Текст книги "Похождения робота"
Автор книги: Александр Петрин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)
ДЛЯ ПРЕСТИЖА
В наш реактивный век все труднее с престижем: то один тебя обскачет, то другой! Не успеешь завести кнопочный телефон – у Дубининых уже черная ванна и подписная «Библиотека фантастики». Поменяешь ванну, а мадам Марцинникова уже похваляется французскими колготками и фотокарточкой самого Штирлица с автографом.
Но наша семья – мы с супругой и дочурка – трудностей не боится и успешно их преодолевает!
Вот недавно захожу в НИИ и замечаю там в одном месте табличку: «Процедурная. Экспериментальная порка с 12 до 13 ч.». Возле дверей сидит вахтер и никого не пускает.
Я поинтересовался:
– Что там делают?
– Порку, – отвечает вахтер. – Процедура такая… пользительная для организма.
– А зачем?
– Для кровообращения, – говорит. – И для ума! Ум просветляет. Ну и заметно прибавляется его.
Я на свой ум не жалуюсь, у супруги ума даже чересчур, дочурка подрастает – дельфин, а не ребенок! Однако продолжаю интересоваться:
– Как же это делается?
– Обыкновенно, – отвечает вахтер. – Разложат на топчане и давай всыпать, откудова ноги растут.
– Нарушителей, что ли, каких?
Вахтер держится гордо:
– Еще чего! Большие люди пользуются, которые со степенью.
– А мне, – спрашиваю, – можно попробовать?
– Еще чего!
Я, конечно, возмутился.
– Что за дискриминация! – говорю. – Сегрегация какая-то! Апартеид! Почему им можно, а мне – нельзя?
– А потому, – отвечает, – что нос не дорос!
– Ну это мы еще посмотрим, – говорю. – У кого дорос, а у кого нет! Я сам скоро остепенюсь.
– Когда остепенишься, тогда и придешь!
Дома я рассказал обо всем супруге, она опечалилась:
– Значит, среди интеллектуалов это веяние давно идет, а мы как всегда в арьергарде!
Короче говоря, две недели я землю ел, а заполучил-таки директора этого НИИ к себе в гости. Престижное виски «Белая лошадь» у меня сберегалось, две бутылочки пепси-колы с выставки. «Лошадь» директор «осадил», а от пепси отказался как от сильно возбуждающей нервную систему. Приступили мы к делу, а он виляет.
– Ей-богу, – говорит, – не знаю, что там за порка такая! Это мой зам по науке в курсе, его компетенция. А я сейчас в основном хлопочу о переводе института в первую категорию с соответствующим расширением штата и, разумеется, окладов.
Но когда мы выставили флакон «Рижского бальзама», помягчал он и записочку написал.
– На сколько лиц? – спрашивает.
Мы хотели на троих, но дочурка уперлась – ни в какую.
– Хитрые какие! – кричит. – Замучили! Книжку почитать некогда! И английский им долби, и на фигурное ходи, и на пианино проклятое! А теперь еще и порку какую-то выдумали! Не пойду!
Ребенок, конечно. Понятия о престиже слабые. Пришлось идти вдвоем.
Вахтер без звука пропустил, научные сотрудники (ребята молодые, крепкие!) записочку прочитали, приглашают:
– Ложитесь!
Потом любезно спрашивают:
– Может, еще?
– Хватит, – отвечаю. – Большое спасибо. На первый раз достаточно.
(Честно говоря, тяжелая это процедура!)
А супруга в женском отделении две порции вытерпела, чтоб наверстать упущенное: для престижа она хоть на что пойдет – героическая женщина!
Дубинины, когда про наши процедуры пронюхали, покоя лишились. Однако шалишь: у них еще нос не дорос, как метко выразился на своем образном народном языке наш друг вахтер.
А в чем конкретная польза этих процедур, я еще не выяснил. Сейчас определяю жену в кружок с ограниченным приемом – фигурное ныряние. Говорят, вся интеллектуальная элита нынче этим увлекается!
ИСПЫТАННОЕ СРЕДСТВО
Первая самостоятельная операция молодого хирурга Осипова была пустяковой. Однако он, конечно, волновался.
Больной, автомеханик Половинкин, волновался еще сильнее.
– Доктор, – тоскливым голосом спрашивал он, – вы уж мне по-честному сознайтесь: шансы-то имеются?
– Пустяки! – успокаивал его Осипов. – Ваш случай для хирургии даже неинтересен: раз, два – и готово!
Но Половинкин, наслушавшийся в ожидании операции рассказов бывалых больных, не верил:
– Это все так утешают. А тут один говорил, будто у кого болезнь легкая, или сильно пожилых… тех студентам отдают… для практики…
– Чепуха! – возмущался Осипов. – Здесь и студентов не бывает. И вообще обеспечим вам, так сказать, гарантийный ремонт.
– Это хорошо, – оживлялся Половинкин. – Я ведь против студентов ничего не имею, но примите во внимание: народ они молодой, им бы поскорей отделаться да за гитару. А у меня еще теща живая. Дочка Мариночка. Квартиру кооперативную должен вот-вот…
– Да поймите: я сам буду делать!.. Под местным наркозом.
– Постарайтесь, доктор! – умолял Половинкин. – Приложите личное внимание. Я в долгу не останусь. Отблагодарю!
– Мы и так обязаны стараться. Нам за это государство платит! – сухо ответил Осипов.
– Это хорошо! – кивал Половинкин. – А большая, примерно, зарплата вам положена?
– Сто пятьдесят!
Осипов малость прибавил для внушительности, но и такая сумма вызвала у Половинкина глубокое разочарование.
– Всего-то? А как насчет этого самого… навару?
– Какого еще навару? – рассердился Осипов.
– Ну, образно говоря, калыму?
– Ни калыму, ни навару у нас нет! – И, хлопнув дверью, Осипов ушел из палаты.
В следующий свой визит он застал Половинкина ослабевшим от переживаний.
– Доктор! – допытывался Половинкин чуть слышным голосом. – Тут разговоры идут, будто у одного ножницы в животе забыли. Зашили, домой выписали, потом хватились – ножниц нет. Туда-сюда, а одна старая санитарка и говорит…
– Чушь! – перебил Осипов, но Половинкин не унимался.
– Еще слухи ходят – нитки ставят гнилые, некрепкие. Они спустя время лопаются там.
– Нитки для всех одинаковые!
– Ясно, – вздыхал Половинкин. – Конечно, за одну зарплату кому охота стараться, нитки хорошие доставать, то да се… Знаем мы этот гарантийный ремонт: тяп-ляп на скорую руку, слюнями склеил, и – привет!
Он вынул из-под подушки конверт, в котором что-то похрустывало:
– Вот, доктор, вам… Для личной заинтересованности, значит…
Принять конверт Осипов с негодованием отказался, и Половинкин окончательно пал духом.
– Что с Половинкиным творится? – недоумевала дежурная сестра. – Совсем ослаб, давление низкое, сердце бьется с перебоями… плачет! Попа зовет!.. Безнадежная, говорит, у меня болезнь: даже доктор не берется по-настоящему!
Осипов заспешил в палату.
Половинкин лежал бледный, скрестив на груди руки, курносый нос его заострился и вытянулся.
– Что с вами, Половинкин?
– Ничего не поделаешь… – всхлипнул Половинкин. – Такая уж мне судьба во цвете лет выпала… Теща – живая, а я нет… И в квартиру кооперативную не успел въехать… Я сразу понял: раз вы у меня конверт тогда не взяли, значит – положение безнадежное. Вы как добросовестный человек зря брать не пожелали. Все, амба!
«Черт с ним, возьму временно, – подумал Осипов. – А то он до операции богу душу отдаст с перепугу!»
– Давайте! – сказал он, протягивая раскрытую ладонь. – Все сделаем, будь спок! Как новенький выйдешь!
Половинкин будто по волшебству ожил, порозовел и присел на койке.
Операция прошла благополучно, и вскоре Половинкин уже ходил, выслушивая безо всякого испуга самые страшные истории про врачей и студентов.
Встретив своего больного в коридоре, Осипов протянул ему конверт:
– Получите обратно, я тогда пошутил!
Лицо Половинкина покрылось бледностью, он зашатался, прислонился к стене и спросил дрожащим колосом:
– Значит… все-таки шабаш мне?
– Почему? Наоборот – скоро выпишем!
– Ясно… – простонал Половинкин. – Это всегда так: разрежут, увидят, что безнадежно, зашьют обратно и пошлют домой, чтобы процент смертности не завышать… Я вас понимаю: как добросовестный человек вы напрасно не берете…
Половинкин побрел в палату и прилег на койку. Он сложил руки на груди, а курносый нос опять заострился и вытянулся, как у покойника. Через полчаса у него поднялась температура, упало давление, начались перебои в сердце. Напуганный Осипов применил уже испытанное средство:
– Давай, все будет в ажуре! – сказал он, протягивая ладонь.
Половинкин снова ожил и повеселел:
– Улучшение, значит, наметилось? Спасибо вам, доктор! А то испугали прямо до смерти! Главное дело: теща живая… И квартира кооперативная, опять же дочка Мариночка… Обидно!
Больше Осипов рисковать не решился.
Деньги он возвратил Половинкину через полгода по почте, когда тот уже привык быть абсолютно здоровым и окончательно поверил в свой гарантийный ремонт.
СЕРВИС
«Здравствуй, Клава! С пламенным воздушным приветом к тебе твой любящий муж Миша!
Во-первых, сообщаю, что я жив и здоров, но в данное время нахожусь в городе Железногорске неизвестной области. Кланя, ты, может быть, думаешь, что я помер или завербовался, но я на такую подлость не способен и всем своим сердцем рвусь к тебе и к нашему ненаглядному сыночку Димочке, но пока это невозможно по причине метеоусловий – так у них называется обыкновенная погода, которая бывает летная и нелетная. Летная бывает редко, а нелетная почти всегда. Благодаря такой причине, к теще с новогодними гостинцами я еще не долетел, и когда долечу – не знаю. У них оказалась низкая облачность, и нас отвезли в Курган, а оттуда – в Тюмень, где переждали туман, а когда вылетели оттуда, наступила «морось». Обо мне не беспокойся, потому что на плакатах не врут: услуги Аэрофлота действительно замечательные, хотя первое время с непривычки бывает тяжело. По всем городам возят на один и тот же билет, никакой доплаты не нужно. Кроме того, бесплатно кормят курятиной, а конфеты, которые по сорок копеек килограмм, разносят навалом, бери сколько хочешь, вроде новогодних сувениров. Я набрал нашему умнице Димочке целый карман. Мыло и полотенце тоже бесплатные, а на остановках ночуем тоже бесплатно с утюгом и телевизором. Раз даже показывали бесплатный фильм «Счастливый рейс», к сожалению, не удалось досмотреть в связи со срочным вылетом в Аральск. Плохо одно: везут не туда, куда тебе нужно, а где подходящие условия для посадки, и летчики даже сами не знают, где сядут, не говоря уж о пассажирах. Я тут подружился с одним хорошим человеком Васей Веселовым. Он летит с Анадыря в отпуск на родину, чтобы жениться, и уже больше пол-отпуска провел в дороге и потратил почти все отпускные деньги, потому что человек молодой и любит пожить с шиком. В Улан-Удэ он потерял дубленку, в Чите проиграл в карты свой японский свитер с бесчисленными молниями и застежками, в Барнауле подарил одной женщине свои японские говорящие часы… Он меня уверял, что бывают случаи, когда самолеты залетают даже в Африку, но я думаю – смеется, все ж таки далеко и заграница, и еще неизвестно, какие там метеоусловия, может быть, похуже наших. А у нас в данный момент условия из рук вон плохие, не знаю, что и делать… Хотя, благодаря услугам Аэрофлота, побывал во многих городах, будет потом о чем рассказать. В Аральске показывали старинную крепость, состоящую из развалин, наподобие как строительство клуба у нас на селе. В Щучанске возили в зверинец на показ зверья, и есть там дикая корова, называемая индейский буйвол, до того похожа на нашу Зорьку, что мне до слез стало больно, как вы там без меня мучаетесь и достанете ли еще сена, в случае чего обратитесь к Вите Говорухину, он поможет… В Железногорске мы очутились из-за метеоусловий, а находимся по техническим причинам. Сколько здесь проживем, не знаю, а Вася Веселов еще вчера сговорился с одним местным колхозником и уехал к нему в деревню помогать резать поросенка. И пришла мне такая мысль: в следующий раз опять воспользуемся услугами Аэрофлота и полетим уже всей семьей, потратимся только на билеты до ближайшего аэропорта, зато везде побываем, увидим массу городов, а когда приземлимся в каком-нибудь крупном центре, Москве или Ленинграде, то на сэкономленные средства сделаем покупки разного ширпотреба… Письмо прерываю, потому что объявился Вася Веселов. Оказывается, в той деревне, где резали поросенка, он еще и женился и зовет меня в один присест отпраздновать и свадьбу, и Новый год. Выходит, благодаря услугам Аэрофлота человек нашел свою судьбу, хотя его крепко побили деревенские парни. Сейчас пойдем наводить справки насчет багажа, который по ошибке улетел не то в Харьков, не то в Хабаровск. Еще тут нас снимали на фотокарточку, которую посылаю со стихами:
Если встретиться нам не придется,
Нас навеки разлучит судьба,
Пусть на память тебе остается
Неподвижная личность моя.
Твой незабвенный муж Миша.
P. S. Между пассажиров пошел слух, что подходящие метеоусловия объявились в Ташкенте. Жалко, что маловато деньжат, а то захватил бы оттуда фруктов. Но если самолет сядет по техническим причинам вблизи от наших родных мест, я слезу и приду к тебе пешком. Если повезет, то хоть старый Новый год вместе встретим».
ЗЛОКЛЮЧЕНИЯ СУВЕНИРА
Из выступлений начальника сувенирного цеха:
– Итак, в закончившемся квартале наш цех перевыполнил план по производству сувенира «Макет доменной печи» на 112,3 процента. В новую модель внесены некоторые усовершенствования, в частности, добавлен постамент сплошного литья, так как ранее имели место жалобы, будто мебель, особенно зарубежных марок, плохо приспособлена под наш сувенир, который довольно увесистый, около двадцати пяти кило. Теперь же сувенир можно ставить прямо на пол в виде самостоятельной художественной ценности!.. Но нельзя не сказать насчет снабжения нашего цеха металлосырьем, которого не хватает, что тормозит…
Из выступления директора Дворца культуры на вечере артиста Н.:
– Разрешите, дорогой наш товарищ народный артист, в знак благодарности и признания преподнести вам этот сувенир!.. (Давай-давай! Заносите! Правым боком заносите! Осторожно, не оброни! Стоп! Останови!..)… Итак, этот сувенир, наименование «Макет доменной печи», артикул, если вам интересно, 12 212… Пусть в вашей московской квартире он напоминает вам…
Из телефонного разговора артиста Н.:
– Иван Кузьмич, голубчик, будь другом, выручи! Как говорится, по гроб жизни… Да сувенир этот проклятый! Ведь тридцать килограммов, с ума сойти! Вчера мой аккомпаниатор, человек молодой, спортсмен, из машины его выволакивал, так до сих пор руки дрожат, не знаю, как играть будет!.. Иван Кузьмич, друг, давай так договоримся: где ты меня просил дополнительно выступить? На рельсопрокатном заводе? Ладно! Выступлю! Без денег, на общественных началах выступлю, только ты эту домну у меня забери, договорились? Да присмотри там, на заводе, чтоб без сувениров обошлось: а то еще рельс мне подарят с именной гравировкой!
Из монолога Иван-Кузьмичевской супруги:
– Чего вытаращился? Эку махину несуразную в дом приволок, где только сыщет! Зальют глаза-то, себя не помнют!.. Как сервант третий год прошу: ме-е-еста, вишь, нету… А тут, гляди-ко. Я собралась здесь цветок поставить, а он – на-ко: чертовину каку-то взгромоздил! Мало у нас в каждом углу насовано удочек, патронов, пружин, каких-то мазей вонючих – новое дело удумал! Ну нет, хватит!
Рассказ звеньевого Саши:
– Здорово нам эти штуковины помогли, утерли нос третьему звену, будь здоров! А то – куда ни зайдешь: «Теть, есть у вас металлолом?» – «Нету, другие ребятишки забрали». Или дают консервные банки, крышки, в общем, всякую ерунду… Вдруг Витька бежит: «Берите, говорит, тележку, да айда ко мне, отец вчера какую-то доменную печь домой приволок, а как мать начала ругаться, так нам отдает!» Глядим – верно: килограммов тридцать потянет, сколько это надо консервных банок? Везем ее через город, рады ужасно! Вдруг старик подходит, седой такой, усы, колодочек штук двадцать. «Ребята, говорит, куда вы эту вещь везете?» Мы: «В металлолом!» А он: «Может, заедете ко мне, я вам еще такую штуку подарю?» А нам – только давай! Старик – он генералом оказался – даже помогал нам с лестницы ее стаскивать и каждому по шоколадке дал! А к вечеру – вот потеха! – еще одну нашли в овраге, она была землей засыпана, да мы раскопали! Сразу норму выполнили! А интересно, что из нашего металла сделают?..
Из выступления начальника сувенирного цеха:
– Итак, в новом квартале снабжение нашего цеха металлосырьем значительно улучшилось… И мы планируем расширить выпуск сувениров, в частности сувенира «Макет доменной печи»… В качестве новогоднего сюрприза мы уже выпустили сверх плана свыше тысячи чугунноединиц указанного изделия…
ПИЖОН
Начальник заготуправления облпотребсоюза Изместьев, прочитав письмо, сморщился и поднял телефонную трубку:
– Лихонос! Зайди-ка! Срочно!
Лихонос, длинношеий малый с обалделыми глазами и таким выражением лица, будто кто-то все время тянет его вверх за волосы, возник в кабинете бесшумно и немедленно.
– Садись, товарищ председатель профбюро! – голосом, не обещающим ничего доброго, произнес начальник.
Лихонос сел. Он не сидел, а как бы парил над стулом, почти не касаясь его, и всем своим видом показывая готовность немедленно куда-то бежать и что-то выполнять в самом ударном порядке.
Начальник протянул ему письмо:
– Почитай-ка вот. По твоей части.
Лихонос начал читать, умудряясь больше глядеть на начальника, чем на маленький синий листок:
«Отделение милиции сообщает, что гр. Монахович А. С., 1955 года рождения, счетовод облпотребсоюза, находясь 17 июля 1988 г. на стадионе, вступил в спор с неизвестным гражданином, в результате чего у собеседника оказался надорванным правый лацкан пиджака. На предложение мл. сержанта милиции тов. Орешкина проследовать в отделение оказал сопротивление, мотивируя это тем, что намеревается посмотреть конец игры. Ввиду того, что гр. Монахович А. С. спиртных напитков внутрь не принимал, а пострадавший отказался возбудить дело, объяснив, что оба являются болельщиками за разные команды, мы сочли возможным передать гр. Монаховича А. С. на воспитание коллектива».
– Как он… Вообще-то? – спросил начальник, когда Лихонос перестал читать.
Лихонос, устремив взгляд в стену, задумчиво почесал затылок.
– Да… Довольно смирный. Скромный даже, можно сказать. Молчаливый такой… Насчет того, что болельщик – это правильно сигнализировали. Но больше ни в чем отрицательном не замечен!.. Нервный, правда. Как-то внес мне предложение доставать через профбюро билеты на футбол. Я, конечно, резонно возразил: что это за культмероприятие такое – футбол? Он обозлился, даже затрясся весь, начал кричать, руками махать – за футбол! А так – ничего…
– Ну так вот ты им и займись. Осудить, конечно, нужно его поступок как довольно неприличный. Ответ милиции послать: меры, мол, приняты. Узнай, почему нервный: может, дома что не так или еще что… Если нужно помочь чем, то помогите. Понял?
– Будет сделано.
И Лихонос мгновенно исчез из кабинета.
В обеденный перерыв, когда счетовод Монахович, щуплый, насупленный, в аккуратно отглаженном костюмчике сидел в соседнем кафе за столиком и сосредоточенно вытряхивал в стакан ацидофилин, к нему подошел товаровед Иван Тимофеев и, стукнув о стол донышками двух бутылок пива, подмигнул:
– Давай, что ль? За твои подвиги!
– Какие это… подвиги? – удивился Монахович.
– Рассказывай! Разрисовали тебя в «молнии». В коридоре висит. Не видал еще? Ты чего там на стадионе натворил?
Монахович опрометью бросился в коридор. Там и на самом деле висела «молния»: на большом листе ватмана был изображен верзила со звериной физиономией, который бьет кулаком в нос маленького человечка. От носа во все стороны летят искры величиной с блюдце.
Внизу были стихи:
А. Монахович с планфинотдела
Ведет себя довольно смело:
Он посещает стадион.
Чтоб мог там хулиганить он!
Монахович, изучив рисунок и стихи, быстро проследовал на место работы и, съежившись, уткнулся в бумаги. Но тут в отделе появился бодрый и энергичный Лихонос. Он пожал Монаховичу руку, принес к его столу свободный стул и, усевшись, громко заявил:
– Пришел, Монахович, поговорить с вами начистоту! Как человек с человеком.
Сотрудники отдела перестали терзать счеты и микрокалькуляторы. Все, как по команде, повернули носы в угол, где стоял стол Монаховича.
– Не годится так, Монахович! – укоризненно начал председатель профбюро. – Вы понимаете, в какое время мы живем? Какой у нас на данном этапе лозунг: «Перестройка и ускорение!» Так ведь? А вы продолжаете себя так вести, будто этот лозунг вас не касается? Другое дело, если б вы были какой опасный преступник: рецидивист там, какой-нибудь уголовник-бандюга, но вы же не такой закоренелый хулиган? Признайтесь, не закоренелый же?
– Не закоренелый… – с трудом выдавил из себя Монахович.
– Ну вот! – обрадовался Лихонос. – И, надеюсь, вы намерены встать на твердый путь исправления?
– Намерен… – прошептал Монахович.
– Вот хорошо… А профбюро со своей стороны идет вам навстречу. Тут вот полгода назад вы заявление подавали… Насчет отпуска на день без сохранения – отнести кошку к ветеринару на укол, чтоб кота не просила. Так? Пожалуйста! Отпускаем на весь день! Но чтоб уже – без этих, без эксцессов…
Проходили дни, и печальное происшествие на стадионе понемногу стало забываться. Один только товаровед Иван Тимофеев, встречая Монаховича, сообщнически подмигивал:
– Ну как – на стадион ходишь? Чекушку на двоих сообразим? Хо-хо! Прикидывайся! Знаем!..
Но через две недели в облпотребсоюзовской стенной газете появилась статья Лихоноса «Об итогах работы профсоюза на ближайший отчетный период». После цифр, показывающих, сколько проведено собраний и докладов, Монахович с ужасом прочитал:
«В ряду мероприятий достойно внимания, например, мероприятие по перевоспитанию счетовода Монаховича А. С., снискавшего печальную известность хулиганскими выходками в трезвом виде во внеслужебное время. Под влиянием коллектива он встал на твердый путь исправления. Идя навстречу его потребностям, профбюро ходатайствовало перед администрацией о предоставлении А. С. Монаховичу отпуска на полный день для посещения ветеринара…»
После этого многие сотрудники облпотребсоюза стали разговаривать с Монаховичем мягким предупредительным тоном, каким разговаривают с тяжелобольными, сумасшедшими или морально неустойчивыми. Легкомысленные счетные девицы, завидев его, переставали хохотать и сплетничать, а Монахович, проходя, опускал голову, подозревая, что речь шла именно о нем. Он похудел и побледнел.
Еще через две недели, отчитываясь на общем профсоюзном собрании, Лихонос нашел глазами Монаховича, примостившегося в самом дальнем уголке зала заседаний, и устремил на него указующий перст:
– Вот, к примеру, возьмем счетовода Монаховича! Видите – любо взглянуть, человеком стал! А между прочим, чего греха таить, поступали к нам сигналы из органов насчет недостойного его поведения в общественных местах…
Все присутствовавшие в зале с любопытством и недоумением оглянулись на счетовода, ставшего человеком.
– Вы, Монахович, не смущайтесь! – продолжал Лихонос. – Дело прошлое. Так вот, товарищ Монахович все осознал, исправился. И профбюро, идя навстречу его потребностям, с согласия администрации отпустило его на полный рабочий день в ветлечебницу… Что за смех, товарищи! Смешного тут ничего нет! У каждого могут появиться дела у ветеринара!.. Считаю смех неуместным! Далее…
Еще один удар ожидал Монаховича, когда он, шатаясь от всего пережитого, поднимался по лестнице к себе домой. Соседка Фоминична, въедливая и любопытная старуха, остановила его на площадке:
– Вы, Саша, меня извините, но я должна с вами поговорить. Как старый человек, который вам в матери годится… Давно вас знаю и хочу предостеречь. Хулиганство, знаете, к добру не приведет. Это я к тому, что вот приходил человек – из профбюро, что ли, длинный такой, худой, опрашивал всех жильцов в подъезде, не хулиганите ли вы, не оскорбляете ли кого. Мы, конечно, заступились за вас… но все-таки… На работе, знаете, начали что-то замечать. А они к вам хорошо относятся. К ветеринару отпускают.
…На следующий день, когда начальник заготуправления облпотребсоюза просматривал утреннюю почту, к нему явился расстроенный Лихонос:
– Насчет Монаховича Александра Семеновича…
– Ну, как он?
Лихонос трагически махнул рукой:
– Горбатого, видно, могила исправит! Безнадежный человек! Представьте, сегодня ворвался в мой отдел, кричит, чуть не выражается! Все это в присутствии!.. Уж как мы с ним ни старались: и побеседовали, и на день отпустили, то-сё… Нет, к таким пижонам надо применять меры принудительного порядка! Я вот набросал проект приказа насчет строгого выговора с предупреждением. Попробуем так… А не поможет – что ж, пусть пеняет на себя: хулиганам в нашем здоровом коллективе не место…
