Текст книги "Япония Лики времени. Менталитет и традиции в современном интерьере."

Автор книги: Александр Прасол

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 27 страниц)

Полицейский патруль эпохи Токугава.

Расчёт на сознательность и кооперацию иногда принимает удивительные формы. Он проявляется даже в среде сросшейся с бизнесом высшей бюрократии, где обмен услугами сплошь и рядом переходит зыбкую моральную грань. Из получивших в последние годы известность случаев можно назвать скандал с бывшим заместителем министра обороны[7]7
  Японское управление сил самообороны, до недавнего времени имевшее статус агентства, недавно было преобразовано в Министерство обороны.


[Закрыть] Т. Мория. В бытность на этом высоком посту он был неоднократно замечен в приятном времяпрепровождении с президентом торговой фирмы, работавшей с заказами от военного ведомства. И не только в отдыхе на поля для гольфа и ресторанах, но и в прямом лоббировании интересов этой фирмы. Сегодня вряд ли кому-то нужно объяснять, что это значит. Устав Министерства обороны прямо запрещает подобные контакты. Когда нарушения подтвердились, японское правительство предложило чиновнику, к тому времени вышедшему в отставку, добровольно вернуть в казну часть своей заработной платы и выходного пособия, оцениваемого специалистами в 600 тысяч долларов. Примечательно, что никаких нормативных процедур для возврата денег в японском законодательстве нет и никогда не было, да и сам факт получения чиновником взяток в то время не то что не был доказан, но даже не расследовался. Однако отсутствие законной процедуры – не препятствие для восстановления справедливости. Как тут не вспомнить про «суд по закону и по справедливости»?

РЕТРОСПЕКТИВА ТРАДИЦИИ

Более чем заинтересованное отношение к личному признанию обвиняемого было заимствовано в Китае и уходит корням и в седую древность. Во времена династии Цинь признание считалось обязательным для вынесения приговора, и для его получения разрешалось применять пытки. Но делалось это не только и не столько в целях дознания, сколько для морального подавления преступника и подчинения его воле судебной(государственной) власти. В отличие от Японии, в Китае личное признание либо незначительно смягчало наказание, либо вовсе не влияло на него. Нынешнее китайское законодательство даже формально не признаёт права подозреваемого молчать во время следствия. Пытки официально запрещены, но многие относятся к этому запрету скептически.

Следствие: допрос свидетелей.

Специалист по японскому законодательству Кеннетт Уинстон полагает, что в этом китайцы и японцы отличаются от европейцев, которые в Средние века тоже пытали обвиняемых, но делали это для превращения косвенных улик в прямые. А между собой восточные соседи различаются в том, что в Китае обвиняемый обязан сознаться перед властью, а в Японии – перед согражданами (Winston, 3). Японская полиция выступает в роли общественного посредника. Поэтому если она и перегибает палку в служебном рвении, её строго не судят. Ведь ради общего дела старались. После скандала в городке Сибуси было проведено служебное расследование, факты нарушений вскрыли, но никого не наказали. По традиции начальник полицейского управления извинился перед гражданами и сказал, что его подчинённые «приняли произошедшее близко к сердцу».

Восточная традиция резко контрастирует с американским правосудием, где никакие извинения не только не предусмотрены, но могут даже ухудшить положение обвиняемого. Когда последний идёт на сделку со следствием, он соглашается признать часть вины в обмен на смягчение наказания. Его желание покаяться и извиниться, скорее всего, встретит скептическое отношение со стороны следствия. Его могут расценить как уловку для улучшения своей переговорной позиции, а не стремление встать на путь исправления. Если же он не признаёт себя виновным и идёт до конца в расчёте на оправдание в суде присяжных, то извиняться тем более не имеет смысла. В отличие от японских, американские суды не придают раскаянию особого значения, опираясь исключительно на обстоятельства дела и доказательную логику зашиты и обвинения. Правда, и судебных ошибок в американском правосудии более чем достаточно. Как нигде в мире, в США много осуждённых, настаивающих на своей невиновности, и вскрытые в последние годы ошибки при вынесении смертных приговоров показали, что часто эти люди бывают правы (Winston, 3).

С VIII по XII век древнеяпонское общество жило по закону Тайхорё, принятому в централизованном порядке. Он был изложен в семи томах административных и шести томах уголовных норм. Однако японские историки утверждают, что стремление регулировать социальные отношения изданием всевозможных норм и правил проявилось у их предков гораздо раньше. По данным лето-писно-мифологических сводов, 13-й император Сэйму лично писал законы о землеустройстве и упорядочении фамилий своих подданных (Nakamura, 1967: 148).

После прихода к власти воинского сословия в XII веке законы стали опираться на нормы семейных моральных наставлений (какун) и приобрели локальный характер. В эпоху Токугава эта традиция была продолжена. Правосудие осуществлялось раздельно, по удельным княжествам. Олицетворением закона и справедливости выступал сам удельный князь, а исполнение распоряжений, как местных, так и присланных из столицы, контролировали его доверенные лица. В столичном суде один и тот же правительственный чиновник совмещал обязанности прокурора и судьи. В помощь самураям, охранявшим общественный порядок (ёрики), выделяли помощников из числа простых жителей (окаппики). Все имевшие отношение к отправлению правосудия автоматически возвышались в глазах простого народа.

Спецназ эпохи Токугава: захват вооружённого преступника.

Казнь простолюдина.

В целом наказания выносились суровые, но система не имела всеобщего и формального характера. Посещавшие Японию иностранцы писали: «Японские законы кровожадны, они почти не знают разных степеней вины» (Зибольд и др., 342). «Произвол господствующего класса составлял единственный закон в стране; жизнь нетитулованного лица не ценилась ни во что, и каждый хозяин… мог по своему усмотрению карать и миловать своих челядинцев, как хотел. Пытка и самые свирепые виды смертной казни: распятие на крестах и сжигание живыми, варение в кипятке или в конопляном масле… составляли обыденное явление; а резание голов считалось чуть ли не лёгкой исправительной мерой» (Мечников, 109).

В деревнях практиковалась круговая порука и групповая ответственность: за тяжкий проступок одного наказывали всю пятидворку и семью провинившегося. Ближайшие соседи и родственники клеймились позором за то, что не удержали виновного от нарушения, и просили прощения у общины за недосмотр. Общинная психология обрекала на тяжёлые испытания всех, кто хоть как-то соприкасался с преступником.

Свидетельство очевидца той эпохи: «Дома разделены по пяткам, и жители, состоящие в одном пятке, отвечают друг за друга; каждый обязан доводить до сведения касхира(старший «пятёрки», орфография автора сохранена. – А.П.), касхирпередаёт известие оттону, а тот городовому совету; так что мало сказать, что одна половина нации наблюдает за другой; вся нация смотрит за собой в сотни тысяч глаз. Главы семейство должны смотреть беспрестанно за той частью улицы, которая прилегает к их дому; малейший случай, побои, ссора между посторонними – приписываются их нерадению. Кто забудет сделать самое незначительное донесение, того приговаривают к штрафу, телесному наказанию, тюрьме или домашнему аресту. Это последнее наказание гораздо строже в Японии, чем во всех других странах: всё семейство виновного лишается позволения иметь сообщение с кем бы то ни было; двери и окна дома запираются, чтобы предупредить бегство» (Зибольд и др, 341).

Проявления такого отношения к родственникам осуждённого просматриваются в японском обществе и сегодня. Лидера преступной секты Аум синрикё Сёко Acaxapa арестовали в 1996 году, когда его младшему сыну было всего несколько месяцев. Дети Асахары ощутили груз традиции на себе. Над ними издевались в школе, не принимали в вуз, на работу, не сдавали жилья. Младшего сына после издевательств в муниципальной школе перевели в частную. Два года назад дочери арестованного, страдающей хроническим депрессивным синдромом, японский университет отказал в приёме на том основании, что она «нанесёт ущерб учебной атмосфере заведения, хотя прямо ни в чём не виновата». Бывший профессор криминологии Университета Мэйдзи, а ныне действующий адвокат Коити Кикута подтверждает «В глазах японской общественности родственники преступника разделяют с ним его вину. Этот случай ясно показывает, что в японском общественном сознании отсутствует понятие о правах осуждённого и его родственников» (Kakuchi, 1).

В действующем сегодня Законе об организации дорожного движения ответственность за вождение в нетрезвом виде распространяется не только на водителя, но и на его пассажиров, а также на свидетелей приёма спиртного. В законе записано, что полиция может потребовать нешуточного наказания (до 3 лет лишения водительских прав и 500 тысяч йен штрафа) для любого, кто уступил место за рулём своего автомобиля нетрезвому человеку или предлагал ему спиртное, зная, что тот за рулём.[8]8
  Электрон. ресурс. Режим доступа: http://www.ask.or.jp/ddd topicks.html


[Закрыть] С формальной точки зрения, эти нормы трудно применить на практике – почти невозможно доказать знание третьим лицом намерений употребляющего алкоголь человека. Хотя бы потому, что у него всегда есть возможность вызвать такси с двумя водителями. Кроме того, пассажир может не знать, употреблял ли водитель спиртное, прежде чем сесть за руль, и доказать обратное тоже непросто. Ясно, что эта статья имеет воспитательно-профилактическое значение и рассчитана лишь на добровольное признание. Она отражает психологию круговой поруки и групповой ответственности, характерной для сельской общины. Эта же психология заставляет руководителей японских компаний подавать в отставку или публично извиняться, если их сотрудники совершают правонарушение. Личная непричастность руководителей к инциденту в таких случаях не имеет никакого значения.

После 1868 года в японском судопроизводстве произошли кардинальные изменения. В 1880 году был принят новый Уголовный кодекс, скопированный с французского. Впервые в истории Японии все граждане были объявлены равными перед законом, а система наказаний унифицирована. Групповую ответственность и групповые наказания отменили, зато ввели статью за оскорбление чести императора. В японских судах впервые появились адвокаты, но вид они имели жалкий. Правом допроса свидетелей обладали судья и прокурор, адвокат же мог задавать вопросы только через судью и с его разрешения. Обвинитель представлял государство и сидел на возвышении, на одном уровне с судьей. Так же как в эпоху Токугава, обвиняемый и его защитник располагались внизу, так что диспозиция в зале суда не оставляла сомнений в характере действа. Судья принимал дело к рассмотрению только после завершения расследования, ход которого он сам и контролировал. Как и в прежние времена, признание обвиняемого оставалось «первейшим из всех доказательств». Фактов для обвинительного приговора обычно набиралось достаточно, поэтому презумпция виновности подсудимого становилась очевидной для всех, в том числе и для защиты. Появление в зале суда адвоката мало что меняло. Если обвиняемый признавался, раскаивался и делал всё, что положено, ему смягчали наказание, если нет (что бывало редко), то и адвокат был ему не помощник.

В 1907 году Уголовный кодекс пересмотрели, взяв за основу германский вариант. Он значительно расширил полномочия судьи при учёте привходящих субъективных факторов и обстоятельств правонарушения. С 1923 по 1943 год в японских судах работали жюри присяжных заседателей, и хотя их услугами пользовались от случая к случаю, удельный вес обвинительных приговоров в те годы был не столь высок.

После окончания войны, в 1947 году вновь произошли изменения. Были ликвидированы статьи наказаний за оскорбление императорской фамилии, за военные преступления и за прелюбодеяние. В остальном Уголовный кодекс остался прежним, но по настоянию США был усилен в части защиты прав обвиняемого. Теперь адвокат располагался на одном уровне с государственным обвинителем, но ниже судьи. Последний решал дела единолично, выслушивая обе стороны. Формально обвиняемые получили право не отвечать на вопросы и не свидетельствовать против себя.

Однако обвинительный уклон судопроизводства приобрёл после войны ещё более явный характер. После отмены жюри присяжных судопроизводство стало внутренним делом профессиональных юристов, у которых своя этика и свои взаимоотношения. Они требуют четкости и слаженности действий, отсутствия внутренних противоречий, и самое главное – не допускают публичной огласки таких противоречий, если они вдруг появляются. Вынесение оправдательного приговора или отправка дела на дополнительное расследование в японском суде автоматически означают неполное служебное соответствие тех, кто проводил следствие. Такое решение судьи становится публичным заявлением о несогласии со следственными органами в оценке обстоятельств дела. Что недопустимо. Поэтому обвинительные приговоры в японских судах стали почти гарантированными.

В 2002 году водитель такси из префектуры Тояма был арестован и обвинён в двух преступлениях: изнасиловании и попытке изнасилования. Он предъявил полиции прочное алиби, но уже на третий день допросов не выдержал морального давления и подписал признательные показания. Приговор – три года тюрьмы. По-видимому, быстрое признание способствовало столь мягкому наказанию. За несколько месяцев до окончания тюремного срока осуждённого со скандалом выпустили на свободу: был задержан настоящий преступник, который помимо прочего сознался и в этих двух преступлениях. Министр юстиции Японии Д. Нагасэ 26 января 2007 года принёс пострадавшему официальные извинения. Последний в интервью журналистам признался, что «потерял веру в японское правосудие».

В марте 2007 года Верховный суд Японии оправдал другого подозреваемого, обвинённого полицией в убийстве трёх женщин, совершённом в 1980-е годы. Его личное признание, полученное на 17-й день ежедневных 10-часовых допросов, было единственным доказательством вины, которое смогло предоставить суду следствие.

Известный в Японии режиссер Масаюки Суо, двукратный лауреат Японской академии киноискусства, в конце 2006 года закончил съёмки фильма «И всё-таки это не я» (Сорэдэмо бокува яттэнай), основанного на реальных событиях. По ложному обвинению в сексуальных домогательствах на транспорте 28-летний мужчина попал в полицию и провёл в заключении 14 месяцев. По мысли режиссера, критикующего японское правосудие, фильм должен привлечь внимание общественности к методам работы полиции по вытягиванию признаний у подозреваемых.

28 мая 2004 года парламент принял решение о введении института присяжных заседателей. Они должны появиться в японских судах в мае 2009 года. Планируется совместная работа шести присяжных заседателей и трёх профессиональных судей, а в более простых делах – четырёх заседателей и одного судьи. Полностью доверить простым гражданам без специальной юридической подготовки решение главного для любого правосудия вопроса – о виновности подсудимого – японская фемида пока не решается. В этом тоже проявляется давняя традиция – ничего не менять быстро и кардинально.

В течение 2007 года почти во всех региональных судах Японии были проведены имитационные заседания, призванные выявить трудности предстоящей реформы. Во время этих «тренировочных процессов» наибольшие затруднения у присяжных вызвали случаи, от которых японское правосудие уже отвыкло: когда обвиняемый в зале суда отказывается от показаний, сделанных, по его словам, под давлением следствия, и заявляет о своей невиновности.

ИСПОЛНЕНИЕ НАКАЗАНИЙ

После обвинительного приговора в дело вступает механизм исполнения наказаний. Он имеет свои традиции и считается важнейшим этапом на пути к исправлению. В 2007 году общее число заключённых в японских тюрьмах составляло 81 тыс. человек (для сравнения: в России – 890 тыс., в США – 2,2 млн человек). Причём около половины японских заключённых (37,5 тыс.) отбывали наказание в одиночных камерах. В японских тюрьмах поддерживается образцовый порядок, и в одиночки переводят как нарушителей, так и тех, кого притесняют в общих камерах. В последние годы число таких нарушителей быстро растет: с 2001 по 2007 год оно увеличилось в 1,6 раза. Этим и объясняется растущая потребность в одиночных камерах. По планам Министерства юстиции, в ближайшем будущем число одиночных мест в тюрьмах будет доведено до 70 % их общего количества.

Работа с заключёнными совершенствуется не только по условиям содержания, но и по части воспитания. Здесь тоже просматриваются по-японски нестандартные подходы. В 2007 году в Японии открылись две частные тюрьмы, одна в западной части страны (преф. Ямагути), другая – в восточной (преф. Тотиги). В них отбывают наказание осуждённые со сроками менее 8 лет. Этих людей перевоспитывают по специальной, недавно разработанной программе. В частных тюрьмах заключённые решают арифметические задачи, разгадывают загадки и головоломки, делают упражнения на развитие воображения и смекалки, занимаются иероглифической письменностью и т. д. Программа исходит из того, что преступления совершают интеллектуально и эмоционально неразвитые люди, следовательно, им надо помочь преодолеть дефекты развития. В тюрьме префектуры Тотиги готовится к открытию библиотека на 20 тысяч томов. Отдельная программа реабилитации подготовлена для заключённых с физическими недостатками и психическими расстройствами. Все эти меры являются результатом проведённого недавно обследования японских тюрем, в ходе которого были выявлены недостатки в организации воспитательного процесса и намечены пути их устранения.

Имитационное заседание суда присяжных.

Японское общество всегда уделяло много внимания перевоспитанию тех, кто преступил закон. После Реставрации Мэйдзи и создания единого национального государства японская общественность самым активным образом участвовала в реабилитации осуждённых. А. Николаев писал о том, что «в 1900 году в Японии насчитывалось 32 общественные организации, ставившие своей целью заботиться об участи заключённых, отбывших свой срок», и ссылается на свидетельство современника: «Тюрьма даёт свободу только тем, за кого хлопочет родственник или друг. Мне рассказали про одного студента-медика 23 лет, приговорённого за кражу книг к 60 дням тюрьмы, и который едва не остался в ней на всю жизнь… Таким образом, общественные организации способствовали освобождению наибольшего числа арестантов» (Николаев, 145). Да и сами тюрьмы, судя по всему, были рассчитаны прежде всего на перевоспитание заключённых: «Гуманные начала упорно и последовательно проводятся в новых тюрьмах, которые правительство начинает строить с 1900 года по европейским образцам. Личности арестанта везде отводится много внимания. «На заключённого, – пишет тот же очевидец, – не смотрят как на падшее существо, исключённое из общества; нравственно, как и материально, между ним и всяким другим японцем нет пропасти. Преступнику общество не старается мстить; оно скорее ставит своей задачей исправить его… Доказательством того, что тюремный режим, несмотря на свою военную дисциплину, не гнетёт душу арестанта, служит факт почти полного отсутствия побегов из японской тюрьмы, которая, в общем, охраняется слабо» (Николаев, 144). Д. Шрейдер уточняет: в расположенной на небольшом островке тюрьме Исикаваполторы тысячи заключённых охранял от побега один-единственный сторож. Да и с тюремной дисциплиной в конце XIX века дело обстояло совсем не так, как сегодня. Побывав в столичной тюрьме, иностранные посетители были поражены, узнав, что за последний год ни один заключённый не сидел в карцере (Шрейдер, 375).

Тюремщики эпохи Токугава.

Сегодня из японских тюрем ежегодно освобождаются около 30 тысяч заключённых. Среди тех, кому удаётся найти работу, повторно нарушают закон 8 %, а среди безработных таких в 5 раз больше. Поэтому адаптации вышедших на свободу осуждённых уделяется много внимания. Особенно остро нуждаются в помощи те, кто не может найти персонального гаранта среди друзей или родственников. Без гарантии третьего лица человеку с судимостью трудно рассчитывать на доверие окружающих. Роль таких гарантов и помощников выполняют бюро по реабилитации и трудоустройству бывших заключённых. Эти бюро частные, но лицензируются государством. Основную работу в них выполняют добровольцы на общественных началах. Сегодня в Японии насчитывается 101 бюро по реабилитации бывших заключённых, их услугами могут пользоваться одновременно около 2 300 человек.

В отличие от стран Европейского сообщества, в Японии сохраняется смертная казнь. Так же как в Южной Корее, Индонезии, Таиланде, на Тайване и Филиппинах. По данным 2005 года, её поддерживает 81 % японского населения. Это больше, чем в США. Среди стран «большой восьмёрки» только в Японии и Соединённых Штатах продолжают казнить преступников. Как и многое другое, в Японии эта процедура унифицирована – через повешение. Но смертные приговоры выносятся здесь нечасто, а исполняются и того реже. С 1946 по 2003 год к высшей мере были приговорены 766 человек, 608 приговоров приведены в исполнение, это примерно десять казней ежегодно. По данным на декабрь 2007 года, еще 104 узника ждали своего часа в одиночных камерах. Со смертными приговорами и приведением их в исполнение в Японии не торопятся, никаких дат заранее не назначают.

Недавно печать сообщила о 69-летнем заключённом Ивао Хакамада, которого арестовали в 1966 году, признали виновным в убийстве четырёх человек и приговорили к смертной казни в 1968-м. С тех пор он ожидает исполнения приговора, а его друзья, знакомые и адвокаты продолжают настаивать на его невиновности, повторяя, что личное признание – едва ли не единственное доказательство его вины.

В Японии для приведения в исполнение смертного приговора требуется личное распоряжение министра юстиции. Приговоры ждут утверждения десятилетиями, а министры меняются каждые год-два. Будучи профессиональными политиками, они стараются уклониться от неприятной обязанности, кто по политическим соображениям, кто по личным убеждениям. Например, С. Сугиура, занимавший пост министра юстиции с октября 2005 по сентябрь 2006 года, не подписал к исполнению ни одного смертного приговора. А его преемник Д. Нагасэ за ещё более короткий срок работы поставил свою подпись на десяти таких документах. Осенью 2007 года тогдашний министр юстиции К. Хатояма выступил с призывом избавить его и будущих преемников от этой обязанности, придав процедуре формализованный характер, не зависящий отличных взглядов и убеждений руководителя министерства.

До недавнего времени всё, что связано с исполнением смертных приговоров, было окутано в Японии завесой молчания. Родственники ничего не знали о судьбе осуждённых, а им самим объявляли о последнем выходе за час до исполнения. О казнях общество не информировали, имена казнённых не предавались огласке. До 1998 года даже статистика по этой теме была засекречена. Начавшаяся реформа судебной системы обещает изменения в этой области. Во всяком случае, 7 декабря 2007 года запомнилось многим в Японии: впервые в послевоенной истории министр юстиции огласил имена трёх заключённых, казнённых по его распоряжению несколькими днями ранее. На совести каждого из них было по несколько человеческих жизней.