь.

Он вытащил из кармана пиджака что-то круглое, бело-красное, и бросил мне. Я поймал его в воздухе и недоуменно нахмурился. Бейсбольный мяч? Что за ерунда?

– Если я брошу бейсбольный мяч киборгу, он просчитает его траекторию, вычислит количество гидравлической жидкости, необходимой для того, чтобы высококачественные сервомоторы подняли его правильную железную руку и осуществили захват. Затраченной для этих действий энергии хватило бы для того, чтобы в течении дня освещать небольшой коттедж в хорошем районе. Но я бросил мячик, и вы поймали его. Просто подняли руку и поймали. Никаких вычислений, минимум энергии. Как это получается? Ясно одно – наш способ мышления не имеет к компьютерам никакого отношения. И он почти наверняка связан с метафизикой.

– Как насчет алхимии? Философского камня? Флогистона?

– Мы предполагаем, что душа дает человеку возможность подключаться напрямую к облачному хранилищу данных, известному в просторечии как Рай, а в исключительных случаях и запрашивать помощь тамошнего системного администратора – метафорически, конечно, выражаясь. Мы намерены изучить этот феномен и скопировать его. Для этого нам нужны вы, мистер Ленарт. Нам нужна ваша душа.

Он говорил медленно и убедительно. Он гипнотизировал меня. И я поддавался его словам, его мягкому, рассудительному голосу. Понемногу, да, но неумолимо: если уж начал отступать, остановиться становится не так уж просто. Фактически, остановиться в таких условиях можно только упершись спиной в стену.

– Привет, ребята!

Великолепная семерка дернулась, заметалась. Прошляпили они нужный момент, бывает.

Из темного переулка, единственного, не перекрытого существами в черном, вышла Алика. Одна, без патронной сумки, без оружия. Поражающие белизной ладони были пусты и открыты, каштановые волосы распущены. Кожа покрыта пылью и сажей, конечно, но в остальном она выглядела, словно скромница, внезапно попавшая на бал-маскарад Дракулы, но не желающая ударить в грязь лицом.

– Меня послала Мишель, это из веселого дома на холме, – продолжала щебетать она, широко улыбаясь, – а что здесь, собственно, происходит? Если вы уже закончили, то можете пройти за мной – первые три девочки бесплатно!

Она мыслила просто и дерзко: что сработало один раз, вполне могло сработать и во второй. Она жертвовала собой, отвлекала внимание, давая мне возможность среагировать. Вот только реагировать я не мог – слова доктора Химмеля держали крепко. И значит, все было зря.

– А если вы предпочитаете мальчиков, – Алика улыбнулась еще хитрее, – то и в этом случае Мишель найдет, чем вам угодить. Нужно только…

– Доктор! – оборвала ее Изабелла. Она смотрела на девушку в упор. – Костюм!

– Верно, – согласился тот после секундной паузы. – Не бордель. Вероятно, операция прикрытия. Взять ее!

Хлопнул выстрел. Но не со стороны боевиков. Откуда-то сверху.

Снайпер на колокольне.

Алика остановилась. Не было всего этого киношного дерьма, когда выстрелом человека отбрасывает на три метра, ничего такого. Винтовочная пуля проходит насквозь, разрывает в кашу внутренние органы и летит дальше, разрушаясь о воздух и расплющиваясь в итоге о стены и землю.

Ноги у нее подкосились. Из груди, там, где было едва видимое входное отверстие, потекла густая красная влага, совсем немного. Пробитое сердце больше не качало кровь.

Девушка упала на спину, неловко подвернув ноги. Небо над ней стало черным, как сажа.

– Алика!

Снова подул ветер, сперва неуверенно, но с каждой секундой все сильнее. Тьма опускалась на нас сверху. Она хранила все загадки, все события, все ответы – и готовилась принять еще больше. Совсем скоро. Прямо сейчас.

Я сделал шаг, потом еще один. Помедлив, сделал третий и опустился на колени перед телом девушки. Она еще жила. Сердце остановилось, мозг переживал кислородное голодание, медленно отключаясь и рассыпая вокруг слабые электрические импульсы. Но она еще жила – то сочетание сознания, психического профиля и воспоминаний, которые часто называют личностью. Она узнала меня.

– Все-таки не черта у нас не вышло, Лейтенант, – прошептала Алика. На лице у нее сами собой проявлялись белые вертикальные полоски, рассыпанные по земле волосы выглядели рыжеватыми в свете пожаров. – Правда в том, что и не могло выйти. Слишком уж мы завязли во всем этом дерьме… И даже фиг заплачешь – у дождя и то лучше выходит. Вот только здесь… здесь не бывает дождей.

– Ты плачешь. Ты плачешь… сейчас, Алика.

Наверное, я и сам плакал. Но я видел слезы на ее чумазых щеках, измазанных грязью и кровью. Я видел.

Она улыбнулась. Едва-едва, но я увидел. А потом перестала улыбаться и замерла.

Грудь словно взорвалась изнутри. Голова стала невесомой, словно ее наполнили гелием или черным, сверкающим на солнце вакуумом. Идеальный передатчик.

– Прочные эмоциональные связи-мотиваторы, – задумчиво сказал доктор Химмель. – Вот еще один фактор, которого киборги не поймут никогда. Впрочем, я тоже.

Прямой контакт с заоблачным хранилищем данных. Получение информации. Обработка показаний. Расчет траекторий.

Мне стало ясно, почему многие религии придают такое значение раскаянию. Раскаяние значит не только что ты понял, как больше никогда нельзя поступать. Оно значит также и то, что теперь ты знаешь, как поступать нужно, и что может случиться, если забудешь о главном.

Ты потеряешь все.

Раскаяние и искупление.

– Анимаграмма, доктор! – пронзительно закричала Изабелла. – Показания зашкаливают! Его душа вышла на рабочий режим!

Вычислительные мощности недостаточны. Отправлен запрос администратору сети. Обработка запроса.

Я пожертвовал собой, чтобы спасти ее, а она пошла на верную смерть ради меня. Взаимная жертва без всяких гарантий.

«Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за други своя.»

– Настройка на прием… – ошеломленно пробормотал доктор Химмель. Он больше не выглядел задумчивым. – Дьявол! Снимите его, быстро! Да не боевыми, идиоты! Седативные, живо!

Запрос одобрен. Передача оптимизированных данных.

«Бояться нечего, мистер Ленарт».

Я начал двигаться. Тело поначалу слушалось плохо, но мозг, получив доступ ко всему необходимому инструментарию, быстро перестраивался, покрикивая и подгоняя неповоротливые мускулы, кости и нервы.

– Огонь! – низким голосом, смешно растягивая слова, закричал доктор Химмель.

Мой дебютный заряд отправился на вершину колокольни, адресованная человеку, выпустившему первую пулю в этой перестрелке. Пулю, без которой вполне можно было бы обойтись. Нужно было обойтись. Он опрокинул его, пробивая голову и припечатывая к колоколу позади. Послышался печальный гулкий звук.

Двенадцать лучше, чем шесть.