Текст книги "Меморандум (СИ)"

Автор книги: Александр Петров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)

– Как вести?

– Примерно, как мы с мамой Дашей тебя, дочку нашу, ведём.

– Вроде воспитания?

– Да-да, вроде того. Меня стало увлекать всё, что приводит человека в Царство небесное. А то, что отвлекает, становилось неинтересным и даже противным. Помнишь, я тебе рассказывал, преподобный Варсонофий Оптинский говорил о том, что душа человеческая перед рождением водится ангелом по Царствию небесному. Зачем, спрашивается? Как ты думаешь?

– Наверно, чтобы душа запомнила. Как в школе нас водят на экскурсию. Так лучше запоминаешь урок.

– Правильно! Душа человека запоминает райские красоты и потом всю жизнь стремится обратно, домой, в рай. Наверное и у меня поэтому душа хочет улететь подальше от земли, повыше в небо. Когда я вырос, стал искать в книгах персонажей с таким же стремлением летать. Сейчас, погоди, – я достал из кармана сумки записную книжку, – я тебе прочту.

– Это твоя волшебная книжечка?

– Да, волшебная. Послушай какие необычные слова я выписал. “Кто даст ми криле, яко голубине? И полещу, и почию” (Пс. 54.7) – это из Псалтири царя Давида. Макарий Египетский: “Случается человек бывает восхищен молитвой, и ощущает он такую неизреченную радость, что всецело восторгается летящий и восхищенный ум его”. А вот из Симеона, он был великим молитвенником, мистиком и созерцателем, послушай: “Как бедны все слова земные! Ибо где человек тот скрылся, Кто, пройдя этот мир, унесся За пределы всего, что видим?..” Понимаешь, ведь святые в молитве своей уносились в Царство Небесное. Это самый высокий и стремительный полёт! А вот слова очень строгого святителя Василия Великого. Уж его-то меньше всего можно заподозрить в пустой мечтательности. Он именно в молитве летал. Послушай, то он советует: “Начиная молитву, оставь себя самого, жену, детей, расстанься с землею, минуй небо, оставь всякую тварь видимую и невидимую и начни славословием все Сотворившего”. Видишь, “расстанься с землей” и даже “минуй небо” – то есть в своем молитвенном полете он улетал выше звезд, выше ангельских чинов – в те высоты, где живет сам Бог!

– Ничего себе! Я еще так не умею. Когда молюсь, я стою на полу и коленкам больно.

– Я тоже не могу. Но стараться-то мы должны! Ведь на то и даётся полёт, чтобы с каждым разом взлетать всё выше и выше.

– Паап, а ты что и сейчас летаешь? Как тогда, мальчиком? Ты летаешь с птицами?

– Еще как! Да и ты тоже… Вот сейчас, когда ты смотришь на небо, разве ты мысленно не поднимаешься на высоту, к тем стрижам, к тому грустному одинокому коршуну?

– Ну, не знаю… Я просто смотрю и мне это интересно.

– А ты попробуй! Представь себе, что ты взлетела и поднялась к стрижам. Они очень быстро летают! И ты вместе с ними несёшься со скоростью триста километров в час, так, что у тебя в ушах свистит набегающий ветер. Они принимают тебя в свою компанию, ты ловишь букашек клювиком и делишься добычей со стрижами, ведь им нужно кормить птенцов. А птенчикам нужно много-много есть, чтобы вырасти до августа и улететь с родителями далеко в Африку на озеро Чад, где водятся большие крокодилы и обезьяны. Они как прыгнут!..

– А давай слетаем к нашему грустному коршуну!

– Конечно давай! Мы помахали крыльями стрижам, набрали высоту – и вот уже осторожно подлетаем к большой птице.

– Почему осторожно?

– А чтобы не помешать его охоте. Ведь он кормится охотой. А мы с тобой птицы вежливые и разумные, и не можем позволить себе нарушать законы природы, так ведь?

– Ага. И что, вот мы уже полетели. А дальше чего?

– Сперва нужно поплавать в струях воздуха, найти подходящий поток и замереть, зависнуть. Ты как, нашла себе подходящий поток воздуха?

– Нашла. Он меня как водичка в ручейке обтекает и держит на высоте.

– Молодец. А теперь не спеша посмотри вниз и окинь острым глазом этот лес, нашу крошечную полянку, этих двух чудаков, которые лежат на спине и смотрят в небо.

– Вижу, вижу! Только они совсем даже не чудаки. Они, то есть мы, правильные люди. Правильные, потому что умеем летать. Мы с тобой люди-птицы!

– Птичка Ксюша, а тебе еще не хочется поклевать бутерброд?

– Ну, папа, давай еще полетаем! Это так здорово! Если мы забрались так высоко, то может, слетаем к морю?

– Ладно давай по-быстрому. Держи курс на юг. Видишь, там, внизу: под нами медленно проползают кудрявые зеленые леса, золотистые поля, белые линии дорог. Вот река заблестела. А что там за широкие поля?

– Это, наверное, степь. Правда ведь?

– Ну да, это донские степи, по ним ползают комбайны, собирая урожай пшеницы. А вот на горизонте за горами что-то такое длинное сверкнуло, видишь? Что это?

– Море! Синее-пресинее море. Я знаю, ты меня туда возил, и мы купались в соленой воде.

– Да, Ксюша, это Черное море. Давай спустимся на какой-нибудь теплый, в сухих зеленых водорослях камень и немного отдохнем. А то ты меня загоняла, старого и больного орла.

– Птица-папа, а тебе слабо, в море нырнуть? Может, поймаем какую-нибудь селедку?

– О, чувствую, дочь наша Ксения Алексеевна нагуляла птичий аппетит. Ведь птицы съедают столько корма, сколько сами весят. Давай, быстренько, со скоростью мысли возвращайся обратно, приземляйся на эту полянку и мы тебя покормим.

– Паааап, как здорово мы с тобой полетали! А я сама так смогу?

– Конечно. Ты уже научилась. Теперь ты в любом месте, даже дома в постельке, даже в школе за партой или во дворе на качелях, когда захочешь, сможешь взмахнуть крыльями и подняться ввысь. Только немного подучи географию, чтобы не заплутаться. А то улетишь в Австралию, а как обратно домой вернуться не знаешь. Так что почаще открывай атлас и путешествуй мысленно по картам. Ведь, когда мы вернемся в Небеса, там у нас скорости полета будут самые высокие. А какая самая большая скорость?

– Скорость мысли? Так ведь?

– Правильно, мой юный пилот. Правильно, моя маленькая птичка.

– Чего это я маленькая? – надула она губки. – Если я даже летать уже умею?

– Ох, милое дитя, не торопись взрослеть. Прошу тебя… Взрослые так легко, как ты сегодня, не поднимаются в небо.

– У взрослых крылышки старенькие?

– Ну да, если вообще они есть. А ты летай, дочка, летай! Молись и летай. Наша с тобой конечная остановка – в Царстве Небесном.

– А мы туда возьмем нашу маму, бабушку, друзей? А то без них будет скучно.

– Конечно, возьмем. Вспомни, что говорил нам с тобой Серафим Саровский: “В последние времена каждый верующий за собой в Царство Небесное по сорок человек возьмет”. Только для этого надо научиться не только себя в Небеса поднимать, но и этих сорок пассажиров. То есть крылышки твои, дочка, должны быть сильными, как у большого самолета-аэробуса. Представь себе, ты сидишь за штурвалом самолета, за твоей спиной, в салоне, сидят и смотрят в иллюминаторы сорок пассажиров. Они едят, пьют, разговаривают и полностью тебе доверяют. А ты – не сама, а с Божьей помощью, конечно, – поднимаешь тяжелый самолет в небо и направляешь его в самую высокую высоту – в Царство Небесное.

– А я смогу?

– Конечно! Только молись и летай каждый день. Пусть твои крылышки растут и набирают сил для самого главного полета. Молись, дочка, и летай!

Игоисты, имитаторы

Разговор тот запомнился надолго, неверный мой разум возвращался к нему снова и снова. Я и сам кое-что подозревал, истязая себя тысячей сомнений, но когда тебе опытный священник вот так бесстрастно изложит причины и следствия со всеми необходимыми ссылками на Святых отцов – это действует, как откровение.

Но сначала, как водится, предыстория. Та самая Света, которая перед отъездом Холодова на Афон, выпрашивала виноград прп. Симеона Сербского для рождения ребеночка; та самая Света, которая еще в школе сидела за одной партой с Сергеем и “заразилась” от него любовью к литературе, – вот это огромное явление с таким светлым именем была ко всему прочему писателем в широком смысле этого мужского слова. Сергей еще в юности разглядел в существе ее психики огромные каверны с язвами, поставил ей нелицеприятный диагноз “сумасшедшая идиотка”, что послужило его благословением практических занятий словесностью. По мнению Сергея, писать нечто стоящее способен лишь ненормальный, то есть, личность, выходящая за рамки общепринятых норм, – а это либо гений, либо маргинал. Так как гении случаются раз в сто двадцать лет и один на сто пятьдесят миллионов, то нам остается быть с рождения – или стать по мере взросления – сумасшедшими.

Мало того, что Света сама настрочила восемьдесят романов и полтысячи стихотворений, она повсюду “пропихивала” сочинения Сергея, которые он писал не для ширпотреба, а для “человека ищущего и думающего не так как все”. Мне приходилось читать философские труды друга, но где-то на десятой странице, пробираясь сквозь бурелом тяжеловесных фраз, я ощущал легкое головокружение, чуть позже сильную усталость, потом впадал в обморочный сон. Сам-то Сергей писал книгу, раздавал в виде рукописи друзьям и на другой день терял интерес к написанному, занимаясь реализацией новых идей, которых у них была тьма тьмущая. Зато Света бегала по издательствам, журналам, блогерам и всюду размахивала рукописями Сергея, объявляя его гением тысячелетия. Чаще всего ее выгоняли, но две книги и четыре публикации в журналах все-таки пробить удалось.

Однажды, не смотря на объемный живот, влетела она птичкой легкокрылой сквозь всегда незапертую дверь квартиры в кухню, где мы с Сергеем мирно пили каждый своё, и сходу прозвенела:

– Та-ак! Сергей, Леша, пишем синопсис и бежим на Арбат, там дают по тысяче долларов за штуку, а если примут, то пять тысяч за роман в восемь авторских листов!

За час-полтора мы с Сергеем набросали по три синопсиса и поехали на Арбат. В издательстве, по всему видно, только что созданному, нас направили в зал, где за столами люди в очках принимали тексты. Света усадила нас за соседние столы и сразу, выпятив живот в качестве аргумента, объявила гениями, к которым необходимо отнестись с особым почтением. Юноши лет до двадцати пяти пробежались глазами в дымчатых очках по нашим творениям и почти хором сказали:

– Очень неплохо, чувствуется опытная рука, но!.. Господа, где эротика, где насилие, где экшн? Вы что, забыли завет Марининой: “трупы нужно раскладывать по страницам романа рав-но-мер-но”. А где ваши трупы? Где столь желанная читателям расчленёночка, лужи ярко-алой кровушки, протяжные вопли? Сейчас без этого “джентльменского набора” не издается ни одной книжки. Пожалуйста, дополните сюжет клюковкой, сразу расписывайте до восьми авторских листов и приходите за гонораром. Считайте, тест прошли.

Света с видом победителя похлопала нас по плечу, взяла такси и укатила. В воздухе осталась висеть фраза “Что бы вы мужики без женщин, делали?” и облако аромата “Шанель”. Аромат Сергей до последней молекулы втянул ноздрями, а на вопрос ворчливо ответил: “До сих пор бы в раю блаженствовали”. С чувством полного хаоса в душе направились мы к отцу Сергию домой. Услышав нашу синоптическую историю, он поднял руки и сказал:

– Нет! И не просите. Благословения не дам. Ишь чего захотели: трупы с порнухой, и чтобы равномерно!..

– Батюшка, но для нас это возможность заработать! – воскликнул Сергей.

– У одного из апостолов, помнится, был такой же аргумент, и как всё закончилось! Знаете что, парни, если вам нужны деньги, приходите ко мне, я буду выдавать по пяти тысяч рублей в месяц из своих личных сбережений. А сами давайте-ка пишите только православные книги. Душеполезные! И чтобы никаких иудиных синопсисов!

– Батюшка, но вы посмотрите, как нас издают наши издательства. Вон у Лешки – отказ за отказом.

– Но все-таки семь книг он издал!

– Да, чудом, – кивнул Сергей. – Да, но не благодаря, а вопреки!

– А вы как думали, – тихо произнес священник, устало присев к столу, – всё истинное всегда пробивается сквозь сорняки с трудом, с мучениями, на грани жизни и смерти. Времена-то последние! Грех, если его не исповедают, накапливается, передается от поколения к поколению. Человечество с каждой минутой все более демонизируется. Да, святые нам обещали перед концом расцвет Православия, но ведь на малое время. И царь будет у нас, но опять же, после третьей мировой войны, в которой погибнет половина человечества. Вы, ребята, воины духа! Причем, бьётесь на передовой. Вам – первые пули и осколки, вам – самые тяжелые контузии и ранения. И только Господь вас убережет от верной смерти и никто больше.

И потом, отцы пустынники и жены непорочны (незримо здесь и повсюду сопутствующие), почему вы непрестанно забываете об отзывах на ваше творчество ваших читателей? Ведь именно для них вы живете и принимаете вольные и не очень мучения, именно для озарения их душ светом Истины вы пишете. Знаю, знаю, старец Фома не очень-то приветствовал осыпать вас похвалой, но в иные минуты, подернутые тленом уныния (как сказал-то, а!)… Короче, вот вам пачку отзывов на ваше творчество, пробегитесь глазками и верните.

– Откуда у вас столько? – выпучил глаза Сергей.

– Да вот, несут чада возлюбленные. А я в папку складываю. До поры, до времени…

Мы с Сергеем взяли каждый свою пачку и пролистали. Батюшка присел к столу и включил компьютер. В молчании прошло не меньше часа. Некий анонимный благожелатель собрал рецензии со всех сайтов интернета, добавил письменные и даже несколько устных, с указанием, кто, где, в какое время сказал. Необычно велика оказалась география: Россия – от Владивостока до Бреста, от Сочи до Мурманска; Украина, Казахстан, Кипр, Сербия, Польша, Франция, Германия, Израиль, Дания, Португалия, Северная и Южная Америка; возраст – от 11 до 75 лет, социальный и национальный состав – во всём их разнообразии. Читатели не только хорошо отзывались о моих книгах, но и благодарили за открытие для себя Православия, не как скопища догм и страха перед суровым Богом, а как единственный источник истинной радости, райского света и надежды на блаженство в Царстве небесном. На глаза наворачивались слезы, я останавливал их у самой кромки усилием воли, воспоминанием своих грехов и благодарением Бога. Наконец, оторвался от распечатки.

Сергей, криво улыбаясь, глядел на меня, прекрасно зная, что со мной творится. Стопка бумаги в его руках была гораздо тоньше моей, и в этом я увидел предвестие надвигающейся ссоры. Но коллега только дернул головой, смахнул иронию с лица и сказал:

– Батюшка, а вы заметили такие слова: “почему ваших книг нет в продаже?”, “да что у вас там, в столице творится, может, пора собирать новую рать Минина и Пожарского и идти на Москву, освобождать от нынешних ляхов?”, “обратитесь к Святейшему, пусть он даст указание издать нормальным тиражом” и все в таком духе.

– А как же издатели, – не утерпел я, – разве они не обязаны издавать то, что благословил Бог?

– На словах обязаны и даже издают. Только вот кто им дает благословение? У них свои карманные архиереи-благословители, прости Господи. Не зря же пророчил святитель Феофан Полтавский, что Царь грядущий по интронизации оставит лишь двух архиереев. У них, как в этом вашем арбатском издательстве, всё отлажено, на поток поставлено. А цели, что у “наших”, что у арбатских – отнюдь, не спасение души, а прибыль, деньги, ну, и для авторов – тщетная слава.

Священник подошел к стеллажам, показал на ряд книг.

– Видите, эту продукцию? Несут мне энергичные дамочки. Беру, читаю… где-то на десятой странице наступает предел терпения, ставлю на полку. Хоть желание выбросить в мусоропровод – огромное. Я теперь этим дамочкам протягиваю карандаш и прошу прежде, чем мне предлагать книгу, подчеркнуть те места, где есть правое прославление Христа Спасителя. И, знаете, ни одна из них ни одной книги мне больше не приносила.

– Скажите, отец Сергий, – опять не удержался я, – ведь перед вами каждый день проходят сотни людей, в том числе немало и этих… Скажите, им не страшно?

– Страшно им только деньги потерять. А Бога, Леша, они давно не боятся, потому что в Бога не верят. А сейчас давайте вспомним главное. Какой сейчас исторический период?

– Либерально-демократический?

– Вот, что сказал Императору Павлу Вещий Авель:

“О судьбе же державы Российской было в молитве откровение мне о трех лютых игах: татарском, польском и грядущем еще – безбожном.

– Что? Святая Русь под игом безбожным? Не быть сему вовеки! – гневно нахмурился царь. – Пустое болтаешь, черноризец.

– А где татары? Где поляки? И с игом безбожным то же будет, батюшка-царь” (Роман Белоусов “Вещий Авель”)

– А преподобный Серафим, – добавил священник, – говорил, что это безбожное иго будет самым жестоким и кровавым. Конечно, Господь попустил иго за предательство веры, царя и отечества. Конечно, иго будет свергнуто, но какой ценой. Моя задача, как священника, уберечь вас от меча гнева Божьего. Вернемся к Серафиму Саровскому. Целью христианской жизни святой назвал стяжание благодати Духа Святого. Для вас, ребята, благодать – это и покров для защиты от врага, и вдохновенье для написания книг, любовь, терпение, истина, свет – всё!

– А знаете, батюшка, – сказал Сергий, – давайте этих полицаев, которые нам иго устроили, называть “игоистами”.

– А что, по-моему верно схвачено, – кивнул отец Сергий. – Тогда тех, кто по гордости не способны стяжать благодать, но изо всех сил оную симулирует, предлагаю называть “имитаторами”.

– Принимается! – сказал я. – Кстати, следом за именованием у меня выстроился целый ряд ассоциаций. Кажется, отцы честные, у меня появилась крепкая идея для новой книги!

– И у меня, – полушепотом отозвался непривычно тихий и задумчивый друг.

– Да вы посмотрите, как всё просто и ясно выстраивается, – понесло меня на волне вдохновения. – Благодать, как огонь, имеет на людей двоякое действие. Гордых она жжет и ослепляет, а смиренных согревает и просвещает. Имитатор, как бы он ни старался, выдаст себя именно агрессивной реакцией на проявление благодати у других. Да у меня уже пошла цепная реакция… Пожалуй, мне пора к столу.

– Благословит тебя Господь, Алексей! Очень приятно, что и я тому поспособствовал.

…И все-таки не зря предостерегал старец Фома от искушений тщеславием! Видимо, пропустил удар слева и оказался в состоянии нокдауна. Поэтому с некоторых пор зачастил в военный храм, где священство – ветераны последних войн. Давнишний разговор с воинственным Михаилом в монастыре выплывал из темных глубин памяти и беспокоил.

А произошла встреча с Михаилом в то время, когда в приступе малодушия пришлось уехать в далекий от Москвы, может быть именно потому, близкий к Небесам монастырь. Там иеромонах Димитрий устроил импровизированную презентацию моего “Посланника”. Протянул книгу прихожанке, а потрепанный экземпляр перехватила энергичная подруга и громко затараторила:

– Зина, ты того, долго не держи! За ней целая очередь: сестры Зубины, еще Пална старуха, потом Федотовы, Дуся с магазина… Короче, ты читай по-быстрому! И знай, Зина: плакать будешь! Слышишь? Будешь плакать!

Наконец, Зинаиде удалось завладеть раритетом, она бережно сунула книгу запазуху, и прихожанки отбыли домой, монах полушепотом сказал:

– Ну вот, заодно ты узнал мнение народа о своей книге. Полагаю, неплохой отзыв, на мой взгляд. А теперь, Алексей, пойдем, подкрепимся. Кстати, там один молодой человек приехал, заодно с ним познакомишься. Может, он тебе какой-нибудь сюжет подскажет.

…В полутёмной трапезной нас было трое: молодой поджарый мужчина в грубом свитере, священник и я, усталый и позорно объевшийся.

– Я солдат, святой отец! – повторил Михаил.

– Отец Димитрий или батюшка, пожалуйста, – поправил его священник.

– Я воин, святой отец, и этим все сказано, – прогудел упрямец.

– Храни вас Господь, отцы, а мне пора на вечернее правило, – вздохнул отец Димитрий, встал, проворчал благодарственную молитву и быстрым шагом удалился.

– За что ты батюшку “святым отцом” обзываешь? – спросил я, едва ворочая языком.

– Есть в нем что-то католическое, – объяснил тот, мощно ворочая нижней челюстью. – Эти его вежливость, толерантность… Не доверяю таким. – Он вскинул колючий взгляд, ткнув пальцем в мою тарелку. – Ты больше не хочешь?

– Объелся. Говорил этому мальчишке, чтобы не накладывал столько картошки.

– Пацан – крестьянин, они много работают, им много и есть потребно. Я доем?

– Сделай милость.

– И сделаю! – он резко подвинул к себе мою тарелку. – А ты давай рассказывай.

– Да мне особо не о чем. Лучше ты давай. Сдается, у тебя за спиной немало приключений.

– Сейчас, – кивнул тот, забрасывая в рот остатки картошки с винегретом. – Во! Хорошо. – Погладил округлый живот ладонью. – Привычка наедаться впрок. Кто знает, когда еще придется.

Мы встали, пробормотали благодарственные молитвы и обратно сели. Михаил налил две кружки жидкого чая, одну придвинул ко мне. Выглядел он странновато: огромные армейские ботинки, черные джинсы, толстый свитер были изрядно потрепаны, хоть и стоили раньше, судя по качеству, немало. Загорелые, обветренные руки сплошь покрыты мелкими шрамами, пальцы длинные, ногти пострижены. Поджарое тело не накачано, плечи узковаты, хоть в каждом движении угадывалась военная пружинистая моторика и ежеминутная готовность к активным действиям. Говорил по-разному, то витиевато, то просто, иной раз нарочито демонстрировал начитанность и непрестанно – упрямство, самоволие, цинизм. Голову также покрывали ссадины, шрамы, загар и модная трехдневная щетина – почти по всему черепу. На лице двигались только губы и зрачки. Взгляд спокойный, но цепкий и холодный.

– Ну слушай, брат. Родился я в семье сельской интеллигенции. До седьмого класса был отличником, потом влюбился – и настал конец всему: детству, учебе, покою и уверенности в завтрашнем дне. Девушка та была не то что красавицей, но обладала каким-то шармом, обаянием, что ли… Некоторые бабы ее вообще обзывали колдуньей. В общем, тянуло меня к ней, как скрепку к магниту. Но увы, положил на нее глаз сынок начальника, подключил родителей и будто присвоил девушку. А она, хоть и поглядывала на меня с интересом, была послушной девочкой и со вздохами, через не хочу, признала себя его собственностью. На выпускном я предложил ей бежать, обещал заботиться о ней всю жизнь. Она отказалась и сбежала в туалет плакать. Тогда я решил уехать из нашего поселка, чтобы не видеть ее каждый день. Поступил в институт, отучился два года – и меня забрали в армию. Знаешь, мне там понравилось, будто все специально для меня. Когда вернулся в институт, проучился еще год и понял: работы по специальности мне не найти.

– …И ты вернулся в родные окопы.

– Да. Но уже наемником. На той войне всё пошло не по уставу, не по правилам цивилизованного ведения боя. Мои безусые пацаны сходили с ума. Не от страха!.. А когда на твоих глазах…

То, что я услышал дальше, лучше пустить сухим перечислением: распятие на кресте, отрезание головы, вскрытие пищевода, сдирание кожи, скальпирование, выкалывание глаз, пытка голодом и жаждой, членовредительство…

– Я собрал большое количество документального материала. Эти нелюди, оказывается, всё записывали на видео для отчета своим спонсорам. У меня есть диск, на который я собрал нарезку пыток и издевательств. Я просто обязан отдать тебе копию этого диска. Этого забывать нельзя!

Вроде бы, годы христианства научили меня легко прощать неприятелей, гонящих, обворовывающих и лгущих на меня – такое прощение всегда приносило мир в сердце и очищало горизонт от туч, заливая грядущее светом невечерним. А на поверку – поди ж ты – поднимается муть со дна души и не дает покоя. Может потому, что агрессия относилась не ко мне лично, а к неверующим? Одно дело читать у святителя Димитрия Ростовского, как сдирают кожу и соскребают мясо с христианского мученика – его ангелы утешают, он идет на муки произвольно, веруя в скорое вознесение души в райское блаженство. С неверующим всё не так. Совесть каким-то образом сообщает им о реальной перспективе посмертных мук в огне гееннском, поэтому страх смерти у них весьма сильный, хоть и пытаются они залить его спиртным, убегают от воплей совести в самообман, грохот музыки, суету бизнеса, миражи искусства. Может поэтому смотреть на мучения неверующих так больно. Порой возникает желание себя предложить палачам вместо этих несчастных.

Иногда просматриваю диск с фильмами, записанными Михаилом, иногда в интернете напарываюсь на ролики с изуверствами – и вскипает гнев, и руки просят оружие, и возникает желание пройти по бандитскому аулу, не снимая пальца с пускового крючка пулемета “Печенег”, 650 выстрелов в минуту разрывными пулями.

Ну, днем еще ладно, все же можно как-то контролировать всплески гнева молитвой и горячим покаянием. Но то, что происходило со мной по ночам, пугало не на шутку. Вот сижу на траве рядом с тем офицером в тельняшке, справа и слева обкуренные бандиты тычут ножи в окровавленную грудь, третий снимает на видеокамеру, один стреляет в плечо пленного, другой предлагает побыстрей обезглавить ненавистного уруса и заняться следующей жертвой – мною. Руки мои связаны за спиной, в голове просвистел ураган, я впал в то самое боевое состояние, когда страх переплавляется в отчаянный бросок кобры – мои зубы впиваются в горло бандита, рот наполняется соленой кожей с колкой щетиной и терпкой горячей кровью из сонной артерии, спина. Хлопают выстрелы, ноги и руки пронзают свинцовые колючки – мне все равно, лишь бы не разжать челюсти, лишь бы не упустить горло врага. Умираю.

Воскресаю в кювете, голова и грудь прострелены, кое-как поднимаюсь на ноги, меня тошнит, земля под ногами качается, но нужно идти. Из бака нашего тягача с БМП на платформе льется соляр, колеса и кузов охвачены огнем, в любой миг рванет. Иду, падаю, ползу – и вдруг натыкаюсь на ботинки с высокой шнуровкой, раздается хриплый смех. Оглядываюсь – меня обступили бородатые вояки, что-то между собой горланят. Боковым зрением отмечаю: из-под МАЗ-овского тягача, искореженного взрывом фугаса, выползает молоденький лейтенант, следом – сержант, они ползут в сторону густой зеленки по ту сторону дороги, благополучно растворяются в тени.

Внимание бандитов сосредоточено лишь на мне, они гогочут: “Не бойся, Иван, вставай, пойдем водку пить”. Пытаюсь подняться, меня качает будто на море во время шторма. Бандиты отступают, внимательно осматривают одежду и обмундирование на предмет наличия оружия. Но то, что у меня под ремнем, им никак не увидеть, а это компактный заряд пластида с взрывателем в наручных отцовских часах. Наш ротный предупреждал, что на этой войне в плен попадать не стоит, поэтому приказал всем заминировать себя на случай военной баталии. Сейчас моя задача – подпустить “чехов” как можно ближе и надавить на кнопку часов, чтобы “нанести как можно больший урон живой силе противника”. Наконец, сзади меня обшарили невидимые грубые руки, “живая сила” подошла на требуемую дистанцию в двадцать метров, я рассеянно дотянулся правой рукой до часов, мысленно прокричал: “Господи, прости, помилуй и прими дух мой!” – и что было сил нажал на тугую серебристую кнопку. Последнее, что удалось увидеть сверху, куда подбросило мою голову с открытыми глазами – разлетающиеся веером мелкие фрагменты вражеских тел и яркое солнце, к которому взлетает моя легкая прозрачная душа. По мере приближения к светилу, в центре огня выступает огромный восьмиконечный крест и Спаситель, простирающий мне навстречу руки.

Под утро, наверное, для того, чтобы получше запомнить последний самый яркий сон, мне все-таки достаются непередаваемые ощущения от профессионального надреза штык-ножом моего беззащитного горла под звериное рычание: “Отправляйся в ад!” “Как бы не так, сам туда шуруй!” – промелькнуло в голове, в тишине раздался неприлично громкий хруст трахеи, брызнул алый фонтан и душа взлетела над обмякшим телом и бородачом в пятнистом комбинезоне, аккуратно вытирающим любимое орудие палача о мою бездыханную грудь. “Господи Иисусе, прости и помилуй, и прими дух мой с миром!” – только и успел произнести, как некто лучезарный подхватил меня под прозрачные руки и на огненных крыльях стал поднимать в Небеса. И почему-то совершенно беспечально и без всякого сожаления покидал я эту окровавленную землю. …А потом просыпался, вскакивал на мятой белой постели, оглядывался – и сходу начинал горячую покаянную, радостную благодарственную молитву. А следующей ночью всё повторялось…

Разумеется, за подобного рода страсти я терял всё – мир, покой, благодать, любовь, молитву, вдохновение – и паршивым псом приползал в военный храм, чтобы у священника, опаленного огнем войны, очиститься на исповеди от гнева, выспросить совета, как поскорей избавиться от приступов желания кровавой мести.

– Что ты всё дергаешься, – монотонно говорил священник. – Христианин должен на земле жить как в раю: в блаженстве и светлой радости.

– Я бы с удовольствием, батюшка, только на практике что-то не всегда получается. А вы смотрели эти ролики с отрезанием голов нашим солдатикам?

– Конечно.

– И что, на душе по-прежнему наблюдались блаженство и радость?

– Ну почему, на какое-то время и у меня вскипел праведный гнев. Но стоило прочесть акафист “Слава Богу за всё” – и страсти отступили. Так и ты поступай.

Так в моем молитвенном правиле появился акафист благодарения Бога за всех и всё. Не сразу, но через месяц-полтора страсти в душе улеглись. И вот, наконец, наступило то, чего мы просим в молитве: “Ослаби, остави, прости, Боже…” – поздней ночью на волне полной всеохватной усталости пришло ощущение прощения.

Как тогда, на Святой земле, на берегу Галилейского моря, где Спаситель произносил божественные слова о любви к врагам – перед моим внутренним зрением прошла череда людей. Вот они: мои грабители, обманщики, ненавистники, угрожавшие убить и отобрать квартиру; вот они: убийцы моих друзей, родичей, моего народа – палачи, истязатели, мучители, насильники, мздоимцы, соблазнители… И только жалость к ним, и только живая пульсация Иисусовой молитвы о помиловании этих несчастных, обманутых врагом человеческим, которые пополнили сонмище христиан-мучеников, ликующих ныне; которые сами горят в огне с выпученными глазами, мечтая хоть о капле влаги на раскаленный язык – как не пожалеть их… Ведь все до одного мы – преступники, предатели, великие грешники, независимо от того, чувствуем себя таковыми или нет. “И первый из грешников аз есмь!”

Где-то на очень большой глубине сердца вспыхнул крошечный огонёк и высветил “радость спасения” – я бросился к столу и покрыл несколько листов большого блокнота торопливыми каракулями. Утром перечитал. Да, да, да – ко мне вернулась творческая благодать, вдохновение.

За три дня до Третьей мировой

Не хотелось уезжать из этого сказочного городка, ох, не хотелось! Но секретарь протянула мне билет на поезд, отмеченную командировку: