Текст книги "Награда королевы Марго"
Автор книги: Александр Андрюхин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)
31
Собственно, сгорела только обивка. На дверь, как выяснили эксперты, плеснули литровую банку бензина и бросили горящую спичку. Соседи, естественно, ничего не видели, не слышали и первые пять минут не чувствовали запаха дыма. Только телефонный звонок Насти поднял их на ноги и мобилизовал на антипожарную деятельность. Каждый квартиросъемщик с площадки счел своим долгом вылить на пылающую дверь по два ведра воды, и таким образом пожар был ликвидирован.
Пожарные уехали крайне разочарованными, а милиция принялась опрашивать жильцов и составлять протокол. Выяснить ничего не удалось: посторонних машин у дома не видели, на чужих людей в подъезде не обратили внимания.
– Вы сами кого подозреваете? – поинтересовался оперуполномоченный, но в ответ Трубников развел руками, хотя у него имелись кое-какие подозрения.
Как только милиция уехала, хозяин сразу кинулся к телефону и набрал номер Кузнецова:
– Колесников не появился?
– Нет. Мне кажется, он уже не придет.
То же самое казалось и Трубникову. Причем уже давно. Более того, он был уверен, что Колесников больше не появится ни у Кузнецова, ни дома, ни на работе. Нечто подобное уже происходило в октябре девяносто третьего. Евгений водворил трубку на место и повернулся к детективу.
– Что означает сожжение двери? – спросил он.
– Это предупреждение. Вспомните, кому вы задолжали крупную сумму денег?
– И вспоминать нечего: долгов у меня нет.
– С «крышей» были проблемы?
– Никогда. Рэкет исключайте сразу. Фирму защищают органы.
– Странно. Может, какие-нибудь старые дела?
Трубников задумался.
– Есть одно дело семилетней давности. Но это вряд ли. Во-первых, те деятели осуждены. Во-вторых, они бы не стали так сразу, наскоком. Сначала бы, наверное, поговорили. В-третьих… – Трубников запнулся. – Впрочем, возможно, что и они. А может, и нет? Честно говоря, я сам в недоумении!
– Тогда остается только одно, – поднял палец Горохов, – вы влезли в какое-то не свое дело. И влезли довольно основательно, если они пошли на такой отчаянный шаг. Этот поджег – акт отчаяния. Будьте осторожны, потому что тот, кто вас предупреждает, непрофессионал. А значит, его действия непредсказуемы. Он действует дерзко, пренебрегая опасностями. Дилетант – это хуже всего. Поверьте мне, тертому волку.
– Вот что, Павел Алексеевич, – мрачно ответил Трубников. – В октябре девяносто третьего была взята группа московских гангстеров, которые числились работниками фирмы «Мираж». На самом деле фирма была прикрытием, а ее работники были обыкновенными бандитами. Так вот, накрыл их ваш шеф, Вадим Александрович Кожевников, тогда еще майор Ленинского РОВД. Из восьми человек, которых посадили, меня интересуют трое: Геннадий Белянкин, Павел Почепцов и Николай Егоров. Где они сейчас? По идее, должны топтать зону. Им дали по десять лет. Я это точно знаю, поскольку присутствовал на суде в качестве свидетеля.
Трубникова перекосило, а Горохов почему-то улыбнулся.
– Хорошо, завтра я узнаю, – сказал он и направился к выходу.
– Только не затягивайте, – бросил в спину работодатель.
– В принципе могу узнать и сегодня, – обернулся Горохов. – Это зависит от того, кто сейчас в Управлении сидит на базе данных.
После того как детектив ушел, Трубников закрыл окна и обнял супругу. Она еще тряслась – то ли от холода, то ли от страха. Дым выветрился, но в квартире стало как в морозильнике. Пришлось закутать жену в шубу, усадить в кресло и поставить у ног обогреватель. После того как она пришла в себя, Трубников сказал как можно мягче.
– Я не знаю, что происходит, но пока не прояснится ситуация, ты должна пожить у родителей. Позвони им, объясни, в чем дело. А хочешь, я позвоню?
– Они сейчас живут в Подольске у тетки, пока она за границей.
– Это даже лучше! – обрадовался Трубников. – Пока я разберусь с этими козлами, ты побудь с ними. А на работе возьми отпуск за свой счет.
– Чего они хотят, твои козлы? – спросила с дрожащим подбородком Настя.
– В том-то и дело, что не знаю. Сейчас мой человек над этим работает, а тебе пока надо исчезнуть.
– А вдруг они тебя убьют?
– Ну, смерти я не боюсь. Самое обидное будет, если я так и не узнаю, за что меня грохнут?
Настя кинулась к мужу на шею, крепко прижавшись своей горячей грудью. Дрожь еще продолжала ее бить, но уже, кажется, шла на убыль.
– Ты будешь грустить, если меня убьют? – прошептал Трубников.
– Буду, – ответила Настя, судорожно всхлипнув. – Ты же знаешь мою дурацкую привычку плакать по всяким пустякам.
Трубников улыбнулся и подумал, что если к жене вернулось чувство юмора, значит, пора ее вести к родителям.
Через час они уже выезжали на кольцевую дорогу, и Трубников очень внимательно всматривался в летящие за ними машины. Хвоста, кажется, не было. Но возможно, он и ошибался. В любом случае охотиться будут за ним, а не за женой. Но пусть на всякий случай она будет подальше.
Он нежно взглянул на Настю и улыбнулся. Если Колесников так влюбился в Маргулину в шестом классе и так пылает к ней страстью до сегодняшнего дня, то с Лазуткиной все было по-другому. Трубников познакомился с ней до армии на одной студенческой вечеринке. Станцевал один танец и сразу забыл. В студенческие годы Трубников был любвеобилен. На первом курсе он был влюблен сразу в четырех поэтесс, однако Лазуткина в их число не входила. Да она и не была поэтессой.
Во второй раз они встретились на улице в девяносто первом году и сразу кинулись друг к другу в объятия. Смачно расцеловавшись, парочка зашла в кафе вспомнить общих друзей. Это был настолько прекрасный вечер, что Трубников вызвался проводить ее до дома, разумеется, без всякой задней мысли. Исключительно для того, чтобы по дороге поболтать еще. Но внезапно у подъезда Настя покраснела и сказала, что гость может подняться к ней выпить чашку кофе.
Столь неожиданное предложение немного смутило молодого поэта. Он хотел отказаться, так как в этот день намеревался посетить один литературный салон на улице Герцена, но почему-то кивнул головой и поплелся за ней в подъезд.
Уже в лифте Трубников стал смотреть на свою новую подругу совсем иными глазами. Точнее, не смотреть, а пожирать. Ее глаза были большими и прекрасными…
Впрочем, глаза Евгений разглядел значительно позже. А в лифте поэтический взор студента Литературного сразу уперся в ее пышную грудь. Следом поэт скользнул по ее округлым бедрам, аккуратным ножкам и искренне подивился тому, как такая аппетитная девушка прошла мимо его взора? Вот только после этого инженер человеческих душ взглянул в глаза и увидел в них такое, что повергло его в крайнее смущение.
Если в кафе они беседовали весьма непринужденно, то кофе на Настиной кухне пили в большом напряжении. Как ни ерзал Трубников глазами по потолку, его взгляд почему-то всегда застревал на высокой груди хозяйки. Дыхание перехватывало, и кофе не лезло в горло. У Лазуткиной тоже западало дыхание, вероятно, от взгляда Трубникова. В конце концов она позволила прикоснуться к своим прелестям и расстегнуть три верхние пуговицы на блузке. Но не более того. Трубников ушел от нее в весьма унылом настроении и с чувством невыполненного долга.
Но это было только началом их романа. Он длился по всем классическим канонам ухаживания: цветы, шампанское, кино, театры, литературные салоны, поцелуи в подъезде и одинокое возвращение восвояси. По мере развития их любви шло планомерное завоевание ее роскошного тела. Грудь Евгений полностью отвоевал только на четвертом месяце ухаживания.
Это были упругие, круглые и в то же время нежные, с розовыми сосками прелести, которые могли украсить любой эротический салон мировой величины. Она давала упиваться ими на всю катушку, но ниже пояса ничего не позволяла. На седьмом месяце романа поэт раздевал возлюбленную до трусиков, совершенно теряя голову от ее гладких ног и кокетливых ямочек на попе. Но более чем млеть, упиваться зрительно и чахнуть над ними, будто над златом, она также не позволяла. На двенадцатом месяце они решили пожениться.
Трубниковы жили счастливо целых пять лет. Целых пять лет они пребывали в полной гармонии и согласии. Все у них ладилось и в постели, и в материальном благополучии. Настя была ласковой, нежной и уютной женщиной. Она была эталоном верности и целомудрия. Это как раз то, что требуется для настоящего семейного очага. Юный муж души в ней не чаял и порой с ужасом вопрошал, что было бы с ним, если бы они не встретились тогда на Тверском бульваре? С кем бы он обитал? С какой-нибудь бомондовской прошмонтовкой или элитарной сучкой, которыми напичкана вся Москва. Повезло же ему, дураку!
Однако все это внезапно закончилось в августе девяносто седьмого после встречи одноклассников. Лучше бы на него Евгений не ходил. Настя пойти с ним не могла. Она себя плохо чувствовала по женской части. А он пошел. И вот после этого в душе все потухло…
В Подольске почти у самого дома Настиной родственницы неожиданно зазвонил сотовый. Это был детектив.
– Насчет Белянкина и Почепцова выяснил. Они попали под амнистию и были освобождены в начале февраля. Егоров все еще сидит. Ему в ближайший год амнистия не светит.
Трубников эмоционально хлопнул себя по лбу и от возбуждения едва не съехал на обочину. Так вот где собака зарыта! Это, оказывается, продолжение все той же четвертой подлости Димана, что и следовало ожидать. Вот дьявольщина!
– Павел Алексеевич, – крикнул он в телефон. – Все бросьте и срочно ищите Колесникова. Да-да, того самого, что сбежал из больницы. Сегодня ночью он ночевал у моего одноклассника Володьки Кузнецова. Кузнецов живет на Рязанском проспекте. Возможно, Колесников снова явится к нему на ночь. Хотя я не уверен.
– Хорошо, попробуем, – ответил Горохов. – Диктуйте адрес Кузнецова.
– Ты думаешь, поджог связан с Колесниковым? – заволновалась жена.
– Не думаю, а уверен. Помнишь, как нам сожгли дверь в девяносто третьем? История повторяется.
32
То, что предлагал Диман, походило на бред. Зубы его клацали, и глаза лихорадочно блестели. Был конец сентября девяносто третьего года.
– Ты сам-то понимаешь, что предлагаешь? – отмахивался Трубников.
– Женек, точно тебе говорю, третьего октября будет штурм Белого дома. Не веришь? Об этом известно в Москве только четверым журналистам. Женька! Будет дикая заваруха! Как ты не поймешь? Такой шанс предоставляется только раз в жизни.
– Диман, у тебя крыша едет! – раздраженно отмахивался Трубников. – Больше не смотри американских боевиков! Тебе вредно!
Колесников был удивительно мягок и не отвечал на раздражение тем же.
– Согласен. Это риск. Но это единственный шанс вылезти из нищеты. Нам судьба дает возможность распрощаться со своим рабским происхождением. Ты талантливый поэт, а за гроши горбатишься в издательстве на должности младшего редактора. И будешь горбатиться до пенсии, и никто никогда не оценит твоего литературного дара. Пойми, Женька, с твоими способностями тебе нужно иметь собственное издательство. Только никто тебе его не приготовит. Не надейся! А после нашей операции у тебя появится возможность стать хозяином.
Что касается мизерной зарплаты, тут Диман задел за живое. Несмотря на то что Евгению приходилось просиживать на работе по двенадцать часов, зарабатывал он сущие гроши. А чем еще было заниматься студенту-заочнику Литературного института, которого (несмотря на то, что ему учиться и учиться) уже приглашали в аспирантуру? Однако Трубников предпочитал редактировать переводы бездарных зарубежных беллетристов. Почему-то все редакторы частных издательств дружно решили, что закордонная литературная серость – это то самое, что необходимо российскому читателю.
Трубников с ужасом видел, как книжные магазины и развалы заполнялись этим окололитературным мусором в вульгарных глянцевых обложках. Видел и ничего не мог поделать. Тут Диман попал в точку, сделав упор на то, что после третьего октября Трубников уже сможет влиять на издательский процесс в стране.
– Но ведь это преступление, – шевелил бровями Евгений, возражая уже не так категорично.
– Какое преступление, Женек! – восклицал Колесников. – Опомнись, товарищ! Разуй глаза! Посмотри, что вокруг творится. Те, кого мы собираемся грабануть, самые первейшие бандюги. Обувать бандитов не грех, а, наоборот, долг честного гражданина. Разве Робин Гуд вошел в историю бандитом? Ничего подобного! Он герой. И мы будем герои, если провернем это дело.
Трубников уже не возражал, а остервенело чесал затылок. Честно говоря, изымание награбленного он не считал аморальным делом. Более того, ограбление крутых бандитов – это доблесть высшего порядка, которой бы он втайне гордился.
– Как ты себе это представляешь? – вяло поинтересовался Трубников.
– Все предельно просто! – обрадовался Колесников. – Их контора находится в переулке Капранова, как раз в зоне будущих боевых действий. Мы ставим напротив офиса киоск и начинаем вести наблюдение…
– Где мы возьмем киоск? – раздраженно перебил Трубников.
– На свалке. Я уже присмотрел. Он немного побитый, но ведь нам в нем не гостей принимать. Наше дело поймать машину и привести его в переулок Капранова. Мы сделаем это второго октября. В этот день чихнуть не успеют, а третьего будет не до киоска. Мы останемся в киоске на ночь с газовым гранатометом.
– С чем?
– А вот его придется купить. Но это небольшие деньги. Если у тебя нет, я куплю на свои, а после операции честно поделим расходы.
– А ты умеешь пользоваться газовым гранатометом? – сдвинул брови Трубников.
В ответ Колесников вытаращил глаза.
– Ты меня удивляешь, Женек! Кто у нас артиллерист – ты или я? Ты чем в армии занимался?
– Стихи писал.
– Ну, брат! Если все начнут писать стихи, то скоро будет некому защищать Родину? Ладно, шут с ним! Я спрошу у тех, у кого куплю гранатомет, на что там надо нажимать. Это не проблема. Проблема в другом. Хотя это тоже не проблема… Проблем, Женек, вообще не существует. Вариант беспроигрышный. Поверь, что если третьего во время заварушки мы будем сидеть в киоске в камуфляжной форме и в противогазах, то все у нас получится.
– А где мы возьмем форму и противогазы?
– Купим в оружейном подвальчике на Пушкинской.
Колесников перевел дух, стер со лба испарину, затем деловито продолжил:
– Итак, мой план такой: после того, как начнется штурм, мы улучшаем момент и стреляем из дуры в нижнее окно «Миража». В конторе начинается паника. Мы в форме и в противогазах вбегаем в офис и начинаем руководить эвакуацией. Ты останешься внизу, у двери, и будешь направлять фирмачей к выходу, а я побегу на второй этаж, якобы для того, чтобы проверить, все ли вышли, а сам вскрою железный шкаф и выгребу деньги.
– Минуточку! – поднял палец Евгений, почувствовавший в голосе друга фальшь. – Ты хочешь сказать, что вскроешь сейф?
– Нет! – вздохнул Колесников. – Сейф нам не вскрыть. Но железный шкаф я вскрою. Можешь не волноваться.
– Какой железный шкаф? Чего ты мелешь? – поморщился Трубников.
– Там рядом с сейфом стоит железный шкаф. Я своими глазами видел в нем пачки денег. В шкафу бандиты хранят наличку на текущие расходы. Основные деньги у них в сейфе, но нам хватит того, что в шкафу.
Что-то было натянуто с этим железным шкафом. Трубников это почувствовал. Однако Колесников тут же начал клясться мамой, что без денег они не уйдут. Он убеждал в этом товарища так горячо, что тот в конце концов сдался.
Как все-таки этому сумасшедшему Диману удалось подбить трезвого и благоразумного Евгения на эту рискованную авантюру, ему до сих пор непонятно. Да и с ним ли все это происходило? «А не сон ли это?» – качал головой издатель, возвращаясь в Москву.
Но о том, что все это происходило в реальности, а не в воображении, свидетельствует его издательство. Только благодаря той операции Трубников стал владельцем издательского дома «Элирна».
Уже стемнело. Зажглись фонари. На шоссе вылезли ночные ГИБДДэшники. Трубников подумал, что во второй раз он ни за что бы не решился на такой шаг.
33
Дома без жены было пусто и одиноко. Душу гноили тоска и тревога. Это была не та тревога, которая появляется оттого, что жизни угрожает опасность. Это была тревога, связанная с отсутствием кого-то дорогого.
Трубников устало опустился в кресло, положил ноги на журнальный столик и включил телевизор. Насте очень не нравилось, когда он клал ноги на журнальный столик. Но сейчас она отсутствовала и можно было быть самим собой.
Еще она терпеть не могла, когда муж жевал перед включенным телевизором. Ей всегда казалось, что он крошил на ковер. На самом деле Трубников не крошил на ковер, а ел очень аккуратно. Сейчас можно было спокойно поесть в компании с этим бессмысленным ящиком. Только есть совершенно не хотелось. Интересно, этот тип, который поджег дверь, будет ломиться ночью?
Трубников вынул из кармана газовый пистолет, перезарядил затвор и положил на журнальный столик. Нет ничего хуже ожидания. Хоть бы позвонил, объяснил, в чем дело, чего ему от него надо и в какой валюте? Но, видимо, дело здесь не только в деньгах. Совершенно не ради денег подбил его Диман на ограбление «Миража» в девяносто третьем году.
Самым удивительным было то, что ограбление удалось. Операция прошла без сучка и задоринки, в точности по тому сценарию, который разработал Колесников.
Утром второго октября они подогнали к свалке «КамАЗ» и с помощью водителя закинули на кузов деревянный киоск. Он был зверски обшарпан, с разбитыми стеклами и помятыми боками. Друзья вставили вместо стекол фанеру, но приличнее выглядеть он не стал. Внутри его уже лежали униформа, два противогаза и завернутый в одеяло гранатомет.
Когда эту бандуру сбросили в переулке Капранова напротив здания с высоким крыльцом, над которым висела вывеска АОЗТ «Мираж», то она чуть не развалилась. Киоск пришлось подправить чисто по-русски – кулаками и пинками. Также под него пришлось подложить пару кирпичей, чтобы он не раскачивался от ветра.
Более нелепого сооружения не знала Москва со дня своего основания. Однако эта нелепость никого не удивила. Несмотря на то что киоск бросался в глаза, ни один прохожий не ужаснулся этому фанерному чуду. Как и предполагал Колесников, в тот день никому не пришло в голову обратить внимание на то, что в переулке Капранова, неподалеку от Белого дома, где заперлись опальные депутаты, появилась еще одна торговая точка. В воздухе уже пахло грозой.
Орлы до вечера ходили вокруг своего фанерного дзота, который, с какой бы стороны ни подходили, смотрелся как заплатка. Даже когда стемнело, киоск продолжал интенсивно белеть в темноте, и не просто белеть, а сиять, на манер Шамбалы, привлекая внимание прохожих. Однако делать было нечего. Друзья залезли в него и затаились до утра.
Было очень холодно. Их всю ночь трясло. Но это ничто по сравнению с тем, какой ужас обуял друзей, когда по мостовой загрохотали танки. Они лязгали настолько близко, что казалось, еще сантиметр, и киоск со всем содержимым превратится в лепешку. Но все когда-то кончается. Закончилась и эта жуткая ночь. Под утро дрожь усилился; танки уже прекратили свои маневры. Трубников посмотрел в щель. На улице вооруженной солдатни было больше чем муравьев.
– А ты не верил, что будут штурмовать, – хихикнул сзади Колесников и выбил зубами барабанную дробь.
Утро было солнечным. Небо – просто невероятной голубизны. А под небом тягостная атмосфера ожидания. Штурм должен был начаться с минуты на минуту. Это уже почувствовал и Трубников. Солдаты исчезли, но в переулок стал стекаться народ.
– Этого еще не хватало, – выругался Евгений.
– Ничего, стрелять начнут – разбегутся, – уверил Колесников.
Друзья не спеша перекусили бутербродами, после чего извлекли из одеяла гранатомет. Они вертели и крутили его до тех пор, пока Трубников не вспомнил, что нечто подобное держал в руках во время службы в перерывах между поэтическими порывами. Когда он окончательно разобрался, на что нужно нажимать, чтобы бандура пальнула, застрекотали первые выстрелы. Затем грохнул артиллерийский залп – и понеслось.
Народ, вместо того чтобы разбежаться по домам, с радостным визгом бросился на штурм. Военному оцеплению понадобились усилия, чтобы оттеснить назад веселую толпу. Словом, началась потасовка гражданских с военными за место в театре военных действий. Народ хотел пива и зрелищ, а военные хотели исполнить свой долг перед президентом.
В конце концов ближе к вечеру и те и другие пришли к взаимному пониманию. Движение в переулке прекратилось, народ сосредоточил внимание на Белом доме, который довольно энергично обстреливали со всех сторон.
Колесников вышел из киоска, помелькал на глазах военных и толпы, но внимания к себе не привлек. И действительно было не до него. Стоял изуверский грохот, и над головой веером фыркали пули. Диман вернулся и сказал:
– Я все разведал. В офисе люди. Они все на втором этаже, глазеют из окон. На первом – никого. Думаю, пора приступать.
Было безумием стрелять в присутствии такого количества народа. Правда, все – и военные и гражданские – стояли спиной, не сводя глаз с Белого дома. Но повторить подобное Трубников уже не смог бы. Без каких-либо колебаний он выбил ногой фанеру, положил на стойку гранатомет, прицелился в одно из окон на первом этаже и, когда раздался очередной взрыв, хладнокровно нажал на спусковой крючок. В ту же секунду окно разлетелось на мелкие осколки, но никто ничего не услышал, так как все заглушила стрельба.
– Смотри-ка, попал! – удивился Колесников и бросился обнимать друга.
Из толпы оглянулись несколько человек, но ничего интересного не увидели. Колесников сунул в сапог монтажку, и друзья с противогазами в сумках тихо выскользнули наружу. Они не спеша перешли дорогу, приблизились к крыльцу и стали прислушиваться к тому, что происходит в здании. Это было не легко, потому что грохотали взрывы. Тем не менее в перерывах между стрельбой можно было услышать женский визг.
– Пора, – подмигнул Колесников и надел противогаз.
Долго звонить не пришлось. Охранник, мужчина лет тридцати с пистолетом на боку, распахнул дверь и выбежал на улицу. У него были красные глаза и страдальческое выражение лица. Двое в противогазах и камуфляжной форме его нисколько не удивили. Он указал на проем двери и на что-то пожаловался, но друзья не расслышали, так как поспешили в помещение.
Первый этаж был уже достаточно задымлен. Грабители вихрем взлетели наверх и увидели, что все работники фирмы стоят у раскрытых окон, трут глаза и припадочно кашляют, не решаясь на эвакуацию. Было заметно, что внезапное появление двух парней в противогазах очень обрадовало их.
– Срочно покинуть помещение! В здание попал снаряд! – воскликнул Колесников сквозь противогаз.
Его слова возымели эффект. Сотрудники, двенадцать женщин и четверо молодых парней, немедленно рванули к выходу, однако в нерешительности застряли на пороге. С первого этажа валил дым.
– Поднесите носовые платки к лицу и бегом за нами! – приказал Колесников.
Все так и сделали. Через минуту весь персонал был выведен на крыльцо, возле которого уже стояли любопытные и несколько военных.
– Принимайте людей! – приказал Диман, и военные начали послушно подхватывать падающих женщин.
– Я пойду посмотрю, остались ли еще люди! – произнес Колесников.
За ним хотели нырнуть добровольцы, но Колесников погрозил пальцем и указал на свой противогаз, что означало: «без противогаза даже не думайте». Трубников остался на стреме. Те несколько минут, которые Колесников провел в здании, показались его товарищу вечностью. За это время дважды подходили какие-то офицеры и спрашивали, в чем дело. Трубников объяснял, что в здание каким-то образом попала дымовая шашка, но все люди эвакуированы. Военные подозрительно всматривались в парня в противогазе и в непонятной форме и куда-то исчезали.
Наконец Трубников не выдержал. Подозвав к себе солдата, он приказал никого не пускать, а сам зайцем понесся на второй этаж. Трубников готов был увидеть все, что угодно: задохнувшегося Колесникова со снятым противогазам, или рыдающего над сейфом с изогнутой монтажкой, или дерущегося с каким-нибудь невышедшим сотрудником, – но далеко не это. Колесников сидел в кабинете управляющего, дверь в который была грубо взломана, и внимательно листал какие-то документы.
– Диман, ты чем занят? – удивленно воскликнул Трубников.
– Ах да! Сейчас идем, – опомнился Диман.
Он захлопнул папку и сунул себе за пазуху. После чего, не дав изумиться, вытащил из сапога монтажку и приблизился к высокому железному шкафу, стоящему рядом с сейфом. Не долго раздумывая, Колесников ловко поддел створку своим орудием, пнул по замку ботинком, и дверца распахнулась. На полке лежало несколько пачек долларов. В ту минуту Евгению показалось, что наличие денег в этом ящике больше удивило Димана, нежели действительно обрадовало.
Колесников одним махом смахнул эти пачки в свою противогазную сумку, и друзья помчались на выход. И надо отметить, весьма вовремя. По лестнице уже стучали сапоги военных. Попавшимся навстречу солдатам Колесников бросил командным голосом:
– Мы все проверили, в помещении никого нет.
Однако солдаты не поверили и помчались дальше, а Колесников с Трубниковым наконец выбежали на улицу. Но тут с ужасом увидели, что на них смотрит вся толпа. Колесников не растерялся. Деловито подошел к охраннику и озабоченно спросил:
– Сколько людей было в помещении?
– Включая меня семнадцать, – ответил охранник.
– А сколько вышло?
– Вышли все.
– Слава Богу! – произнес Колесников, после чего оглянулся, схватил Трубникова за рукав и произнес: – Пойдем, нас ждут!
«Спасители», не снимая противогазов, нырнули в толпу и энергично потопали в сторону метро, чувствуя, что все внимание приковано к ним. Шнырять среди народа с противогазами на мордах было так же анекдотично, как ходить по Берлину с волочившимся сзади парашютом. Но лиц показывать было нельзя.
К счастью, в это время снова загрохотало, и все опять устремились в сторону Белого дома. Колесников наконец сорвал с себя противогаз и кивнул на киоск. Друзья мгновенно изменили траекторию и нырнули в свое фанерное укрытие. Но, открыв дверцу, с изумлением застыли на пороге. На полу, на развернутом одеяле, рядом с гранатометом томно стонала полуобнаженная пара. При виде парней в камуфляжной форме девушка вскочила на ноги, смущенно одернула юбочку и целомудренно прикрыла ладонями верх.
– Извините, – пискнула она и стыдливо потупила взор.
Когда они, наспех одевшись, покинули киоск, Трубников почесал затылок и философски изрек:
– Кому война, а голому – баня.
