Текст книги "Бои под Нарвой"

Автор книги: Александр Степанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

Глава 25

«Куда идти? – подумала Саня. – К морякам? Или вернуться в Стальной отряд?..»

Сане захотелось поскорее вернуться в жарко натопленную избу, прилечь на лавку и заснуть. Но как это часто случалось в последние дни, ей вдруг снова вспомнился Андрей Онуприенко.

«Андрюша никогда бы не вернулся с полпути!» – И девушка решительно зашагала вперед по рыхлому снегу, держась за телефонный провод.

Скоро Саня вышла на проселочную дорогу к деревне и облегченно вздохнула, почувствовав под ногами твердую почву. Теперь уже трудно было сбиться с пути, и девушка быстро зашагала вперед. Она знала, что изба, где расположился штаб моряков, стоит на отшибе, за деревней, и искала глазами тропинку, сворачивающую с, дороги.

Совсем неожиданно провод повернул вправо, в небольшую сосновую рощицу.

«Значит, изба за соснами!» – подумала Саня. И вдруг откуда-то из-за деревьев появились две белые фигуры в маскировочных халатах. Девушка решила, что это Демин и Самохин.

– Где вы пропадали? – окликнула их Саня. – Исправили провода?

Фигуры мгновенно замерли, затем снова двинулись вперед.

– Мы не те, кто тебе нужен. Куда идет эта дорога? – спросил один из незнакомцев, указывая на тропинку.

– К морякам, в Поповку, – не задумываясь ответила девушка.

– Значит, мы идем верно, – глухим баском отозвался второй.

Саня вздрогнула – она сразу узнала этот хрипловатый, низкий голос и особенную манеру растягивать слова. Так говорил сбежавший из отряда матрос Фомин.

Оба встречных, не обращая внимания на девушку, пошли дальше в сторону Нарвы.

«Неспроста он попал сюда, да еще в такую вьюжную ночь! – подумала Саня. – Еще какую-нибудь пакость замышляет! Необходимо за ним проследить и обезвредить предателя. Надо предупредить моряков. – Саня побежала по тропинке в деревню, но почти сейчас же остановилась: пока она доберется до моряков, Фомин и его спутник сумеют скрыться. – Сама как-нибудь справлюсь с ними», – решила девушка и решительно бросилась вдогонку за Фоминым.

Она пробежала метров двести по глубокому снегу, устала и запыхалась, но никого не обнаружила. «Неужели уйдут?» – тревожно думала она и в этот момент заметила блеснувший впереди огонек спички. «Курят… Они!» – решила Саня и снова устремилась вперед.

Бежать по рыхлому сыпучему снегу было очень тяжело, казалось, еще несколько шагов, и сердце выскочит из груди, но девушка не останавливалась.

«Неужто я упущу окаянных? – беспокоилась она. – От Андрея, наверно, не скрылись бы!»

Саня оглянулась. Огни деревни остались далеко позади. Кругом белыми призраками клубились и переливались снежные вихри. Свистел ветер. Вдруг впереди, совсем близко, снова мелькнул огонек папиросы.

«Они в белых халатах, а я в шубе! Они сразу заметят меня», – подумала девушка и, упав на землю, поползла в том направлении, где заметила огонь. Сухой колючий снег попал в рукава, набился за шиворот, но Саня упорно ползла дальше, изнемогая от усталости и волнения.

Впереди, наверное на другой стороне реки, ярко вспыхнули немецкие ракеты. И на светлом фоне Саня увидела всего в нескольких шагах от себя два силуэта.

Постояв на месте, беглецы направились к реке. Тропинка вилась между кустами и скоро вышла на прибрежный откос. Дальше шел крутой спуск к Нарве.

– Вот и дошли! – сказал Фомин.

– Теперь не нарваться бы только на большевистские секреты, – ответил другой.

– Ночь, вьюга, мороз! Все «товарищи» забрались в избы и спят, как сурки. Эх, угостить бы их на прощанье парой гранат! – со злостью проговорил Фомин.

Саня выхватила наган…

«Как быть? – подумала она. – Врагов необходимо задержать любой ценой. Но их двое, а я одна! И, конечно, они вооружены».

Где-то совсем близко раздался винтовочный выстрел, за ним другой. Саня испуганно вздрогнула. Ей показалось, что стреляют в нее, и она в испуге ткнулась лицом в снег. Но сейчас же девушка сообразила, что стреляли сзади, оттуда, где находились сторожевые пикеты моряков. Значит, помощь находилась совсем близко.

Рядом за кустом послышалось ругательство, и голос Фомина проговорил:

– Влипли, черт побери! Проснулись-таки окаянные «товарищи»!

– Придется подождать, пока стрельба утихнет.

Подняв наган, Саня бросилась вперед и сразу же увидела четыре черных пятна, мелькающих в снегу.

«Сапоги, – догадалась она. – Ползут, гады!» И звонким, срывающимся голосом крикнула:

– Стой! Руки вверх! Стрелять буду!

Один из ползущих припал лицом к снегу, но другой поднял руку, и Саня догадалась, что сейчас последует выстрел. Она спустила курок. Грохот ее выстрела слился с выстрелом бандита. Девушке показалось, что в левый бок ее ткнули раскаленным железом. От нестерпимой боли она на мгновение потеряла сознание и снова ткнулась лицом в снег.

Преодолевая острую боль и слабость, Саня приподнялась и увидела в двух шагах распростертую на снегу фигуру. Маскировочный халат распахнулся, и на белом фоне темнело черное пальто. Второго бандита не было видно.

От потери крови у Сани зазвенело в ушах. Страшно захотелось пить, и девушка начала жадно глотать снег.

Вдруг сзади заскрипел снег под чьими-то быстрыми шагами, и перед Саней выросла темная фигура матроса.

– Ты кто? Руки вверх! – крикнул он.

– Своя! Из Стального отряда, Саней зовут! – торопливо пролепетала девушка.

– Девка! Как ты сюда попала? – удивился моряк.

– Два контрика собирались бежать за реку к немцам… Хотела их задержать. Один меня ранил, двигаться не могу, – с трудом вымолвила Саня. – Один вон лежит, а другой к реке побежал…

– Потерпи, деваха! Сейчас подойдут наши, а я займусь другим гадом!

Матрос побежал по тропинке вниз к реке. Через минуту Саня услышала окрик:

– Стой! Ты шутки брось, пока я тебя не пристукнул…

Затем кто-то застонал.

Саня потеряла сознание и словно сквозь сон ощутила, как ее подняли и куда-то понесли…

Глава 26

Дойдя до Поповки, Демин и Самохин обнаружили повреждение около самого помещения штаба моряков. Добравшись к матросам и убедившись, что телефон исправен, оба друга немного погрелись в избе и направились обратно.

– Саню встретили? – спросил их Блохин, как только они вошли в избу.

Парни удивленно переглянулись.

– Никак нет, не видели! – в один голос ответили они.

– Куда она запропастилась? – удивился Петров. Справились по телефону у моряков и узнали, что девушка там тоже не появлялась.

– Заблудилась, что ли? Напрасно она одна ушла в такой буран, – забеспокоился Прахов.

Блохин сейчас же направил Демина и Самохина на розыски Сани. Одновременно он вызвал по телефону моряков и сообщил Лутковскому об исчезновении девушки.

– Ладно, сейчас пошлю братков на розыски вашей девахи, – пообещал Лутковский. – Да ночь-то уж больно вьюжная, ни зги не видать! Скоро ее не сыщешь, особенно если упала и лежит на снегу – мигом заметет.

Прошло около часа. Демин и Самохин снова добрались до отряда моряков и позвонили, что Саню найти не удалось, хотя моряки ищут ее. Затем они тоже отправились на поиски.

– Куда она могла деться – ума не приложу! Как сквозь землю провалилась! – нахмурился Блохин.

– Сквозь землю – того не может быть, а в картофельную яму очень даже могла попасть! Тогда ее до утра не сыщешь, – проговорил Прахов.

– До утра она замерзнет.

– В яме куда теплее, чем в поле. Сверху снегом присыплет – и тепло, что в твоей избе.

В это время в штаб моряков из сторожевого охранения поступило сообщение о поимке у реки трех перебежчиков – двух мужчин и одной женщины.

– Немедленно всех доставить в штаб! – распорядился Лутковский. – И смотрите, чтобы все были живы. Иначе самим голову отверчу!

Запищал телефон. Блохин снова справлялся о Сане.

– Что у вас нового? Никого не нашли? – спросил он. – Тут приемная мать девушки ревет белугой, дочку раньше времени оплакивает…

– Пока ничего. Поймали на реке каких-то перебежчиков. Сейчас приведут сюда, – ответил Лутковский.

Молодежный отряд по-прежнему был придан морякам, и Орехов с Васей Алексеевым находились в соседней избе, рядом со штабом моряков. Утомленные дневными боями, оба дремали, лежа на печке, когда неожиданно связной принес весть о пропаже Сани. Он довольно путано сообщил, что Саня пошла в Поповку и пропала.

– Сейчас ее ищут и хлопцы из Стального отряда и наши моряки, но найти не могут.

Едва до сознания Орехова дошло, что Сане угрожает какая-то опасность, как сон мигом слетел с него. Он без церемоний растолкал Васю Алексеева и предложил идти на поиски девушки.

– Ты же ее знаешь, Вася! Она с нашего Стального завода. Надо идти искать. На дворе страшная метель, упадет – и мигом замерзнет, – доказывал Орехов.

– Подбери человек десять хороших лыжников. Пусть с собой возьмут спирт и бинты. Мало ли что там может понадобиться, когда ее найдут, – решил Алексеев.

Через несколько минут человек двенадцать юношей и две девушки-санитарки в белых маскировочных халатах на лыжах и с винтовками за плечами во главе с Ореховым уже бежали по проводу от избы Лутковского по направлению к Стальному отряду. Лыжники шли цепью с небольшими интервалами. Таким образом они сразу осмотрели целую полосу шириной до ста метров. Они обнаружили и ту яму, в которую попала Саня, осмотрели ее и, конечно, ничего не нашли.

Прошло не больше двадцати минут, как весь путь от Стального отряда до моряков и обратно был дважды осмотрен молодежью. Вконец расстроенный и встревоженный Орехов вернулся к Лутковскому. Как раз в это время сообщили о задержании на берегу Нарвы трех перебежчиков. Вслед за этим явился еще матрос и доложил:

– Так что разрешите доложить, товарищ командир. Девка-то, кажись, нашлась! С передовой сообщают, что сейчас на самом берегу Нарвы подобрали какую-то девчонку из Стального отряда…

– Что?! Как она туда попала? – удивился Лутковский.

– Говорят, за контрой гналась. Одного пристрелила, а другой ее ранил. Девка, сказывают, боевая… Наши-то сначала и ее к контре причислили. Потом только разобрались, кто она…

Лутковский сообщил обо всем этом Блохину.

– Срочно отправляю к вам нашего фельдшера Лаврентия Максимовича с Раей. И приемная мать Сани пойдет с ними, – ответил Блохин.

– Значит, Саня жива, только ранена? Тяжело или нет? – заволновался Орехов. – Пойду ей навстречу!

Орехов выбежал из избы.

– Здорово, видать, она ему сердце занозила! – усмехнулся Лутковский.

Орехов встретил моряков, несших на носилках Саню, уже около самой деревни. Девушка была с головой укрыта шинелью и только слабо стонала. Орехов бросился было к ней, по, услышав ее стоны, не посмел поднять шинель, чтобы не причинить девушке напрасных страданий. Он только уговаривал матросов нести ее поосторожнее, не трясти, не тревожить толчками.

На других носилках тащили труп убитого Саней перебежчика. Шествие замыкал шедший под усиленным конвоем второй перебежчик.

Саню поместили на перевязочном пункте, расположенном в избе, рядом со штабом моряков. Вслед за носилками туда зашел и Орехов. Он осторожно снял укрывавшую девушку шинель и едва узнал Саню. Глубоко запавшие глаза, заострившийся нос, мертвенно бледные щеки, синеватые губы – все это совершенно изменило ее миловидное лицо.

Саня бредила и плохо понимала, что происходит вокруг. Ей было холодно, и она все время натягивала на себя тулуп, которым прикрыли ее моряки.

Когда Орехов склонился над носилками и назвал ее по имени, Саня, чуть приоткрыла глаза:

– Не посрамила памяти Андрюши. Они не ушли…

Синеватые веки сомкнулись, и девушка потеряла сознание. Орехов оглянулся по сторонам.

– Как ты сюда попал, гидра проклятая? – выкрикнул он, увидев сидящего в углу Фомина. – Теперь от суда не уйдешь! Шлепнем как пить дать!

И без того бледный, Фомин совсем посерел от страха, но ничего не ответил и только опустил голову.

Орехов сплюнул в сторону предателя и выбежал из избы. Посреди двора при свете нескольких фонарей обыскивали труп убитого. Санина пуля угодила предателю под левую лопатку и пробила сердце.

Из внутреннего кармана кителя вытащили удостоверение на имя Ждановича, карту, на которой было отмечено расположение рабочих отрядов под Нарвой, и пачку немецких денег. Затем обнаружили план Петрограда, помеченный какими-то условными знаками.

– Так! – проговорил Лутковский, просмотрев документы. – Это чистая контра. А дружок его Фомин, оказывается, вовсе не Фомин, а Дятлов, член партии социалистов-революционеров…

В это время во двор вошли Семенов, Рая, Петров, Блохин и супруги Повалихины.

– Где находится девушка? – спросил фельдшер.

Матросы указали ему на избу, и Семенов, позвав Раю, направился в помещение.

– Где мое дитятко родное, моя сиротинушка? – запричитала Повалихина. – Жива ли она? Знала бы, кто ее изувечил, своими руками бы гадюку задушила…

Странно было видеть эту всегда энергичную, боевую женщину плачущей навзрыд. Большое человеческое горе выражали ее потухшие, еще недавно такие живые глаза.

– Не печальтесь, Матрена Спиридоновна, все будет хорошо. Видал я Саню. С лица бледная, а в глазах есть жизнь. Значит, есть еще силы в теле, – старался успокоить Повалихину Орехов.

Повалихина попыталась проникнуть в избу, но ее дальше первой комнаты не пустили. Вскоре в этой комнате сошлись Блохин, Лутковский, Орехов, Петров, Повалихины. Фомина по приказанию Лутковского увели.

– Каков субчик оказался! – покачал головой Блохин. – Фомин не Фомин, матрос не матрос, а самая настоящая эсерия! Умеют, сволочи, маскироваться, знают, что матросам особое доверие. Вот и рядятся в морскую форму…

Прошло с полчаса, когда наконец из внутренней комнаты вышла Рая и сообщила, что рана Сани не опасна, но от потери крови она очень слаба.

– Не томи мою душу, Раечка! – схватила ее за руки Повалихина. – Говори прямо – будет Саня жива?

– Не беспокойтесь, Матрена Спиридоновна, все будет хорошо, организм молодой, надо надеяться, справится с ранением, – утешала огорченную женщину Рая.

– А если не справится? – воскликнула Повалихина.

– Не может этого быть! Выживет Саня, – твердо произнесла Рая, хотя совсем не была в этом уверена.

Через несколько минут из операционной вышел Семенов. Он подтвердил, что Саня поправится, и разрешил Повалихиной войти к раненой.

Когда Блохин и Петров ушли к морякам, Прахов и Кустова вдвоем остались в опустевшей избе Стального отряда. Они то и дело звонили Лутковскому и справлялись, как чувствует себя Саня. Наконец Семенов лично сообщил, что девушка будет жить.

– Только бы Саня выжила, мы ей такого царевича жениха найдем, что все девчата от зависти полопаются! – пошутил Прахов.

– Вроде вас, Маркел Яковлевич, – лукаво улыбнулась Кустова.

– Какой из меня жених! – вздохнул Прахов. – Был конь, да изъездился…

– Смотря для кого…

Прахов крякнул, покрутил усы и вдруг спросил:

– Вам, Валентина Ивановна, не скучно одной жить?

– Мое дело вдовье, – опустила глаза Кустова и вдруг покраснела. – Конечно, скучно, а главное – трудно. Подрастают ребятишки, как их без отца воспитать?

– Воспитание детей, конечно, дело важное, – задумчиво сказал Прахов. – Да не это главное… Главное, что вы сами женщина хоть куда, на вас еще столько мужчин заглядываются…

– Ветрогоны все! Я вышла бы замуж только за солидного человека, который заменил бы моим детям погибшего отца.

– Уверен, что найдется такой, и скоро найдется!

Прахов ласково посмотрел на собеседницу.

Кустова вдруг вскочила, прижала руки к разгоревшимся щекам и воскликнула:

– Ой! Кажется, товарищ Блохин идет… – И выбежала из избы.

Глава 27

Как и предполагал Парский, немцы, за ночь подтянув силы, на следующий день около полудня форсировали реку южнее города, в районе Кренгольма. С часу на час они могли прервать железнодорожное сообщение с Петроградом. Это неизбежно повело бы к новому отходу, а позади оставался только один удобный рубеж обороны – по реке Луге. Но сейчас река замерзла, и немцы легко могли форсировать ее. Поэтому на совещании командиров всех отрядов, расположенных под Нарвой, было решено перейти в контратаку с целью отбросить врага за реку Нарву. По всему фронту загрохотали пушки, пулеметы и винтовки. После часовой артподготовки красногвардейцы двинулись в атаку. Их удар был так стремителен, что немцы не выдержали и начали отходить.

По снежному полю неудержимой лавиной катились красногвардейские цепи. Ожесточенно, яростно строчили немецкие пулеметы, но их бешеный треск тонул в многоголосом «ура», которое перекатывалось из края в край.

Стальной рабочий отряд атаковал немцев на участке между шоссе и железной дорогой Петроград – Нарва. Впереди цепи, размахивая маузером, бежал Блохин. Прахов старался не отставать от него. Выставив вперед черные жала штыков, мчались мартеновцы и транспортники, пушкари и прокатчики.

– За Онуприенко, за Круповича, за Антропцеву! Бей врага! – яростно кричали атакующие.

– Даешь Нарву! Вперед, за красный Петроград! За мировую революцию! – неслись возгласы с соседних участков.

Стальному отряду удалось выйти во фланг вражеским частям. В это время Блохин, точно споткнувшись, вдруг откинулся назад и опустился на снег.

– Принимай команду, комиссар! – прерывающимся голосом воскликнул он, прижав левую руку к окровавленному правому плечу. – Вперед, товарищи! Бей врага! Да здравствует власть Советов!

Подоспевшие санитары вынесли командира из боя.

Прахов на бегу осмотрелся по сторонам. Вырвавшийся вперед Стальной отряд клином врезался в расположение немцев, угрожая их тылам. И в то же время враг мог с обоих флангов атаковать отряд и окружить его.

«Ударь сейчас справа моряки, и противник, не задерживаясь, покатится назад», – подумал комиссар.

И почти тотчас справа послышались грозные крики «ура». Короткими перебежками по глубокому снегу мчались вперед черные фигуры матросов. За ними двигались цепи Молодежного отряда. Слева виднелись серые шинели латышей, которые молча и быстро двигались на врага.

Заметив поддержку на флангах, цепи Стального отряда еще стремительнее понеслись вперед.

– Ура! Бей кровавую гидру контрреволюции! За красный Питер! – кричали красногвардейцы, охваченные мощным наступательным порывом.

Прахов волновался: не зарывается ли Стальной отряд? Но он решил пойти на риск.

– За свободу, за революцию, за Петроград – вперед! За мной! – закричал Прахов, бросаясь вперед.

Охватываемый с фланга, противник начал быстро отходить. Бойцы Стального отряда достигли железнодорожной насыпи, примыкающей здесь к Нарвскому шоссе, и открыли огонь с близкой дистанции. У отступающих немцев началась паника.

Пехота, артиллерия, обозы, штабные автомобили карьером неслись по шоссе к Нарве, стремясь как можно скорее укрыться от обстрела. Одна из повозок опрокинулась, на нее налетел автомобиль, и мгновенно образовалась пробка. Артиллерийские запряжки пытались объехать затор по обочине и застревали в глубоких сугробах. Бились в постромках лошади, переворачивались пушки. Вокруг растерянно бегали ездовые, номера. Хрипло кричали и махали пистолетами офицеры.

А из-за насыпи дождем сыпались пули. Бросая артиллерию, обозы раненых, немцы в смертельном страхе мчались к реке. Неожиданно откуда-то сбоку по залегшим цепям Стального отряда ударили четкие ружейные залпы и пулеметные очереди.

Прахов оглянулся. От реки во фланг Стальному отряду двигались густые цени немцев. Их серо-зеленые шинели ясно выделялись на белом снежном фоне. С прибрежного холма строчили вражеские пулеметы…

«Враг бросил последние резервы… Сомнет нас! – подумал Прахов. – Надо задержать!»

Он решил повернуть цепь лицом к наступающему врагу. Но в это время из тыла на галопе вынеслись несколько артиллерийских упряжек. Пушки лихо развернулись и с ходу ударили по наступающим немецким цепям картечью. Враг сразу же залег. Однако отважные пушкари сами попали под пулеметный огонь противника и сразу понесли большие потери. Один за другим падали бойцы на свои любимые «пушечки», обильно поливая их кровью. Но оставшиеся в живых продолжали стрелять.

– Уж вы, ребятушки, постарайтесь. Наводите получше, чтобы сбить проклятые пулеметы! – кричал Прахов, подбегая к пушкарям.

Но снаряды легких пушек не могли разрушить прочные каменные пулеметные гнезда.

– Товарищи! Братцы! – закричал Прахов артиллеристам. – От вас зависит победа! Держитесь стойко.

Он сам подбежал к замолкнувшей пушке и принялся наводить ее на поднявшуюся немецкую цепь.

Неожиданно откуда-то сзади ухнула тяжелая гаубица. Прахов обернулся. В полусотне шагов от него около орудия суетились люди. Тут же стоял Петров, спокойно подавая четкие команды.

«Петров! Дорогой товарищ! – взволнованно подумал Прахов. – Как вовремя ты подоспел!»

Инженер поднес к глазам бинокль, а другой рукой сделал резкое движение. Гаубица грохнула и дернулась назад. Снаряд разорвался где-то за холмом.

– Прицел на два деления меньше!

Второй снаряд разорвался на вершине холма. Немецкие пулеметы сразу смолкли.

Петров снова отдал команду, и тяжелые снаряды стали рваться, разбивая еще уцелевшие пулеметные гнезда.

– Ур-ра! Вперед! – тотчас раздалось из морского отряда.

– Ура! – подхватили красногвардейцы Стального отряда.

Несокрушимый вал черных бушлатов, серых шинелей, разноцветных пальто и полушубков снова покатился к Нарве. Немецкие солдаты в панике удирали к реке или, поднимая руки, умоляли о пощаде.

Пленных обезоруживали. Они были очень удивлены, когда узнали, что в течение всего дня сражались с рабочими отрядами.

– О, мой бог, это невозможно! Как же это так? Простые рабочие – и так хорошо и храбро воюют! Где ваши офицеры? Они, наверно, англичане или французы? – бормотал пожилой унтер-офицер.

– Вот наш «офицер», – смеялись красногвардейцы, указывая на Прахова.

Немец тупо моргал глазами, глядя на сутулую, костлявую фигуру Прахова, на его поношенное черное пальтишко и очки, перевязанные суровой ниткой.

Среди пленных оказался и захваченный группой молодежи немецкий обер-лейтенант. В свалке его порядочно помяли, и он прихрамывал на одну ногу. Его усы в стрелку, как у кайзера Вильгельма, теперь поникли и рыжими мочалками висели по углам рта.

– Пришлось-таки нам порядком повозиться с этим кабаном, – жаловался Алексеев. – Стрелял до последнего, мы втроем едва одолели его. А когда свалили, он, как собака, кусаться начал. Одному чуть палец не отхватил…

Обер-лейтенант хмуро смотрел на окруживших его рабочих.

– Мне надо официрен, – проговорил он.

– Зачем тебе офицер? Нет у нас офицеров, все рабочие, – усмехнулся Алексеев.

– Командирея! – настаивал немец.

Подошел один из латышей.

– Что вам нужно? – по-немецки спросил он.

– Скажите, чтобы мне перевязали раненую ногу. Как военнопленный, я заявляю претензию: меня оскорбляют, называют кабаном, – пожаловался немец.

– Значит, вы хорошо понимаете русскую речь?

– До войны я был в России…

– Товарищи, оказывается, немец хорошо понимает по-русски и обижается, что вы его обозвали кабаном, – улыбаясь, объяснил латыш рабочим.

– Сами нагло нарушили перемирие, полезли на Питер, а тут еще обижаются! Особая вежливость ему потребовалась! – возмутился Алексеев.

– Он нам не нужен, Петрократ! Он не сердце России. Москва – сердце России, – высокомерно задрав голову, проговорил обер-лейтенант. – Вы воюет не по правил, стреляйт из-за угла, делайт засады. Это не чесни война!

– Тоже о чести мелет! Сами исподтишка напали на нас, а теперь бормочут о честности! – покачал головой Прахов и обеспокоенно оглянулся по сторонам. – А где же товарищ Петров? Молодцом он сегодня действовал.

– Ранило Петрова, – ответил один из артиллеристов.

– Ранило?! – воскликнул Прахов. – И сильно? Как же вы не уберегли такого нужного нам человека?

– Да ты не волнуйся, комиссар! – успокоил один из артиллеристов. – Ранило его легко, царапнуло руку шальной пулей… Перевяжется на медпункте и вернется в строй. А что он сегодня действовал молодцом – это точно! Случается, что и среди офицеров попадаются хорошие люди.

– Да какой он офицер? Он же наш инженер, с орудийной мастерской Стального завода! И студентом еще у нас работал. Свой парень! – уверенно проговорил седоусый слесарь.

Пришел Семенов, осмотрел и забинтовал раненую ногу немца.

– Можно его теперь отправлять прямо в Сибирь на каторгу, – пошутил он.

– Как Сипир? Сачем Сипир? – испуганно залепетал немец. – Я чесни зольдат. Ви не имейт права так делайт!

– За то, что полез на Петроград рабочую власть скидать, надо бы тебя упрятать в Сибирь до наступления мировой революции… Ну, ладно, я пошутил… – сказал Семенов.

Перепуганного немца отправили к Дыбенко.

Петров был ранен в последние минуты боя на командном пункте гаубичного взвода. Пуля рикошетировала от земли и ударила в правое плечо инженера. Толчок был так силен, что Петров не устоял на ногах. Снег около него сразу окрасился кровью. К инженеру бросились орудийные номера. С их помощью он поднялся и наскоро перевязался носовым платком, так как давно отдал кому-то из раненых свой индивидуальный перевязочный пакет. Несмотря на острую боль и значительную потерю крови, до окончания боя инженер отказался идти на перевязочный пункт. Когда он наконец пришел на перевязку, по его бледности и лихорадочно горящим глазам Рая сразу поняла, что он ранен. Первым ее движением было бросить остальных раненых и перевязать любимого, но инженер категорически запротестовал.

– Сначала закончи перевязку всех тяжелораненых и раньше меня прибывших, а потом уже займешься мною, милая Раечка. Мне не так уж плохо. Правда, я не смог бы сейчас с тобой повальсировать, но этого и не требуется, – шутил инженер, превозмогая боль в раненом плече.

Только через час дошла наконец очередь до Петрова. Лаврентий Максимович внимательно ощупал плечо инженера, тщательно очистил рану и, дав Петрову понюхать наркоз, произвел небольшую операцию. Пуля была разрывная и довольно сильно повредила плечевые мышцы. Когда Петров пришел в себя, на рану наложили повязку с дренажем для стока могущего накопиться гноя.

– Кости-то целы, папаня? – тревожно допытывалась Рая.

– Целы. Но возможно нагноение. Его и надо постараться избежать, хорошенько продезинфицировав рану.

– Зато сердце у Аркадия Васильевича давно насквозь прострелено вашими глазками, Раечка, – пошутила Кустова, помогавшая накладывать повязку на рану.

– Ошибаетесь, Валентина Ивановна! Глазки Раечки обладают для меня лечебным средством – убивают в ране все вредоносные бактерии, – отпарировал Петров.