Текст книги "Искушение Кассандры"

Автор книги: Александр Андрюхин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

20

Ну если шеф перешел на «вы» – значит, нужно ожидать втык. Действительно, сразу же после интервью Тарас от Уханова получил сразу за все: и за задержание Смирнова, и за экспертов, которые не держат язык за зубами, и за то, что время идет, а следствие стоит на месте.

– Я вас совершенно не узнаю, Тарас Александрович, – отчитывал его начальник ледяным тоном. – Вы за два года раскрыли восемь убийств, причем более сложных, чем это, а здесь застряли!

– Совершенно не за что уцепиться, Леонид Григорьевич, – оправдывался Карасев. – Мотива нет! Локридского убивать просто не за что…

– Неправда! Уцепиться всегда есть за что, – тыкал пальцем в потолок шеф. – И за что убить – всегда можно найти, если постараться. Плохо стараетесь, Тарас Александрович! Поговорите с соседями Локридского, с его бывшими товарищами по работе. Выясните, что это за человек. Вы же ничего толком про него не знаете…

Это была правда. Тарас сидел мрачный и весь красный от стыда. Немного поразмыслив, он позвонил в отдел кадров ГТС и спросил про Локридского. Оказалось, что в кадрах его прекрасно помнят. Работал он у них электромонтером двадцать пять лет. Работал так себе. Нельзя сказать что сачковал, но и не очень переламывался. Был не особо деятельным, не особо разговорчивым, не особо работящим, безынициативным. От общественных работ отлынивал. Хотя с начальством никогда в конфликт не вступал. Делал только то, что приказывали, и никогда сверх того. Ну а выгнали его за шабашку.

– Так его выгнали? – удивился Карасев.

– А что, по-вашему, сам ушел? – в свою очередь удивились в отделе кадров. – С таких мест обычно не уходят.

– Зарплата высокая? – не понял Карасев.

– Зарплата не высокая, но место блатное.

В чем именно оно блатное, Карасеву выяснить не удалось, зато он получил телефон того самого художника, которому Локридский ставил левый телефон, но так и не поставил, за что художник накатал на него «свинью» начальнику телефонной станции. Собственно, за это Локридского и уволили.

Карасев, не теряя времени, тут же позвонил по указанному номеру, и ему отозвался мощный мужской голос с богатырским нахрапом.

– Эта мастерская художника Сафронова?

– Да. Ильич у аппарата.

– Следователь по особо важным делам Тарас Александрович Карасев.

– Очень приятно, Тарас Александрович. Чем могу быть полезен?

– Дело десятилетней давности, – бодро начал Тарас. – Возможно, вы о нем не забыли. Помните ли вы некоего электромонтера ГТС Александра Локридского…

– Этого козла я буду помнить всю жизнь. Кого он еще наколол?

– Ну как вам сказать… Это не совсем телефонный разговор. Что, если я к вам сейчас подъеду?

– Подъезжайте!

Записав адрес, Карасев сразу же отправился в путь, тем более что мастерская художника была в двух шагах от конторы. Через пятнадцать минут он уже звонил в мастерскую Сафронова, которая располагалась на последнем этаже шестнадцатиэтажной «монолитки».

Дверь открыл огромный плечистый мужчина в клетчатой рубашке, с седой окладистой бородой. Голова его была абсолютно белой, хотя на вид ему было не более сорока.

Он пожал следователю руку и пригласил в мастерскую. Там, среди картин и скульптур, художник усадил Карасева за письменный стол и налил ему чаю.

– Таких типов, как Локридский, надо убивать не раздумывая, – произнес мрачно художник, шумно дуя в чашку. – Жалею, что не убил. Ведь он мне денег так и не вернул. Наконец-то им заинтересовалась милиция, – сощурил глаза Сафронов. – А то ведь не интересовалась…

– Давайте по порядку, – деликатно улыбнулся Тарас. – Как вы познакомились с Локридским?

– Один козел познакомил меня с ним, – шумно вздохнул художник, отхлебнув из чашки. – Убить его мало, этого козла… Он инженер ГТС, начальник цеха развития. Они все из одной шайки. А с тем начальником я познакомился, когда у них на телефонной станции оформлял актовый зал. Так вот, еду я как-то в трамвае, а у меня в Москве как раз вышел альбом с моими репродукциями, держу я, словом, эти репродукции в руках, и входит этот самый начальник, не помню, как его фамилия. Ну, привет, как дела, то да се, слово за слово. Начинаю я жаловаться без всякой задней мысли, что уже больше двадцати лет стою в очереди на телефон и все где-то в хвосте болтаюсь. Вот тогда он мне и дал телефон своего кореша Локридского – мол, обратись к нему, может, у него есть номера. На следующий день звоню я по тому номеру Локридскому: говорю, так, мол, и сяк, дали мне ваш номер, по поводу установки телефона. Он отвечает: номер есть, могу установить хоть сегодня. Пятьсот баксов. Я и не думал, что он ведет речь о левом телефоне. Обрадовался. Сказал, приходите и устанавливайте. Приходит ко мне этот замухрышка дистрофического вида, устанавливает телефон. Говорит, пользоваться – пользуйтесь, но он на чужую фамилию. И платить будете по расчетной книжке на эту чужую фамилию. Если позвонят с ГТС, спросят фамилию, имя, говорите, что ошиблись номером и второй раз трубку не берите. Я, конечно, засомневался, чтобы вот за это подпольное новшество отвалить пятьсот баксов, но электромонтер меня заверил, что это временно. Потом он этот номер оформит на меня. Я поверил. Дал пятьсот баксов. Телефон у меня проработал три дня, а потом умолк. Я месяц разыскивал Локридского. Ни на работе его не мог найти, ни дома. Потом этот наглец явился, сказал, что этот номер, который он мне поставил, баба продавать раздумала и он мне якобы поставит другой. Тогда я сказал: «Знаешь друг, а пошел бы ты… Возвращай мои деньги, и чтоб я тебя больше не видел». А он говорит: «А денег уже нет. Я их отдал бабе, которая продала номер». Я говорю: «Меня не колышет! Забери, и чтоб завтра деньги были». Он ушел и так с обидой хлопнул дверью. Проходит день, другой, третий – его нет. Думаю, пора разыскивать. Узнал я его адрес, пришел к нему домой: а он мне: «Деньги баба не вернула. Она их потратила. Вот ее адрес – разбирайтесь с ней сами». Я: «Ах, ты козел!» А он: «Сами виноваты! Я вам предлагал номер, а вы отказались».

На этих словах художник остановился, чтобы успокоиться и отдышаться. От внимания следователя не ускользнуло, что проделанная с живописцем афера до сих вызывает в нем бешенство.

– Ну а дальше, делать нечего, – продолжил Федор Ильич, – пошел я к этой бабе, которая продала номер. Как взглянул на нее, так сразу все и понял: пьянь гидролизная. От такой ничего не добьешься. Я опять наехал на Локридского. Полный нуль. Нет денег, и все! Тогда я пошел на ГТС, к его начальнику. Все рассказал, как есть. Его с работы выгнали, а мне что от этого? Все равно я остался без денег. Злость во мне так кипела, что не знаю, как я его тогда не убил. Уже мне не столько деньги были важны, сколько хотелось наказать его по-настоящему. Пытался я подать на него в суд – заявление не берут. Нет расписки. Пытался подать на него в милицию тоже не берут. Сам виноват. Вне закона подпольный телефон устанавливал. К тому же расплачивался валютой, что тоже незаконно. Пытался навести на него бандитов – не взялись. Сумма маленькая. Какой-то идиотизм! Вот он, жулик! Все это знают, признают и ничего не могут сделать. Убивать, убивать и убивать! – сделал вывод художник, раскрасневшись от негодования.

Тарас улыбнулся и подумал, что такой эмоциональный тип мог в порыве гнева уделать мерзавца ключом. Вслух же произнес:

– Я вижу, несмотря на то, что прошло столько лет, в вас до сих пор сидит обида.

– Еще бы она у меня не сидела! – воскликнул художник, энергично всплеснув руками. – Деньги так и пропали. А после этого мне всегда не хватало этих пятисот долларов. Мне и сейчас их не хватает.

– Ясненько, – выдохнул Тарас. – Значит, вы приходили к нему домой, но так ничего и не добились.

– Ничего, – сокрушенно ответил художник.

– Грозили убить? – улыбнулся Тарас.

– И убить грозил, и дом поджечь, и окна побить, и рэкет навести. Когда я приходил, он прятался за юбку жены, а потом они вообще перестали мне открывать. В конце концов я плюнул.

Федор Ильич налил еще чаю и принялся кромсать кусачками комковой сахар. Глядя на его ручищи, Карасев подумал, что этот одной левой раскрошит вдребезги чугунный котелок, не то что голову какого-то сторожа.

– Ну вот, как бы все, что касается Локридского, я вам рассказал, произнес художник, исподлобья посматривая на следователя. – Словом, человек он – наипаскуднейший. Таких убивать надо сразу – за один вид. А, кстати, почему милиция интересуется им?

– Потому что его убили.

– Убили! – воскликнул художник, прекратив щелкать щипцами. Локридского убили? – Удивление, и радость, и грусть мелькнули в глазах у художника. – Ну и… Царство ему небесное, – перекрестился Федор Ильич. На земле одним паразитом будет меньше. А, кстати, за что?

– Наверное, за вид, – усмехнулся Карасев, глядя в изумленные глаза художника. – Шучу, Федор Ильич. За что его убили, я как раз и пытаюсь выяснить.

– Понятно, за что, – покачал головой художник. – Еще обжулил кого-то с телефоном. Не все же такие великодушные, как я.

Карасев поднялся с места и стал прощаться с хозяином мастерской.

– Что ж, всего вам доброго, Тарас Александрович, – подал руку Федор Ильич. – Вы мне принесли неожиданную весть. Я даже в растерянности. Словом, с меня причитается.

– Кстати, – тормознул у дверей Карасев, остановив взгляд на сигнализационном приборе в его крохотной прихожей, – вы разбираетесь в сигнализации?

– Кому, как не мне, разбираться! – с гордостью ответил Сафронов. – Я пять лет проработал электромонтером во вневедомственной охране.

Карасев внимательно посмотрел ему в глаза, и художник почему-то смутился.

– Хотя это было давно. Кое-что, конечно, уже подзабыл…

21

Ближе к полуночи позвонила Аленка.

– Катька, я у тебя перекантуюсь. Можно?

– Подходи! А в чем дело?

– Прибегу – расскажу.

Аленка бросила трубку. Из спальни выплыла мама.

– Это опять она?

– Кто же еще? Сейчас придет с ночевой.

Мама всплеснула руками.

– До чего безалаберная девка! Все у нее не вовремя. А у тебя завтра экзамен.

– Не волнуйся, сдам…

Вскоре раздался звонок. Пришла Аленка, запыхавшаяся, пунцовая, с ног до головы в снегу, будто ее валяли.

– Что там у тебя, рассказывай! – с порога начала Катя, отыскивая ей тапочки.

– Ну их к черту, эти разборки! Они у меня вот уже где сидят! – провела Аленка ладонью по горлу. – Мишка воду баламутит! Все никак не успокоится, что я его бросила. Мишка со своим дружком Алехой подстерегли вчера Борьку у подъезда и отделали арматурой. Борька сегодня сбегал за своим брательником Генкой, и только что они дрались во дворе двое на двое. Алеха пырнул Генку ножом в живот. Ну не псих ли?

– Насмерть? – ужаснулась Катя.

– Не знаю. Только что увезли его на «скорой помощи». Весь двор в крови…

Из спальни вышла мама, покачала головой и вздохнула:

– Как же ты такое допустила?

– А что я могу сделать? – выкатила глазища Аленка. – Сама, что ли, под нож полезу?

– Тебе нужно было поговорить с Мишей по-хорошему. Сказать: «Ты уж извини, но сердце мое принадлежит другому».

Катя отмахнулась от матери, взяла подружку за руку и потащила в свою комнату.

Там Аленка отдышалась и сказала:

– Видеть не могу обоих.

– И Бориса?

– А его в первую очередь. Он, конечно, красавец мужчина, но такой зануда…

– Как же ты так? – укоризненно покачала головой Катя. – Он же пострадал за тебя.

– Во-первых, не он пострадал, а его брат, а во-вторых, нечего впутывать в свои дела посторонних. А в-третьих, я в нем очень разочаровалась.

– А есть такие, в которых ты еще не разочаровалась?

– Тсс! – поднесла ко рту палец Алена. Она с опаской посмотрела на дверь и прошептала: – Поклянись, что никому не скажешь!

– Чтоб я сдохла! – с готовностью прошептала Катя.

– Был у меня один мужчина. Когда он меня бросил, я чуть не повесилась.

– Это когда? – удивилась Катя.

– В пионерлагере. После седьмого класса.

– Так мы же с тобой вместе были, только ты в старшем отряде, а я в младшем.

– Были, да сплыли, – покачала головой Алена, и в глазах ее появились слезы.

– Да кто же он?

– Арсений Павлович. Военрук.

Брови Кати поползли вверх.

– Военрук? Да он взрослый. Ему тогда лет пятьдесят было. И у тебя с ним был роман?

– У меня с ним было все.

Катя с минуту смотрела на подругу, не в состоянии вымолвить слова. После чего сглотнула слюну и потянулась к семечкам. Алена проследила взглядом за ее рукой и вдруг воскликнула:

– Катька, а ведь ты совсем уже не заикаешься.

– Д-дура! З-зачем напомнила?

– Ой, прости, Катька! Совсем уже соображалка не работает. Слушай… Я что у тебя хочу спросить: а у тебя была когда-нибудь любовь, такая… чтоб до полного отрубона?

– До полного отрубона не было, – сокрушенно вздохнула Катя. – Но, думаю, могла быть…

– Расскажи! – обняла ее Аленка.

– Его звали Александром Федоровичем…

– Военный? – встрепенулась Аленка.

– Нет.

– Жаль, – вздохнула Аленка. – Ну, ничего. Рассказывай!

– А рассказывать нечего! – развела руками Катя. – Я отвергла его любовь, и он за это сделал меня заикой и позволил убить моего брата…

Глаза Алены сделались невероятных размеров.

– У тебя был брат? – прошептала она изумленно.

Катя выдержала паузу и вдруг звонко рассмеялась.

– Да разыграла я тебя, Ленка! Ляпнула, первое, что в голову пришло…

Но в ту же минуту в глазах у Кати потемнело, и она вдруг поняла, что пришло ей это в голову не просто так. Это всегда жило в ней, потому что у нее действительно был брат. И его действительно убили…

«Постой, Аленка! Это у меня сейчас пройдет!» – хотела воскликнуть Катя, но вслух получилось:

– По-по-лидор…

Что за чушь? Опять язык отказывается ей подчиняться. И кто просил Аленку говорить, что она перестала заикаться? «Постой, Аленка! Это у меня бывает…»

– По-по-лидор! – произнесла Катя, и лицо ее исказилось в мучительной гримасе.

– Что Полидор? – ответила Аленка почему-то грубым мужским басом.

– По-по-лидора з-завтра п-поразит к-копье Ахилла.

– Иди спать, Кассандра! – произнес кто-то из темноты голосом ее брата Гектора… В то же мгновение Аленка куда-то делась, как, впрочем, и теплая уютная комната с голубым торшером и кулечком семечек на столике. Перед ней возвышалась атлетическая фигура ее брата Гектора. Он держал в руке огромный золотой кубок с вином и задумчиво смотрел со стены на стан греков.

Кассандра достала из-под туники осколок горного хрусталя и протянула Гектору.

– П-посмотри сам.

– Ничего не вижу, – отмахнулся Гектор и приложился к кубку. – Иди спать, сестра. Уже поздно, – произнес он, напившись.

– Я в-вижу, к-как По-по-лидора п-поражает к-копье Ахилла, а т-ты бросаешься ему на п-помощь и с-сталкиваешься с Ахиллом!

– С Ахиллом? – усмехнулся Гектор, сверкнув в темноте глазами. – Я давно хотел с ним столкнуться, чтобы отправить его в царство Аида. Пора наконец показать этому зарвавшемуся ахейцу его истинное место в этом мире.

– Нет! – воскликнула Кассандра. – Д-держись с-сзади. Ахилл т-тебя убьет!

– Меня? – расхохотался Гектор. – До этого я разил его воинов. И перерублю его пополам, если он посмеет встать на моем пути. Он трижды нападал на меня и все три раза промахивался копьем, а затем трусливо бежал.

– Э-это Аполлон н-нагонял в-вокруг т-тебя м-мрак. Он ох-хранял тебя в бою. Н-но з-завтра б-богам строго наказано не вмешиваться в битву.

– И это прекрасно! – воскликнул Гектор. – Значит, они не будут помогать этим презренным ахейцам. Значит, завтра будет прекрасная возможность узнать, что стуят смертные без вмешательства богов. А сейчас иди спать, Кассандра! Я устал.

– Б-будь п-позади своих воинов, – сказала Кассандра и пошла прочь.

Когда она вернулась в храм Зевса и снова взглянула в осколок горного хрусталя, то вдруг увидела, что Ахилл тащит по земле привязанное к своей колеснице мертвое тело Гектора. Кассандра простерла руки и воскликнула:

– Есть справедливость в этом мире?!

В тот же миг в храм вошел Аполлон.

– Справедливость есть! – улыбнулся он. – Но у каждого своя. Есть высшая справедливость, но ее не уразуметь низшим.

– Спаси моего брата Гектора! – взмолилась Кассандра. – Отведи от него копье Ахилла, когда Гектор бросится на помощь Полидору.

Аполлон грустно улыбнулся.

– Ты же знаешь, что в завтрашнюю битву не вмешивается даже Зевс. Он и с нас взял слово не мешать естественному течению событий. Пойми, что свои судьбы вершат сами люди. Боги, вмешиваясь в естественную жизнь смертных, могут только оттянуть конец, но не изменить развязки. Даже если я отклоню завтра копье Ахилла в ту минуту, когда Гектор бросится на помощь своему брату, я не изменю его судьбы.

– Не меняй судьбы! Отклони только копье!

Аполлон сдержал слово. Кассандра видела со стены, как упал во время битвы Полидор и Гектор, выскочив откуда-то из задних рядов, бросился к умирающему брату. Видела она и то, как к Гектору рванулся Ахилл, размахивая своим длинным копьем. Гектор бросил в Ахилла копье, но промахнулся. Ахилл напал на Гектора, но все его удары Гектор ловко отбил своим коротким мечом. Тут подоспели троянцы и оттеснили Ахилла куда-то назад, но он прокричал что-то ее брату и тот потряс над головой мечом.

Кассандра закрыла глаза и мысленно поблагодарила Аполлона. Однако на сердце оставалась тяжесть. Битва подходила к концу. Устали и греки и троянцы. Греки стали отходить к своим кораблям, а троянцы отправляться за стены. «Боги могут только оттянуть конец, но не изменить развязки», почему-то пришло в голову Кассандре. И вдруг она увидела, что в опустевшем поле, недалеко от Скейских ворот, Гектор остался один. Он стоял, облокотившись на щит, и было нетрудно догадаться, что он ждал Ахилла. Ахилл вскоре появился, сверкая своими золотыми доспехами. И вдруг грозный, храбрый, всесильный Гектор бросился от него наутек. Сердце Кассандры замерло.

– Аполлон! – закричала она, воздев руки к небу. – Не дай убить моего брата!

«Сколько ни оттягивай конец, но чему быть, того не миновать», услышала она откуда-то изнутри и вдруг увидела, как Гектор, даже не развернувшись, метнул свое единственное копье в Ахилла. Ахилл ловко увернулся и поднял свое копье. Когда оно насквозь пронзило шею Гектора, Кассандра свалилась без чувств. «Почему я отвергла твою любовь, Аполлон?» было последней ее мыслью.

22

С утра в кабинете у Карасева нервно надрывался телефон. Следователь только что переступил порог и еще не успел снять плащ. Звонил начальник экспертной службы.

– Привет, старик! Пришел Уханов и учинил нам разнос по поводу того, что мы якобы долго копаемся с экспертизой. Где справедливость, Тарас? Заключение у нас давно готово. Ты просто сам не обращаешься.

– Ну давай, что там? – вздохнул Карасев.

– Сразу предупреждаю, что мы сделали все, что было в наших силах. Итак: на магните никаких отпечатков. Его очень тщательно обработали. Кровяные пятна на руках Берии, на носке ботинке и на полу – это все кровь Локридского, как мы и предполагали. Еще по пластилину могу с уверенностью сказать, что магнит налепили в день убийства. Но это сделал не Локридский. У него на пальцах – ни малейших следов пластилина. На дверной ручке, крючке и телефонной трубке отпечатки Михайловой. И это весьма странно.

– Почему странно? Чьи же еще отпечатки должны быть, как не ее! Она последняя бралась за ручку двери и за крючок.

– Странность в другом: на ручке и крючке отпечатки только ее, и больше никаких. Соображаешь? Убийца был очень скрупулезен. Перед уходом он стер пальчики не только с разводного ключа, но и с дверной ручки, и даже с крючка.

– А как он открыл дверь?

– Либо плечом, либо носком ботинка.

– А слабо найти на двери след носка ботинка?

– Если уборщица не протирала дверь, то найдем.

– Что ж, негусто, но спасибо и на этом, – со вздохом произнес следователь, затем, подумав, спросил: – Сколько пластилин держится на пальцах?

– Я думаю, дней семь. Даже после ванной можно найти под ногтями частички пластилина. Эта такая мерзость.

– Я понял! Вот что ты должен сделать. Я завтра вызову повесткой художника Сафронова. Ты должен состричь с него ногти и исследовать его пальцы на наличие пластилина.

– Как скажешь, – ответил Саша и повесил трубку.

Карасев плюхнулся в кресло и предался размышлениям. В принципе художник мог укокошить Локридского из мести. Десять лет таил в себе обиду, вынашивал план, обдумывал мелочи, и, наконец, подвернулся момент. Такое бывает. В истории криминалистики есть примеры, когда мстители вынашивали планы и по пятьдесят лет. Несмотря на то что художник довольно эмоционален, прибить сторожа он мог довольно хладнокровно. Пришел днем. Незаметно налепил магнит и ушел. Затем пришел вечером, постучался. Локридский открыл…

Нет. Не сходится. Локридский открыть не мог. Чтобы открыть, нужно снять объект с пульта. Ведь сторож не мог знать, что дверь разблокирована. Скорее всего, Сафронов пришел незадолго до закрытия музея, налепил магнит и спрятался. Только где? Кабинеты закрываются, помещения проверяются, закутки обходит директриса. Единственное место, где мог спрятаться Сафронов, – это в зале с восковыми фигурами. Либо за семьей Николая Второго, либо за креслом Елизаветы.

Карасев взволнованно поднялся со стула и принялся ходить по кабинету. В эту схему не вписывалась одна деталь: сторож был убит явно случайным орудием. Откуда художник знал, что в музей в этот день придут работники ЖЭУ и бросят свой инструмент в коридоре? Слесари, наконец, могли оставить его и в подвале. Они и хотели оставить инструмент в подвале, но не дала Зоя Павловна.

Карасев хмыкнул и снова повалился в кресло. Все это слишком сложно и надуманно. Уж очень изощренно, словно у Агаты Кристи. «Нет! Здесь что-то попроще», – щелкнул пальцами следователь и сморщил лоб.

И вдруг новая невероятная мысль осенила следователя. А что, если Зоя Павловна специально не позволила оставить инструмент в подвале, чтобы он, как говорят японцы, оказался в нужный час в нужном месте.

Так-так, забарабанил по столу Карасев. Почему не предположить, что Зоя Павловна – сообщница Сафронова? Конечно, это бред, но предположим. Ведь у убийцы в музее обязательно должен быть сообщник. Должен же кто-то снять с двери магнит и засунуть в карман Берии? Не сам же Берия сунул его себе в карман? Только откуда Зоя Павловна могла знать, что в этот день явятся сантехники продувать батареи?

Карасев поднял телефонную трубку и, набрав справочное, попросил дать четырнадцатое ЖЭУ. После чего позвонил дежурному эксплуатационного участка.

– Добрый день! Следователь по особо важным делам Тарас Карасев. Меня вот что интересует: продувка батарей в художественном музее – это у вас плановое мероприятие?

– Вообще-то плановое. Но не совсем. Мы планировали провести продувку в музее в конце октября, но директор музея настояла на том, чтобы мы это сделали именно на этой неделе.

– Директор или заместитель директора по хозяйственной части? – уточнил Карасев.

– Ну я не знаю, – хмыкнул в трубку дежурный. – Кажется, сама директриса звонила. Могу сказать только фамилию: Петрова, Алла Григорьевна…

– Спасибо! – Следователь положил трубку.

«Так-так, – снова забарабанил он пальцами. – Кажется, начинает вырисовываться цепочка».

Он снова позвонил эксперту Саше и сказал:

– Ты можешь как-нибудь деликатно посмотреть пальцы у директрисы музея?

– Могу! Только состричь ногти вряд ли удастся без скандала.

– Я же сказал: «деликатно». Чтобы она не чухнула… Ты не состригай, а выскобли из-под ногтей… как-нибудь незаметно.

– Как скажешь, – вздохнул Саша. – Когда?

– Сегодня! И еще взгляни на пальцы Михайловой. А заодно и на пальцы Смирнова. Хотя нет. Смирнова лучше не трогай.

Карасев водворил трубку на место. После чего позвонил в музей, в отдел современного искусства, Ольге Маркиной. Представившись, Тарас поинтересовался, всех ли местных художников она знает в лицо.

– Практически всех, – ответила Маркина. – Мы их часто выставляем. А уж раз в три года – обязательно.

– А кого больше всех?

– Пожалуй… Сафронова.

– Почему именно Сафронова?

– Он друг Аллы Григорьевны. Они вместе учились в институте культуры.

– И что же, он частый гость вашего музея?

– Я бы не сказала. Бывает очень редко. Иногда даже отсутствует на собственных презентациях. Вот такой он человек. Работает. Дорожит каждой минутой…

«Ну вот, теперь можно воспроизвести и полную картину убийства, подумал Карасев, водворяя трубку на место. – Итак, однажды, придя в музей на собственную презентацию, Сафронов случайно увидел Локридского. В нем взыграла старая обида, и он решил отомстить. Несколько лет вынашивал он план убийства. Может быть, поэтому так редко и заходил в музей, чтобы не мозолить глаза. Посвятил в свой план бывшую однокурсницу Петрову. Она вызвала слесарей, заранее зная, что в один день они не закончат. Также она знала, что Михайлова ни за что не позволит оставить слесарям свой грязный инструмент в подвале. В этот же день она звонит Сафронову. Сафронов приходит в музей незадолго до закрытия, прячется в зале с восковыми фигурами. В одиннадцать часов выманивает из каморки Локридского и убивает. Затем спокойно стирает отпечатки пальцев с ключа, крючка и ручки двери. После чего магнитом блокирует входную дверь, чтобы не сработала сигнализация, и спокойно выходит. Наутро директриса приходит первой, снимает магнит и засовывает его в карман Берии.

Получается как бы складно и даже логично, но очевидны кое-какие нестыковки», – почесал затылок следователь.

Самое главное, Карасев, хоть убей, не верил, что Сафронов мог убить человека только за то, что тот его кинул. Если даже нечто подобное и было у него на уме, то очень сомнительно, что в свои намерения он мог посвятить директрису музея. Впрочем, эту версию все равно стоит проверить, поскольку другой нет.

Следователь снова позвонил в музей. На этот раз вахтерше Анне Владимировне.

– Вы знаете художника Сафронова? – спросил он.

– Кто же его не знает? – ответила вахтерша.

– За день до убийства он приходил в музей?

– Кто? Сафронов? Он на свои выставки не приходит, а в обычные дни его конфетой не заманишь.

– Ручаетесь? Кстати, в обеденный перерыв вы надолго отлучались?

– Во-первых, не отлучалась вообще. А во-вторых, головой ручаюсь, что кто-кто, а Сафронов в музей не приходил. Когда он приходит, все бабоньки из всех отделов слетаются на него как мухи на мед. Ну еще бы, такой мужчина, здоровенный да плечистый – аж дух захватывает.

– И еще, Анна Владимировна, хочу у вас спросить: сталкивался ли Сафронов со сторожем Локридским? Слышали вы про какой-нибудь скандал между ними?

– Ничего такого я не слышала. Встречался или не встречался – я понятия не имею. Но если хотите знать мое личное мнение, то, по-моему, Сафронов не из тех деятелей, которые братаются со сторожами.

«Может, он прошел через черный ход?» – неожиданно мелькнуло в голове.

– Скажите, а ключи от черного хода только у Зои Павловны?

– Только у нее.

– И больше ни у кого?

– Больше ни у кого.

Карасев, поблагодарив вахтершу, вспомнил, что у него так и не дошли руки до черного хода. Впрочем, черный ход ведет сразу на второй этаж. Чтобы попасть в тот коридорчик, в котором убили Локридского, нужно пройти через все залы второго этажа, потом спуститься по лестнице в вестибюль и пройти через зал с восковыми фигурами. Для преступника это весьма сложно. Тем не менее Карасев позвонил Михайловой, исключительно для очистки совести.

– Скажите, Зоя Павловна, – устало спросил он, – у вас никто в последние дни не просил ключ от черного хода?

– Нет. Никто. Но знаете, недели две назад у меня пропадала связка ключей, на которой был ключ от черного хода.

– Пожалуйста поподробней! – встрепенулся следователь.

– Это был вторник, – начала рассказывать Зоя Павловна. – В конце рабочего дня я обнаружила, что с моего стола пропала связка ключей. Я обыскала весь кабинет – нигде нет. Хранилище у меня было заперто. А кабинет пришлось оставить открытым. Нечем было запирать. Пришла я утром и снова обыскала кабинет. Ключи как в воду канули. Пошла я об этом факте заявлять Алле Григорьевне, но ее в то утро на месте не было. Она была на совещании в Управлении культуры. Возвращаюсь я к себе – ключи как ни в чем не бывало лежат на моем столе. Так бы я, может быть, и подумала, что не заметила их в горячке или обронила где-нибудь, а потом кто-то из сотрудников нашел и положил мне на стол. Но самое интересное: все ключи блестели, как новенькие, и пахли растворителем. Их кто-то от чего-то отмывал. Кто их отмывал и от чего – я так и не выяснила. Хотела даже заявить в милицию. Но потом закрутилась и забыла.

Карасеву в третий раз пришлось звонить в экспертный отдел.

– Саша, еще не выехал в музей? Прекрасно! Последняя просьба: сделай анализ всех ключей Михайловой. Возможно, с ключа от черного хода делали слепок…