Текст книги "Похождения робота"
Автор книги: Александр Петрин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)
ПРИВИДЕНИЕ И «ЖИГУЛИ»
Тюлькин проснулся от того, что кто-то шептал ему в ухо:
– Браток… слышь, что ль… а, браток…
«Жигули» угнали!» – испугался Тюлькин (купленные вчера в комиссионном «Жигули» стояли под окном).
У изголовья маячила какая-то туманная фигура и шептала:
– Не боись… Ханыгин я…
– Какой Ханыгин?
– Ну, это самое… Как тебе растолковать… В общем, – привидение… Призрак, одним словом.
– Какой еще призрак?
– Ну, в общем, призрак Ханыгина, завмага на базаре… Неужто не знаешь? Меня все знают!
– Откуда ты взялся?
– Из «Жигулей». В «Жигулях» нахожусь… Ведь покуда я концы не отдал, это мои были «Жигули»…
– Что врешь! – усомнился начитанный Тюлькин, припомнив истории о привидениях. – Разве в автомобилях могут водиться привидения? Они водятся в за́мках… где произошла какая-нибудь трагедия.
– Так то – в старину, в эпоху феодализма, – пояснил Ханыгин. – А трагедия была! Какая еще трагедия, браток! Я ведь в этих «Жигулях» и помер: трагически! Через нашу продавщицу Зойку. Молодая, только из школы… Поступил вельвет, а она, ни с кем не посоветовавшись, бух его на прилавок, в открытую! Это дефицит-то! Это ж надо быть такой дурой! Ну, покупатель сразу набежал, расхватали в две минуты!.. У нас разве покупатель? Зверь! Так и бродит, как шакал, высматривает, где бы дали дефицит по госцене! Мне как про это дело рассказали, сразу кровь у меня из носу брызнула, и – концы! Погиб, понимаешь, во цвете лет через дуру! Век еще такой нервный: энтээры пошли да обэхаэсы всякие!
– Что ж ты: помер, а бродишь? – подозрительно спросил Тюлькин. – Значит, теперь ты будешь все время в моих «Жигулях» торчать?
– Нет, – успокоил его Ханыгин. – Временно я отпущен… У нас, ежели кто начинает сильно убиваться – по жинке или еще по чем, то администрация, бывает, идет навстречу: отпускает на часок в виде привидения… У меня там блат завелся… Ну, жинка, хрен с ней, проживет, а об «Жигулях» прямо-таки душа разрывается, как попали в твои руки… Нельзя так!
– А что?
– Как что? Ведь это вещь! Каких денег стоит! Прямо скажем – престижная вещь! А ты как с ней обращаешься? Настоящий хозяин разве так обращается с вещами? Оставил на улице и спит, горя мало!
– А что я должен делать?
– Стеречь! – убежденно сказал Ханыгин. – Круглосуточно бдительность проявлять! Оно хоть и толкуют, что рождаемость слабая, а подросток этот так и шастает по всем местам цельными косматыми шайками!
– У меня блокатор поставлен!
– Блокатор для них – пара пустяков! Грамотные, сволочи: аксельраты пошли да абитуриенты всякие. Разобьют вещь и бросят, ищи потом! Поэтому ты, друг ситный, покуда гаража нет, установи круглосуточное дежурство. Расписание составь: по каким дням тебе дежурить, по каким – жене, тещу из райцентра выпиши. У старых людей сон плохой, самые подходящие они для этого дела.
– Тещу ни к чему! – сказал Тюлькин, быстро подсаживаясь к окну. – Я лучше сам посмотрю!
– Валяй! – согласился Ханыгин и пропал. Однако через минуту он возник снова:
– Чуть не забыл! У тебя огнестрельное оружие есть? Приобрети! А с голыми руками они тебя не побоятся: самбисты теперь пошли да дзюисты… Ружье – милое дело, только жеканом или там картечью стрелять избегай, отвечать придется… Ну, бывай!
Утром Тюлькин побежал покупать ружье. Оказалось, что предварительно нужно вступить в Союз охотников, уплатив членские взносы и сдав охотминимум.
На оформление в Союз ушло недели две.
В это время Ханыгин появлялся еще два раза, по его совету Тюлькин сменил обивку на более модную и перекрасил «Жигули» в утонченный цвет «золотое руно», хотя поначалу Ханыгин настаивал на черном:
– Пойми! Солидный цвет, престижный! Молодые гаисты с начальством будут путать!.. Ладно, крась «руном»… Одна дамочка про эту «руну» так говорила: сочный цвет, само название приносит счастье. Так-то вот! А уж она, хоть из себя невзрачная, но здорово петрит насчет высшей культуры: на стене у нее модная чеканка, на столе – японские икебанэ, обоих Камю заимела – и коньяк, и книжку! Растворимый кофе пьет и круизы совершает.
Подошел отпуск, и для Тюлькина настало время выполнить свою давнюю мечту – раскатиться на собственных «Жигулях» в гости к теще, упрямо считавшей своего зятя человеком неполноценным.
В бессонных ночах, проводимых с заряженным ружьем у окошка, Тюлькин рисовал себе пленительные картины будущей поездки: рассветы на берегах незнакомых рек с шорохом листвы и пением птиц, довольное лицо тещи, восседавшей на заднем сиденье.
Но однажды под утро явился Ханыгин и зашептал:
– Слышь, друг. Ты, кажись, в поездку собрался? А как поедешь, продумал?
– Чего тут продумывать? Сяду в машину, включу зажигание и…
– Сяду! Сразу видно – не хозяин ты! Не к рукам тебе хорошая вещь! Не кобыла, чтоб сел да поехал! Машина – вещь тонкая, ломкая. Ведь туда, где теща живет, асфальта нету?
– Нету.
– Ну вот! Это значит машину угробить! Не «козел», не трактор, а «Жигули»! Итальянская марка, капризная штучка, а ты ее – по рытвинам да по колдобинам… Не пойдет! Опять же прогнозы сообщают, что дожди ожидаются, движется к нам циклон с острова Цейлон.
– Как же быть?
– Как настоящие хозяева делают. Они прибегают в таких случаях к услугам ж.-д. сети. Стало быть, семейство свое сажай в вагон, хоть мягкий, «Жигули» грузи на платформу и кати спокойненько.
– Так две пересадки! – ужаснулся Тюлькин.
– Ну так что ж. А ежели поломка в дороге… Задний мост – пополам, или аккумулятор сядет? Больше мороки будет! Перегрузишь. Деньжат, конечно, запасай поболе. Своих мало, подзайми где-нибудь: ребятам при перегрузках на лапу давать придется: кому рупь, кому – десятку. А как же! Ты думаешь, тебе одному охота «Жигули» приобрести? Однако на билете сэкономишь, потому что в машине придется сидеть, а то вмиг раскулачат! Охрану-то на поездах отменили! Ружьишко прихвати на всяк случай… Некоторым даже нравится так путешествовать: прямо за рулем можно бутылочку раздавить, и автоинспектор не придерется!
Поразмыслив, Тюлькин так и сделал.
Что ему пришлось пережить во время двух пересадок, мы рассказывать не будем для экономии места.
К тещиному дому он подкатил на своих колесах, а вслед за ним подоспел обещанный циклон, превратив дороги в кисель.
Поэтому отпуск Тюлькин провел так: днем спал, а по ночам стерег машину, так как косматых и технически грамотных аксельратов здесь оказалось даже больше, чем в крупных городах.
За отпуск Ханыгин являлся к Тюлькину только один раз: когда теща изъявила желание съездить в соседнюю деревню в гости к родне.
Ханыгин оказался тут как тут.
– По такой дороге и цыгане не поедут, – шепнул он. – Машину потом за неделю не отмоешь. Невелика барыня, съездит и на автобусе. Нынче автобусное движение хорошее.
После этого теща прозвала Тюлькина Кащеем, имея в виду как его скупость, так и сильно изменившийся внешний вид: от забот Тюлькин похудел, пожелтел, и у него начались трястись руки. Вдобавок он экономил отпускные деньги, предвидя обратный путь с двумя пересадками.
Очутившись, наконец, дома, Тюлькин обнаружил у себя одышку и слабость. Врач прописал ему полный покой.
Этой же ночью к Тюлькину в последний раз явился Ханыгин и спросил:
– Хвораешь? Вижу, что филонить ты, браток, начал, а не ко времени! Сейчас нельзя лежать, энергию нужно проявлять, боевитость! Хлопотать нужно!
– Чего ее проявлять, – вяло возразил Тюлькин. – Хлопотал-хлопотал…
– Вот это да! – удивился Ханыгин. – Да разве то хлопоты? То – не хлопоты, а так… текущие дела! Настоящие хлопоты только начинаются! Гараж требовается сооружать? Требовается! Значит, хлопочи об участке, одновременно запасай стройматериалы: солидная вещь солидного гаража требует! Стройматериалы – дефицит, значит, тебе полагается с нужными людьми связь наладить: есть тут один прораб Валерка, к нему ход ищи, он всякими материалами располагает, потому что тоже на «Жигули» прицеливается, а то и на «Волгу». Денег, значит, запасай поболе! Автомобилист, он какой должен быть? Он, как шмель: туда-сюда сновать, хлопотать…
– Заболел я… – жаловался Тюлькин. – Ослаб…
– Да-а… – вздохнул Ханыгин. – Слабак ты для этого дела! Не зря я там беспокоился, переживал. Своя машина, она большого здоровья требует.
– Впору продать эти «Жигули», – вслух размышлял Тюлькин.
– А что! – обрадовался Ханыгин. – Мысль! Тебе ведь машина, как я понял, зачем требовалась? К теще показаться? Ну вот показался, на хрена она теперь тебе? Больше тебе на ней ездить некуда! Валерке-прорабу и продай: он хорошую копейку на стройматериалах зашиб! И мне спокойней будет, а то там на меня косятся: больно часто отлучаюсь, могут на режим перевести. А как у Валерки «Жигули» окажутся, тут я успокоюсь: у него машина будет как яичко! Хоз-зяин!
После того, как Тюлькин продал машину Валерке-прорабу, крепко обжулившему его при покупке, здоровье его начало поправляться, а призрак Ханыгина больше не являлся.
Через полгода Тюлькин из любопытства зашел к Валерке. «Жигули» стояли в жестяном гараже на колодках, так как колеса, аккумулятор и прочие легкоуносимые детали Валерка хранил у себя в квартире, покуда не завершится строительство другого гаража – каменного, выложенного внутри импортной керамической плиткой.
– Тебе привидение показывалось? – выбрав момент, спросил у Валерки Тюлькин.
– А на фига? – пожал плечами Валерка. – Я ж непьющий. Это вон соседу моему – тому каждую ночь что-нибудь мерещится! А мне даже цветной телевизор посмотреть некогда, не то что привидения: делов хватает! Хорошая вещь, она ухода требует. Вот закончу стройку гаража, нужно сигнализацию проводить, замок ставить, простой не годится, нужен – японский. Кроме того, думаю оборудовать «Жигули» портативным телевизором, холодильником. Ребята как-то толковали насчет кондиционированного воздуха…
Слушая планы Валерки, Тюлькин думал: наконец-то «Жигули» попали к настоящему хозяину… То-то успокоился Ханыгин!
НЕДУГ ЛЕПЕШКИНА
Долгое время Лепешкин был человеком маленьким и никакими особыми правами и привилегиями не располагал.
Но однажды начальство доверило ему номер текущего счета, по которому можно для служебных надобностей заказать телефонный разговор хоть с Москвой, хоть с Кушкой. С оплатой, само собой, из казенного кармана.
Первые полчаса Лепешкин с непривычки как-то робел этим правом пользоваться, потом набрался храбрости и позвонил поставщикам, чтобы выяснить насчет недогруза глины.
Утряся вопрос с глиной, Лепешкин забеспокоился о заводском толкаче Бусалыгине, пропавшем в Батуми и не дающем о себе знать.
Обзвонив батумские гостиницы, Лепешкин нашел-таки Бусалыгина, который оказался вполне живым и сравнительно здоровым. Тот сообщил, что делами пока не занимался, но, случайно оказавшись на выставке комнатного собаководства, познакомился там с одной крошкой, и долго расписывал, какая она из себя, и что он намерен делать в самое ближайшее время.
Закончив разговор с Бусалыгиным, Лепешкин вспомнил, что у него тоже есть знакомая крошка с телефоном, и решил позвонить ей в Одессу – исключительно в служебных целях, чтобы не тратиться на гостиницу в случае командировки. Но выяснилось, что коварная крошка ему изменила, потому что трубку взял мужчина, назвавшийся мужем. Лепешкин не растерялся и, наслаждаясь своей недоступностью, минут десять остроумно интриговал этого типа, щедро наделяя его именами различных животных от «рогатого козла» до «тамбовского волка» включительно.
Потом вспомнил он про свою бывшую жену Лену и сынка Витю, по слухам, успешно одолевающего не то первый, не то второй класс, и позвонил им в Киев. Сынок оказался действительно способным мальчиком и по телефону прочитал ему наизусть много длинных стихотворений. Однако, когда Лена, превратно истолковав звонок Лепешкина, начала намекать на непредусмотренные алиментами подарки, Лепешкин спохватился, что срочные заказы оплачиваются втрое, и разговор прекратил.
Да и рабочий день кончился. Но тут Лепешкину пришло на ум, что если здесь, в Челябинске, уже шесть часов вечера, то в Куйбышеве – пять, в Воронеже – четыре часа. Зато в Южно-Сахалинске уже ночь.
Во все эти города Лепешкин когда-то ездил в командировки и кой-кого там знал.
Чтобы не терять зря времени, Лепешкин не пошел домой ужинать, слегка перекусив завалявшейся в столе корочкой, и снова уселся за телефон.
Во всем районе давно погасли огни, и только одно окно светилось – Лепешкин сидел на своем рабочем месте и кричал в телефонную трубку:
– Неужели? Ну, ты даешь! А почем у вас молодая картошка? А редиска? И у нас одинаково – вот чудеса! А Генка там? Позови его! Ничего, я подожду, пускай кто-нибудь сходит… Генка? Это – Лепешкин беспокоит! Как это какой? Забыл? На рыбалку ездили, я в красных трусах был, вспомнил? То-то! Ну, как жизнь? Молодец! А семья у тебя какая? С супругой мирно живете? А детишки не балуются? Нет детишек? Чего же не заимеете? А кто еще с тобой живет? Бабушка? Передай ей привет! Скажи – Лепешкин привет передает!
Таким образом он обзвонил Аркадак, Сызрань, Грязи…
Среди ночи он переключился на восточные города и добрался до Южно-Сахалинска, где было уже утро, и оживил своим разговором иссохшую душу знакомого болельщика Петьки Гуся, который был командирован туда за тунеядство и теперь чах на чужбине, вдали от родной забегаловки и успехов любимой хоккейной команды.
Наступивший день был выходной, но Лепешкин домой не пошел, так как ни голода, ни усталости не ощущал, наоборот – чувствовал необыкновенный прилив энергии, а мест, куда требовалось срочно позвонить, все прибавлялось.
…Лепешкину вручили счет за телефонные переговоры, и с тех пор наш герой за версту обходил любой телефон, а заодно транзисторы, микрокалькуляторы, утюги и прочие предметы, которые ассоциировались с незабвенной квитанцией ГТС.
ФАНТАСТИКА В РЕШЕТОВЕ
Один командировочный товарищ Букашкин, находясь по делу в городе Решетове, большие там пережил чудеса. Однако скажем заранее: все обошлось благополучно.
По закоренелой привычке всех бездомных командированных он решил на всякий случай заглянуть в гостиницу и заметил, что табличка «Мест нет» отсутствует на своем, так сказать, законном месте.
Букашкин этому факту, конечно, никакого значения не придал и опять же на всякий случай завел с администраторшей дипломатический разговор тоном, перенятым у соседа-жулика, ныне находящегося в местах заключения:
– Значит, барышня, хе-хе-хе, решили вывесочку не вешать? Правильно! Сознательный, хи-хи-хи, человек должен сам знать, что в гостиницах мест не бывает и быть не может, а некоторые нахалы думают…
– Места есть, – сказала барышня.
Взяла да выписала Букашкину место без всякого, подчеркиваем, дополнительного трояка или пятерки! И даже не заставила, как положено, подмахнуть торжественное обязательство, что постоялец по первому требованию администрации обязуется вытряхнуться в любое время суток без всякого шума и вызова милиции!
Тут Букашкин как разинул рот в первый раз, так потом за все пребывание в городе Решетове и ходил, не имея возможности закрыть его на сколько-нибудь продолжительное время.
В камере хранения ручного багажа он не обнаружил на двери знакомой записки куриным почерком «Ушла, скоро приду». Наоборот – сама, живая тетя Фрося, или там тетя Поля, присутствовала лично и без малейшей ругани или хоть бормотания («носют шуты… заявляются ни свет ни заря… будто не люди тут работают…») взяла букашкинский чемодан. Не отвергла его по причине нестандартности формы или слабого замка, и содержимое не обыскивала в поисках горючих или взрывчатых веществ… И самое главное – никак не реагировала на то, что Букашкин, растерявшись, забыл вручить ей полагающийся рупь за беспокойство и проявленный гуманизм.
Вообще-то Букашкин собирался малость вздремнуть, но, увидев на постели белоснежное белье вместо серого и застиранного, лечь на него не посмел, не зная точно, предназначается ли оно для лежания или на ночь дают другое белье – погрязнее, а это служит исключительно для удовлетворения эстетической потребности путем любования.
Поэтому Букашкин, желая слегка сориентироваться в непривычных условиях, отправился погулять и, зайдя в гостиничный буфет, увидел, что местные пьяницы почему-то отсутствуют.
Букашкин не удержался, чтобы не спросить у буфетчицы, куда же делись пьяницы, или, может, их в городе вовсе нет? Буфетчица ответила, что пьяницы, конечно, есть, но их сюда не пускают…
Букашкин хотел узнать, как же она в таком случае выполняет план, но не осмелился и попросил себе стакан томатного соку.
Буфетчица почему-то ничуть не разгневалась («Держи карман, стану я из-за тебя банку открывать, хочешь – пей всю…»), а налила Букашкину стакан томатного соку, прямо как иностранцу какому или ревизору из центра! Да еще и сдачу с полтинника отдала, хотя Букашкин усиленно отказывался.
Букашкин ушел поскорее из буфета, не позавтракав, и решил подкрепиться чтением какого-нибудь прошлогоднего номера журнала «Стекло и керамика» или «Советская офтальмология», которые всегда имеются в гостиничных киосках для услаждения постояльцев и расширения их умственного кругозора. Но в киоске оказались свежие газеты, даже «Спорт» и «Футбол», причем за эту, а не за прошлую неделю и без всяких следов предварительного штудирования их племянником киоскерши с последующим употреблением на завертку пачкающих или пахучих предметов питания.
Будучи от природы человеком любознательным и пытливым, Букашкин пытался найти объяснение всем этим чудесам, задавая разные наводящие вопросы:
– Вы какое-нибудь большое начальство ждете?
– Нет, – отвечали ему.
– А кого же, иностранцев?
– Нет.
– Просто ревизия?
– Нет.
На неделю культурного обслуживания не было похоже, потому что стены и потолок не были облеплены лозунгами и плакатами в честь такого события.
Командированные с предприятий, вырабатывающих различный ширпотреб, выходили из положения, возя с собой чемодан с образцами своей продукции и вручая их всем в виде сувениров. Букашкинский завод вырабатывал бетонные блоки для плотин, хоть, скорее всего, гостиничные работники с удовольствием бы и блоки взяли, постепенно найдя им применение в своем быту, но подобные сувениры было крайне трудно привезти в связи с их громоздкостью и многотонным весом.
Возникла было у Букашкина идея вручить всем по букету роз с надписью на ленте «За доброту и великодушие», но и от нее пришлось отказаться по причине дороговизны цветов и скудности командировочных сумм.
Наконец Букашкин решил прославить необыкновенную гостиницу в печати, чтоб все человечество узнало, какие люди работают в системе обслуживания города Решетова.
Так как для написания газетных статей необходимо обладать некоторыми литературными способностями и грамотностью, то Букашкин обратился к более доступному и распространенному жанру, а именно – к поэзии, решив воспеть гостиницу в стихах. Потом он подумал, что для такого явления короткого стиха мало, и остановился на большой поэме.
Развернув блокнот, он начал вдохновенно писать:
Я помню чудное мгновенье,
Вы мне сказали: «Есть места!»
Далее у него слегка застопорилось, хоть уже имелись в наличии не очень, правда, современные, но вполне сносные рифмы «виденье» и «красота»… Дело в том, что в поэме Букашкин задумал призвать на подхват почина решетовцев всю систему обслуги, включая официанток, шоферов такси, домовых слесарей, но, не обладая достаточно сильным воображением, никак все-таки не мог себе представить такую, мягко говоря, утопию, как, например, дающий сдачу таксист.
Вздумав по образцу некоторых классиков подкрепить свой творческий перерыв стаканом чая, Букашкин вызвал горничную и попросил принести чай в номер, и сам испугался своей дерзости. Он, конечно же, не ожидал, что его за это ошпарят кипятком, но каких-то решительных действий ожидать был вправе на основании длительного опыта проживания в гостиницах.
Но когда ему принесли чайничек с заваркой, и даже лимон, а рупь, который он совал в руки горничной, она отвергла, Букашкин окончательно пал духом.
И тут ему в голову закралась коварная мысль, что такая стойкость и твердость характера может быть только у матерых преступников, которые отвергают незначительные купюры, чтобы не привлекать внимания к громадным подпольным доходам. И, может быть, все, что творится в этой гостинице, рассчитано на притупление бдительности клиентов, чтобы потом, улучив момент, каким-то хитрым способом обобрать их до нитки.
Как сознательный гражданин он собрался вместо поэмы написать сигнал в органы, чтоб получше присмотрелись к странным порядкам в решетовской гостинице, где, судя по всему…
Но в другом городе отоспался в гостиничном вестибюле на чемодане, потом отдал дополнительную пятерку за место в номере, да рупь – тете Фросе за слабый замок в чемодане; получил в буфете бутылку кефиру, которую буфетчица через головы местных пьяниц сунула ему с презрением, обозвала его почему-то Емелей; потом у книжного киоска ознакомился с прошлогодними достижениями в области коневодства и – вошел в привычную колею, так что чудеса в Решетове представились ему как бы виденными во сне.
…Когда обо всем пережитом он рассказал сослуживцам, его посчитали мистиком и фантастом.
