Текст книги "Похождения робота"
Автор книги: Александр Петрин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)
ПОХОЖДЕНИЯ РОБОТА
Наука от жизни еще отстает. Не всегда идет в ногу. Такие о ней и пресса частенько отзывы помещает. И сам Як Яклич, домоуправ, такого же мнения придерживается.
С ним недавно история вышла.
Сидел он в своем закутке и никакой особой мороки себе не ждал. Кроме, конечно, текущей: жалобы там, скандалы со стороны жильцов. Тем более жилец пошел грамотный и сам не знает, чего хочет.
И вот открывается дверь и заходит железный человек. Все, как у человека, только весь железный. И говорит своим железным голосом: так, мол, и так, направлен из вышестоящей инстанции. И подает бумажку. Як Яклич железного человека не испугался. Он вообще никого не боялся. Кроме, конечно, ОБХСС. Он взял бумажку и прочел, что там написано. А там непосредственное начальство своим личным почерком, что податель сего – робот, сконструированный в НИИ, и послан для испытания как слесарь высокой квалификации. А главное, робот имеет способность накапливать опыт.
Як Яклич, конечно, воспринял с удовольствием, что железный человек направлен не из ОБХСС, а из НИИ, и такое дает ему руководящее указание:
– Ты, друг, вот что… Вали, понимаешь, к бригадиру… Петренко по фамилии, поспрошаешь там… Он тебя, понимаешь, в курс введет… А мне некогда, запарка, понимаешь…
А часа через два Як Яклич навел по телефону справку у самого Петренки. Петренко случайно на месте оказался и, конечно, сильно «поддатый» по случаю начала рабочего дня, но деловой разговор вести может.
– Как, понимаешь, железный там у тебя? – такую справку запросил Як Яклич у бригадира, а тот ему вносит в этот вопрос полную ясность:
– Дядя Ваня-то?.. Его ребята дядь Ваней прозвали… Молоток парень! Все с лету схватывает! Не то что Валерка-инженер, при дипломе, а только и знает – ушами хлопает… Мы сейчас с робота магарыч пьем – обмываем в счет будущей получки!..
– Стало быть, неустойчивый он насчет этого самого… зеленого змия? – проявил заинтересованность Як Яклич, но Петренко данный факт опроверг:
– В рот не берет! Сидит с нами, а сам ни в одном глазу!.. Да у него и мозгов-то нету – на что ему водка?
Хотел Як Яклич поставить Петренко на вид за пьянку в рабочее время, да раздумал. Петренку, конечно, этим не испугаешь, чего ему бояться, когда везде текучесть большая, недостача кадров наблюдается. И Як Яклич, конечно, успокоился. И даже позволил себе немножко помечтать. Очень ему понравилось, что наша отечественная промышленность достигла такого небывалого уровня: роботов стала выпускать – и потом непьющих. И в недалеком светлом будущем всех выпивох можно повыгонять по разным там статьям и пунктам и заменить роботами новейшего поколения.
Но оказалось: рано он так мечтал. Через пару календарных дней является Розка-паркетчица, отбойная девка, унеси ты мое горе, но надо же, имеет такую претензию:
– Як Яклич! Что же это такое!.. Новенький этот, дядь Ваня… Он вообще-то парень ничего, симпатичный, на артиста Куравлева похож, только матом садит через каждое слово… Девочки, есть некоторые, очень смущаются…
– Вас смутишь, понимаешь… – дал Як Яклич на ее жалобу такой ответ. – Вы сами кого хошь смутите… Ну, ладно, вали, разберусь…
Як Яклич берет трубку и наводит справку у Петренки. И Петренко хоть под сильной мухой по случаю обеденного перерыва, но дает обоснованное объяснение:
– Это ж у робота устройство такое… Робот же послан опыт накапливать! Вот и накапливает опыт… Услыхал – все матерятся, потому что без этого на производстве никак нельзя, давай и он! С практицкой жизнью, значит, столкнулся. А жизнь, она научает… Валерка-инженер на что лопух лопухом, интелленкт, одним словом, а уж стал поругиваться. Правда, плохо у него получается. Несмотря на диплом – слушать противно… А дядь Ваня – парень толковый, мигом перенял… Ладно, я с ним потолкую…
Таким образом, данный производственный конфликт разрешился, но к концу месяца поступает от жильцов ряд жалоб. Такой уж клиент пошел: грамотный, и все ему нипочем. Потому излагает в своих кляузах: дядь Ваня вымогает взятки, по трояку и более.
Як Яклич удивился: все ж таки человек железный, водки ему не требуется, жены нет – на что ему трояки? Однако Петренко, будучи почти в норме, разъяснил:
– Практицкую жизнь осваивает!.. Практицкая жизнь, она научает! Об взятках и разговору не может быть!.. Вот ежели начальство берет, тогда это будет взятка, а у простых работяг зовется отблагодарить… Или, по-устарелому, магарыч… По-научному называется материальный стимул… Без стимула все производство может развалиться!
А лично Як Яклич за роботом ничего не замечал: к работе относится добросовестно, как ни приди на объект – он на месте, сидит с ребятами – козла забивает. По отзывам, он так эту игру освоил, что никто с ним сравниться не может, кроме, конечно, Петренки – у него тридцатилетний стаж по строительству и ремонту. Показали роботу «морского», он и «морского» освоил, а это – игра сложная, требует большого умственного развития.
К концу квартала стали такого рода сведения поступать: дядь Ваня свел дружбу с зеленым змием и дефицитный материал налево загоняет. И сам Як Яклич собственными глазами наблюдал: идет робот, спотыкается, а под мышкой левую арматуру тащит.
Бригадир Петренко, крепко насадившийся в связи с близким завершением рабочего дня, данный факт подтвердил:
– Освоил, как же! Без этого на производстве никак нельзя!.. Оно как дело было. Раз застроились, и он с нами сидит. Просим – хучь сто грамм, он – ни в какую! Обидно нам стало, ухватили мы его за руки, за каждую – по три человека, а Васька – он в технике здорово петрит – открыл ему заглушку на голове и плеснул туда грамм двести… Там химия зашипела, пар пошел, глядим: закосел наш дядь Ваня! Рассуждать принялся, начальство ругать, потом песни запел со всеми… «Арлекину» освоил – слух имеет! Потом еще добавили, разбрелись кто куда, он под забором проспал, даже заржавел малость, потому – дождь шел… Утром мы его керосинчиком почистили, похмелили – порядок! Теперь – со всеми нами наравне, и даже любит это дело! А то – зачем же тогда жить? Валерка-инженер на что лопух, а уж красненькое начал потягивать…
Як Яклич от принятия мер по данному сигналу воздержался, тем более никаких ЧП не произошло. Хотел с Васьки стружку снять за спаивание молодого кадра, да Ваську не смутишь: у него и так трудовая книжка уже исписана всякими статьями. Еще обидится – уйдет в другую организацию, куда его давно сманивают.
А тут вскорости робот и на ЧП нарвался: производственную травму получил, потому как во время рабочего дня это произошло.
Они с Петренкой крепко заложили: Петренке – ничего, в форме, а робот пришел в состояние сильного опьянения: шатался по территории, песни горланил, к девушкам приставал, а потом вступил в драку с бригадиром соседнего объекта и наколотил его. Он, бригадир этот, тоже не разобравшись, крепко измолотил робота – у него рука оказалась вывихнута и голова кулаком прошиблена.
По причине этого ЧП пришлось робота отправить в НИИ для ремонта с сохранением оклада.
Характеристику Як Яклич написал по форме: относился добросовестно, устойчив, работал над собой, уровень повышал, нагрузки нес, не злоупотреблял.
ПОД НОВЫЙ ГОД
Святочный рассказ
Врач грохнул Сапожникова на операционный стол и какой-то блестящей стамеской начал поддевать и выламывать ему ребра, бормоча:
– Ребров понаставили… Возись тут с ними… Ишь, как крепко присобачены…
Несколько штук он небрежно бросил в ведро, стоящее возле стола.
– А эти-то? – с беспокойством спросил Сапожников, жалея свое добро и боясь обидеть врача.
– Эти ни к чему… – буркнул врач. – Наши ребята давно смеются, зачем столько ребров ставют? Тоже, наверное, план. А нам одна морока с ними… Пяток, ну десяток от силы – все равно будут держать…
Он заглянул в Сапожниковую грудь и спросил:
– Сам, что ли, ковырялся тама? Ты, хозяин, в медицине петришь?
– Не… – беспомощно ответил Сапожников. – Я на комбинате работаю. По телевизорам, приемникам… Холодильники тоже… Импортные марки могу чинить!.. А в медицине – не…
– Оно и видно! – кивнул врач. Он налил стакан спирту и, сказав: «Чтой-то стало холодать!», опрокинул себе в рот. Потом закурил и, не вынимая папироски изо рта, опять заглянул в грудь Сапожникова.
– Ну, брат, у тебя там и дела-а!.. – покачал он головой. – Мотор сработался, не рулит… Менять нужно! Еще кой-чего… Тут работы хватит… Ну-ка, покажь паспорт!
Он развернул сапожниковский паспорт и сказал:
– Гарантийный срок кончился… Тут, конечно, один срок проставлен, а у нас считается по-другому. У нас считается – до тридцати лет, а потом – шабаш! Потому – организм изнашивается… Они и там срок ставют, а того не понимают, что человек, может, еще и водочкой увлекается, а через это – расстройства всякие… Ну что ж, хозяин, будем менять?
Он запустил обе руки в грудь Сапожникова и принялся выдирать сердце.
– Э, браток, ты – легче! – испугался Сапожников, но врач невозмутимо ответил:
– Не учи! Все будет в ажуре!
Он извлек новенькое на вид сапожниковское сердце, спрятал к себе в чемоданчик, потом пошарил по углам и, приоткрыв дверь, крикнул:
– Кланька! Где тут сердце было – в зеленом сундучке прибрато? Кто взял? Цветков? Ну, с ним я еще поговорю! Для него оставлено, что ли… От – народ! Так и тянут! Что плохо лежит… Ну, ладно!
Он на некоторое время отлучился, вернулся с каким-то стареньким сердцем, в котором Сапожников вдруг узнал сердце известного алкаша Петьки Одуванчика, спившегося по случаю празднования Дня рыбака.
– Петькино? – с опаской спросил он. – А оно годное?
– Еще поработает, – успокоил врач. – Он больше от почек помер, потому как денатурку глушил, одеколон, пустырники всякие… А с этим сердцем ты еще погодишь… У тебя жинка где работает?
Узнав, что сапожниковская жинка работает на колбасной фабрике, врач оживился:
– Слушай, хозяин… Не может она мне на Новый год колбасы копченой достать, килограммчиков сколько-то, а? Я отблагодарю, не думай… У тебя тут знаешь сколько делов? У тебя организм устарелый, сейчас таких мало осталось… Сейчас все запчасти по размеру больше… Ак-се-ле-рация, словом… Ну, ежели поискать, можно устроить… Ты с этим пока походи, потом я тебе другое приспособлю. Век благодарить будешь!.. Импортное сердце хочешь? От негра-футболиста! Четырехтактное! С чугунок хороший!.. Он тут с насморком лежал, ну ребята его и раскулачили: все как есть позаменили… Сердце его сейчас у Лешки, за пару пузырьков отдаст… Ты с бабой, значит, своей потолкуй, а уж я не обижу!.. Хочешь – добавочных пару почек поставлю! Для гарантии!.. Мустафаева из торговли знаешь? Совсем доходил, поставили ему шесть штук: сейчас и бражку садит, и самогонку, и даже «Вермут»… Ты приходи без очереди, спросишь Сашку, а то прямо домой приходи… Я жинке своей два желудка оборудовал… Ну-ка дохни!.. Чегой-то не выходит, контактов нету… Великовато малость…
Врач задумчиво опрокинул еще стакан спирту и махнул рукой:
– Ладно, сейчас я у тебя кишков метров двадцать вырежу, место освободится… Их тут много лишних накладено… И соединю напрямую, прямое соединение называется… В одном месте я покуда карандаш вставлю, веревочкой подвяжу – покуда так походишь, потом я у ребят поспрошаю…
Сапожников открыл рот, хотел крикнуть и… проснулся.
Оказывается, по причине слишком большого угощения, выставленного одним клиентом, он задремал в подъезде, малость не дотянув до квартиры врача, который второй день ожидал мастера из комбината, задумчиво поглядывая на испортившийся телевизор и не рискуя отлучиться за покупками для новогоднего стола.
Сон этот, да еще в канун Нового года, оказал на Сапожникова такое действие, что в квартиру врача он вошел против обыкновения робко, извинился, что заставил ждать, и, бережно переставляя телевизор с тумбочки на стол, спросил:
– Я, товарищ доктор, вот что хочу у вас узнать… Правда, что теперь наука до того дошла, что сердце там… или другие органы менять можно?
– Правда, – подтвердил врач.
Осторожно вывинчивая шурупы на задней стенке телевизора, Сапожников продолжал выспрашивать:
– А вот… как это дело контроливается?.. Ведь тут какой контроль нужен! Глаз не опускать! Ответственность тоже за это дело установлена какая?.. А то он ведь жилу какую ценную вырежет, да себе в карман, а заместо нее… ну, к примеру, веревочку приспособит, а? Все хорошее повынает, а плохое вставит. Да за эти дела отнять диплом и стрелять!..
– Вы напрасно беспокоитесь, – усмехнулся врач. – Это пока больше в теории, не скоро еще будет! Пока спите спокойно!
– Не скоро? – повеселел Сапожников. – Тогда ладно!
Выворотив внутренности телевизора, он привычно грохнул их на стол, небрежно оглядел и спросил:
– Сам, что ли, ковырялся тама? Ты, хозяин, в теледеле петришь?
– Не… – беспомощно ответил врач.
– Оно и видно! – кивнул Сапожников. – Ну, брат, тут у тебя и дела-а!.. Трубка сработалась, не рулит. Много кой-чего еще менять нужно… У тебя жинка где работает? В смысле – что она может под Новый год достать… А то, хозяин, у меня времени нету…
ПОД УГЛОМ 40°,
или Обычное приключение, бывшее с писателем Петровым на Южно-Уральской железной дороге
Артистов, писателей и всяких там кандидатов я не особенно одобряю. Но и критиковать не берусь. Шут их знает, может, они и в самом деле народ незаменимый для разного прогресса… И пока еще есть чудаки, которым и трояк не жалко отдать за книжку или прослушивание какой-нибудь арии Хозе из оперы Бизе.
Одно время, правда, этих деятелей там и сям прокатывали: дескать, хапуги все, то-сё. Я лично чего не знаю, того не знаю. Сколько он там баб бросил, пузырей опрокинул, сколько в лапу загреб – не в курсе. С этой прослойкой мало сталкивался.
Недавно захожу к Борьке Буркову, завклубом. Его на этот пост с зерносклада перебросили за недостачу.
Борька не в себе, волосы на лысине рвет.
– Что такое? – спрашиваю. – Занавес, что ль, сперли?
– Занавес, – отвечает, – это что? Занавес как-нибудь списал бы. Тут похуже дело. Писатель у меня пропал!..
– Как пропал?
– А так. Приехал, понимаешь, по моему личному приглашению встречу провести, чуть свет из гостиницы ушел в энном направлении, и до сих пор нету! Должно, отправился по злачным местам.
– Какие же, – говорю, – у нас злачные места. Не Париж, слава богу, не развернешься.
– Командированный, – говорит, – найдет где развернуться. Он как вырвется с глаз жены и начальства, и… дело известное. Я, брат, сам в Днепропетровск ездил, там в яме с соляркой ночевал.
– Что же теперь делать?
– А я, – говорит, – уже кое-какие меры принял: актив разослал, Як Яклича отправил по забегаловкам, чтоб поспрошал. Сашку Бедровича, как он парень молодой, – по девчатам, у которых моральный облик не соответствует… Видал на площади «Вилы»? Там все сняты на фотокарточки, и адресок каждой проставлен… Дал и по афише с портретом. На и тебе… Помоги, брат! Сходи в морг, в милицию, в медвытрезвитель – нет ли там его? А то мне отойти нельзя, ну-ка, откуда вынырнет…
Я и пошел. Везде показываю афишу, тактично навожу справки: так и так – не поступало ли к вам этого типа.
В морге – нету.
В вытрезвителе знакомая фельдшерица очень чутко отнеслась. Все портретом любовалась и расспрашивала, что за писатель такой, и как он здесь очутился.
– К сожалению, – говорит, – такого не было. Я бы с удовольствием обслужила… А тут свои Новый год празднуют: вон слесарь Петька Индюк, вот – пенсионер Подрубаев. Приезжих только двое, но они не артисты, а агрономы. Для обмена опытом приехали.
В милиции обнаружился только Як Яклич. Уже обстрижен честь-честью, но еще не обсох и кипятится.
– Дайте, – орет, – мне этого писателя! Изуродую, гада! Понаехали, пьянствуют, а меня через него тупой машинкой стригли и по мелкому Указу… Как закончу эту канитель, в Совет Министров буду жаловаться, почему машинка тупая?
Так и вернулся ни с чем. Сашка Бедрович, к девчатам посланный, и вовсе пропал. Боря Бурков еще больше убивается.
– Главное, – говорит, – я за него личную ответственность несу. Теперь с меня спросят: почему не провел среди него воспитательную работу? Знал бы такое дело, лучше б я его на квартиру пригласил, выставил бы хоть ящик. – И жене было бы лестно.
А тут и сам писатель заявился. И на ж тебе – трезвый до неприличия, спиннинг – в руках, рыбацкий, значит, «дипломат» с коловоротом – на спине.
– Какие, – говорит, – у вас места замечательные. Я рыбку тут ловил.
Бурков говорит:
– Места-то хорошие, но с вашей стороны довольно нетактично так поступать. Весь райактив на ноги подняли.
И расскажи ему о всех наших мытарствах.
Писатель в амбицию вломился, в бутылку полез: вы меня, говорит, осрамили.
Борька Бурков уж и так и сяк: дескать, что ж тут такого, с кем не бывает. Я, мол, сам в Днепропетровске в яме с соляркой спал.
…Конечно, условия труда у них особые: купил себе на пятерку тетрадей, сел – накатал, да и складируй в мешок красные рубли. И пей себе коньяк, закусывай килькой «высший сорт». Надоело на одном месте – хватай командировочную – и в новый райцентр.
НАСТАВНИК
Мастер-наставник бондарного цеха Андрей Ильич выступает на товарищеском суде, который собрался, чтобы заклеймить поведение ученика того же цеха Федьки Петрова.
Федька обвиняется в том, что пьяным явился на завод, шатался по территории, горланя «Ах вернисаж!.. Какой пассаж!», и нагрубил инженеру, обозвав его сопливым интеллигентом.
Сейчас Федька понуро сидит на табуретке, свесив между колен сцепленные кисти рук и уставясь на грязные носки своих громадных сапог. Вся его долговязая фигура выражает страдание и раскаяние.
– Вот он перед нами: согнулся, хлюпает! – восклицает Андрей Ильич, направляя негодующий перст в рыжий вихрастый затылок преступника. – А какой он был вчера? Это ж, товарищи, уму непостижимо, до чего же отрицательный вид он имел! Нализался, извиняюсь, как сукин сын, несмотря на свой цветущий возраст! Инженера нецензурно оскорбил! Пел песни в общественном месте! Скажите, какой артист выискался! Валерий Леонтьев! И это – передовая молодежь, наша смена! Вот сейчас он оправдывается: дескать, гулял у сестры на свадьбе, утром опохмелился. А вот мы его спросим: чем ты похмелялся? Ну, чего молчишь?
– Че-кушкой… – чуть слышно бормочет Федька, не поднимая головы.
– Вот! Видали?! – разводит руками Андрей Ильич. – Молокосос, а уже опохмеляется, как большой!.. Уволить тебя надо! Мы не потерпим таких типов в своих рядах!
Андрей Ильич замолкает на минуту, сурово оглядывая Федьку, который съежился еще больше.
– Но, товарищи, – продолжает наставник, – работник он неплохой, я его уже полгода знаю. Парень, в общем, непьющий, честный, в хищении досок не замечен. И молодость лет надо принять во внимание… Я предлагаю объявить ему устный выговор и перевоспитать. И чтобы извинился перед отсутствующим здесь инженером.
Предложение Андрея Ильича принимается. Суд выносит устное порицание Федьке.
Встрепанный, красный, но повеселевший Федька догоняет мастера в проходной:
– Спасибо вам, Андрей Ильич, заступились за меня. Уж я не подведу… Ох и пережил я.
– То-то! – треплет его Андрей Ильич по плечу. – У нас, брат, строго. Производство – это тебе, брат, не у мамки: жарь в гитару, ори благим матом, никто тебе слова не скажет! Тут тебя живо обтешут!.. Но, брат, живот я вчера надорвал! Какие ты штучки выкидывал! У тебя ж форменный талант комика-исполнителя! На охмел чекушку, конечно, многовато, она тебя и забрала. В общежитии пил-то?
– Не. Взял у таксиста, а выпил в подвале.
– Зря! – качает головой Андрей Ильич. – В подвале и надо было брать. Там Марь Иванна, буфетчица, налила б тебе потихоньку сто грамм: как раз для тебя норма, чтоб поправиться.
– Она ж меня не знает!
– Это верно. Незнакомому она не даст. Ну, пошли, зайдем, я тебя с ней познакомлю… Аванс-то еще не весь пропил?
В подвале Андрей Ильич весело здоровается с буфетчицей:
– Не соскучилась по мне, Маша?.. Это вот Федька, свой парень, познакомься.
– Да мы уже знакомы, – кокетливо улыбается буфетчица. – Он, шалопут, вчера тут за ящиками чекушкой надрывался, потешал, пока дружинниками не припугнули… Вам по полтоста, что ль?
Через час охмелевший Андрей Ильич, облокотясь одной рукой о стол, залитый кефиром (бутылка кефира и бутерброды маскировали уже пустые стаканы), и нелепо размахивая другой, подбадривает обалдевшего снова Федьку, который, стоя перед Машей на коленях и картинно прижав руки к сердцу, выкрикивает:
Ах вернисаж,
Мучитель наш.
Вы не одна. Какой пассаж!
Но вы вдвоем.
Вы не со мною.
На этой выставке картин
Сюжет отсутствует один,
Где вы вдвоем.
Где вы со мною.
– Сыпь, Федька, жми! – восхищается Андрей Ильич. – За мной не пропадешь! Дай я тебя поцелую! И к инженеру извиняться не ходи! Пошел он к черту! Подумаешь – начальство!.. Маш, закрой свой «Метрополь». А ты возьми-ка еще по сто.
Федька, пошатываясь, послушно шагает к стойке.
