Текст книги "Слёзы Лимба: Книга вторая (СИ)"

Автор книги: Александр Нефёдов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Мать после ухода из дома не прервала общения с ним. Иногда присылала письма, где рассказывала о своей жизни, которая явно в действительности не была столь гладкой, как она описывала, задавала сыну вопросы и говорила, что мечтает снова свидеться, что, безусловно, являлось чистой ложью. Эрван отвечал на послания, с большой неохотой, из жалости. И никогда не чувствовал неких теплых чувств при написании ответа этой женщине. Такая странная форма общения между матерью и сыном продолжалась до начала войны. С тех пор Эрван не получал о ней никаких известий. Возможно, она умерла или посчитала, что уже нет смысла лгать и стоит молчанием открыть всю правду. Эрван не знал этого. И знать не хотел. Он ее ненавидел. И презирает по сей день.

Все что он помнит о ней, так это сидевшую ее за столом рядом с бутылкой водки. Ее опухшее лицо приклеилось к столешнице, полностью скривилось и напоминало испорченную сливу своей болезненной синевой из-за обилия спирта в организме. От ее прежней красоты не осталось и следа. Молодой человек до сих не мог стереть из памяти тот момент, когда он заметил вязкую ниточку слюны, которая стекала с края ее потрескавшихся губ и медленно падала на пыльный стол. Она за пару лет преобразилась в блеклую пародию на саму себя. И если ей удалось дожить до этого года, то вряд ли Эрван узнает в ней свою мать.

Пятилетнему Ричи едва ли не каждый день приходилось оттаскивать эту исхудавшую женщину, от которой пахло спиртом и спермой, от стола и практически насильно тащить в спальню, где та могла выспаться и вернуть ясный ум, хотя бы на короткое время. Эрван практически не лицезрел ее трезвой. И предпочитал видеть пьяной, так как в здравом уме она чаще всего блевала прямо посреди комнаты, мочилась и ничуть этого не стеснялась, лишь дико посмеивалась и кричала что-то неразборчивое. Иногда она разговаривала с ним, утверждала, что не хотела его, пыталась убить и до сих пор мечтает это сделать. Эрвану оставалось только молча слушать и внушать себя, что она так на самом деле не думает, что это говорит совершенно чужой человек, засевший в теле этой женщины.

Эрван впервые попробовал спиртное именно в то время. Оттащив маму от бутылки, он не смог сдержаться, не сумел воспротивиться этому. Ему не казалось, что это неправильно и противоестественно. Это можно охарактеризовать как любопытство. Не более того. Один глоток, второй. В желудке появилось болезненное жжение, а во рту резко все пересохло, словно вмиг слюна испарилась с поверхности языка. Но потом организм стал привыкать. И Эрван уже не чувствовал той боли, что была после первых глотков. Ему стало нравиться делать это. И он выпивал постоянно, каждый день. Сначала были маленькие глотки один раз за сутки, но к пятнадцати годам эти глотки превратились в пару бутылок. И Эрван не считал это неправильным. Больше не мог.

Отец после ее ухода постарался стереть все напоминания о ней. В их квартире не осталось ни одной фотографии, где та была запечатлена, он их попросту сжег в камине, не моргнув глазом, и посоветовал сыну поступить так же, иногда даже специально давал мальчику в руки стопочку со снимками матери, чтобы тот самостоятельно избавился от них и «унял боль в сердце». Но Эрван не смог уничтожить один снимок. Он был самым старым и сильно выцветшим, отчего сложно было понять, что на нем действительно изображено. Молодой человек помнил, что на нем матери было девятнадцать, она сидела в каком-то парке и сжимала в руке большой сверток, в котором был завернут он сам, маленький и только что родившийся. Он хранил эту фотографию очень долго. До тех пор, пока не попал на фронт. Юноша точно не мог сказать, каким образом избавился от снимка. Кажется, он свернул его в трубочку, забил травой и просто закурил, оставив после фотографии только пепел, который после унес ветер. Возможно, юноша поступил мерзко, но никакого чувства стыда ему не удалось испытать. Никакой любви к матери не осталось. Никакой благодарности.

Господин Стрингини не очень долго пробыл холостяком и одиноким папочкой. Когда Эрвану исполнилось семь, мужчина привел в их уютную квартиру на окраине города миловидную женщину с маленькой девочкой. И объявил о скорой свадьбе. Эрвану оставалось только порадоваться за отца. С мачехой у него сложились вполне дружеские отношения, иногда он называл ее даже матерью, что чуть позже стало происходить практически постоянно, чему та ничуть не противилась. Ее родная дочь, Кэтрин, стала жить вместе с ними. Молодой человек помнит двоякое чувство от первой встречи с этой кудрявой маленькой шатенкой. Она была капризной и в то же время ангелоподобной. Было бы странно, если бы они не нашли общий язык. Сначала это было сложно сделать. У них не было ни общих тем для разговора, ни похожих интересов. Но постепенно они стали разными полюсами магнита и притянулись друг другу. С большой натяжкой можно было назвать их отношения обычными, те были сложными, практически невыносимыми. Но, повзрослев, дети просто стали неразлучными.

Эрван прекрасно понимал, что отец не забыл мать. И новая жена была лишь временным лекарством, которое помогало забыться на короткий промежуток времени. Мальчик редко их видел вместе, не замечал в их отношениях что-то похожее на то, что обычно возникало у влюбленных. Господин Стрингини любил свою первую жену и даже не пытался этот факт скрыть от окружающих. Вторая супруга это понимала, сложно было не увидеть печаль в ее глаза. Но вскоре у них появился общий ребенок, Эрван обзавелся младшим братом, который заполучил такую же форму носа, как и у него. И с тех пор его взаимодействия с отцом начали рушиться на глазах, вся отцовская любовь Стрингини Старшего передалась новоиспеченному младенцу. И теперь семилетний Эрван окончательно лишился отца.

Он верил, что все наладится, что рано или поздно папа сможет его заметить, хотя бы на день. Но надежды были пустыми. И Эрван перестал ждать. Мачеха полностью заменила ему его, но должного воспитания дать так и не смогла, так как женщина не обладала жестким характером, который бы смог выковырять всю ту грязь, которая снежным комом накапливалась в подраставшем Ричи. Она была слишком добра к нему. И парень просто лишился необходимого контроля. Он разучился видеть запреты. Стал неконтролируемым. Превратился в подобие своей родной матери. И этот факт до смерти пугал его самого. Он знал, что совершает ужасные вещи, но остановиться не мог. Юноша не ведал, как жить по-другому, правильно.

На уроках математики ему, возможно, удавалось стать тем, кем он уже вряд ли сможет стать, поэтому парень все чаще и чаще проводил время в том маленьком душном кабинете наедине с пожилым преподавателем, который в шутку называл его своим внуком. Юноша нашел в этом неродном человеке то, что не нашел в родном отце. Обнаружил поддержку. И общение с учителем позволило Эрвану ощутить вкус правильности. Это произошло не сразу, данный процесс протекал в молодом человеке чересчур медленно. Было трудно отказываться от тех привычных будней, которые стали частью его самого. Но преподаватель знал, что Эрван заслуживает лучшей жизни, он разглядел в нем талант, который не смог увидеть ни один человек. Юноша получил в дар от этого мужчины веру в себя. И эта вера живет в нем и по сей день. Молодой человек готов расплакаться при одном воспоминании об этом человеке. Эти пышные усы над верхней губой, нелепые и криво подстриженные, скрытые под сероватыми нависшими веками крошечные глаза, которые никогда не излучали эмоцию, хотя бы немного не походившую на доброту и сожаление. Эти две детали характеризовали учителя математики лучше всего, главные его недостатки, которые теперь виделись в памяти в качестве главного достоинства. Этот пожилой мужчина умер совсем рано, Эрвану тогда было всего одиннадцать. Тогда мальчик снова осиротел, лишился отца во второй раз.

Юноша помнит тот день слишком ясно и вряд ли сможет забыть. Узнав о кончине человека, к которому он привязался недопустимо сильно, он без раздумий пошел в уже знакомый ему переулок. Встретил своих ребят. Они были по своему привычному обыкновению пьяны и избивали мимо проходивших мальчишек, полностью обезобразив их лица ударами ноги. Эрван оказался среди них, вновь ощутил запах крови, вкус насилия, по его крови разнесся алкоголь, так хорошо знакомый и так необходимый. Табачный дым замылил рассудок. Когда стемнело, он пошел домой. Ричи был пьян, снова это приятное головокружение, эти чарующие эмоции, вызывающие беспричинный смех. У порога его встретил отец. Возможно, тот уже был готов к подобному состоянию сына, поэтому неожиданных действий не последовало.

От дальнейших событий остались только обрывки воспоминаний, словно длинный промежуток времени кто-то нарочно вырезал ножницами, неаккуратно до безобразия. Отец тащил его за волосы в спальню матери, Эрван не помнил боли, в тот момент он лишь смеялся и что-то выговаривал, явно относившееся к отцу. Мужчина его бил, по всем частям тела, совершенно не контролируя силу удара. Эрван слышал, как тот называл его именем матери и словно видел в сыне ее образ. В квартире были только они, мальчик не слышал ни испуганных криков мачехи, не плача своего нового брата. Только голос отца, полностью потерявший человеческий оттенок. Эрван почувствовал прикосновение подушки к своему лицу, дыхание прервалось, а тело было прижато к поверхности жесткой кровати. Ничего… Эрван не знает, каким образом закончился тот день, как ему удалось вернуть дыхание. Он очнулся в своей кровати утром. И пытался осознать, что с ним произошло прошлым вечером.

Отец хотел его убить, задушить подушкой. Что его остановило? Какой фактор?

Эрван вздрогнул и осознал, что из-за навалившихся на него раздумий он даже не заметил, что в пустыне настал вечер. Солнце уже практически полностью скрылось за горизонтом и окрасило не утихавшую песчаную бурю в темно-рыжеватые тона. Молодой человек стряхнул со своих плеч накопившийся песок и поднялся на ноги. Что ему делать? Куда идти дальше?

Песчаная буря стала утрачивать свою силу, но видимость по-прежнему была далеко не самой идеальной, возможно, даже стала хуже. Над пустыней навис туман, серовато-белого оттенка, отдаленно напоминавший пар от горячей воды, так как имел весьма высокую температуру, отчего весь мускулистый торс молодого человека покрылся крупными капельками пота.

Юноша стал оглядываться по сторонам, надеясь найти хотя бы что-то, что не будет похоже на песок, но поверхность пустыни была идеально гладкой, даже маленького высохшего кустика на ней не наблюдалось, и камни загадочным образом испарились. Парень медленно шел вперед, стараясь не останавливаться ни на шаг, полагая, что, возможно, через какое-то время он с чем-нибудь да столкнется. Тело одолевала щекотка, испарения стекали вниз и вызывали неприятные ощущения на коже.

Он не знал, сколько времени пришлось идти вперед, чтобы наконец увидеть впереди себя нечто необычное, выделявшееся из всего этого скудного окружения. Поблизости в метрах двадцати от него стояла высокая постройка, которую наполовину занесло песком. Та представляла из себя сооружение с полуразрушенными колоннами и треугольной крышей. Кажется, это древнегреческий храм, подобные Эрван видел в книгах, что изредка попадались ему на глаза еще в школе. Странно, что он запомнил те изображения в учебниках и теперь ассоциировал их с появившимся перед ним зданием. Подойдя к храму поближе, Эрван внимательно осмотрел колонны. Они были сделаны из известняка из отдельных кольцеобразных блоков, которые стояли друг на друге без какого-либо цемента, их скрепляла между собой лишь собственная тяжесть, ничего более. Те колонны, которые по странным причинам упали, даже не треснули, лишь разделились на составные части и наполовину скрылись под сугробами песка. Внутри храма наблюдались поредевшие кирпичные отростки стен, от чьего былого величия и великолепия не осталось практически ничего. Странно, что крыша по-прежнему стоит на месте, и ее даже не смущает тот факт, что большая часть колонн попросту рухнула вниз, не оставив ей практически никакой опоры. Она словно парила в воздухе, как птица, и боялась коснуться раскаленной земли. Молодой человек прижался к одной из колонн и устало скатился вниз, обхватив мокрые из-за пота плечи. Он надеялся, что здесь удастся скрыться от палящего вечернего солнца, которое даже сквозь туман умудрялось обжигать его тело своими померкшими ржавыми лучами.

Эрван знал, что следует на короткое время остановиться, отдышаться и подождать, пока что-нибудь да произойдет. Возможно, он наконец проснется и посмеется над этим странные бессмысленным кошмаром. Немного ожидания. И все это закончится. Молодой человек верил в это. Нужно лишь открыть глаза. Попытаться.

Юноша поджал под себя ноги и уткнулся подбородком в колени, уставив свои покрасневшие неестественно красивые глаза на песок, который из-за падавшего за горизонт солнца приобрел цвет мутной грязной воды.

– Проснись, Эрван. Ты должен проснуться, – зашевелил обсохшими губами он и с грустью вздохнул. – Я хочу пить, есть, спать, мое тело болит, словно его били плетью… Это должно закончиться. Этот кошмар слишком затянулся. Ему следует остановиться. Сейчас…

Неожиданно кожу обожгло что-то холодное, крошечное, потом снова, но в другом месте. И эти неприятные ощущения так участились, будто Эрвана атаковала стая голодных ос, которые без доли сожаления кусали молодого человека, пытаясь проникнуть в глубины его плоти и добраться до самого заветного кусочка. Посмотрев вверх, он увидел, что с неба посыпались крупные хлопья чего-то белого, невероятно легкого. Это был снег… Такой холодный и знакомый, что Эрван не заметил, как в восхищении открыл рот и позволил нескольким снежинкам опуститься на онемевший из-за отсутствия влаги кончик языка.

Температура воздуха резко понизилась, и вся беспощадная жара пустыни в мгновения ока улетучилась вместе с самим солнцем, которое окончательно погрузилось за горизонт и окрасило все вокруг в мрачные темно-бардовые тона. Снегопад тем временем усилился, и белое покрывало полностью скрыло под собой так наскучивший песок. Если бы Эрван не скрылся под крышей храма, то вероятнее всего стал бы походить на самого настоящего снеговика, ибо разразился самый настоящий зимний ливень, который затопил своим ледяным снегом все, до чего смог дотянуться.

Кожа Эрвана побелела и местами покраснела из-за прилившей к поверхности тела крови, которая надеялась остановить резкое замерзание организма. Но молодой человек не торопился надевать рубашку, которая по-прежнему находилась вместе с ним и была повязана на бедрах. Он не чувствовал стужи, лишь странный жар, который, наверное, испытываешь после того, как окунешься в ледяную воду и резко оттуда вылезешь. Юноша даже не заметил, как стал дрожать, стонать от холода, стучать зубами и шмыгать порозовевшим носом. Лишь в смятении наблюдал за резко сменившимися погодными условиями, которые не вызывали в душе ничего, кроме недоумения и наигранного восторга.

Внезапно позади раздался скрежет. Эрван в страхе обернулся и увидел, что внутри храма на засыпанном песком полу начал образовываться проход, ведущий вниз. Огромная каменная плита вынырнула из-под песка, без какого-либо участия отъехала в сторону и предъявила глазам парня узкую лестницу, которая призывала молодого человека устремиться под землю, в скрытую комнату, что находилась под храмом. Эрван не знал, почему он приблизился к столь жутковатому проходу. Тьма скрывала все то, что находилось внизу, не было возможности увидеть, где именно заканчивалась лестница, та казалась абсолютно бесконечной.

– Эрван! – голос Эмми вновь проник в уши юноши, он исходил из возникшего прохода, из самого низа, куда вряд ли хоть раз проникал хотя бы крошечный лучик света. – Эрван! Помоги мне! На помощь! Пожалуйста!

– Черт! – простонал молодой человек и испуганно отошел от лестницы. – Ты не должен туда идти. Ты не знаешь, что там. Нельзя. Нет…

Тем временем снежная буря резко набрала силу и стала беспощадно бить неустойчивые колонны храма, которые были готовы в любой момент рухнуть, как карточные домики, и обрушить на засомневавшегося парня многотонную крышу, что способна расплющить любое зазевавшееся существо, не успевшее вовремя отойти в сторону.

Эрван с горечью в душе осознал, что у него нет выбора. Он должен спуститься вниз. Возможно, так ему удастся выбраться из этого странного неприятного места, завершить столь дивный жуткий сон, который явно не желал в данный момент времени обрываться.

Нога Эрвана ступила на первую ступеньку, затем на вторую. Он боялся, ненавидел то, что его ждет там, внизу, в сплошной тьме. У него не было света, он был совершенно беззащитен перед неизвестностью. Еще пару ступенек, и вот парень спустился уже довольно низко, теперь даже его собственные руки перестали быть видимыми, растворились во мгле.

Тем временем наверху раздался шум. Возможно, одна из колонн не выдержала ударов ветра и рухнула, за ней, судя по не стихавшим громким звукам, последовала другая, потом третья. Эрван посмотрел наверх, где пока что виднелся прямоугольник из света, и от испуга моргнул, когда после оглушающего грохота он остался наедине с полной беспроглядной тьмой. Юноша теперь полностью замурован под землей. И больше нет никакого выхода. Остается лишь спускаться вниз, слушать пробирающий до костей вой холодного ветра и искать где-то поблизости звавший его голос. Но Эмми вновь оставила его, убежала в неизвестном направлении. И не собиралась в ближайшее время возвращаться.

Эрван нервно сглотнул и сжал кулаки.

– Свет, мне нужен свет, – стиснув зубы, прорычал он. – Я уже делал это. Получится и сейчас. Ты сможешь. Почувствую его в себе. Давай же.

Жгучая боль пронзила ладони, будто юноша окунул их в кипящую воду. Вскрикнув, парень посмотрел на них, разжав пальцы, и резко зажмурился, так как вырвавшийся свет из его рук был столь ярким, что смог затмить своим сиянием даже солнце. Парень быстро отвел ладони от своего изумленного лица и направил их вниз, освещая себе путь. Сияния, которое породили его руки, хватило, чтобы разогнать тьму практически полностью, отчего появилась отличная возможность увидеть то, что находилось в конце лестницы. Эрван увидел край помещения, возможно, довольно большого, так как в поле зрения попадались массивные мраморные колонны, которые, как зеркала, отражали падавший на них сверху свет. Юноша постепенно привык к боли, которая свела его ладони, и медленно стал спускаться вниз, пытаясь по чистой случайности не повернуть ладони в сторону лица. Одного лучика этого света хватит, чтобы его глаза поджарились.

– Эрван! – Эмми вновь дала о себе знать. И теперь ее голос не казался таким уж далеким, он был рядом, в зоне досягаемости. – Не останавливайся. Ты должен идти. Должен увидеть это. Необходимо вспомнить те события, которые не позволяли твоей душе существовать без боли. Тебе следует отпустить те забытые воспоминания, позволить им упасть в пропасть Бездны. Следуй за мной, – слова девочки уже не произносились ребенком, их обладательница резко повзрослела и стала говорить, как взрослая женщина. – Она поведет тебя, будет нести мое имя, станет твоим светом. Ты должен запомнить мою историю, найти мое тело и похоронить. Тогда Эмми родится снова. В ее теле будет моя душа. Найди малышку. И не отпускай. Она твой последний шанс.

Спуск вниз занял не так много времени, как это предполагалась изначально. Эрван попрощался с лестницей уже через пару минут и теперь стоял посреди невероятно просторной комнаты, которая напоминала обеденный зал какого-нибудь роскошного заведения, но была лишена всей мебели и, что была самым главным, посетителей. Потолок поддерживался мраморными колоннами, чересчур толстыми, словно архитектор боялся, что потолок рухнет на людей, если опора будет хотя бы на миллиметр тоньше. В центре зала колонн не было, что было оправдано наличием стеклянного купола, хрупкая стеклянная конструкция без страха парила над полом и напоминала дневное светило, которое слишком близко приблизилось к земле. Эрвану пришлось погасить свои ладони, так как в его чудодейственном даре уже не было столь острой необходимости.

– Что это за место? – удивленно оглядел помещение Эрван и стал с восторженно распахнутым ртом оглядываться, пытаясь запомнить каждую деталь столь поразительной роскоши.

В ушах зазвенела музыка, сначала тихая, потом все более и более прибавившая в силе. Композиция была знакома, но молодой человек не мог вспомнить ни автора, ни названия. В этих звуках чувствовалась радость, грациозность, некая непередаваемая смелость, гордость. Музыка лилась в голове Эрвана бурной могучей рекой и расползалась по телу горячим потоком. Молодой человек попытался найти человека, который создавал столь очаровавшие его звуки, но музыкант предпочел остаться невидимым.

Чем дольше Эрван слушал прекрасное музыкальное произведение, тем сильнее начал проникаться атмосферой этого места. Он стал видеть то, что было скрыто от него совсем недавно. Рядом с ним закружились в сплоченном страстном танце многочисленные пары, облаченные в довольно старомодные наряды, будто эти люди прыгнули в этот зал из глубин далекого прошлого. Они совершенно не замечали наблюдавшего за ними молодого человека, будто его здесь вовсе и не было. Эрван оглянулся и приметил автора этих звуков. Он был увлечен своей работой и совершенно не отвлекался на удивительную обстановку вокруг себя. Весь его напряженный взгляд сосредоточился на музыкальном инструменте, массивном черном рояле. Между ним и фортепиано создалась некая любовная связь, неразрывная. Пальцы музыканта даже не отрывались от клавиш при смене ноты, они словно скользили по ним, как водомерка по поверхности пруда. Эрван приблизился к этому человеку. Совершенно не боясь его.

Он смотрел на себя, изучал собственные движения, чувствовал до боли знакомое напряжение. И легкость. Легкость души, которая обрела крылья благодаря музыке. Но неожиданно музыкант вздрогнул, будто почувствовал колющую боль в груди и вздрогнул, посмотрев в сторону. Эрван встретился с ним глазами. Встретился со своим отражением. Напуганным, как и он сам.

Ничего…

Эрван больше не видел ни танцующих людей, ни музыканта, которого одолело чувство ужаса. Все исчезло. Вновь. Кроме рояля. Этот неподъемный музыкальный инструмент по-прежнему стоял на месте, но уже в слегка измененном виде. Его клавиши покрылись толстым слоем пыли, будто к ним не прикасались много лет. Эрван в недоумении подошел к нему и от охватившего чувства любопытства дотронулся до клавиш, застав тех издать тихий интересный звук, но тот был каким-то странным, будто доносился из горла какого-то животного. Парень одёрнул руку и грустно вздохнул.

– Я уже был здесь… Перед смертью, – прошептал он.

– Тебе следовало увидеть это, – голос мальчика был настойчив, немного озлоблен и чересчур холоден.

Эрван оглянулся и приметил в дальнем конце зала двух ребят, которые были похожи друг на друга, как две капли воды. Они были облачены в одни лишь пижамы, и им явно было зябко находиться здесь, но те старались не подавать виду. Мальчики взяли друг друга за руки и медленно направились в сторону в недоумевавшего молодого человека, который, судя по лицу, уже перестал удивляться чему-либо в этом месте.

– Ты умирал уже однажды, ты чувствовал эту боль. Страх одолевал тебя. И ты был рожден вновь, чтобы встретить смерть во второй раз. Две жизни ради одной, – один из близнецов вышел вперед и исподлобья взглянул на Эрвана. – Готов ли ты к этому?

Эрван с вопросом оглядел маленьких близнецов и не смог подобрать ни единого подходящего ответа, но те словно заранее знали, что тот в конечном итоге ответит, поэтому ждать его слов не стали. Лишь посмотрели друг на друга и тихо захихикали, будто их забавляла данная ситуация, которая с каждой секундой утрачивала всякий смысл.

– Смотри, – прошептали они и вновь взяли друг друга за руки.

Эрван почувствовал странный холод, и его голова резко стала чересчур легкой из-за навалившегося на парня головокружения. Молодой человек с трудом удержался на ногах и почувствовал, что под ним больше нет пола. Он стал падать куда-то вниз, в пропасть, а близнецы продолжали стоять наверху и с ухмылкой на лице помахали ему на прощание рукой, но это движение было больше похоже на издевку.

Вскоре падение замедлилось, и юноша вновь почувствовал ступнями прикосновение чего-то твердого. Но из-за ухудшившегося самочувствия парень не смог удержать равновесие и с грохотом рухнул на спину, ощутив всем телом свое неаккуратное болезненное падение. Эрван со стонами поднялся на локтях и сел, устало сжав переносицу. К его мокрому из-за пота торсу прилипли кусочки земли и крошечные частички камня, которые неприятно царапали кожу. Стряхнув с себя всю грязь, молодой человек, сощурившись из-за витавшей в воздухе пыли, огляделся. Он с удивлением осознал, что теперь находится в каком-то узком длинном коридоре с бесчисленным множеством закрытых дверей. Судя по облупившейся на стенах краске и разбросанному по полу мусору, здесь не ступала нога человека не одно десятилетие.

Парень с трудом поднялся на ноги и старался не порезать голые ступни о разбросанные на полу разбитые стекла, коих здесь было невероятно много, что сильно затруднит передвижение.

– Черт. Что здесь происходит, черт тебя дери? – прошептал юноша и подошел к ближайшей двери, сделав попытку ее открыть, но все тщетно, та была плотно заперта с другой стороны.

Такая же история была и с другими дверьми. Ни одна из них не пожелала впускать в скрывавшиеся за ними помещения молодого человека. Парень устало вздохнул и прижался спиной к стене, запрокинув голову. Происходящее вокруг окончательно потеряло смысл. И вся эта бессмыслица не желала подходить к своему долгожданному концу.

Эрван посмотрел на свою ладонь и провел по ней пальцами, ощутив неприятное жжение. Та покрылась сильными ожогами, которые явно были вызваны тем самым светом. Значит, им нельзя пользоваться слишком часто, иначе от кожного покрова ничего не останется в ближайшее время. К счастью, в коридоре было довольно светло, что было странно, если учитывать, что поблизости не было ни единого окна или открытой двери. Что-то невидимое слегка озаряло коридор и давало возможность видеть все, что находилось вблизи парня в нескольких метрах.

Из-за обилия пыли в воздухе дыхание стало затруднительным, Эрван постоянно кашлял, пытаясь очистить легкие, но все было бесполезно. Необходимо выбраться отсюда как можно скорее, иначе он задохнется. Парень сделал пару шагов вперед, стараясь ступать осторожно, чтобы ни один осколок не распорол тонкую кожу его стоп. Где-то должен быть выход из этого коридора, он не может быть бесконечным.

– Папа, – тоненький голосок донесся где-то рядом, едва ли не над самым ухом. – Почему ты оставил меня здесь? Почему бросил совершенно одного?

– Я должен проснуться, – Эрван резко остановился и сжал голову руками. – Открой глаза, Эрван. Тебе нельзя спать. Это убьет тебя!

– Папа! Почему ты меня убил?

Эрван со всей силы зажмурился и сел на корточки, стиснув череп ладонями еще сильнее.

– Не спи! – кричал он самому себе. – Это происходит не на самом деле! Нет!

Юноша в испуге открыл глаза и увидел, что обстановка вокруг него вновь переменилась. На этот раз он стоял посреди просторной ванной комнаты, а в ее центре красовалась идеально белая ванна, которая была до самых краев наполнена горячей водой, но часть жидкости по непонятной причине вылилась на пол, словно тот, кто решил помыться, забыл вовремя завернуть кран.

– Папа. Почему ты не спас меня? Почему позволил умереть?

Эрван медленно приблизился к ванне, и едва он сделал последний шаг на пути к ней, как вода резко начала краснеть и терять свою удивительную прозрачность. Молодой человек с беспокойством посмотрел на все еще видневшееся дно и едва не вскрикнул от шока, когда увидел, что лежит под водой. Это был ребенок, совсем младенец. И он смотрел на парня, пристально, с болью. И говорил с ним, при этом не совершая никаких движений губами.

– Почему ты убил меня, папа? – произнес младенец и потянул к Эрвану свою крохотную ручку, но вода стала такой мутной, что через пару мгновений тело ребенка полностью растворилось в темно-красной жидкости.

Эрван в панике отошел назад и начал как-то странно мотать головой из стороны в сторону, с безумством в глазах поглядывая на то место, где он только что видел ребенка.

– Этого не было, – дрожащим голосом прошептал он и громко всхлипнул. – Этого не было… Не было…

Вода в ванне внезапно забурлила и стала переливаться через край, из-за чего комната стремительно начала тонуть. Тусклый дневной свет, проникавший сюда через маленькое окошко у потолка, резко погас, и оставил Эрвана вновь среди тьмы, совершенно одного. И можно было расслышать лишь тихие рыдания парня и горестные стоны.

Он вспомнил. Вспомнил то, что мечтал навсегда забыть. Эрван вновь вернулся туда. И уже не сможет выбраться. Не сумеет убежать. Даже если очень захочет это сделать.

====== Глава четвертая. Ослепленный выстрел. ======

Кристина понимала, что не должна была напоминать Себастьяну о том, чего оба так хотели забыть все эти годы. Между ними даже если и была связь, то вне этой жизни, она осталась в юношеские годы, в период, когда оба просто хотели любви, и им было плевать, к каким последствиям это приведет. Себастьяну тогда была не больше двадцати, он был умен, хорош собой, общителен, от его харизмы сохли практически все ровесницы Кристины. Себ знал, как влюбить в себя, обладал талантом пробуждать эмоции даже в самом опустошенном человеке на свете, коим являлась светловолосая женщина в те годы.

Кристина никогда не надеялась на то, что рано или поздно в нее кто-либо влюбится. Она была самой незаметной девчонкой в городе, ее редко кто называл по имени, многие привыкли называть девушку лишь по фамилии, которую Кристина после выхода замуж тотчас же сменила, чтобы не дай бог не вспомнить о том неприятном времени ее молодости. Мышка Джексон. Так ее назвал один из студентов. И это прозвище закрепилось за ней до самого выпуска. Она была одной из немногочисленных девчонкой в группе, в те годы большинство девушек обучались на дому, так как считалось, что образование для женщины не должно стоять в одном ряду с мужским. Но Кристина не была из этого рода.

Ее мать была весьма образованной дамой, первоклассным врачом. Женщина до сих пор вспоминает, как к ее матери каждый день приходили на дом пациенты. У каждого была своя история, одна страшнее другой. Кристина не посмеет подвергнуть забвению слезы, что лились по щекам матери, когда та лишалась очередного пациента, которого не сумела спасти. Она не была в силах помочь всем, даже если бы хотела. И Кристина это осознавала всеми клетками своего разума. Осознавала, что смерть приходит слишком внезапно, что та живет в каждом доме, прячется за всеми углами, в любом затененном месте. И женщина, повзрослев, стала изучать ее, изучать смерть во всех проявлениях. Она не пошла по стопам матери, получив ее образование, девушка превратилась во что-то иное, противоположное. Кристина не спасала жизни, не отбирала их. Стояла где-то посередине. Между жизнью и смертью. В ее руках находился человек, все еще теплый, немного влажный. Тот пах жизнью, пах недавней деятельностью. Но в этом теле не было жизни. И никогда не будет. Странная иллюзия, которая до сих пор жалила сознание.