Текст книги "Проклятая"

Автор книги: Александр Рубцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

Он зашел к матери не для того, чтобы убедиться, что все в порядке, а просто по привычке. Потому что делал это уже несколько лет подряд. Мать смотрела в потолок. Услышав сына, она медленно повернула голову и что-то прохрипела. Сергей прошел мимо нее и открыл окно, впуская в комнату свежий воздух. Старушка попыталась схватить его за штанину, но не успела: сын прошел намеренно быстро. Он видел эту попытку, но не остановился. Он очень устал. В глубине души он даже почувствовал некоторое облегчение, когда все закончилось.

В голове же у него сейчас крутилась одна мысль: это жизнь. Такие вещи случаются не только в небольших колонках еженедельной газеты. Ты – не исключение. Тут нет никакой привязки именно к тебе и не нужно пытаться все округлить. Это ни к чему не ведет. Не приведет тебя к чему-то особенному. Неважно, что ты всю жизнь был бравым парнем. Жизни плевать на то, что ты и так испытал на своем веку не меньше любого старика, лицо которого изрыто глубокими морщинами. Все теперь зависит от того, что ты теперь предпримешь. Фатализм – это то, во что верят идиоты. Нет никакой судьбы. Есть старуха, которая постоянно чего-то хочет. И есть корова в сарае. Мертвая корова. Пустить все на самотек? А кто будет кормить тебя? Можно прожить лето на овощах из огорода. А потом?

Он прошел мимо матери, потому что злился на весь мир, окружающий его. Хлопнув дверью, он поднялся наверх. Не раздевшись, плюхнулся в кровать. Схватил книгу. Не открывал ничего с тех пор, как все началось. Пришлось немного поломать голову, чтобы вспомнить, кто есть Николай Всеволодович, а кто Петр Степанович. Хватило его на четыре страницы. Усталость сомкнула его веки. Он забылся тяжелым сном.

Если бы он видел себя со стороны, то заметил бы, что его зрачки под веками нервно бегают из угла в угол, а сам он то и дело дергается. Голова не прекращала работу, окрашивая волосы в серебро. Он и вообразить себе не мог, что мучения только начинаются и самое страшное ждет его впереди.

Старуха лежала в своей кровати, не смыкая глаз. За несколько последних минут она ни разу не моргнула. Она опустила руку и почувствовала прохладу окрашенных досок. Поводив пальцами взад-вперед, она нащупала рифленую шляпку гвоздя и принялась гладить ее. Взгляд ее вдруг стал осознанным. Она издала звук, похожий на возглас обезьяны, которая придумала себе интересное занятие. Она нахмурилась. Что-то сбоку не давало ей покоя. Она медленно повернула голову и увидела открытое окно. Это очень испугало ее. Из груди старухи вырвался болезненный стон.

– Сергей, – прокряхтела она.

Палец вновь нащупал шляпку гвоздя и она успокоилась.

К вечеру Сергей закончил все дела дома. Пересилив себя, он разделал тушу коровы на заднем дворе. Не смотря на то, что животное потеряло вес, вышло приличная масса чистого мяса. Он съездил в деревню и договорился о поездке в город назавтра. Односельчане были особенно снисходительны к нему из-за его беды и пытались помочь, чем могли. Он не стал показывать гордыню и с удовольствием согласился на бесплатную поездку. Водитель, не ожидавший такого и предложивший помощь только из врожденной дружелюбности, вмиг погрустнел. Сергей же в свою очередь обещал помочь ему при первой же возможности.

Когда он вернулся, было уже темно. Нужно было покормить мать. Он немного остыл и теперь жалел о своих мыслях давеча. Он и вправду думал о ней, как о "какой-то старухе".

Мать не спала, когда он зашел к ней. Сергей покормил ее наскоро приготовленным супом и выключил свет.

Этот день ужасно его вымотал. Сергей почувствовал, что засыпает, еще не донеся голову до подушки. Но уснуть ему не удалось. Сквозь пелену, застилавшую сознание, он услышал стук металла. Он прислушался. Звук исходил от батареи. Он встал. Стучало с интервалами в полсекунды.

Он натянул трико и вышел из комнаты. Щелкнул выключателем. Электричество уже отключили. Он вернулся в комнату и взял фонарь. Звук исходил снизу. Спустился по лестнице. Тут стук стал глухим. Он прошел вдоль стен, пытаясь определить источник, и замер у комнаты матери. Скрипнул дверью и убедился: стук исходит оттуда.

Он вошел. Направил луч на мать. Та лежала с открытыми глазами и тупо смотрела в потолок. Плечо ее в ритм стуку подергивалось. Сергей провел лучом вдоль руки и увидел, что мать держит в окровавленных пальцах семисантиметровый гвоздь и стучит им в батарею.

– Где ты это взяла? – спросил он.

Он схватил ее за запястье и с трудом вырвал гвоздь. Старуха зарычала. Начал рыскать лучом по полу. В одной из досок, как раз на расстоянии вытянутой руки матери чернела дыра, опоясанная кольцом кровавых отпечатков. Видимо, она ногтем расковыряла дерево вокруг гвоздя и потом просто вырвала его.

Мать принялась ритмично стонать. Раньше она так делала, когда прихватывало сердце. Обычно она присаживалась на край дивана или просто облокачивалась о стену и все проходило. Сергей полез в ее шкаф и достал с верхней полки валерьянку и ложку. Отсчитав несколько капель, нагнулся к матери и хотел влить в рот, но старуха крепко сжала челюсти и отвернулась. Она злобно сопела и смотрела на сына дикими ничего не понимающими глазами.

– Мама! – прикрикнул он.

Крик ничего не принес. Мать так и не дала влить в себя лекарство. Но и стонать она перестала. Сергей уже сталкивался с такими симптомами на начальной стадии болезни. Тогда мать еще могла ходить и доставляла еще больше хлопот, чем сейчас, парализованная. Она постоянно пыталась залезть куда-нибудь повыше. И дело не всегда ограничивалось столом или трельяжем. Однажды ей почти удалось забраться на шкаф. Не зайди тогда Сергей в зал, то дело могло бы закончиться плачевно. Эти затмения ушли с параличом и сейчас, похоже, вернулись.

– Этого еще не хватало, – сказал он.

Он вышел из комнаты и пошел к себе. Не успел дойти и до лестницы, как сзади раздался крик:

– Сергей!

Он нахмурился. Давно он не слышал, чтобы мать так кричала. Замер.

– Сергей! – вновь раздался крик.

Он зашел в спальню. Старуху смотрела в потолок безразличным взглядом.

– Сергей!

– Я здесь. Что случилось?

Он несколько раз щелкнул выключателем. Мать снова выкрикнула его имя. Он посветил ей в лицо. Никакой реакции. Поднялся наверх и завел генератор.

Только теперь, при свете он увидел кровь, размазанную по простыни и одеялу. На большом и среднем пальце матери были сломаны ногти, а под ногтем указательного засела толстая черная заноза.

– Сергей! – снова крикнула она.

– Да здесь я! – выпалил он.

– Сергей!

Он схватил ее за подбородок и повернул к себе лицом. Старуха набрала воздуха в легкие, чтобы вновь выкрикнуть его имя и вдруг замерла, встретившись глазами с сыном. Ну, и слава Богу, подумал он. Мать несколько времени смотрела на него и внезапно закричала. От неожиданности он оттолкнул ее отошел назад. Мать повернулась к нему и замычала. На мгновение Сергею показалось, что она смеется. Под глазами появились характерные морщинки. Сумасшедшие глаза округлились и она завопила так, как несколько ночей назад это делала корова.

Ему вдруг стало не по себе. Он мог бы поклясться, что в тот миг мать делала это осознано. Взгляд ее не был так ясен уже долгие месяцы. Он был почти уверен, что мать и правда смеялась над ним. Сергей вскочил и пошел в комнату за успокоительным. Все это время мать продолжала орать, как бешенная.

Помешательство длилось несколько часов. Мать вскоре охрипла. Из горла вырывались сдавленные хрипы, но это, казалось, вовсе ей не мешало. Сергей залил ей лошадиную долю снотворного, но и это не успокоило ее. Ей крики стали похожи на лай собаки. Он уже набрал номер "скорой помощи", но потом передумал. Какого черта! Все равно не приедут в такую даль. К утру он, совершенно разбитый закрылся в своей комнате и, не обращая внимания на крики, выключился.

Проснулся он от яркий лучей солнца, бивших в окно. Он встал. Колени подкашивались от усталости. Вспоминая адскую ночь, он поплелся вниз. Мать лежала с открытыми глазами. Увидев сына, она изменилась в лице. В глазах мелькнула искорка, которая очень не понравилась Сергею. На лице ее он увидел страх. Она посмотрела на сына умоляющим взглядом и дрожащим пальцем указала на открытое окно.

– Я закрою его на ночь, – пообещал он.

Когда болезнь матери начала прогрессировать, он зарекся потакать капризам старухи. Сейчас же был особый случай. И если это поможет ей спать по ночам, то он даже заколотит ее окна.

Вода, мыло, паста и щетка привели его в порядок. Полуденная жара ужа подходила к своему пику. Собака спала, высунув голову из конуры. Сергей взял велосипед и выехал со двора. Предстоял еще один тяжелый день. А может и ночь. Но если мать снова устроит ему концерт, то он отправит ее в больницу.

6

Морг находился в районном центре при больнице. Это был поселок городского типа площадью впятеро больше Ожерельевки. Не смотря на это, из-за чрезмерной ширины улиц поселок выглядел довольно пустынным. Редкие прохожие и еще более редкие машины говорили о том, что городок еще не вымер. Аня бывала тут с матерью в детстве. Во времена дефицита мать через знакомых доставала тут кое-что из продуктов и вещи для детей. Аня по понятным причинам такие поездки обожала.

Она оставила машину на парковке у центрального входа в тени клена и карагача, опоясывавших двухэтажное серое здание. На проходной ее отправили к гаражам для карет "скорой помощи". Она спустилась по лестнице к неприметной двери с надписью "МОРГ".

Ее встретил молодой парень в белом халате. Приветливая улыбка в подобном месте показалась Ане неуместной. Она скривила губы и пошла за ним по длинному коридору, освещенному холодными лампами дневного света. Внутри пахло формалином и еще чем-то приторно слащавым. От запаха Ане стало не по себе. Патологоанатом остановился в конце коридора у одной из дверей.

– Бюрократия, – сказал он, пропуская ее вперед. – Чертовы формальности. Вроде как человеку и своих забот мало, когда умирает кто-то близкий.

Было то утешение или же оправдание, но оно никак не подействовало на Аню. В глазах у нее помутнело еще хуже, чем давеча, при виде окровавленной комнаты, где Сергей зарезал мать. Она старалась смотреть в пол. Патологоанатом закрыл дверь и, оббежав ее, достал из стеклянного шкафа коричневую бутылочку и промочил из горлышка вату. Сунул Ане под нос. От резкого запаха она отпрянула назад.

– Нашатырный спирт. Возьмите.

Аня взяла баночку и вату. Огляделась. В комнате стояли два стола. На одном из них лежало тело, накрытое простыней.

– Мы быстренько посмотрим. Понимаете, тут заминка. Есть подозрения, что ваш брат неадекватен. Поэтому нужно опознать тело. Сделать это должен человек дееспособный. Вы уж простите. Такие дела. Просто для галочки. Глянете, подтвердите и мы пойдем в кабинет заполнять документы. Хорошо?

– Да, – без особого энтузиазма ответила Аня.

– Зрелище, не из приятных. Сразу предупреждаю. Вы готовы?

Аня снова поднесла вату к носу и дернулась. Кивнула в ответ.

– Ну вот и ладненько. Скажите: это – ваша мать?

С этими словами он приподнял край простыни. Аня ужаснулась. Это была мать, сомнений не было. (Да и должны ли были они иметь место?) Лицо старухи было цветом сухого асфальта, местами сиреневое от синяков и похожее на чернила, разлитые на чистый лист бумаги. Сквозь щель между губ Аня разглядела распухший черный язык. Глаза были также приоткрыты. Мутная пелена застилала глазные яблоки. На лбу осталось несколько царапин. Редкие волосы выглядели, словно пучок сена.

Но было еще кое-что в ней. Что-то неуловимое. Это не то, о чем уже написано тысячи строк. Как и у всех мертвых людей в ней отсутствовала искра. Это понятно. Опухшие веки, пелена на глазах, цвет лица. Нет. Аня увидела в ней еще что-то. Может быть, она была напугана и под впечатлением, и ей просто причудилось. Она увидела в лице матери что-то плохое. Что-то зловещее.

Она резко отвернулась. Патологоанатом накрыл лицо матери.

– Она?

Аня кивнула, глядя на дверь. Они вышли.

Перед глазами до сих пор стояло лицо матери. Навоображала. Выдумала сама себе, подумала она. Какая же трусиха!

Они вошли в кабинет, каморку размером два на три метра, единственной мебелью в котором были стол, шкаф, доверху забитый коричневыми папками и два стула. Патологоанатом предложил ей стул. Аня села и уставилась в точку на стене. Поймала себя на том, что дергает ногой.

– Может, немного спирту? – спросил патологоанатом. – Помогает.

– Нет. Спасибо, – после секундной заминки опомнилась она. – Все в порядке.

– Точно?

– Да... Да. Давайте уже покончим с этим.

– Давайте, – он взял ручку и раскрыл папку, лежащую на столе перед ним. – Сразу вопрос: гроб открытый будет?

– А-а... Я не знаю. Нет, наверное.

– Хорошо, – он сделал пометку.

– Хотя, я попрошу, чтобы не заколачивали до похорон. Может, и откроют.

Часом позже Аня села в машину. Салон нагрелся, не смотря на то, что находился в тени. Она открыла окна, завела двигатель и поехала в сторону похоронного бюро. Там она провела еще некоторое время. Гроб выбрала самый дешевый, обитый красной материей. Подхалим продавец все время выражал свои соболезнования, но не отрывал взгляда маленьких свиных глаз от выреза на блузке и коленей Ани. Поняв, что продать что подороже не получится, он явно заскучал и едва ли не прямо об этом говорил. Раз, забывшись, он даже зевнул, но тут же спохватился и извинился, сославшись на тяжелый день и свою нелегкую ношу.

Вечерело. Воздух из горячего сделался просто теплым. Подул легкий ветерок. Стало немного свежее. Она заехала в деревню. В животе урчало: за весь день она ничего не ела. От сигарет уже тошнило. Варить гречку, которую она увидела на полке в кухне, не хотелось. Она подъехала к магазину и остановила машину. На самом деле она хотела избежать встреч со знакомыми из "прошлой жизни". Не считая, конечно, Сергея и Рыбина. Но голод – не тетка. Нужно было закупиться в районном, подумала она слишком поздно.

Она подошла к двери с надписью "Продовольственный магазин" и толкнула дверь. Внутри зазвенел колокольчик. У витрины с хлебом стояла пожилая женщина. Она посмотрела на Аню и спрятала взгляд. Аня узнала ее. Работала раньше уборщицей в детском саду.

– Здравствуйте! – Аня выдавила улыбку и слегка поклонилась.

– Здрасьте, – пробурчала старушка в ответ и прошла мимо Аня к выходу.

Колокольчик снова зазвонил. Аня посмотрела на продавщицу и не поверила глазам. Та в свою очередь так же замерла и стояла какое-то время, разинув рот.

– Анька! – она развела руки в стороны. – А я думала, что так и не заявишься. Ты посмотри, какая краля!

– Ирка, – Аня улыбнулась – теперь искренне.

Ирка вышла из-за стойки. Они обнялись. Это была крупная дама, ровесница Ани. Она обнажила ряд идеально ровных, но серых зубов. Огромные глаза, казалось, не вписывались в овал лица. Вообще, голова ее казалась чересчур маленькой относительно тела. Черные, как смола, волосы она заплетала в тугую косу, достающую до поясницы.

– Хорошо выглядишь, – сказала Аня и не соврала. Подростком Ирка всегда казалась серой мышкой и слыла даже страшненькой. Но, похоже, возраст сыграл ей на руку.

За пятнадцать следующих минут Аня выслушала целую эпопею о жизни и стойкости Ирины Верхонкиной: замужем; двое детей; дом; работа; огород; муж-алкоголик; денег нет – далее все в том же роде.

– Ты сама-то как? – спросила Ирка. – Замужем?

– Была, – отмахнулась Аня. – Развелась год назад. Сейчас встречаюсь с молодым человеком. Пока не ясно, серьезно или нет.

– Везет тебе. А я мучаюсь со своим. Если бы не дети...

– Ты слыхала что-нибудь о Сергее? – Ане вовсе не хотелось ворошить свое белье или обсуждать мужа Ирки.

– Да... – протянула Ирка, изменившись в лице. – Ужасно. Вся деревня только об этом и шепчется.

– Что говорят?

– Разное говорят, Ань. Говорят, что свихнулся Серега. Жалко. Такой парень: не бухал, работал – мечта, а не...

– Не надо в прошедшем, – выдавила Аня.

– После того, что случилось, у любого бы крыша потекла.

– А что случилось?

– Я про скот. Мы ведь тут этим живем. Нет скота – нет жрать. Се ля ви. Говорят, что они орали по ночам, как бешеные, а днем спали. От истощения все померли. Жуть какая.

– Что это могло быть?

– А вот и думай. Ты бы умерла с голоду у полного холодильника?

– Бешенство?

– Нет. Наш ветеринар говорит, что здоровы они были. Мол, боялись чего-то.

– Чего?

– Да кто же его знает? Мужики собирались даже и ночью ходили к лесу. Пару раз пальнули для шуму. Чтобы до нас этот зверюга не добрался.

– А что за зверь?

– Волки. Думают, что волки, – поправилась она. – Никто ведь не видел.

– А Сергей как был в последние дни?

– Сам не свой. Постарел, волосы седые, круги под глазами, небритый, немытый. Заходил сюда. Я с ним поболтать хотела, но он, похоже, не был расположен. Купил пару вещей, да пошел.

Нависла неловкая пауза.

– Ты не думай, Ань, что мы тут все только сплетники и ничего больше. К нему подходили и пытались подбодрить. Помощь предлагали. Вот только если человек замкнулся в себе, то ты хоть концерт организовывай в его честь...

– Все в порядке.

На глаза навернулись слезы. Ирка погладила ее запястье и сама расплакалась. Шмыгнув носом, она выдавила улыбку:

– А мне тут уже двадцать раз сообщили о твоем приезде. Я думала: заедешь или нет? Понарассказывали, что, мол, такая краля, на иномарке, вся из себя. Уже с участковым шашни крутит. Как тебе он, кстати? У вас ведь любовь была.

Резкая перемена темы придала бодрости. Аня улыбнулась.

– Ну уже совсем не тот мачо, что был раньше.

– Усы у него классные. Пуаро, блин, – Ирка заржала.

– Не хочешь вечером зайти?

Аня указала на бутылку красного вина на прилавке. Ирка пожала плечами.

– В принципе, я ничего не планировала.

– Ну тогда решено?

– А позвонить от тебя можно?

– Межгород?

– Ага. Своему. Я обещала, а дома телефон сломан. Я заплачу.

– Анька, я бы не взяла ни копейки, но шеф потом с меня шкуру снимет.

– Все в порядке.

Ирина достала из под прилавка телефон и поставила перед Аней. Сама удалилась в подсобку. Аня набрала номер. Олег не торопился. Аня уже хотела положить трубку, когда услышала знакомый голос:

– Да.

– Олег? Привет. Это я.

– Ну ты где пропала?

– Извини. Тут у матери телефон сломан. Я пока разобралась со всем, времени вообще не было, – она заскрежетала зубами, ожидая реакции.

– Я уже собирался к тебе ехать.

– Не нужно. Все в порядке. Две ночки и я приеду.

– С братом видалась?

– Нет пока. Но если все получится, то завтра увидимся.

– Денег хватило?

Аня нахмурилась. Она до сих пор злилась на него из-за того, что он ей выговорил по поводу разницы в зарплате.

– Да, – сухо ответила она.

На нее нетерпеливо посмотрела Ирка. Пришлось попрощаться с Олегом.

– Забеги лучше ко мне завтра. Меньше заморочек будет.

Они помолчали. Чтобы заполнить неловкую пустоту, Аня указала на упаковку сосисок под витриной. Как они еще не пропали с местными шутками с электричеством, подумала она и на всякий случай, как только Ирка отвернулась, проделала дырку в пластиковом мешке ногтем и понюхала. Пахло нормально. Да и время до истечения срока годности еще оставалось.

7

Сергей откинулся на спинку неудобного сидения с дерматиновым покрытием в зале ожидания районной больницы. Тут пахло лекарствами и стариками. Напротив него расположились две старушки, неугомонно болтающие о пенсии, автобусах и о «в нашей молодости такого не было».

Глаза слипались от усталости. Все части тела болели так, что он и сам думал посетить кабинет, находящийся по соседству. Голова раскалывалась. Он несколько раз отключался, но его тут же будили монотонные голоса старушек. Книга, которую он не открывал с тех пор, как все началось, тоже не помогала скоротать время. Персонажи потеряли всякий облик и свое значение, а обилие имен окончательно сбивало с толку. Он находился тут с самого утра, то есть уже пять часов. Загвоздка была в том, что ей не давали определенного направления, а методично посылали от одного кабинета к другому. Если бы Сергей узнал что-нибудь конкретное, он мог бы уехать домой на попутках (шофер покинул, как только привез). Но врачи, не скрываясь, пытались бессовестно сплавить пациентку с ее надоедливым сыном в кабинет подальше от своего.

Дверь открылась. В проеме показался мужчина сорока лет в белом халате. Спустив очки на кончик носа, он держал папку в руках и осматривал посетителей.

– Романов, зайдите, пожалуйста.

Сергей и не понял сразу, что зовут его. После короткой заминки он вдруг подскочил и, схватив книгу со столика, подошел к доктору. Они зашли в просторную комнату.

Сбоку на кровати лежала спящая мать. Она казалась спокойной, как никогда. Сергей внезапно осознал, что не видел ее спящую уже несколько дней. Последние три ночи были настоящим кошмаром для Сергея. Мать визжала так, словно ее резали. Она еще больше похудела и отказывалась что-либо есть. Глаза стали похожими на две пещеры в серой скале. Несколько дней она не ходила в туалет и Сергей был серьезно настроен на генеральную уборку после того, как мать наконец удосужится опорожнить свой кишечник. Живот ее стал необычно твердым, в отличии от кожи на руках, которая жидким тестом стекала к полу.

Терпение сына лопнуло к утру третьего дня. Он еще раз уговорил друга, который к тому времени уже смотрел косо и откровенно грубил, ища ссоры, съездить в район.

– Снотворное? – спросил Сергей.

– У нее истощение, – прозвучали эти слова упреком. Врач откинулся на стуле и начал барабанить ногтями по крышке стола.

– Я и так понял. Она не ест уже несколько дней. И не спит.

– Тяжело с ней?

– А вы сами как думаете?

– С чего вы взяли, что я дал ей снотворное?

– Она не спит уже несколько дней.

– Она вырубилась, как только я начал ее осматривать.

В дверь постучали. С разрешения доктора в комнату вошли два санитара. Не поздоровавшись, они прошли внутрь. Один из них толкал перед собой инвалидное кресло.

– Может, поделитесь со мной? – спросил Сергей в недоумении.

– Мы ее госпитализируем.

– У нее что-то нашли? Что с ней?

– Нашли, нашли... Нам следует об этом поговорить. Дайте парням увезти ее.

Парни схватили безвольное тело старухи и пересадили в кресло. При этом мать даже не проснулась. Ее глаза слегка приоткрылись, и в прорезе можно было увидеть расчерченные капиллярами белки. Она чмокнула губами и склонила голову набок. Сергей проводил их взглядом и посмотрел на доктора, который так и продолжал барабанить пальцами по столу.

Сергею вдруг стало ясно, к чему клонит врач. Он раскрыл рот сначала от удивления, а потом просто не зная, что сказать. Врач сверлил его своими, как ему казалось, умными глазами и считал себя хозяином сложившегося положения.

– Скажите, как вы относитесь к матери? – спросил он.

– Мне кажется, что я знаю, к чему вы ведете, – Сергею не хотелось корчить из себя умника и водить зазнайку за нос даже для того, чтобы поставить его на место. Поэтому он просто выложил карты на стол. А что? Скрывать ему было нечего. Да и не перед кем.

– Тогда вы должны понимать мои опасения.

– Вы считаете, что я не кормлю ее и не даю ей спать?

– Когда вы ввели ее сюда, я ни о чем не подумал. Но стоило вам выйти, как старушка расслабилась и чуть не уснула. Представляете? Моментально! То есть глаза начали слипаться от усталости, – его саркастический тон начал выводить Сергея из себя.

– Что дальше-то? – в тон ему спросил он. – Она съела ваш бутерброд?

– Я думаю, что она не отказалась бы. Но ее накормят в палате.

– Это пустой разговор. Зачем мне приводить ее сюда, если я морю ее голодом?

– Чтобы изобразить бурную деятельность.

– Вы знаете, это переходит все границы. Вы меня не знаете и вообще суете нос не в свое дело. Я работаю по десять часов в день, шесть дней в неделю. Потом прихожу домой, чищу сарай, поливаю огород. Потом захожу домой и ухаживаю за парализованной матерью. И так уже несколько лет. Ваши мнимые версии мне не интересны. Я знаю, что она и так умирает. Поэтому мне незачем брать грех на душу. И привел я ее к вам, чтобы вы помогли мне. Потому, что если так и дальше пойдет, то я и сам полезу в петлю.

– Тише, человече! Спокойно. Я вам сказал, что думаю. Я пошлю соответствующее письмо в органы, и вас поставят на учет. И если ваша мать чудесным образом начнет тут выздоравливать – в чем я почти на сто процентов уверен – я лично не спущу с вас глаз.

– Я искренне рад вашей заботе, – Сергей выдавил улыбку. – Серьезно. Я бы хотел, чтоб таких врачей, как вы, было побольше. Но это не тот случай. Я не пытался довести свою мать. Поэтому можете спокойно делать все, что посчитаете нужным. Препятствовать я вам не стану. А теперь мне нужно идти, если вы не против. Дайте мне номер палаты, куда ее определят.

Сергей вышел из больницы и вздохнул с облегчением. От усталости его колени то и дело подкашивались. Он направился в сторону вокзала искать попутку.

Из головы не выходила теория этого доктора Ватсона из больницы. Вот тебе на! Сыщик, твою мать! Он сплюнул. Знай этот доктор, что говорили о его матери после исчезновения отца, он бы еще больше убедился в своей правоте и назвал бы свою версию как-то так: "яблоко от яблони недалеко падает". Мать никогда не пыталась кого-либо переубедить в обратном. Иногда Сергею казалось, что ей нравится то, что люди о ней думают. Вот только Сергей сам видел отца живого после его внезапного "исчезновения". Он попытался не думать о прошлом, но воспоминания твердо засели в голове и сейчас не давали ему покоя.

То, что отец изменился, Сергей заметил первым. Отец ушел в себя. Если раньше он был практически всегда веселым и разговорчивым, то в последнее время с него трудно было вытянуть слово и щипцами. Это был высокий грузный мужчина с некрасивыми чертами. Макушка его уже начала редеть, но волосы по бокам продолжали весело торчать в стороны. В детстве Аня любила заплетать их в косички, и отец никогда не был против. Он всегда носил одну из своих белых маек, которых в его шкафу было не менее пятнадцати штук, вытянутые в коленях штаны, называемые в народе "трениками" и клетчатую рубашку. От него всегда пахло потом, но запах этот не казался Сергею противным. Это был просто запах. Ничем не хуже запаха старого ковра, если прислонить нос совсем близко, или запаха картофеля, который достали из сырого подвала.

Перед тем, как он ушел в себя, Сергей с легкостью находил темы для разговоров. Темы интересные восьмилетнему мальчику: "Пап, а кто главней майор или председатель?" Или же: "Пап, а когда мы пойдем на рыбалку?" Темы исчерпались, когда отец стал агрессивным. Злобное бурчание, а иногда и вовсе яростные крики прекратили бесконечный поток глупых детских вопросов. Ане, этой подлизе, удавалось найти с ним общий язык. Вспоминая сейчас, как Аня сидела у него на коленях, щипала за складки на животе, ворошила волосы и целовала в небритую щеку, Сергей чувствовал стыд за отца. Когда сестра спрыгивала с его колен, Сергей замечал выпуклость с внутренней стороны бедра отца. Когда дело заходило уж вовсе далеко, то появлялся запах. Тошнотворный запах, который, проникая тонкими тягучими струйками сквозь ноздри, давил на горла ребенка.

Продолжалось это довольно долго. В то время Сергей не придавал этому большого значения. По большому счету ведь "ничего не происходило". После "посиделок" с подлизой-Аней отец оставался на стуле еще несколько минут, пока его стояк не проходил. Потом он вставал и уходил в сарай или дровник, где оставался долгое время. Мать ничего не замечала. А может просто боялась признаться себе в том, что ее муж тайком лапает дочь, а потом дрочит в сарае или деревянном туалете на заднем дворе.

Что произошло потом для Сергея оставалось загадкой и по сей день. Однажды Аня подошла к матери в слезах. Мать под предлогом похода в магазин увела ее из дома. Отец, видимо, почуяв неладное, ушел из дома, оставив Сергея одного. Вскоре вернулись Аня и мать. У последней были опухшие от слез глаза. Она забежала в сарай, схватила топор и направилась в дом. Сергею понадобилось битых пятнадцать минут, чтобы объяснить, что отца нет дома. Мать с криками заставила Сергея быстро собирать свои вещи и они уехали в соседнюю деревню к бабушке (тогда она еще была жива).

Они провели у бабушки неделю. Сергея тогда больше волновало, что ему теперь всю жизнь придется есть борщ из кислой капусты каждый день, чем положение дел в семье. Да и что могло волновать десятилетнего ребенка, который вполне уверен в том, что все будет хорошо, по крайней мере, у него. В конце этой злополучной недели Аня увидела отца в окно и быстро спряталась за шкаф в спальне бабушки. Сейчас Сергей понимал, что она боялась наказания за то, что она пожаловалась, а не того, что мог сделать с ней отец, идя на поводу своих грязных желаний. Сергей собирался выскочить на улицу, но бабушка удержала его.

Как говорили позже жители деревни, отца и мать видели вместе идущими к лесу. Кто-то говорил, что под полой фуфайки она прятала обрез; кто-то говорил о ноже. Суть в том, что после этого никто больше не видел отца Сергея и Ани. Кто-то неравнодушный позвонил в органы, и какое-то время семья Романовых находилась под наблюдением. В доме появлялись незнакомые мужчины в форме или строгих костюмах и разговаривали с матерью. В итоге они уходили не с чем. Да и с чем бы они ушли, если отец и вправду был жив.

При следующей их встрече Сергею уже было за двадцать. Старик пришел просить прощения. Он похудел, покрылся язвами и от него воняло грязным потом, перегаром и запущенными зубами. Если бы он был трезвым, то ответ Сергея мог быть бы другим, но в то мгновение ничего кроме ярости в нем не было. Он прогнал старика и запретил показываться ему на глаза. Позже, прочитав о смерти мужчины в районном центре, Сергей жалел о своем решении. Старик знал, что умрет, поэтому и приходил. Оказалось, что он посещал и Аню. Правда та напоила его чаем и сказала, что простила. "А что? – сказала она Сергею по телефону. – Старику это нужно было. По нему было видно, что он умирает. И потом эта история с ним не зашла так далеко, как могла бы зайти. Кто знает? Может быть, он бы смог одуматься еще тогда?"

История грустная и страшная, но не единственная в своем роде. Может даже и обыденная. Но, как бы то ни было, мать после исчезновения отца начали за глаза называть душегубкой. "Вон идет, стерва! Хоть бы глаза опустила. Совсем бога не боится," – говорили о ней. Мать никого ни в чем не переубеждала. Когда она слегла и пролежала уже год в болезни, шептали, что она ведьма и помереть не может, потому что единственная наследница ее, Анька сбежала и передать дар некому.

Даже сейчас, спустя столько лет, люди побаивались подходить к дому, стоящему на пути к котловану. "Избушку на курьих ножках", охраняющую вход в лес. Скорей всего, думал Сергей, сейчас у них особо много разговоров на эту тему. "Извела животных. Довела сына. Видать, и вправду помирает и пока знания не передаст, будет горе в доме".