Текст книги "Бои под Нарвой"

Автор книги: Александр Степанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)

– Тебе об этом беспокоиться незачем. На заводе тебя знают не первый день, – ответила Рая.

– Хорошо, если так, – взволнованно вздохнул Петров и обнял за плечи девушку.

Глава 2

Ворота Стального завода были широко открыты. Со всех сторон к ним стекались люди в шинелях и папахах, в пальто и полушубках. Сплошным потоком двигались рабочие и к площадке перед зданием заводоуправления, на балконе которого стояла группа людей. На площади вновь прибывающие сразу же начинали искать товарищей по цеху.

– Мартенщики где?

– Прокатчики, сюда!

– Новомеханический, к нам!

Толпа оживленно гудела, переговаривалась, стараясь выяснить, что случилось. По какому поводу объявлена тревога? Кто-то уверял, что опять восстали юнкера.

– Не в том дело! – сказал высокий, сухой рабочий в папахе. – Слыхал я, будто немцы заняли Псков. Но так ли, не знаю.

– Да мы ж им объявили, что войны больше не ведем! – развел руками широкоплечий литейщик. – Чего же они лезут?

– Войны-то не ведем, но и мира не заключаем. Они и посчитали, что раз мира нет, то, значит, война продолжается, можно кое-чем поживиться…

– Становись! – раздалась чья-то зычная, властная команда. – Каждая рота особо. Надо посчитать, сколько всего пришло людей.

Рабочие стали торопливо строиться в две шеренги.

– Транспортный цех – тридцать один человек! – громко выкрикнули из рядов, по привычке называя цех, а не роту.

– Надо называть роту! – строго поправил командир.

– Третья рота, прокатный цех, – пятьдесят пять человек.

– Первая рота, орудийная мастерская, – сто человек!

– Ого, сколько привалило пушкарей! – одобрительно воскликнул кто-то на балконе.

– За один сегодняшний день в Красную гвардию записалось по заводу добровольцами больше, чем за все время с пятнадцатого января, когда начался набор. Чует рабочий, что на фронте неладно, и идет защищать свою власть, – говорили в толпе.

Рабочие орудийной мастерской стояли позади всех, выстроившись в четыре шеренги, чтобы меньше занимать места. Перед ними медленно расхаживал Блохин, уже в шинели и папахе, с винтовкой за спиной. Он внимательно осматривал выстроившихся красногвардейцев и на ходу делал замечания командиру роты.

– Проверь подсумки – у всех ли достаточно патронов, загляни в вещевые мешки – есть ли сухари или другая еда да смена белья.

Ротный – тоже из бывших солдат – только поддакивал на ходу:

– Слушаюсь, товарищ Блохин, будет сделано!

Третьей ротой командовал Крупович. Он был в штатском пальто, перехваченном командирскими ремнями.

– В моей роте все в полном порядке, товарищ командир. Не пришло только трое больных.

– Новых-то много?

– Вчера записалось двадцать человек. Трое совсем не умеют стрелять, остальные проходили военное обучение, – ответил Крупович.

Когда Блохин закончил обход красногвардейцев, к нему подошел коренастый матрос в черном бушлате и папахе. Папаха была лихо сбита на затылок, рыжий чуб падал на широкий лоб, светлые холодные глаза дерзко смотрели из-под темных бровей.

– Я не успел всех новичков обучить стрельбе, – доложил он. – Да ладно, на фронте обучатся!

– А Петров всех своих обучил! – возразил Блохин.

Матрос пренебрежительно сплюнул в сторону:

– Он только голову морочит да мой авторитет подрывает. Разве для того, чтобы обучать стрельбе, нужно самому метко стрелять? Мы таких офицериков давно рыбам на корм пустили. А вы чего-то с ним возитесь!

– Я давно его знаю, помогал он нам кое в чем… И военное дело он хорошо усвоил, – нахмурившись, возразил Блохин. – Сам проверял, как он проводил обучение, – толково, и ребята им довольны. Тебе, Фомин, самому не мешает поучиться у Петрова!

– Ученого учить – только портить! А контрикам у нас нечего делать. Шкодить только будут, – мрачно бросил матрос.

Блохин молча взглянул в дерзкие глаза матроса и направился к зданию заводоуправления. Уже в дверях кто-то окликнул его:

– Товарищ Блохин!

К командиру отряда торопливо подбежал Петров.

– Разрешите мне, товарищ Блохин, присоединиться к заводскому отряду? – явно волнуясь, спросил он.

Блохин остановился.

– Я не возражаю, но надо посоветоваться с Праховым и другими товарищами. Обождите в приемной, ответил он.

Блохин побежал вверх по лестнице.

– Аркадий Васильевич! – окликнул Петрова мягкий баритон.

Откуда-то из глубины полутемного коридора вышел инженер Гарин. Он был одет в форменное пальто с блестящими пуговицами, на голове красовалась фуражка с кокардой, которую приказано было снять. Всем своим видом Гарин подчеркивал свое враждебное отношение к происходящим событиям.

– Я случайно слышал ваш разговор с Блохиным и крайне удивлен и возмущен им, – продолжал Гарин. – Вы, инженер, член Всероссийского союза инженеров…

– Я не состою в этой организации, – сухо перебил его Петров.

– Очень жаль! Надеюсь, вы завтра же исправите эту ошибку. Но не в этом дело. Вернувшись с фронта, вы сразу сблизились с нашими «пролетариями», – презрительно произнес инженер. – Даже взялись обучать их военному делу. По отношению же к нам вы держитесь отщепенцем. А теперь хотите идти на фронт с рабочими, воевать с немцами, которые несут нам освобождение от всей этой, с позволения сказать, «демократии». – Гарин подхватил Петрова под руку и продолжал шепотом: – Одумайтесь, пока не поздно! Все мы в молодости играли в революцию… Приход немцев неизбежен. День, два, неделя – и Петроград будет занят войсками Вильгельма. Немцы наведут у нас порядок…

Петров с удивлением слушал речь Гарина. Он привык относиться с уважением к этому еще не старому, но серьезному инженеру, который и среди рабочих пользовался авторитетом. Транспортный цех, начальником которого был Гарин, считался лучшим на заводе.

– Вы колеблетесь! – мягким шепотком сказал Гарин. – Это хороший признак. Вы еще не окончательно потеряны для нас! Идите домой и спокойно ожидайте прихода немцев!

Резким движением Петров выдернул рукав шинели.

– Вы ошибаетесь, господин Гарин! – сухо проговорил он. – Я не большевик, но патриот, и мы с вами говорим на разных языках…

– Уверяю вас – немцы наши друзья! – Гарин приложил руку к груди.

– Я никогда не стану ни предателем своей Родины, ни немецким рабом!

– Фразы! Фразы! Я знаю, на вас оказывает дурное влияние одна молодая особа…

– Это вас совершенно не касается! – вспыхнул Петров и решительно стал подниматься по лестнице.

– Мы объявим вам бойкот, как врагу Родины и свободы! – вдогонку прошипел Гарин.

«Собирается стать немецким прихвостнем – и говорит о свободе», – подумал Петров.

– Я не хочу с вами даже разговаривать! – с сердцем ответил Петров и одним духом взбежал на второй этаж, где раньше помещался кабинет директора завода.

В большой приемной, уставленной тяжелой мебелью, обитой коричневой кожей, толпились рабочие. Одни, расстегнув пальто и шубы, сидели на диване, в креслах, даже на столе, другие устроились прямо на полу, греясь около батарей водяного отопления. В воздухе клубились густые облака махорочного дыма, стоял гул множества голосов, хотя никто не кричал и даже не говорил громко. Большинство были вооружены винтовками, перепоясаны пулеметными лентами и увешаны ручными гранатами.

– Да откройте форточки, а то дышать нечем от махры! – крикнул кто-то из сидящих на диване.

– Не открывай, а то простудимся, – возразил другой, стоящий у батареи.

– Ишь какой зябкий, что твоя роза! – уже сердито крикнули с дивана. – Раскрывай поживей, а то стекла вышибем!

На Петрова никто не обратил внимания. Окинув комнату взглядом и не найдя знакомых, инженер заглянул в неплотно прикрытую дверь кабинета. Там находились всего несколько человек. За директорским столом сидел незнакомый Петрову коренастый мужчина лет сорока, с широким усталым лицом.

– Рассказывай, Орехов, покороче! А вы, товарищ Петров, подождите в приемной, – сказал сидящий у двери Прахов и плотно прикрыл дверь.

– Давай, давай, Орехов! Люди нас ждут! – подхватил Крупович.

– В Смольном нас сразу привели в комнату рядом с кабинетом товарища Ленина, – продолжал Орехов. – Там уже были товарищи с других заводов. Вскоре к нам вышли Владимир Ильич и Свердлов. Ленин внимательно посмотрел на нас и сообщил, что немецкие генералы да буржуи, нарушив перемирие, двинули на нас войска и сегодня поздно вечером заняли Псков…

– Если бы об этом сказали не Ленин и Свердлов, я посчитал бы это за очередную буржуйскую брехню, товарищ Еремин, – взволнованно выкрикнул Прахов, обращаясь к человеку в кожанке, сидевшему на диване.

– Это правда! Передовые разъезды немцев двигаются на Петроград, – хмуро подтвердил Еремин.

– Этак они и до нашего завода добраться могут! – сказал Блохин. – Необходимо усилить охрану завода.

– Где находятся главные силы немцев и как они велики – неизвестно, – продолжал Орехов. – Нам и приказано разведать это возможно скорее. Товарищ Ленин объяснил нам, что посылается сразу несколько десятков разъездов по всем дорогам, ведущим от Пскова и Нарвы к Петрограду. Обо всем замеченном мы будем доносить по телеграфу и нарочным в Смольный. Таким образом там быстро и точно узнают положение. Затем товарищ Ленин особо добавил: «Прошу помнить, что вы являетесь нашими глазами и ушами. От точности и своевременности ваших донесений будет зависеть успех наших оборонительных мероприятий».

– Смотри, Орехов, приказ Ленина выполни точно и быстро. Такое тебе от нас напутствие, – внушительно сказал Прахов.

– Одних разъездов мало, чтобы задержать немцев, – проговорил Крупович.

– За разъездами двинутся рабочие отряды, человек до двухсот – трехсот. Они поставят заслон, который должен задержать немцев до подхода формируемых отрядов Красной Армии, – добавил товарищ Орехова, молодой рабочий с простым скуластым лицом.

– Что еще говорил Ленин? – спросил Прахов.

– Думали в Смольном, как бы побыстрее собрать рабочих на заводы. По телефону – долго, да время ночное, на заводах почти никого нет. Тут Владимир Ильич предложил дать по заводам тревожные гудки. Один начнет, другой подхватит, и загудят все заводы. Рабочие сразу смекнут, что случилось неладное, и мигом сбегутся на заводы. Не позже чем через час после гудков все будут в сборе, – продолжал Орехов. – Товарищ Свердлов сразу поддержал это предложение и сказал, что тем временем с помощью членов Центрального Комитета партии и Чрезвычайного штаба обороны Петрограда можно будет организовать отправку рабочих отрядов на фронт. Товарищу Свердлову Ленин поручил наблюдать за срочным формированием эшелонов на железной дороге…

– Задача нелегкая – поднять среди ночи железнодорожников и организовать срочную отправку эшелонов, – покачал головой Фомин. – Среди этих железнодорожников немало всякой контры…

– Все, что Ленин приказал, должно быть в точности исполнено, и как можно скорее, – решительно проговорил Еремин. – Когда вы, товарищ Орехов, выедете на разведку?

– В Смольном нам дали грузовик и приказали набрать десять надежных человек, умеющих хорошо ходить на лыжах. Мы их уже подобрали вместе с товарищем Блохиным и сейчас отправимся по маршруту Ропша, Ямбург и Нарва, как нам предписано, – ответил Орехов.

– Тогда не задерживайтесь, скорее в путь-дорогу! Желаю успеха! О вашем задании никому ничего не говорите, – напутствовал Еремин, поднимаясь с дивана.

– Об этом не беспокойтесь, будем молчать!

А в приемной продолжались разговоры. Петров молча стоял около окна, смотрел на тускло освещенный заводской двор и нервно барабанил пальцами по подоконнику. Хлопнула дверь. В приемную вбежали Рая Семенова и высокая белокурая девушка. За ними, придерживая болтающуюся на спине винтовку, – голубоглазый парень.

Рая сразу подошла к Петрову.

– Ты говорил с Блохиным о вступлении в рабочий отряд? Неужели он тебе отказал? – спросила она.

– Обещал переговорить об этом с другими товарищами. Блохин в кабинете… – сразу оживился Петров.

– Ну что ж, придется обождать, – вздохнула Рая. – Знакомься: Оля Антропцева и Вася Алексеев – из Центрального комитета Союза социалистической рабочей молодежи. Я давно хотела тебя с ними познакомить.

– Так вот вы какой? – лукаво улыбнулась Оля. – А то Рая нам все уши прожужжала – какой вы замечательный!..

– Ну что вы! – смутился инженер и поторопился перевести разговор на другую тему. – А вы по какому делу сюда?

– Мы хотим организовать молодежный отряд на Стальном заводе. У нас в орудийной мастерской уже имеется молодежная организация, которая и послужит костяком нашего отряда, – пояснил Алексеев.

В это время из кабинета вышел Блохин.

– Подойдем к нему и спросим об отряде, – предложила Рая.

Блохин решительно отверг их предложение:

– У нас молодежь распределена по ротам, и перед походом менять военную организацию нельзя.

Лица молодых людей сразу потускнели.

– Ты, Раиса, особенно понадобишься нам как медицинский работник, – продолжал Блохин.

– На других заводах имеются свои отряды… – начал было Алексеев.

– Это хорошо, но у нас пока такого нет, а создавать его в спешке нельзя, – отрезал Блохин.

Алексеев и Антропцева переглянулись и молча отошли в сторону.

– Обратимся прямо к товарищу Еремину, представителю ЦК, он нас, наверное, поддержит, – негромко проговорил Алексеев.

– А как решен вопрос со мной? – робко справился Петров.

– Об этом я еще не толковал. Вернусь – тогда и переговорю.

Блохин ушел.

Смущенный инженер отошел к окну. Рая тотчас же приблизилась к нему. Нежно сжав руку инженера, она прошептала:

– Не огорчайся, Аркадий! Все будет хорошо… Вот увидишь! Мы обязательно будем вместе! Я пошла в амбулаторию. Папаня там ожидает меня.

Вместе они спустились вниз. На широком дворе пылали костры, возле которых грелись красногвардейцы-рабочие. Махнув рукой, Рая побежала к заводской амбулатории. Петров оглянулся. В полумраке возле крыльца смутно вырисовывались две фигуры.

«Кто это?» – подумал инженер, направляясь к ним.

Одна из фигур вдруг резко шагнула в сторону, и Петров узнал инженера Гарина. Его собеседник, наоборот, поспешил навстречу Петрову. Это был инженер Юзефович, начальник орудийной мастерской, в которой когда-то проходил практику Петров.

– А, Аркадий Васильевич! – приветливо воскликнул Юзефович, крепко пожимая руку Петрова. – И вы явились на призыв заводских гудков?

– Как видите, Иосиф Казимирович, – ответил Петров, вглядываясь в усталое лицо старого инженера. – Собираюсь идти с рабочими на фронт… Если только они примут меня в отряд…

– Напрасно рискуете! – вздохнул Юзефович. – Рабочие отряды наверняка будут быстро разбиты немцами, и вы попадете в плен, если только уцелеете в бою. Да и репутацию свою испортите в глазах немцев, завтрашних хозяев нашего завода…

– Неужели и вы мечтаете о приходе немцев? – удивился Петров. Он помнил патриотическое настроение Юзефовича в начале войны.

– Их приход неизбежен! – снова вздохнул старый инженер. – Нам защищаться нечем. Знаю, что при немцах жить будет трудно и, главное, унизительно. Быть под их сапогом… Бр!!!

– Значит, надо приложить все усилия, чтобы не допустить их в Петроград.

Юзефович передернул сутулыми плечами.

– Едва ли большевики станут всерьез сопротивляться немцам. Вся эта суматоха поднята для того, чтобы показать массам – вот, видите, мы хотели оборониться, но ничего из этого не вышло. И мы пошли на похабный, как пишут в газетах, Брестский мир…

– Большевики опираются на народные массы и никогда не пойдут на их обман.

– Блажен, кто верует! Все же берегите себя, если и впрямь придется воевать. – Юзефович пожал на прощание руку Петрова.

«Этот тоже не верит большевикам и ожидает немцев, правда, без радости, как неизбежное зло… А жаль! Юзефович прекрасный человек!» – подумал Петров.

Раздался гудок, и мимо проехал грузовик, наполненный вооруженными людьми. У каждого в руках была винтовка, у пояса висели гранаты, многие держали лыжи. Рядом с шофером сидел Орехов. Перед ним к передку машины был прикреплен пулемет.

«Что это? – удивился Петров. – Вернее всего, разведка. Неужели немцы так близко от города? – И инженер ощутил гнетущее чувство острой тревоги за себя, за Раю, за Петроград и в бессильной злобе сжал кулаки: – Хоть последним рядовым, хоть обозником, а на фронт поеду! Там видно будет, что делать…»

На втором этаже, на балконе, загорелась электрическая лампа.

– Товарищи! Подходите ближе, – раздался над двором зычный голос. – Сейчас выступит представитель ЦК нашей большевистской партии и Чрезвычайного штаба обороны Петрограда товарищ Еремин.

От костров, из дверей неосвещенных цехов к балкону подходили люди. Вскоре плотная темная масса заполнила весь двор.

Еремин подошел к перилам балкона. В шубе и шапке он казался широкоплечим и высоким. Свет падал сзади, и фигура Еремина казалась вылитой из темной бронзы – могучая, кряжистая, уверенная в своей силе.

Еремин окинул взглядом приумолкшую толпу и с гордостью подумал о ее спокойной несокрушимой силе. Здесь не ощущалось того истерического волнения, той нервозности, которую искусственно раздували в народе враги большевиков. И Еремин – старый большевик-партиец, не раз смотревший в глаза смерти, познавший ужасы царской каторги, – сейчас почувствовал себя взволнованным и растроганным.

«Как прав Владимир Ильич, настаивая на организации и отправке на фронт рабочих отрядов. Они образуют стальной заслон, под прикрытием которого будет формироваться армия Советов – Рабоче-Крестьянская Красная Армия! Как гениально учитывает Ильич настроение народа…» – подумал Еремин и начал резким, чуть охрипшим голосом:

– Товарищи рабочие! Вы все знаете – первым делом новой власти было обращение ко всем воюющим странам с предложением о немедленном заключении мира без аннексий и контрибуций. Но это мирное предложение было отвергнуто англо-французскими и американскими представителями. Наоборот, они стремятся во что бы то ни стало сорвать дело мира. При их прямом попустительстве хищный германский империализм начал новое наступление по всему нашему фронту. Сегодня немцы заняли Псков.

Толпа глухо зашумела и заволновалась. И Еремину это напомнило гневный гул моря перед бурей.

– Вам известно, что, спасая истерзанную многолетней войной нашу страну от новых тяжких испытаний, Совет Народных Комиссаров решился на величайшую жертву и объявил немцам о нашем согласии подписать их архиграбительские, унизительные, похабные условия мира, – проговорил Еремин. – Но германское правительство буржуев и милитаристов даже не дало нам ответа. Всемирный империализм стремится во что бы то ни стало задушить Республику Советов, вернуть землю сбежавшим помещикам, фабрики и заводы – капиталистам, власть – подлой царской трижды проклятой монархии! Настал час величайших испытаний. Наше социалистическое Отечество в величайшей опасности! Священным долгом всех рабочих и крестьян России является беззаветная защита Родины! Товарищи! Ни минуты промедления, ни секунды колебаний! Все способные носить оружие немедленно на фронт! Толпа откликнулась:

– Правильно!

– Чего тут митинговать!

– Не видать немцам Питера как своих ушей!

Слово взял Прахов:

– Товарищи! Враг стоит у ворот Петрограда. Он под Псковом и Нарвой готовится к прыжку на колыбель пролетарской революции – красный Питер. Поклянемся же все как один умереть за власть Советов! Пусть наш Стальной отряд всегда будет первым при наступлении и последним при отходе! Да здравствует наш красный Стальной отряд! Вперед – на врага!

– Ста-но-вись! – подал команду Блохин.

Глава 3

На Стальном заводе рабочий отряд был организован в дни корниловского мятежа. В ряды красногвардейцев были включены отборные товарищи, политически надежные и знакомые с военным делом или прошедшие воинское обучение на заводе. Командиром отряда был выбран Блохин. Старый кадровый рабочий Стального завода, он в начале войны был мобилизован на фронт и зарекомендовал себя в боевой обстановке как толковый и храбрый солдат. После Февральской революции он сразу примкнул к большевикам. Вскоре по ранению ему довелось вернуться на завод.

Спокойный, уравновешенный, несколько медлительный, Блохин пользовался большим авторитетом. Особенно нравились рабочим его простота и умение подойти, к людям, с каждым поговорить по душам, а когда нужно, то твердо, а порой и жестко призвать к порядку недисциплинированных.

Комиссаром отряда стал Прахов, тоже кадровый рабочий Стального завода, убежденный большевик. При царе Прахов побывал в ссылке, из которой его освободила Февральская революция. В октябрьские дни, оставив дома тяжело больную жену, он штурмовал Зимний дворец. Вернувшись домой, Прахов уже не застал жену в живых. Велико было горе Прахова. Он сразу почувствовал себя осиротевшим и одиноким, тем более что взрослые дети жили отдельно. Стеснять их своим присутствием он не хотел и почти все время проводил на заводе, с головой уйдя в партийную работу. Теперь, когда над Петроградом нависла опасность, Прахов деловито готовился к предстоящим сражениям.

По распоряжению из Смольного большая часть бойцов Стального завода отправлялась на станцию Лигово.

Как только закончился митинг, Блохин, Еремин и Прахов вернулись в директорский кабинет.

– Отряд у нас значительно увеличился. Мы имеем четыре роты боевого состава и артиллерийский дивизион. Вдвоем с Праховым мы не справимся со всем хозяйством. Я хочу взять себе в помощь еще двух-трех человек, – сказал Блохин.

– Сформируйте штаб отряда, – предложил Еремин.

– Больно важно звучит – штаб! – усмехнулся Блохин. – Это целое учреждение, а как им управлять – я не знаю.

– Сделаем проще, по-рабочему – командир отряда, у него помощники – по санитарной части, боеснабжению и продовольственному снабжению, – вмешался Прахов. – Ты всем будешь командовать, а я стану помогать тебе.

– Кого же вы намечаете себе в помощники? – поинтересовался Еремин.

– Матроса Фомина. Он обучал рабочих военному делу. По его словам, он бывал во многих боях. Наших рабочих знает… – ответил Блохин.

– Военное дело он знает плохо. Воевал на море, а в сухопутных боях не участвовал, – покачал головой Прахов. – Стрелять из винтовки не умеет, штыковой бой знает плохо, зато языком болтать горазд. Из анархистов он, что ли? Ненадежный это народ – сегодня с нами, а завтра с кем будут – неизвестно…

– Намечал я еще Орехова, да он уехал в разведку. – Блохин нерешительно взглянул на Еремина. – Просится к нам в отряд один наш инженер – Петров. Во время войны очень помогал нам, разоблачал непорядки на фронте. Провел в окопах всю войну. Сейчас пришел на завод по тревоге. После революции командовал артиллерийской батареей. По-моему, такого можно взять, не подведет…

– Офицер? Надежен ли в политическом отношении? – покачал головой Еремин. – Позовите его сюда, поговорим с ним. Может, и подойдет. Но приглядывать за ним все же надо!

– В этом не сомневайтесь! Глаз с него не спустим…

Через минуту Петров был в директорском кабинете.

– Вот это и есть инженер Петров, про которого я говорил, – указал на него Блохин.

Несколько минут Еремин внимательно вглядывался в простое, открытое лицо инженера. Губы Петрова еще сохраняли юношескую припухлость, светлые глаза прямо смотрели из-под широких бровей.

«Хорош парень! – решил Еремин. – Этот пришел к нам с открытой душой».

Он протянул руку Петрову:

– Здравствуйте! Хотим определить вас в помощники командира отряда. Вы хорошо знакомы с военным делом?

– Воевал три с половиной года, был строевым артиллерийским офицером. Дослужился до чина поручика. С работой штаба знаком мало.

– Все же больше, чем кто-либо из нас. Товарищи хорошо отзываются о вас, – неторопливо продолжал Еремин, наблюдая за инженером. – Так как – согласны взять на себя оперативную часть штаба?

Петров нахмурился и переступил с ноги на ногу.

Полузакрыв глаза, Блохин постукивал пальцами по столу, следя за выражением лица Петрова. Инженер нравился ему своей простотой, отсутствием зазнайства и умением обращаться с рабочими. Помнил он и беседы, проводимые Петровым во время войны. Сидевший рядом Прахов лучше других знал Петрова, эволюцию его политических взглядов за последнее время и понимал, почему Петров затрудняется с ответом. Чтобы подбодрить инженера, он проговорил:

– Не сомневайтесь, товарищ инженер, поддержим вас в трудную минуту.

Еремин перехватил дружеские взгляды, какими обменялись Прахов и Петров, и уверенно сказал:

– Я тоже убежден, что вы пригодитесь в отряде.

Только Фомин, недавно вошедший в кабинет, мрачно насупясь, неприязненно глядел на Петрова, но вступать в спор с Ереминым и Праховым не решился.

– Что касается меня, то я готов помочь всем, чем только могу, – с горячностью воскликнул инженер.

– Вот и отлично, – одобрил Еремин. – Отряд ваш невелик, товарищ Блохин. Значит, как договорились, одному из товарищей поручите ведать боеснабжением, другому – питанием, третьему – санчастью. А оперативную часть возьмет на себя товарищ Петров.

– Боеснабжение у нас ведет Лихарев из старомеханического. Он с этим делом хорошо знаком. – Блохин почесал плохо выбритый подбородок. – С питанием дело хуже. Не знаем, кого подобрать, чтобы был расторопный и честный.

Прахов начал называть ряд фамилий, но Блохин только отмахивался рукой от предлагаемых кандидатур.

– Повалиху! – предложил один из рабочих, зашедших в кабинет.

Все громко захохотали, услышав об этой кандидатуре. Весь завод знал жену мастера Повалихина, известную своим энергичным, но весьма скандальным нравом.

– А что смеетесь? Я серьезно говорю!

– Так она же баба! – удивился Блохин.

– Ну и что ж такого! Она стоит любого мужика, нас в обиду не даст, – настаивал предложивший.

– Что это за Повалиха? – заинтересовался Еремин.

Блохин почесал затылок и пояснил.

– Может, и подойдет, раз она женщина энергичная и толковая, – решил Еремин.

– Повалихин-то сам тут? – справился Блохин, открыв дверь в приемную.

– Здесь, – поднялся из угла низенький, сутуловатый человек с густыми длинными усами и большим синяком под глазом.

– Жинка твоя дома?

– А где ж ей быть на ночь глядя, да еще в такой мороз? – отозвался мастер, прикладывая руку к синяку.

– Позови-ка ее сюда!

Лицо мастера передернулось.

– Зови ее сам, а я не ходок! Видишь, как ухватом огрела, – ткнул он пальцем в синяк.

Присутствующие в кабинете зашумели, засыпая шутками незадачливого супруга.

– Я схожу! У меня с женской нацией обхождение тонкое. Только пусть меня проводят: не знаю я, где эта гражданочка живет, – вызвался Фомин.

– Ну пошли, что ли? – вздохнул Повалихин.

– Ай да герой! К своей жинке и то только с охраной решается идти! – засмеялся Еремин. – А кто у вас ведает санитарной частью?

– Фельдшер наш, Лаврентий Максимович Семенов! – ответил Прахов.

Эта кандидатура не вызвала никаких возражений.

Лаврентий Максимович проработал на заводе больше сорока лет. Он был человек верующий, богомольный, что, однако, не мешало ему в бурный 1905 год прятать у себя за образами прокламации и тайно лечить забастовщиков, раненных в стычках с полицейскими. Накануне 9 января 1905 года Семенов уговаривал рабочих «не делать шуму и царя по пустякам не беспокоить», но в день расстрела он был на Дворцовой площади и перевязывал раненых рабочих.

Ворчал он и в октябрьские дни, что не мешало ему, однако, добровольно отправиться с рабочим отрядом против войск Керенского.

Узнав от дочери, что отряд собирается на фронт, он поспешил на завод.

– Какая уж война с немцами! У них все, а у нас голые кулаки да необученные солдаты, солоно придется! – разглагольствовал он в кругу рабочих, когда его позвали в кабинет директора.

– Ничего, Максимыч, справились мы со своими генералами, справимся и с немецкими. Не сомневайся в этом! – крикнул кто-то вслед фельдшеру.

– Чем могу быть вам полезен? – спросил Семенов у Еремина.

– Вот что, товарищ Семенов! Ваш отряд отправляется на фронт защищать Петроград от немцев. А вам думаем поручить медицинскую часть, – проговорил Еремин, разглядывая стоящего перед ним хмурого, усатого, еще крепкого старика.

– Всю жизнь провел с рабочими, привык к их кумпании. Куда они, туда и я. Раз надо, то я всегда готов! Разрешите идти, подобрать нужный персонал, медикаменты и инструментарий, – просто ответил фельдшер, поправляя у себя на плече санитарную сумку.

– Действуйте! – одобрительно кивнул Еремин.

В кабинет с шумом ввалились несколько человек. Впереди шла высокая, еще не старая женщина в кожухе и валенках, повязанная теплым платком. За ней двигались Фомин, мрачный Повалихин и молодая девушка с живыми, веселыми глазами.

– Честь имею представить эту сердитую гражданку Повалихину! – отрапортовал матрос.

– Зачем звали? – низким голосом спросила Повалихина, сумрачно глядя на Еремина.

– Как ты есть женщина бездетная… – начал было Блохин.

– Так ты хочешь подарить мне ребеночка, что ли? – озорно метнула на Блохина глазами Повалихина.

Раздались дружный хохот и выкрики:

– Ай да Повалиха! За словом в карман не полезет.

– Не робей, поддержим!

– Ну и чертова баба! – возмутился. Блохин. – Ты ей с делом, а она озорничает.

– Ишь каким постником стал! – не унималась Повалихина.

Блохин возмущенно засопел.

– Прекратите пререкания! – постучал по столу карандашом Еремин. – Отряд Стального завода отправляется на войну…

– Война – это дело не женское! – перебила его Повалихина.

– Ты-то всю жизнь воюешь! – поддел ее Блохин.

– А как с такими дурнями, как ты, не воевать? – не осталась в долгу Повалихина.

Еремин поморщился и снова резко постучал карандашом по столу.

– Вас, гражданка, вызвали сюда, чтобы предложить вам взять на себя заведование продовольственной частью рабочего отряда, – пояснил он. – Если вы согласны ведать продовольствием отряда, то немедленно приступайте к работе!

На грубоватом энергичном лице Повалихиной появилось выражение удивления и смущения.

– Это меня-то, значит, заведовать продовольствие ем? – в замешательстве спросила она.

– Да, да! Вас, гражданка Повалихина, – улыбнулся Еремин. – И продовольствием, и фуражом для лошадей.

Уже давно работая в заводской столовой, сначала судомойкой, а в последнее время поваром, Повалихина не сомневалась, что справится с порученным ей делом. Конечно, готовить пищу в боевой обстановке было несравненно труднее, чем на кухне, но Повалихина пережила в жизни столько разных трудных моментов, что это ее не пугало. Но фураж явно смущал ее. Сколько его надо – сена и овса на одну лошадь, – этого Повалихина не знала. Сам факт назначения ее заведующей продовольствием и фуражом поразил и взволновал эту своенравную женщину. Сколько лет прожила Повалихина на свете, и всегда ею кто-то командовал и распоряжался, а она подчинялась чужой воле, правда, только после брани и ожесточенного сопротивления. А теперь она сама становилась начальником и кем-то должна была распоряжаться и командовать.

– А что мне придется делать? – неуверенно справилась она.