Текст книги "Правда о Григории Распутине"

Автор книги: Александр Боханов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 33 страниц)

Императрица согласилась с выбором и 25 августа написала Царю: «Наш Друг желает, чтобы Ордовский был назначен губернатором. Он теперь председатель казенной палаты в Перми. Помнишь, он поднес тебе книгу, написанную им про Чердынь, где похоронен один из Романовых, которого почитают как святого?».

Николаю II надоели бесконечные жалобы и доносы тобольских властей на их друга, и Он решил уважить просьбу. В середине ноября 1915 года распутинский кандидат получил губернаторскую должность. Это самый яркий и наиболее очевидный случай непосредственного вмешательства Распутина в систему должностного производства.

С остальными десятью фигурами ситуация выглядела иначе. Карьера любого чиновника, вне зависимости от положения, непосредственно зависела от воли, настроения и симпатий Правителя. Тот, кто хотел сохранить своё положение или тем более подняться выше, обязан был добиваться расположения монарха и близких к нему людей. Один из самых распространенных путей к этому – изыскание возможности получить рекомендацию. Кто-то должен был «замолвить словечко», похвалить, отметить заслуги, устроить встречу.

Даже сановникам, занимавшим крупные государственные посты, не всегда было легко встретиться с Государем, а уж тем более удостоиться беседы с Ним. Нужен был «верный ход», и Распутин давал шанс. Симпатии и антипатии к нему определяющего значения не имели. Таковы были правила игры в мире чиновной бюрократии: малопривлекательные средства – тоже средства.

Характерный в этом смысле разговор со своим шурином А. Ф. Треповым описал генерал А. А. Мосолов. Дело происходило в ноябре 1916 года, сразу же после назначения А. Ф. Трепова премьером. Новый глава кабинета Распутина терпеть не мог, но после всестороннего обсуждения политической ситуации родственники пришли к заключению, что «с ним нужно считаться».

Вот это – «нужно считаться» – в большинстве случаев и определяло интерес к «грязному мужику» высокопоставленных лиц, в том числе и тех, которые никаких добрых чувств к нему не питали, стремясь лишь использовать влияние Распутина. Перед Распутиным заискивали, его расположения добивались, а в душе часто ненавидели и презирали.

Показательная в этом смысле была история отношений С. П. Белецкого и А. Н. Хвостова, с одной стороны, и друга Царской Семьи – с другой. В большой карьерной игре двух первых Распутину отводилось центральное место.

В 1915 году эти два сановника объединили свои усилия для достижения своих целей. А. Н. Хвостов мечтал получить пост премьера, а С. П. Белецкий грезил о должности министра внутренних дел. Им казалось, что «этого мужика» можно довольно просто одурачить, сделав его орудием своих устремлений.

Они разработали целую программу «штурма высот». Встречались и очаровывали А. А. Вырубову, которая их принимала, выказывала расположение. Это не осталось незамеченным Императрицей, сообщавшей 3 ноября 1915 года Супругу: «Хвостов и Белецкий обедают у А. Это, по-моему, напрасно, – похоже, что она хочет играть роль в политике. Она так горда и самоуверенна и недостаточно осторожна». Александра Фёдоровна оказалась права.

Конечно же, сама по себе А. А. Вырубова этих прожженных интриганов не интересовала. Им нужна была узда для Распутина, а через него и «верная дорога» к Монарху. В интересах дела необходимо было завязать с Распутиным близкие, конфиденциальные отношения.

Естественно, что ни Хвостов, ни Белецкий распутинских чар на себе не испытывали, хотя последний, например, чтобы угодить Григорию неоднократно посещал «благочестивые обеды» на Гороховой, 64, где по воскресеньям на распутинскую уху собирались почитатели и почитательницы. В общем, Белецкий изображал сторонника «старца», хотя еще совсем недавно, возглавляя департамент полиции, как мы помним, снабжал антираспутинской информацией его врагов.

Назначение осенью 1915 года Хвостова министром внутренних дел, а Белецкого его заместителем происходило в отсутствие Распутина в столице. Когда он вернулся, оба сановника сочли необходимым организовать встречу для установления близких контактов. Конспиративная трапеза сняла все «шероховатости» в отношениях. Белецкий позднее вспоминал: «Из разговоров за столом мне стало ясно, что наши назначения Распутину были известны и что он против нас ничего теперь не имеет, но что он, видимо, хотел, чтобы мы получили назначение как бы из его рук».

Успех встречи решено было закрепить дальнейшей деятельностью по «приручению» Распутина. Руководители МВД решили начать выплачивать ему солидную ежемесячную субсидию (1500 рублей). Белецкий подыгрывал А. Н. Хвостову, стремившемуся провести на должность обер-прокурора Синода своего родственника А. Н. Волжина, который, не отказываясь от содействия Распутина, категорически возражал даже против знакомства с ним. Комбинация блестяще удалась, но, став в конце концов во главе Синода, новый обер-прокурор занял резкую антираспутинскую позицию.

Здесь нет возможности и необходимости пересказывать сложные закулисные перипетии отношений между Императрицей, Распутиным, Вырубовой, Хвостовым, Белецким и Волжиным. Скажем лишь, что, убедившись в том, что подчинить Григория своим интересам не удается, министр внутренних дел А. Н. Хвостов начинает вынашивать план его убийства. Однако дальше разговоров и каких-то опереточных действий дело не пошло. К тому же С. П. Белецкий предал своего «патрона», и намерения стали известны Царице.

Министр сразу же был отстранен от должности, а потрясенная Императрица восклицала в письме Супругу 2 марта 1916 года: «Я в отчаянии, что мы через Григория рекомендовали Тебе Хвостова. Мысль об этом не дает мне покоя, Ты был против этого, а Я сделала по их настоянию, хотя с самого начала сказала А. (Вырубовой. – А. Б.), что Мне нравится его большая энергия, но он слишком самоуверен и что это Мне в нём антипатично. Им овладел сам дьявол, нельзя это иначе назвать».

«Всемогущество» Распутина, о котором так много тогда говорили, всегда было условным. В конечном счете им пользовались в своих целях, каждый работал на себя и становиться приспешником «Гришки» никто не хотел. По сути дела, из влиятельных его знакомых лишь Александра Фёдоровна испытывала к нему нелицемерную симпатию.

Несмотря на очевидную привязанность Царицы к Распутину, принимать его у Себя она решалась лишь в крайних случаях, в последние годы лишь тогда, когда требовалось оказать помощь Алексею. Чаще всего Она встречалась с ним в «Анином домике». Здесь можно было общаться без широкой огласки. Любой же его приезд во дворец неизбежно становился известным многим и обязательно делался темой пересудов. При достаточно безразличном отношении Александры Фёдоровны к недоброжелательным мнениям игнорировать их совершенно Она не могла, особенно после того, как получила хождение грязная сплетня о Ее «сожительстве» с Распутиным.

Однако даже встречи за пределами дворца не оставались незамеченными. Всегда находились соглядатаи, и в этом отношении показателен следующий случай.

В 1915 году Вырубова организовала в Царском Селе собственный госпиталь, основанный на средства, которые она получила в качестве компенсации за свое увечье от железной дороги. Госпиталь стал центром забот для этой женщины. Сюда часто приходили ее друзья и знакомые: Ю. П. Ден, Г. Е. Распутин, Н. П. Саблин и многие другие. Бывала и Императрица с Дочерьми. Старшей сестрой в госпитале работала вдова подъесаула Надежда Ивановна Воскобойникова.

Она приехала в 1911 году в Петербург с Дона «искать счастье», в столице довольно быстро освоилась и стала содержанкой тайного советника и сенатора В. Н. Мамонтова. После его смерти в начале 1916 года Воскобойникова оказалась «без места» и собралась идти в монастырь. Однако осуществить это намерение не спешила, решив посоветоваться с Распутиным. Его она знала уже несколько лет, встречая не раз в доме своего покойного «благодетеля».

В квартире Распутина на Гороховой, которую Воскобойникова усердно посещала, она познакомилась и близко сошлась с Вырубовой и в итоге вместо монастыря решила поступить к ней в лазарет. Там бывали многие влиятельные лица и имелся шанс завести «симпатичное знакомство». (Намерение это она скоро и осуществила, став задушевной приятельницей последнего министра внутренних дел А. Д. Протопопова.).

Распутин посоветовал «другине Анне» принять к себе на службу Надежду, заметив, что «она тебя не обкрадет». Такой рекомендации оказалось достаточно. Воскобойникова очень деятельно занялась медицинской службой и хорошо здесь себя зарекомендовала, став не только медсестрой, но и горничной у Вырубовой. Она близко увидела и узнала Императрицу, регулярно делала Ей массаж.

О якобы существовавших интимных связях между Царицей и Григорием она была наслышана и горела желанием разгадать эту тайну и стать ее хранительницей. При каждом удобном случае она подглядывала и подслушивала, наблюдая за всем, что происходило в лазарете и доме Вырубовой. Главной же ее мечтой было застать и уличить Царицу. Какие возможности здесь открывались для шантажа и влияния! Но страстное любопытство так и не было вознаграждено. Ничего компрометирующего узнать не удалось.

Давая показания в ЧСК, она рассказывала: «Точные мои наблюдения не оставили во мне никакого сомнения в том, что слухи совершенно не соответствуют действительности и что Государыня не допускает ничего, что могло бы дать основание для этих слухов… Хотя при встречах Государыни и Распутина посторонних не было, тем не менее прислуживающий лакей Берчик (обычно Распутин приглашался к чаю, завтраку, обеду) беспрепятственно, а не по вызову входил в комнату, где находились Распутин и Государыня».

В начале января 1916 года Александра Фёдоровна писала Мужу в Могилев: «Мне бы хотелось повидаться с Нашим другом, но Я никогда не приглашаю Его к Нам в Твое отсутствие, так как люди очень злоязнены. Теперь уверяют, что Он получил назначение в Федоровский Собор, что связано с обязанностью зажигать все лампады во всех комнатах Дворца! Понятно, что это значит, но это так идиотски глупо, что разумный человек может лишь расхохотаться. Так отношусь к этой сплетне и Я».

Александра Фёдоровна никогда не предавала Своих друзей, а уж тем более Распутина, отношения с которым не собиралась рвать для того, чтобы угодить светским кумушкам.

В конце 1915 года произошло событие, еще раз убедившее и Николая II и Александру Фёдоровну в том, что Распутин предназначен Им Провидением. И снова связано это было с Цесаревичем Алексеем.

После двадцатидневной жизни в Царском Император 24 ноября возвращался в Ставку, в Могилёв. Цесаревич упросил Родителей разрешить Ему поехать с Отцом. Император собирался совершить большую инспекционную поездку по прифронтовой полосе и некоторым другим районам, Алексей хотел быть вместе с Ним.

Царь был этому очень рад, а Императрица с большой неохотой согласилась отпустить Алексея, у которого уже несколько недель болела после ушиба рука, и Он ее не мог согнуть. Не советовал брать с собой Алексея и Распутин, но Николай II и Сын настояли.

Через неделю, 3 декабря, Император с Наследником выехали из Ставки на юг, в Галицию. Вечером 3 декабря 1915 года Царь записал в дневнике: «У Алексея простуда началась вчера, а сегодня утром после нескольких чиханий пошла понемногу кровь носом. Пошел в 10 часов к докладу. В 12 ½ мы покинули Могилёв, чтобы посетить гвардию. Но так как кровь, хотя и с перерывами, не унималась, по совету С. П. Фёдорова (лейб-хирург, с осени 1915 года состоял при Ставке. – А. Б.), решил со станции Бахмач повернуть обратно в Ставку».

Однако и по возвращении положение не улучшилось. У Наследника поднялась температура до 39 градусов, начались сильные головные боли. Император решил переехать в Царское Село, куда и прибыл с Сыном вечером 5 декабря. Положение Наследника было тяжелым. Кровотечение не прекращалось, температура оставалась высокой, и Алексей часто терял сознание.

Вырубова вспоминала: «Я видела Его, когда Он лежал в детской; маленькое восковое лицо. В ноздрях окровавленная вата. Профессор Федоров и доктор Деревенко возились около Него, но кровь не унималась… Императрица стояла на коленях около кровати, ломая себе голову, что дальше предпринять». И когда все средства были использованы, Мать прибегла к последнему. Она послала Вырубовой записку с приказанием вызвать Григория Распутина.

Распутин быстро приехал, подошел к кровати, сказал, что «ничего серьезного нет». Дал Алексею яблоко, погладил по голове, прочел молитвы, и состояние Мальчика сразу же стало улучшаться. По словам Вырубовой, «доктора говорили, что они совершенно не понимают, как это произошло. Но это – факт».

В обществе же ангел-хранитель Царской Семьи не вызывал никаких иных чувств, кроме зависти, ненависти и отвращения. В самой тиражной газете «Русское слово», например, можно было прочитать следующее: «Самая малейшая его просьба удовлетворялась. Если происходила почему-либо задержка, то Распутин по телефону, не стесняясь присутствием посторонних лиц, в резкой форме требовал от председателя Совета министров исполнения его просьбы».

В очередной раз уместно повторить: подобные картины – плод болезненного воображения. Но так как приступами «буйства фантазии» в тот период страдали не только сочинители газетных репортажей и аналитических статей, но и потребители, истинность описанного сомнений у многих не вызывала. Стали без обиняков утверждать, что «центр Империи теперь на Гороховой».

Квартира Распутина становилась широко известной не только в Петербурге, но и в России. Сюда уже нескончаемой чередой тянулись просители. Распутин щедрой рукой раздавал ходатаям и просителям записочки к различным должностным лицам. Эти клочки бумаги с распутинскими каракулями в силу удивительного положения писавшего порой срабатывали в чиновных канцеляриях.

Слухи об этом множились в геометрической прогрессии, и некоторые стали уверенно утверждать, что «это мужик всем министрам отдает приказы». Сочиненный «фильм ужаса» затуманивал и завораживал сознание. Это наглядно проявилось в случае с последним Царским министром внутренних дел А. Д. Протопоповым, которого чуть ли не все поголовно представители «общественности» уверенно называли «ставленником Распутина».

Родился Александр Дмитриевич в 1865 году в семье состоятельного дворянина, воспитывался в кадетском корпусе, а затем – в Николаевском кавалерийском училище и после его окончания в 1885 году был определен корнетом в лейб-гвардейский конногренадерский полк. Через несколько лет поступил в Академию Генерального штаба, где проучился только один год и по состоянию здоровья вышел в 1890 году в отставку в чине штабс-ротмистра.

В конце 90-х годов XIX века А. Д. Протопопов получил по завещанию дяди огромное состояние, включавшее почти семь тысяч десятин земли и суконную фабрику в Корсунском уезде Симбирской губернии. С тех пор Протопопов вёл жизнь богатого, по-европейски образованного человека. Он в совершенстве знал несколько европейских языков, был великолепным пианистом, учился у французского композитора Ж. Массне.

В 1907 году на выборах в III Думу ему удалось добиться успеха и удостоиться звания депутата, которое он сохранил и на выборах в IV Думу в 1912 году. Здесь он занял место на левом фланге октябристов и в 1915 году стал товарищем председателя Думы. В начале 1916 года его избирают губернским предводителем симбирского дворянства. Таков краткий послужной список того, кто сделался мишенью многочисленных нападок и разнузданной клеветы в последние месяцы Монархии.

До осени 1916 года имя А. Д. Протопопова пользовалось не только известностью, но и уважением в думских и околодумских кругах. Весной он возглавил представительную парламентскую делегацию, которая посетила Англию, Францию, Италию. В европейских столицах светские манеры и широкий кругозор главы русских парламентариев произвели хорошее впечатление, о чём Царю докладывали по дипломатическим каналам, а английский король Георг в письме своему кузену – Императору Николаю II выразил радость, что «в России есть такие выдающиеся люди». Председатель Думы М. В. Родзянко несколько раз рекомендовал Самодержцу назначить Протопопова министром торговли и промышленности.

Царь не питал симпатий к думским политикам. Он считал, что большинство из них – несерьезные и безответственные люди, мало разбирающиеся в истинных проблемах и нуждах страны. Однако отзывы о Протопопове со всех сторон были неплохие, и Государь Николай II решил с ним познакомиться. Встреча состоялась в Ставке 19 июля, а на следующий день Царь писал супруге: «Вчера Я видел человека, который Мне очень понравился – Протопопова, товарища председателя Государственной Думы. Он ездил за границу с другими членами Думы и рассказывал Мне много интересного. Он бывший офицер конногвардейского полка, и Максимович (Константин Клавдиевич, генерал от кавалерии. – А. Б.) его знает». Заканчивая аудиенцию, Монарх сказал своему собеседнику: «Мы еще с вами поговорим не раз».

В итоге 16 сентября 1916 года Император поручил Протопопову руководство самым влиятельным министерством – внутренних дел. Никакого касательства к этому назначению Распутин не имел.

Для самого Александра Дмитриевича предложение указанного министерского поста оказалось неожиданным. Он мечтал об административной карьере, много размышлял о необходимости проведения различных мероприятий по упорядочению государственного устройства, о чем постоянно рассказывал. Он строил прекраснодушные планы, но не имел ни характера, ни способностей осуществить намеченное. Будучи глубоко верующим, он в глубине души не одобрял никакого насилия, в то время как в своей новой роли обязан был идти на меры, связанные с применением силы.

Николай II полагал, что Протопопов сможет решить две насущные задачи. Во-первых, сумеет установить добрые отношения с думскими кругами. Ведь он сам из их среды и прекрасно там всех знает. Но еще большие надежды возлагались на решение им продовольственной проблемы. Война дестабилизировала жизнь страны и привела к продовольственным затруднениям, особенно в крупнейших городах.

Перебои в поставках продуктов питания в города начались уже вскоре после начала войны. Россия была единственной участницей мирового конфликта, не вводившей нормирования потребления продуктов (кроме сахара). Однако сложности с продовольствием были в очень большой степени результатом правительственной политики регулирования сбыта: ограничением свободной продажи зерна и муки и фиксированной стоимостью их. Не физическое отсутствие тех или иных продуктов, а установление государственной властью ценовых ограничений привело к параличу рыночных отношений, что сказалось на экономической жизни всей страны.

Правительственная мера преследовала две цели: во-первых, воспрепятствовать падению цен на зерно на внутреннем рынке после прекращения экспорта в 1914 году. Эта мера блестяще удалась. Но существовала и другая задача: оградить широкие слои простых потребителей от вакханалии спекулятивных рыночных манипуляций. Защита интересов простых людей – такая цель делала Царя и Царицу убежденными сторонниками государственного регулирования. Результаты же оказались неудачными.

Уже в середине 1915 года принятые меры показали свою неэффективность. Перебои в поставках не прекращались, очереди у казенных хлебных лавок увеличивались, росло и недовольство. В 1916 году цены были существенно повышены, но оставались фиксированными. Принципиально эта мера ничего не решала, так как стоимость всех прочих товаров и услуг росла значительно быстрее, что делало производство и продажу зерна и муки коммерчески нецелесообразными.

Положение осложнялось расстройством транспорта, как и причинами общего порядка. Весной 1915 года Русская армия начала отступление из западных районов, продолжавшееся до сентября. Россия потеряла 15 губерний с неубранным урожаем. Этот же год дал огромное число беженцев, спасавшихся от германской оккупации и оседавших в центральных районах страны.

Кроме того, неблагоприятные погодные условия привели к серьезному недороду в 1916 году, когда урожай оказался ниже обычного примерно на 40 %.

Ситуация серьезно обострялась, что видел и монарх, возлагавший надежды на Протопопова. Последний намеревался сосредоточить продовольственное дело в МВД и поставить его распределение под жесткий контроль. Намерение Протопопова идти «твердым и решительным курсом» нашло живой отклик в сердце Царицы.

Александра Фёдоровна имела продолжительную встречу с новым министром внутренних дел и осталась очень довольна. Встреча выявила полное взаимопонимание собеседников. Она подробно рассказала об этом в письме Мужу, и тот писал ей в ответ 23 сентября 1916 года: «Нежно благодарю Тебя за Твоё дорогое длинное письмо, в котором Ты так хорошо излагаешь Свой разговор с Прот. Дай Бог, чтобы он оказался тем человеком, в котором Мы сейчас нуждаемся! Да, действительно, Тебе надо бы быть моими глазами и ушами там, в столице, пока Мне приходится сидеть здесь. На Твоей обязанности лежит поддерживать согласие и единение среди министров – этим Ты приносишь огромную пользу Мне и Нашей стране!»

Назначение Протопопова на важнейший правительственный пост внесло замешательство в ряды думской оппозиции. Недовольное большинство, сомкнув ряды, успешно «добивало» кабинет Б. В. Штюрмера, и было ясно, что его падение не за горами. Так возникала возможность создания долгожданного «кабинета общественного доверия».

И вдруг такой предательский удар! Один из их рядов, человек, которого и в состав будущего так называемого прогрессивного правительства не хотели приглашать, покинул «своих» и занял пост без согласования с ними. Отступника необходимо было морально и политически уничтожить! Если раньше главным объектом клеветнических измышлений являлся глава правительства Штюрмер, то теперь им стал новый министр внутренних дел.

Глава МВД оказался малодеятельным и безынициативным министром. Но подобных «недостатков» Протопопова его врагам казалось недостаточно для полного политического уничтожения бывшего коллеги. Требовались более «весомые» аргументы, и они сразу же нашлись. Ведь представители «прогрессивной общественности» давно поднаторели в фабрикации сокрушительных сплетен. Для них не имела значения истина. Главное – найти что-нибудь «погорячее», что-нибудь такое, что било бы не в бровь, а в глаз.

Против Протопопова думские кликуши выдвинули ряд громких обвинений, но особенно оскорбительными являлись два. Первое – попытка вести сепаратные переговоры с Германией («измена») – довольно быстро отпало в силу своей абсурдности. Второе же интенсивно муссировалось. Уже к ноябрю по всей России циркулировали сведения о том, что у министра внутренних дел «разжижение мозга» на почве сифилиса и что он «абсолютно психически ненормален». Нетрудно заключить, что инсинуаторы богатством воображения не блистали.

Слухи о слабоумии Протопопова усиленно распространялись. Дошли они и до Царя. На вопрос протопресвитера Г. И. Щавельского об этом Император Николай II заметил: «Я об этом слышал. С какого же времени Протопопов стал сумасшедшим? С того, как Я назначил его министром? Ведь в Государственную Думу выбирал его не Я, а губерния».

Императрица совершенно обоснованно узрела в нападках на Протопопова проявление натиска на власть: он дорог Нам, следовательно, они его ненавидят. «Не думай, что на этом одном кончится, они по одному удалят всех тех, кто Тебе предан, а затем и Нас Самих». Подобное умозаключение Александры Фёдоровны являлось абсолютно верным.

Царица стремилась не допустить отставки министра внутренних дел, на чём, стараясь нажить политический капитал в обществе, настаивал премьер А. Ф. Трепов, получивший в начале ноября 1916 года пост премьера. Александра Фёдоровна с грустью приняла выбор главы кабинета: Она его не любила, не считала «своим», так как хорошо была осведомлена о его антираспутинских настроениях.

В вопросе же о Протопопове Она использовала всю Свою энергию, чтобы удержать Самодержца от неправильного шага и оставить при должности «этого милого, умного и преданного человека». В таком развитии был заинтересован и Распутин, лично знавший Протопопова.

Когда судьба Протопопова висела на волоске после назначения Трепова, друг Царской Семьи приложил немало усилий для его спасения. В пользу Протопопова работали Вырубова, Императрица, да и сам он постоянно посылал телеграммы. Так, в особо критический момент, 20 ноября, когда Александра Фёдоровна была в Ставке, Распутин отправил телеграфное послание из 238 слов, заклиная сохранить портфель министра Протопопову, которого шифровал именем «Калинин».

«Мой Калинин лица верного нет надеюсь что вы хоть маленько его поддержите. Вы знайте: репа хороша, когда зубы есть; ужасно мне больно, что я без зубов… Моя порука этот самый Калинин, а Вам разум пусть поймет».

Николай II, искренне любя Жену, питая благодарное уважение к «дорогому Григорию», всё-таки был далек от того, чтобы безоглядно доверяться в государственных делах его советам. Так, рассказав Императрице о своих планах относительно Думы и перестановках в кабинете, он заметил: «Только прошу, не вмешивай Нашего Друга. Ответственность несу Я, и поэтому я желаю быть свободным в своем выборе».

Это право всегда оставалось за Императором, и он назначил Трепова вопреки настроению и Александры Фёдоровны, и Распутина. В деле же Протопопова полностью согласился с Царицей, что его отставка явилась бы капитуляций перед безответственными думскими крикунами.

Министр внутренних дел сохранил свой портфель. Это обстоятельство очень способствовало утверждению мнения о «всесилии» Распутина, без поддержки которого Протопопова давно бы уже убрали.

Распутинская тема стала занимать даже людей, которые раньше были далеки от политики. Об этом так много говорили все, приводили такие скандальные подробности, что трудно было усомниться в их достоверности. «Бедная, бедная Россия!» – горевали обеспокоенные судьбами страны люди. «Неужели Государь не понимает, что Его связь с Распутиным может закончиться катастрофой?» – недоумевали правоверные монархисты.

«Надо уничтожить гадину!» – подобный «боевой клич» звучал во многих петроградских салонах осенью 1916 года. Распутинский «фильм ужаса» не только потрясал, порождал сплетни и приступы негодования. Он и «воспламенял» сердца, звал на «исторический подвиг». Столичный бомонд породил «исчадие ада», здесь же и созрел план по его «уничтожению».

Исполнителем сей громкой «акции» стал человек, который ничем общественно значимым себя не проявил, но оказался способным на подлое убийство. Это был представитель золотой молодежи, наследник колоссального состояния, эстет, англоман и любитель острых ощущений князь Феликс Феликсович Юсупов граф Сумароков-Эльстон.

С Распутиным Феликса познакомила Мария Головина, которая испытывала к князю нежные чувства; для неё он оставался отблеском того человека, которого одного всю жизнь и любила – старшего брата Феликса Николая. В своих записках Муня писала:

«Я испытывала к этому другу (т. е. Феликсу. – А. Б.),который мне был дорог по личным причинам, безграничное доверие, и я пыталась объяснить себе, почему Григорий Ефимович, который обычно легко завязывал знакомства, был слишком сдержан каждый раз, когда находился с ним рядом. „Я чувствую его таким от нас далёким, что не знаю, о чём с ним говорить“, – отвечал он на мою просьбу-вопрос, почему он вёл себя с ним не так, как с другими. Только после нескольких встреч возникли между ними общие интересы: музыка, цыганские песни, здоровье молодого человека, желавшего быть им вылеченным, и что-то наподобие дружбы возникло наконец-то между ними».

В своих воспоминаниях князь Юсупов с циничной откровенностью писал, что его сближение с Распутиным имело только одну цель: добиться уничтожения «грязного мужика». Он признавал, что с Григорием в 1909 году в своём родительском доме его познакомила «барышня Г.». Потому ему якобы «мучительно было злоупотреблять доверием мадмуазель Г., ничего не подозревавшей. Пришлось заглушить голос совести». Тут князюшка явно лукавил; он не мог слышать этот самый «голос», так как у него совести вообще не было.

Простодушная Мария Головина чёрную душу Феликса Юсупова разглядеть была не в состоянии. «Я хотела, – признавалась Муня, – чтобы в тогдашнем обществе лучше узнали Распутина, особенно этот молодой человек, тянувшийся ко всему чудесному, необычному, что оказалось с моей стороны большой ошибкой. Я не смогла оценить глубину той беды, которая постигла Россию!».

Здесь уместен один сюжетный постскриптум. Прошло более 50-ти лет после убийства Распутина, и в день праздника Воздвиженья Креста Господня 14/27 сентября 1967 года в Париже скончался восьмидесятилетний князь Феликс Юсупов. Событие прошло почти незамеченным; людей его круга, его поколения, его знакомых и родственников почти никого уже и не осталось. Для большинства живых князь давно превратился в реликт давно прошедшего и ушедшего навсегда. Но было одно исключение: Мария Головина. Она доживала последние годы. На заключительных страницах своих «записок» она сочла необходимым дать свою оценку роли Юсупова во всей Распутинской истории, но главным образом, «переосмыслить» его участие в убийстве «дорогого Григория Ефимовича».

То, что вышло из-под пера «преданной» Муни, может по меньшей мере озадачить. Головина фактически оправдала Феликса Юсупова! Нет, конечно же, она не могла оправдать сам акт убийства; для этого Муня была слишком православной и слишком преданной памяти Григория. Его духовные наставления «последняя распутинка» благоговейно вспоминала до последнего дня своей жизни. Головина, оправдывая Феликса, старалась дистанциировать его от убийств, серьезно уверяя, что «роковой выстрел в Распутина был сделан другим человеком, имя которого хотят скрыть для того, чтобы защитить его». Кого хотят скрыть? Что это за загадочная личность, чьё имя не предаётся огласке и через полвека?

Конечно, подобное утверждение не имеет ничего общего с действительностью. Всё в истории смерти Распутина давным-давно выяснено до малейших деталей. Дело даже не том, что Феликс Юсупов не раз с гордостью и явным самолюбованием описывал эту омерзительную историю. Были другие очевидцы и документы, и совокупность этих сведений не оставляет никаких сомнений в том, что Юсупов – организатор злодеяния и убийца.

Конечно, надо признать, что распространено множество легендарных сказаний о тайном «закулисье» распутинской истории, о том, что существовал «двойник» Распутина, что некие тайные организации, до британской секретной службы включительно, вынашивали планы и «в конце концов» осуществили «акцию убийства». Подобные увлекательные повествования ничего не имеют общего с подлинным ходом вещей. Никакого «двойника» никогда не существовало в природе; что же касается «спецслужб», то это тоже из области неисторических сказаний. Может быть, Муня Головина нечто подобное и прочла, а ее ранимой и трепетной душе, желавшей видеть в людях только хорошее, подобные пустопорожние словеса показались убедительными? Но, увы! Никто на этот вопрос уже никогда ответить не сможет…