Текст книги "Журнал «Если», 2001 № 05"

Автор книги: Александр Громов

Соавторы: Христо Поштаков,Андрей Синицын,Роберт Франклин Янг,Владимир Гаков,Эдуард Геворкян,Дмитрий Байкалов,Евгений Харитонов,Сергей Питиримов,Максим Митрофанов,Шейла Финч
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 24 страниц)

– Так и быть, – молвил он наконец, сообразив, что выкрутиться, пожалуй, будет несложно. – В свое время.

Туземца передернуло – то ли от холода, то ли от черствости божества.

– Тебе мало? – Он указал на дары. – Ты седр… сердишься? Мы принесем. Еще принесем. Много-много. Дай тепла. Сейчас дай.

– В свое время, я сказал! – загремел Трифилий. – А ну, брысь отсюда!

Макаки исчезли. Наученный горьким опытом, Трифилий собрал орехи и забил ими холодильник. К дверце придвинул дубовый стол. Пусть-ка теперь попробуют украсть у бога провиант!

На следующий день картина повторилась с той разницей, что паукомакаки явились в количестве не менее трех сотен и принесли своему богу не только орехи (успевшие порядком надоесть), но и иные плоды, похожие формой на груши, а вкусом… м-м… ощущения были подобны взрыву – Трифилия даже качнуло от наслаждения. Из воплей макак можно было понять, что они принесли богу лучшее, что у них есть, пусть бог смилуется над зябнущими и пошлет хоть немного благодатного тепла…

Терпения туземцев хватило на три дня – на четвертый не пришел никто. На пятый явилось с десяток зверушек, уже без подношения. Они кривлялись, гневно щебетали и всячески выражали недовольство своим богом. Трифилий надел куртку, вышел и разогнал их.

На восьмой день он не рискнул выйти: большая толпа восьминогих макак с увлечением занималась тем, что забрасывала окна бунгало камнями и ореховой скорлупой. По-видимому, они были сильно раздражены. Некоторые демонстративно испражнялись на веранде.

Месяц спустя Трифилий сидел у окна, уныло глядя на заснеженный пляж и ледяную шугу, гонимую волнами на берег. Почти все это время он провел в осаде. Иногда выпадали погожие деньки, тогда крохотное оранжевое солнце, поднатужившись, выедало в снежном покрове проталины; на макак, однако, это не производило особого впечатления. В такие дни они просто выжидали и, осознав, что божество лишь подразнило их призраком тепла, принимались досаждать ему с новой силой. Запас орехов в холодильнике таял.

Трифилий решил держаться. Не будет же холод вечным! Сколько времени длился жаркий период – не больше месяца, так? Значит, и холодный примерно таков же… Это как зима и лето… Стоп! А что если в афе… в афелии планеты ползут по орбитам медленнее, чем в перигелии?

Трифилий метнул книгу в стенку, когда вычитал, что так оно и есть.

В тот день, когда замерзло море, он съел последний орех. Надрывно жужжа, климатизатор едва-едва поддерживал в бунгало нулевую температуру. На пляже вьюжило. Под тяжестью снега гнулись пальмы. Осталось ли на них хоть сколько-нибудь орехов, из бунгало было не разглядеть.

Дудки! Трифилий вынул из кармана зазябший кулак и хватил им по столу. Больше никакого лазанья по стволам, никаких милостей от природы. Он покинет эту планету, и сейчас же. Билет оплачен в оба конца. Нельзя продать эту звездную систему правительству или корпорации – и не надо. Он найдет олуха, согласного заплатить деньги, чтобы стать богом для местных макак…

Перед спринтерской пробежкой Трифилий вспомнил о платьях тети Октавии. Может, надеть два-три под куртку? А на куртку – шубу?.. Нет, не надо: гиперкабина рядом. Если как следует рвануть…

Он распахнул дверь, получил в лицо заряд снежной крупы, задохнулся и закашлялся. Отступил на шаг. Затем удивительно справедливо обругал себя ленивым слизняком, собрался с силами, напружинился и рванул.

Откуда ему было знать, что тонкая паутинка, задетая им в самом начале великолепного спринтерского рывка, обрушит на него сверху ловчую сеть?

Подземная камера кое-как освещалась охапкой гнилушек. Было не очень холодно – как видно, отнорок коридора, где содержали Трифилия, находился далеко от входа в пещерный лабиринт. Если двигаться, вообще не почувствуешь холода.

Но двинуться Трифилий не мог, разве что почесаться, и то не везде. Он мрачно думал о том, что первое впечатление – самое верное: не зря он когда-то принял туземца не за макаку, а именно за паука. Все верно. Где пауки, там и паутина. Да еще такая прочная и липкая, что нечего и думать избавиться от пут!

Он потерял счет дням. Звучно капала вода со сталактитов. Большую часть времени он был один. Туземцы появлялись раз в день – во всяком случае промежуток между их визитами Трифилий решил считать сутками – и всегда в количестве не менее десяти особей. После уборки отходов начиналось всегда одинаково: «Добрый бог, пожалей нас… – и Трифилию вручался орех, который тот немедленно съедал, затем макаки приходили в нехорошее возбуждение, крича: «Злой бог! Ленивый бог!» – и небольно, но обидно колотили Трифилия, стремясь получить с бога свое не мытьем, так катаньем. Отросшая шерсть делала их похожими на косматые восьмилапые шарики. Вряд ли им было очень холодно в глубине пещеры, и провизии они, наверное, запасли на всю зимовку, но разве дело только в доме и еде? Им хотелось большего, хотелось разгуливать по планете, когда вздумается, а божество упрямилось, не желая внять мольбам!

Значит, божество надо заставить…

По одному ореху в день! Это ж только-только не помереть с голоду!

Полуокоченевший Трифилий занимался непривычным делом – размышлял. Ему давно уже стало понятно происхождение обрывков белесых нитей на тетушке – та же паутина! У туземцев сменилось божество, только и всего. Вот почему подлая тетушка поставила непременным условием дарственной требование не продавать и не передавать свою бывшую галактическую собственность ни правительствам, ни корпорациям! В этом случае можно очень долго ждать, когда здесь появится хоть кто-нибудь, да и не назовет он себя хозяином планеты, не потянет в глазах туземцев на нового бога… Бедный родственник – совсем другое дело. Этот примчится сразу…

Наверняка тетушку искали, и всерьез. Наверняка она долго, очень долго терпела холодное заточение, надеясь, что ее все же найдут в подземном лабиринте. Не нашли – даже если обнаружили вход в систему пещер. Где тут найти…

Наверняка она ждала, как ждал поначалу Трифилий, что паукомакаки восславят и отпустят ее по окончании зимы. Но, как видно, восьмилапые туземцы, не доверяя более своему божеству, не захотели выпускать его из-под контроля.

И тогда у тетушки остался только один выход.

Трифилий колебался недолго. В один из визитов туземцев он пообещал им тепло и нового доброго бога, если они сей момент принесут ему из бунгало карандаш, конверт и несколько листов бумаги. Сбивая друг друга с ног, туземцы бросились исполнять приказание.

Трифилий с превеликим трудом дотянулся до кармана. Деньги, почти пять тысяч космоюаней, смялись во влажный комок, но были на месте. Ожидая туземцев, Трифилий успел всплакнуть над ними.

Дорогой братишка Цезарь! – торопливо писал он синими от холода пальцами, сажая буквы вкривь и вкось. – Спорю, ты не ожидал от меня такого подарка. Делаю его от чистого сердца, хоть ты и порядочная скотина. Надеюсь, подъемных тебе хватит…

Закончив, Трифилий перечитал написанное и решительно вычеркнул «скотину». Его пробрал озноб при мысли, что будет, если разлюбезный братец сдуру обидится и не примет подарка. Затем он сочинил дарственную, попросил перевести десять тысяч космоюаней со своего счета на имя братца, написал в «Цербер Магнум» о желательности как можно скорее разыскать Цезаря Клюге, после чего велел макакам посменно дежурить у гиперкабины, вручить конверт и деньги почтальону, когда тот появится, и наказать ему не мешкать.

И стал ждать.

Шейн Тортлотт
ДЕРЕВО ХАНОЙ

Люди говорят, я вроде бы гений или там герой, только это не правда. Они говорят, я могу собой гордиться. Им хорошо говорить… Друга-то ведь не они потеряли.

Я даже не хотел переезжать в Непалгандж. Тогда это было самое новое поселение на Терай. Мама участвовала в его планировании. Ну, если он был ей по вкусу, значит, и нам тоже, вот мы и переехали.

Почти сразу после того, как мне исполнилось девятнадцать. Папа, само собой, твердил, что мне всего девять с половиной. Он предпочитает жить по земному календарю, а на Земле каждый год равен нашим двум минус несколько дней. Папа все повторяет: вот-де я доживу до его лет, тогда пойму.

Начиналась зима, а Непалгандж лежит на самом пути зимних дождей, и тут уж никакому городу с ним не сравниться. Почти все время из-за погоды я сидел дома. Мои друзья остались в Лалитпуре. Мама и папа уговаривали меня завести новых друзей в городе, но у меня никак не получалось.

Раза два, когда чуть прояснялось, я отправлялся за город разведать, что там и как. А один раз прямо в грозу, просто чтобы выбраться ку-да-нибудь. Бродил между рисовыми полями к юго-западу, но сколько можно смотреть, как люди шлепают по воде и грязи? Сразу тянет домой.

В общем, никуда я больше не ходил до весны, когда выпадают дни уже по-настоящему солнечные. Говорил, что иду к школьному товарищу – обычно перед второй зарей. И они мне верили. Мама – наверняка, а папа, по-моему, догадывался, что к чему, но все равно меня отпускал.

Я бродил по южным холмам, но там одни только камни да ковровые лишайники. Может, лучшее я приберегал напоследок – лес и Западную реку. А может, я, как и все, просто боялся подойти близко к территории фрухов.

Нет, тогда я про них не думал, а высматривал деревья, на которые можно залезать и гонять пружинчиков, наблюдая за их прыжками. Иногда в средних ярусах деревьев мне даже попадались гнезда планеров. Я их не трогал, только смотрел. Один раз так загляделся, что опоздал домой. Ну и влетело же мне!

Пару раз я заходил так далеко, что видел город фрухов – прятался за кружевными кустами и подглядывал. Там все было круглым. А уж сами чужаки – смех да и только! Приземистые, неуклюжие, но если смотреть издалека, то похожи на людей.

К середине лета – ну и жарища стояла! – я исходил лес вдоль и поперек и, может, бросил бы свои прогулки, если б не тот день. Я пообедал рано и до леса добрался, едва взошло солнце.

Сначала я его принял за тень: солнце стояло прямо за ним. Потом подошел поближе и увидел: он на меня смотрит.

В школе я, конечно, про фрухов много что узнал. И потому не боялся. К тому же чужак был примерно с меня – повыше, но совсем тощий. Вроде мой ровесник.

Я встал и стою. Уж такое «слабо тебе!», – дальше некуда. Думаю: может, он меня не разглядит, может, уйдет и все. И тут он пошел, медленно так.

Я думаю: ух ты! Он же меня боится. Ну, трусить больше него я не собирался, раз уж сказал «слабо тебе!».

Мы сошлись совсем близко, наверное, на метр, и рассмотрели друг дружку по-настоящему. Он выглядел не совсем так, как говорили в школе. Кожа не серая, а очень светло-серая, и пух на голове почернее. И в одежде – широкая такая рубашка и штаны – совсем не похож на модель в классе. Дурацких его локтей видно не было, ни пупка посреди груди, ни того места, из-за которого все ребята хихикали.

Он глядел на мои ноги, ну и я посмотрел. На мне были летние сандалии, так что он видел, как у меня пальцы торчат. А у него на босых ступнях только шишечки, и я ему, наверное, странным казался.

Я пошевелил пальцами, а он вроде как кудахтнул. Я сразу подумал, что это он смеется, но тогда еще точно не знал. Ну, и я засмеялся. Может, пальцы на ногах, и правда, какие-то странные.

Мы стоим, смотрим и молчим. Конечно, говорить друг с другом мы не могли, но ведь надо что-то делать. Мы же не могли просто взять и уйти домой. Во всяком случае я не мог.

Я ткнул пальцем в соседнее дерево и пошел к нему. Он двинулся за мной, медленно, даже голову наклонил, будто хотел дерево рассмотреть получше.

– Давай, – говорю, – на спор: я влезу повыше тебя.

Слов он не понял, но когда я забрался по стволу до первого яруса веток, он сообразил, что к чему. Я слежу за ним сверху и думаю: с его жесткими ступнями лазить не так-то просто, однако он ими цеплялся что надо, а пробираться между ветками ему было проще, чем мне, и скоро он уже сидел на суку рядом со мной.

Он произнес что-то весело, но чересчур громко.

– Я тебя хорошо слышу! – говорю. И заткнул уши.

Губы у него завернулись внутрь, и он еще что-то сказал, но уже потише.

– Так-то лучше, – говорю. – Полезли на второй.

Он вроде удивился, что я лезу выше, но полез тоже. А дерево – Башня Ханоя – с двенадцатью ярусами, и я знал, что смогу влезть до восьмого, а то и выше. До четвертого он лез наравне со мной, а вот до пятого уже с трудом, расстояние между ярусами увеличивалось, а кора стала более гладкой, и мест, куда поставить ступни, почти не осталось. Ну все-таки мы взобрались, однако он взглянул на меня на шестом ярусе и наклонил голову так, что ткнулся подбородком в ключицу.

Я знал, что у них это означает «нет», но все равно махнул, чтобы он лез.

– Ты справишься, – сказал я.

Он все кивал и кивал, но я его вроде как взял «на слабо». Тут он посмотрел на юг. Начиналось затмение Взломщика – косая тень уже наползала на солнце. Он сидел на толстом суку, прислонившись к стволу, и прижимал кончики пальцев друг к другу – две группы по три к двум группам по три.

Я еще раз сказал «э-эй!», а потом решил, что лучше к нему не приставать. Когда затмение стало полным, он что-то забормотал, но, когда солнце снова показалось, замолчал. Затмение было быстрое, на полторы минуты. А как оно кончилось, он снова посмотрел вверх на меня, будто ничего не было, и попробовал залезть выше.

– Нет, – говорю, – мне пора возвращаться. И только тут я вспомнил, на какой час это затмение было предсказано. Когда я спускался мимо него, он посмотрел на меня как-то странно, но тоже полез вниз.

На земле я его подождал.

– Придешь сюда опять? – Он что-то ответил, только я не понял.

– Приходи сюда, – повторил я. И обвел рукой лес вокруг. – Я буду тут. – Показал на себя, на землю и на него.

Он наклонил голову, потом вздернул ее вверх. Указал на нас обоих одной рукой – у фрухов это получается – другой описал в воздухе несколько кругов, а потом указал вниз.

– Ага, – говорю я и думаю, что вроде получилось. – Ну, я пошел. Пока.

Идти я старался помедленнее, хотя уже опаздывал. Один раз помахал ему. А он вытянул руку вперед, ну, я и решил, что они так прощаются. Спросить-то я не мог.

Когда я еще раз оглянулся, его голова как раз скрылась за пригорком. Я пожелал, чтобы ему из-за меня не влетело. И припустил бегом.

Домой я поспел как раз к ужину, а потому обошлось без нотаций. На другой день я быстро покончил с домашним заданием; правда, мама оставила меня мыть посуду, и еще повезло, что она не придумала какой-нибудь другой работы: верно, заметила, как мне не терпится уйти.

Я сразу же вернулся к тому дереву в лесу. Прошло полчаса, и я залез на девятый ярус, чтобы было подальше видно. Оттуда можно увидеть все – до самого города фрухов. Но нового знакомого не было. Я прождал до середины дня, хоть и знал, что уж теперь наверняка опоздаю.

Мне очень не хотелось сдаваться, но ждать больше было нельзя. И я бежал до самого дома, поглядывая на небо, не увижу ли серп Взломщика, хотя день был пасмурный. Я все твердил себе, что если добегу до затмения, значит, не так уж и опоздаю. Только все равно опоздал. На полчаса, и ужин уже стоял на столе. Я, правда, надеялся, что первым за меня возьмется папа.

У дверей стояла мама. Я пошел шагом – маршевым: «Иди смело навстречу судьбе». Так лучше, чем хныкать и упрашивать.

– Кеван, – начала она, – зачем мы купили тебе часы, если ты все равно опаздываешь? Ужин час как стынет. Отец уже поел, чтобы не опоздать на заседание Комитета… Почему ты опоздал?

Я посмотрел прямо на нее, в ее сердитые глаза, на ее каштановые волосы, заколотые в тугой пучок над шеей. Это было больно, но если бы я на нее не смотрел, потом было бы еще больнее.

– Мам, я виноват. – Самый выгодный ответ, а она еще не сообразила, что я это знаю.

– Да, и очень. Теперь после школы – сразу домой.

– Понимаю, мам. – Теперь можно было опустить глаза без опасений.

– Ну, хорошо. – Грозу уже почти пронесло. – Иди в дом. Подогрей ужин – и немедленно в постель.

Она пропустила меня в дверь и сидела наискосок, пока мы ели. После такого я был даже рад лечь пораньше. К тому же я хотел встать спозаранку.

На следующий день была суббота. Я встал около половины шестого – куда раньше, чем мои родители в свободные дни. Быстро позавтракал и уже заканчивал мыть посуду, когда услышал шаги на лестнице. Папины. Значит, у меня оставался шанс.

– Эгей, Кеван! Что это ты так рано?

Папа был в пижаме, а я в верхней одежде.

– Хотел пойти погулять, но только… – он же все равно узнал бы, а потому я сказал совсем тихо: – Ты знаешь, что мама меня наказала?

– Да. После школы – домой. Я считаю, что она права. Ты должен возвращаться вовремя.

– А сейчас мне тоже нельзя пойти поиграть?

Папа улыбнулся.

– Сейчас ведь не вечер. И не после школы. К обеду вернешься?

– Да… может быть.

– Хочешь взять с собой что-нибудь перекусить?

Тут уж и я заулыбался.

– Угу. На всякий случай.

Он помог мне сложить бутерброды и бутылку в сумку – очень осторожно, чтобы не разбудить маму.

– Куда ты ходишь, Кев?

– В лес. К юго-востоку отсюда. Там полно отличных деревьев, чтобы лазить.

– Еще бы! А ты идешь с друзьями? – Он посерьезнел. – С кем-нибудь, о ком мне надо бы узнать побольше?

– Ну да… Я тебе про него потом расскажу. Когда сам узнаю его лучше.

– Ладно. – Он взъерошил мне волосы, а я сделал вид, будто терпеть этого не могу. – Иди, но только тихонько. С мамой я все улажу.

– Спасибо, – шепнул я и пробрался за дверь. Мне было не по себе, что теперь влетит папе. Но что делать…

Он меня ждал.

– Где ты пропадал вчера? – спросил я, но он, конечно, не понял. Ответил что-то и наверняка подумал, что я тоже тупица. Однако сразу понял, зачем я показываю на дерево.

Я сразу вскарабкался на шестой ярус – легче легкого. И уселся подождать его. До пятого он лез молодцом, а потом очень старался добраться до шестого. Просунул руку между ветками и изгибал ее во все стороны, подыскивая, за что бы ухватиться понадежнее. Выбрал сучок, но он обломился.

Я протянул руку., но не успел: он уже свалился на пятый ярус, уцепился за что-то и приник к стволу. Секунду держался за него, а потом начал спускаться. Быстро-быстро. Я последовал за ним.

Когда я добрался до него, он стоял у ствола.

– С тобой все в порядке? Ты не расшибся? – На его одежде появились пятна от листьев и прореха. – Дай-ка я посмотрю.

Я закатал его рукав. Кожа вся в темно-красных царапинах, но ничего серьезного. Я даже вздохнул от облегчения.

– Мне очень жаль. Правда.

Его сомкнутый рот словно втянулся внутрь щек. Он встал, а я все еще держал его за исцарапанное запястье. Тут золотые радужки у него в глазах расширились, сжимая черноту в точки.

Я словно увидел, как с ладони у него сползло покрытие, хотя не понял, чего он хочет, но тут он ухватил меня за руку. Больно не было, только очень неприятно. У меня все тело напряглось, а по руке побежали мурашки. Пришлось отдернуть руку.

Вид у него стал очень виноватый.

– Да ладно, – сказал я и обнял его за плечи. – Все хорошо, но… наши люди так между собой не общаются, понимаешь?

Я показал ему мою ладонь – никаких мозолей посередине – и покачал головой. Он несколько раз дернул своей головой и пошел от меня. Я думал, он совсем уходит, но он тут же вернулся, указал на землю перед нами, потом на дерево в сотне метров от нас, затем снова на землю. Сказал три коротких слова и еще одно, погромче. Я помотал головой.

Он повторил, но на этот раз поднял руку. Его пальцы были сжаты вместе – три к трем, потом только два, один…

– Марш! – крикнул я и сбил его с толку. Он что-то сказал и начал считать:

– Нат, вифф, руус, ТА!

Я наддавал изо всех сил, но он все равно бежал быстрее меня, а вот дерево огибал медленно, и я почти с ним поравнялся, но вскоре он от меня оторвался. И сказал что-то, пока я пыхтел и отдувался.

– Еще раз? Не сейчас. Давай просто поваляемся на траве.

Он растянулся рядом со мной, но тут же снова сел. И опять сделал знак кончиками пальцев, сжатыми вместе. А! Но затмение предстояло частичное. Что-то там с наклоном орбиты. Вместе с ним я следил за солнцем в сине-зеленом небе. Мне хотелось спросить, делает ли он такой же знак, когда затмевается Чудесник. Те затмения всегда частичные.

Он кончил через минуту, потом указал на свой город.

– Нет! Так рано?

Он указал вниз, нарисовал круги в воздухе и вздернул голову. Я тоже вскинул голову. Ну, конечно, приду.

В позднюю субботу, когда я пошел спать, зарядил дождь; он лил раннее воскресенье, а кончился заполночь. Я не пытался уйти. Даже папа меня не отпустил бы.

Я уж думал, что разминусь с ним, и тут мне в голову пришла одна мысль. Я кончил домашние задания еще до обеда и спросил маму, не помочь ли ей. Она задала мне работу: прибрать в гостиной и ванной, навести порядок на моих дискополках, чтобы все было на своих местах, как она любит. Я закончил как раз к обеду, и все с улыбкой.

– Думаю, после обеда ты захочешь погулять, – сказала она. – Помоги мне прибрать кухню и можешь отправляться. На два часа.

Я, конечно, согласился и даже схлопотал поцелуй перед уходом.

Я опрометью выбежал из города – перистый мох, еще мокрый после дождя, брызгал во все стороны у меня под ногами.

Я надеялся, что понял правильно. Он взмахнул рукой три раза. Между нашими двумя встречами прошло три дня. Человеческий цикл укладывался в двое терайских суток, но у фрухов могло быть и не так.

Под нашим деревом никого не оказалось. Я даже застонал, но тут что-то мазнуло меня по уху. Я поглядел вверх – и нате вам! Сидит в четвертом ярусе и швыряет в меня веточки.

Я полез к нему. На этот раз он добрался до шестого, но я все равно его нагнал. Некоторое время мы сидели там и отдыхали. Я сорвал тонкий зеленый листок и сунул в рот. Он отчаянно ухватил меня за руку.

– Все в порядке, – сказал я ему. Для людей они съедобные, а для него, наверное, вредные.

Тут мы наконец узнали, как зовут друг друга. Его имя я заучил раньше, чем он мое. Мы очень здорово провели время. Бегали наперегонки, и мне так и не удалось его обогнать.

– С кем ты там встречаешься, Кеван? – спросила мама за ужином.

Я чуть не разозлился на папу, что он меня выдал. Но, может, она сама догадалась.

– Кто-то из школы? – мама говорила так, словно ей просто было любопытно, но глаза у нее сощурились.

Рано или поздно мне все равно пришлось бы сказать.

– Кажется, он мой ровесник. Из соседнего города. – Они бы поверили, что он из Кодари, но я не стал врать. – Его зовут Йиналу, мам. Он фрух.

Она замерла. Папа, правда, встревожился только тогда, когда посмотрел на маму.

– Я не хочу, Кеван, чтобы ты с ним играл. Оно не годится тебе в друзья.

– Да почему? И ты, и папа работаете с ними, верно? И Йиналу не «оно»!

– Не смей со мной спорить, Кеван-Леонард!

Мое полное имя! Дальше некуда…

Тут вмешался папа.

– Если он твой ровесник, сынок, то еще не «он» и не «она». Может быть, если…

– Антон, мы обсудим это потом. Кеван, доедай и отправляйся наверх.

Я послушался, но дверь оставил чуточку приоткрытой. Я терпеть не мог, когда они ссорились, но мне надо было знать. Скоро их голоса стали совсем громкими.

…то, ради чего мы работаем, Тира! Мы пытаемся найти контакт с фрухами.

– Неверно! Мы пытаемся понять их. И только тогда будем решать, вступать ли с ними в контакт. Только тогда. Земляне на Терай уже двадцать шесть лет, Комитет действует почти с самого начала, а мы до сих пор их не понимаем.

– Сумеем понять.

– Может быть… и сильно подозреваю, что нам это не понравится.

– Обывательский предрассудок, Тира, из-за которого наши усилия не находят поддержки.

– «Обывательский» вовсе не означает заведомо ложный, Антон.

Я чуть было не закрыл дверь совсем, таким холодным стал ее голос. – У них иное мышление, чем у нас. Они не чувствуют так, как чувствуем мы. Возможно, они опасны, и я не стану рисковать Кеваном, полагаясь только на твою интуицию.

Папа некоторое время не отвечал, и его трудно было расслышать, когда он сказал:

– Нельзя ли нам хотя бы обдумать это хорошенько, а не принимать сразу необратимых решений?

После этого я долго не слышал даже шепота. Потом тихонечко притворил дверь и лег спать. Даже не помню, когда я заснул и перестал трястись.

Всю следующую неделю я вдосталь насиделся дома. Я заканчивал домашнее задание пораньше, выкраивая время, чтобы разузнать побольше о фрухах с помощью Спока.

Папа как-то рассказал мне, почему главный компьютер нашей колонии получил такое имя. Какая-то старинная-престаринная видеопрограмма, [9] 9
  Сериал «Звездный путь». Спок – инопланетянин, отличавшийся невозмутимым спокойствием. (Прим. перев.)


[Закрыть]и часть действия в ней происходит в системе Сигмы Дракона, где мы находимся. Он говорит – обхохочешься, но все никак не выберет времени показать ее мне.

Ну, так или не так, а файлов у Спока хоть отбавляй, но все для технарей, а не для ребят вроде меня. Половину времени я потратил только на то, чтобы разобраться в его «библиотеке». Ну а когда нашел нужные файлы, обнаружил, что почти все уже знал раньше.

Да, дети фрухов были бесполыми, я это в школе проходил. Так что же, мне так и называть его «оно»? И про кружочки на их ладонях я тоже знал; теперь получил их название «нервотрансепторы» – выяснилось, что очень многие люди жутко их боятся.

В школе я проходил и историю, только не очень подробно, и вот тут я прочел кое-что новое. Они на несколько месяцев опередили наш первый переселенческий транспорт, но когда люди высадились, мешать не стали. Руководители нашей колонии предпочли бы выбрать место подальше от них, да только на Терай мало мест, пригодных для обитания.

Отчасти тут виноват Взломщик. Видимо, он был затянут на орбиту миллион земных лет тому назад, натворил дел с погодой, вызвал гигантские приливы, так что селиться на побережьях – гиблое дело, и еще из-за него вымерло очень много биологических видов. И он продолжает тормозить вращение планеты примерно на секунду в год. Папа говорит, что когда-нибудь наши тринадцатичасовые сутки станут такими же длинными, как на Земле. Он без конца говорит о Земле.

Климат и без того был суровым: жара, дожди, плотная атмосфера, так что только высокие плоскогорья годятся для обитания людей или фрухов. А на Терай есть только одно такое обширное плоскогорье. Вот так.

Люди придерживаются того же способа, какой я придумываю для тех случаев, когда мама на меня сердита – стараемся держаться от них подальше. Мама, папа и еще некоторые работают с двумя-тремя из них над переводом наших языков. Но в целом люди пытаются делать вид, будто фрухов вообще здесь нет, только у них ничего не получается.

После школы в позднюю пятницу я выбрал минуту, когда папа был один.

– Вы с мамой решили и в эти выходные меня никуда не пускать?

Он отключил экран и задумался.

– А когда бы ты хотел пойти?

– В позднюю субботу после обеда. – Я все рассчитал заранее.

Папа кивнул – чуть заметно.

– Мама ведь знает, что у тебя есть домашнее задание, так что придется ей сказать. А теперь – кыш! Мне надо поработать.

Я ушел разочарованный. И сел за уроки прямо с вечера, вместо того, чтобы смотреть видео или подключиться к игротеке. Закончил после темной ранней субботы еще до обеда. Папа вошел на кухню к нам с мамой, держа в руке читальник с билетной полоской. Он поцеловал маму и показал ей читальник.

– На вечерний концерт? – спросила она, тоже его целуя. – Как мило! Спасибо, дорогой. – Она снова взглянула на читальник. – Только два места?

– Я не знал, захочет ли Кеван пойти. – Он обернулся ко мне. Хочешь с нами, Кев?

– Э… – я чуть не улыбнулся, но сумел удержаться. – Не могу. У меня не все уроки сделаны. – Я уставился маме прямо в глаза. – Мне на выходные очень много задали. А то бы я, конечно, пошел.

– Не огорчайся, Кеван. Ты очень ответственный человек. – Она еще раз улыбнулась папе. – И так мило с твоей стороны.

Еще бы!

После обеда они ушли. И я тоже.

Наконец я придумал, как его обогнать. Показал Йиналу половинное дерево на том же расстоянии, что и прежнее, но с парой кружевных кустиков на полдороге. Я раза три перепрыгнул через них, чтобы он понял, чего я хочу. И мы вернулись к старту.

Я чуть не победил. Перед прыжками он замедлял бег, и на повороте у дерева я его чуть не обогнал, но все равно победил он. Мы тут же побежали еще раз. Он меня намного обошел, но на обратном отрезке споткнулся о кустик и упал. Не ушибся, но все равно растянулся на земле.

Я завопил. У, теперь-то я буду победителем! И от радости забыл прыгнуть.

Подкатился к нему, а на мне чуть не весь кустик. Он уже почти встал, но тут так закудахтал, что опять свалился на землю. Я тоже хохотал. И смеяться мы перестали только тогда, когда я наконец стряхнул с себя все прутики и листья.

Йиналу поглядел на меня, и глаза у него опять зазолотились.

– Нет! – и я было спрятал руки за спину, но рот у него стал до того узеньким, что я передумал, протянул ему руку и позволил, чтобы он обвил ее пальцами. Вроде дерева ханой – шире у запястья.

Это свое «нерво» он, наверное, оставил закрытым. Меня даже толком не пощекотало. Но все равно я понял.

Мне необходимо было поделиться с кем-нибудь. Только вот с кем? Тад был в классе первым учеником и знал ну просто все. Луис считался самым сильным и, значит, не должен был испугаться.

Я сказал, что хочу их кое с кем познакомить в раннее воскресенье, как начнет светать. Тад сразу согласился, а Луис задрал нос: это его не интересует. Пришлось взять его «на слабо», но он пообещал, что я очень пожалею, если мой знакомый не окажется по-настоящему интересным. Ну, тут я мог не тревожиться.

Мама не возражала, когда я сказал, что пойду погулять с другими ребятами.

Но выпустила она меня из дома, только когда увидела Тада с Луисом. Я побежал к ним навстречу, чтобы они не заговорили с мамой и не испортили все дело. Папа глянул на нас из окна: наверное, он понял.

Всю дорогу Луис приставал, чтобы я сказал ему, кто мой таинственный знакомый, не то он сейчас же вернется домой. Я еле затащил его в лес. Но едва он завидел далеко впереди тень, как помчался посмотреть, кто это. Когда мыс Тадом нагнали его, он уже стоял, разинув рот.

– Это же… это… один из них!

– Ш-ш-ш! Не вопи! – Йиналу уже начал пятиться. Я побежал вперед, призывая его подойти поближе. – Эй, вы там! Он свой парень, только немножко застенчивый.

Вытянутая рука Луиса тряслась.

– С-с-с ними встречаться не положено. Вроде бы даже запрещено законом. Или что-то там. Я не хочу ввязываться в неприятности. – И парень пустился бежать.

– Вернись, трус! – закричал я. Ему следовало обернуться и врезать мне за «труса», но он еще наддал.

Тад остался. Но и ему было не по себе.

– Кеван, может, лучше вернуться в город?

– И ты туда же! Послушай, если не хочешь с нами, то хотя бы посмотри. – Я побежал к нашему любимому дереву и полез на него. – Эй, Йиналу! За мной!

На седьмой ему влезть не удалось, а потому я спустился на шестой. Тад сидел на земле под нами и щипал перистый мох.