След в океане
Текст книги "След в океане"
Автор книги: Александр Городницкий
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 40 (всего у книги 41 страниц)
Море Лаптевых, сухогруз «Морской-10»
ДОРОГА
Небеса ли виной или местная власть,
от какой непонятно причины, —
мы куда бы ни шли, – нам туда не попасть
ни при жизни, ни после кончины.
Для чего ты пришел в этот мир, человек,
если горек твой хлеб и недолог твой век
между дел ежедневных и тягот?
Бесконечна колючками крытая степь.
Пересечь её всю никому не успеть
ни за день, ни за месяц, ни за год.
Горстку пыли оставят сухие поля
на подошвах, от странствий истертых.
Отчего нас, скажите, родная земля
ни живых не приемлет, ни мертвых?
Ведь земля остаётся всё той же землей,
станут звезды, сгорев, на рассвете золой, —
только дыма останется запах.
Неизменно составы идут на восток,
и верблюда качает горячий песок,
и вращается небо на запад.
И куда мы свои ни направим шаги,
и о чем ни заводим беседу,
всюду коршун над нами снижает круги
и лисица крадется по следу.
Для чего ты пришел в этот мир, человек,
если горек твой хлеб и недолог твой век,
и дано тебе сделать немного?
Что ты нажил своим непосильным трудом?
Ненадежен твой мир и непрочен твой дом —
все дорога, дорога, дорога…
1982 г.
Ленинград
СОН
Сон привиделся мне наяву, наяву, —
Я на судне во сне в океане плыву.
На корме, где от досок ступням горячо,
Ветер северный тронул меня за плечо.
И спросил я у ветра: «Послушай-ка, брат,
Почему так тебе я особенно рад?
Почему все смотрю я на след за кормой?
Почему так хочу я вернуться домой?
Я родительский дом вижу в той стороне.
Там ни ночью ни днем свет не гасят в окне.
Утомясь от забот, и не ведая сна,
Меня матушка ждет у окна, у окна».
Шепчет ветер: «Ты слов понапрасну не трать.
Где родительский кров, там не ждет тебя мать.
В стороне от жилья серый камень стоит, —
Мать родная твоя под тем камнем лежит».
«Ты не бей меня влет, – эта рана сильна.
На Земле меня ждет молодая жена.
Тяжело ей в разлуке, но к ней я приду.
Отведут ее руки любую беду».
Шепчет ветер, и вторит седая волна:
«Не приветит тебя молодая жена.
Уж давно не глядит она вслед кораблю,
Все равно, – говорит, – я его не люблю».
«Кто же тянет ко мне золотые лучи?
Кто негромко во сне окликает в ночи?
Кто назад меня манит в родные края?»
«Это песня твоя, это песня твоя».
Сон привиделся мне наяву, наяву, —
Я на судне во сне в океане плыву.
Судно набок креня, окликая: «Постой!»
Догоняет меня звук пустой, звук пустой.
1983 г.
ПРОЩАНИЕ С ГОРОДОМ
Нам разлука с тобой знакома,
Как у времени ни проси,
Он горит у подъезда дома,
Неуютный огонь такси.
Чемодан мой несут родные,
И зеленый огонь погас,
И плывут твои мостовые,
Может, нынче в последний раз.
Мне не ждать на твоих вокзалах,
Не стоять на твоих мостах,
Видно, времени было мало
Мне прижиться в этих местах.
Как приехавший, как впервые,
Отвести не могу я глаз,
И плывут твои мостовые
Может, нынче о последний раз.
Не вернуть уходящих суток
Ненадежной шумихой встреч,
Четких улиц твоих рисунок
От распада не уберечь.
Восстановят ли их живые,
Вспоминая погибших нас?
И плывут твои мостовые
Может, нынче в последний раз.
1963 г.
Ленинград
АТЛАНТЫ
Когда на сердце тяжесть
И холодно в груди,
К ступеням Эрмитажа
Ты в сумерки приди,
Где без питья и хлеба,
Забытые в веках,
Атланты держат небо
На каменных руках.
Держать его, махину,
Не мед – со стороны.
Напряжены их спины,
Колени сведены.
Их тяжкая работа
Важней иных работ:
Из них ослабни кто-то —
И небо упадет.
Во тьме заплачут вдовы,
Повыгорят поля,
И встанет гриб лиловый,
И кончится Земля.
А небо год от года
Все давит тяжелей,
Дрожит оно от гуда
Ракетных кораблей.
Стоят они, ребята,
Точеные тела,
Поставлены когда-то —
А смена не пришла.
Их свет дневной не радует,
Им ночью не до сна,
Их красоту снарядами
Уродует война.
Стоят они, навеки,
Уперши лбы в беду,
Не боги – человеки,
Привычные к труду.
И жить еще надежде
До той поры, пока
Атланты небо держат
На каменных руках.
21.02.1963 г.
Северная Атлантика
ОСЕННЯЯ ПЕСНЯ
И снова закаты мглисты,
И пахнет сырой золой.
Ковры-самолеты листьев
Над синей скользят землей.
И низко туманы влажные
Плывут вослед.
Ведь вовсе не так уж важно,
Что крыльев нет.
Сигналит гусь утомленным,
Словно такси во мгле.
Звезды огонек зеленый
Дрожит на его крыле.
И низко туманы влажные
Плывут вослед.
Ведь вовсе не так уж важно,
Что крыльев нет.
И если усну теперь я,
Не твой я уже, не твой. —
Усталое пенье перьев
Я слышу над головой,
И низко туманы влажные
Плывут вослед.
Ведь вовсе не так уж важно,
Что крыльев нет.
1962 г.
ЛЕНИНГРАДСКАЯ
Мне трудно, вернувшись назад,
С твоим населением слиться,
Отчизна моя, Ленинград,
Российских провинций столица.
Как серы твои этажи,
Как света на улицах мало!
Подобна цветенью канала
Твоя нетекучая жизнь.
На Невском реклама кино,
А в Зимнем по-прежнему Винчи.
Но пылью закрыто окно
В Европу, ненужную нынче.
Десятки различных примет
Приносят тревожные вести:
Дворцы и каналы на месте,
А прежнего города нет.
Но в плеске твоих мостовых
Милы мне и слякоть, и темень,
Пока на гранитах твоих
Любимые чудятся тени
И тянется хрупкая нить
Вдоль времени зыбких обочин,
И теплятся белые ночи,
Которые не погасить.
И в рюмочной на Моховой
Среди алкашей утомленных
Мы выпьем за дым над Невой
Из стопок простых и граненых —
За шпилей твоих окоем,
За облик немеркнущий прошлый,
За то, что, покуда живешь ты,
И мы как-нибудь проживем.
1981 г.
Ленинград
МЕЖ МОСКВОЙ И ЛЕНИНГРАДОМ
Меж Москвой и Ленинградом
Над осенним желтым чадом
Провода летят в окне.
Меж Москвой и Ленинградом
Мой сосед, сидящий рядом,
Улыбается во сне.
Взлет, падение – и снова
Взлет, паденье – и опять
Мне судьба велит сурово
Все сначала начинать.
Меж Москвой и Ленинградом
Я смотрю спокойным взглядом
Вслед несущимся полям.
Все события и люди,
Все, что было, все, что будет,
Поделились пополам.
Меж Москвой и Ленинградом
Семь часов – тебе награда,
В кресло сядь и не дыши,
И снует игла экспресса,
Сшить стараясь ниткой рельса
Две разрозненных души.
Меж Москвой и Ленинградом
Теплый дождь сменился градом,
Лист родился и опал.
Повторяют ту же пьесу
Под колесами экспресса
Ксилофоны черных шпал.
Белит ветер снегопадом
Темь оконного стекла…
Меж Москвой и Ленинградом
Вот и жизнь моя прошла.
1971 г.
Москва – Ленинград
ПЕРЕЛЕТНЫЕ АНГЕЛЫ
Памяти жертв сталинских репрессий
Нам ночами июльскими не спать на сене,
Не крутить нам по комнатам сладкий дым папирос.
Перелетные ангелы летят на Север,
И их нежные крылья обжигает мороз.
Опускаются ангелы на крыши зданий,
И на храмах покинутых ночуют они,
А наутро снимаются в полет свой дальний,
Потому что коротки весенние дни.
И когда ветры теплые в лицо подуют
И от лени последней ты свой выронишь лом, —
Это значит, навек твою башку седую
Осенит избавление лебединым крылом.
Вы не плачьте, братишечки, по давним семьям,
Вы не врите, братишечки, про утраченный юг, —
Перелетные ангелы летят на Север,
И тяжелые крылья над тундрой поют.
1963 г.
ИСПАНСКАЯ ГРАНИЦА
У испанской границы пахнет боем быков,
Взбаламученной пылью и запекшейся кровью.
У испанской границы не найдешь земляков,
Кроме тех, что легли здесь – серый крест в изголовье.
Каталонские лавры над бойцами шумят,
Где-то плачут над ними магаданские ели.
Спят комбриги полегших понапрасну бригад,
Трубачи озорные постареть не успели.
Эй, ребята, вставайте, – нынче время не спать,
На седые шинели пришивайте петлицы.
Вы бригаду под знамя соберите опять
У испанской границы, у испанской границы!
Но молчат комиссары в той земле ледяной.
Им в завьюженной тундре солнце жаркое снится.
И колымские ветры все поют надо мной
У испанской границы, у испанской границы.
1963 г.
Гибралтар
ТРЕБЛИНКА
Треблинка, Треблинка,
Чужая земля.
Тропинкой неблизкой
Устало пыля,
Всхожу я, бледнея,
На тот поворот,
Где дымом развеян
Мой бедный народ.
Порою ночною
Все снится мне сон;
Дрожит подо мною
Товарный вагон,
И тонко, как дети,
Кричат поезда,
И желтая светит
На небе звезда.
Недолго иль длинно
На свете мне жить,
Треблинка, Треблинка,
Я твой пассажир.
Вожусь с пустяками,
Но все – до поры:
Я камень, я камень
На склоне горы.
Плечом прижимаюсь
К сожженным плечам,
Чтоб в марте и в мае
Не спать палачам.
Чтоб помнили каты —
Не кончился бой!
Я камень, я камень,
Над их головой.
1966 г.
Польша
ГАЛИЛЕЙ
Владимиру Высоцкому
Отрекись, Галилей, отрекись,
От науки ради науки.
Нечем взять художнику кисть,
Если каты отрубят руки.
Нечем гладить бокал с вином
И подруги бедро крутое,
А заслугу признать виной
Для тебя ничего не стоит.
Пусть потомки тебя бранят
За невинную эту подлость;
Тяжелей не видеть закат,
Чем под актом поставить подпись.
Тяжелей не слышать реки,
Чем испачкать в пыли колено.
Отрекись, Галилей, отрекись —
Что изменится во Вселенной?
Ах, поэты и мудрецы,
Мы моральный несем убыток
В час, когда святые отцы
Волокут нас к станкам для пыток.
Отрекись, глупцам вопреки,
Кто из умных тебя осудит?
Отрекись, Галилей, отрекись —
Мне от этого легче будет.
1967 г.
Ленинград
АНТИГАЛИЛЕЙ
Ну кто в наши дни поет?
Ведь воздух от гари душен.
И рвут мне железом рот,
Окурками тычут в душу.
Ломает меня палач
На страх остальному люду,
И мне говорят: «Заплачь!»
А я говорю: «Не буду!»
Пихнут меня в общий строй,
Оденут меня солдатом,
Навесят медаль – герой,
Покроют броней и матом.
Мне водку дают, как чай.
Чтоб храбрым я был повсюду,
И мне говорят: «Стреляй!»
А я говорю: «Не буду!»
А мне говорят: «Ну, что ж,
Свою назови нам цену.
Объявим, что ты хорош,
Поставим тебя на сцену».
Врачуют меня врачи,
Кроят из меня Иуду,
И мне говорят: «Молчи!»
А я говорю: «Не буду!»
1967 г.
Ленинград
МОНОЛОГ МАРШАЛА
Я маршал, посылающий на бой
Своих ушастых стриженых мальчишек.
Идут сейчас веселою гурьбой,
А завтра станут памятников тише.
В огонь полки гоню перед собой,
Я маршал, посылающий на бой.
Я славою отмечен с давних пор.
Уже воспеты псе мои деянья,
Но снится мне зазубренный топор,
И красное мне снится одеянье,
И обелисков каменная твердь.
Я маршал, посылающий на смерть.
Пока в гостях бахвалится жена,
Один бреду я по своим хоромам,
И звякают негромко ордена
Неугомонным звоном похоронным,
И заглушить его мне не суметь —
Я маршал, посылающий на смерть.
Не знающему робости в боях,
Немало раз пришлось мне нюхать порох,
Но странный я испытываю страх
В пустых соборах и на школьных сборах.
И победить его мне не суметь…
Я маршал, посылающий на смерть.
1967 г.
Ленинград
ПЛАЧ МАРФЫ-ПОСАДНИЦЫ
Крупа просыпается с неба.
Зима приближается к марту.
По рыхлому чёрному снегу
Увозят посадницу Марфу.
Храпят отдохнувшие кони,
Кричат на дорогах вороны.
Со всех четырёх колоколен
Плывут похоронные звоны.
Мой город, надломленный колос,
Что встал у обочин, рыдая,
Рассыпется медный твой голос
На тихие слёзы Валдая.
Снести тебе будет легко ли
Чужих самодержцев законы?
Со всех четырёх колоколен
Плывут похоронные звоны.
Прощай, новгородское вече:
Умру среди дальних земель я.
Тебе уготовано вечно
Московского пира похмелье.
Ах, град мой, что весел и волен!
Ах, Волхова берег зелёный!
Со всех четырёх колоколен
Плывут похоронные звоны.
1969 г.
ДОНСКОЙ МОНАСТЫРЬ
А в Донском монастыре —
Зимнее убранство.
Спит в Донском монастыре
Русское дворянство.
Взяв метели под уздцы,
За стеной, как близнецы,
Встали новостройки.
Снятся графам их дворцы,
А графиням – бубенцы
Забубённой тройки.
А в Донском монастыре —
Время птичьих странствий.
Спит в Донском монастыре
Русское дворянство.
Дремлют, шуму вопреки, —
И близки и далеки
От грачиных криков —
Камергеры-старики,
Кавалеры-моряки
И поэт Языков.
Ах, усопший век баллад —
Век гусарской чести!
Дамы пиковые спят
С Германами вместе.
Под бессонною Москвой,
Под зеленою травой
Спит и нас не судит
Век, что век закончил свой
Без войны без мировой,
Без вселенских сует.
Листопад и монастыре.
Вот и осень, – здравствуй.
Спит в Донском монастыре
Русское дворянство.
Век двадцатый на дворе,
Теплый дождик в сентябре,
Лист летит в пространство.
А в Донском монастыре
Сладко спится на заре
Русскому дворянству.
1970 г.
Атлантика
НОВОДЕВИЧИЙ МОНАСТЫРЬ
Снова рябь на воде и сентябрь на дворе.
Я брожу в Новодевичьем монастыре.
Где невесты-березы, склоняясь ко рву,
Словно девичьи слезы, роняют листву.
Здесь все те, кто был признан в народе, лежат,
Здесь меж смертью и жизнью проходит межа,
И кричит одинокая птица, кружа,
И влюбленных гоняют с могил сторожа.
У нарядных могил обихоженный вид.
Здесь и тот, кто убил, рядом с тем, кто убит.
Им легко в этом месте, – ведь тот и другой
Жизни отдали вместе идее одной.
Дым плывет, невесом. Тишина, тишина.
Осеняет их сон кружевная стена,
И металлом на мраморе их имена,
Чтобы знала, кого потеряла, страна.
А в полях под Москвой, а в полях под Орлом,
Порыжевшей травой, через лес напролом,
Вдоль освоенных трасс на реке Колыме,
Ходит ветер, пространство готовя к зиме.
Зарастают окопы колючим кустом, —
Не поймешь, кто закопан на месте пустом.
Без имен их земля спеленала, темна,
И не знает, кого потеряла, страна.
Я люблю по холодной осенней поре
Побродить в Новодевичьем монастыре.
День приходит, лилов, и уходит назад,
Тусклый свет куполов повернув на закат.
Не хочу под плитой именною лежать, —
Мне б водою речной за стеною бежать,
Мне б песчинкою лечь в монастырь, что вместил
Территорию тех безымянных могил.
1970 г.
Судно «Дмитрий Менделеев» Атлантика
ВОЗДУХОПЛАВАТЕЛЬНЫЙ ПАРК
Куда, петербургские жители,
Толпою веселой бежите вы?
Какое вас гонит событие
В предместье за чахлый лесок?
Там зонтики белою пеною,
Мальчишки и люди степенные.
Звенят палашами поенные,
Оркестр играет вальсок.
Ах, летчик отчаянный Уточкин,
Шоферские вам не идут очки.
Ну, что за нелепые шуточки —
Скользить по воздушной струе?
И так ли уж вам обязательно,
Чтоб вставшие к празднику затемно,
Глазели на вас обыватели,
Роняя свои канотье?
Коляскам тесно у обочины.
Взволнованы и озабочены,
Толпятся купцы и рабочие,
И каждый без памяти рад
Увидеть, как в небе над городом,
В пространстве, наполненном холодом,
Под звуки нестройного хора дам,
Нелепый парит аппарат.
Он так неуклюж и беспомощен!
Как парусник, ветром влеком еще.
Опору над бездной винтом ища,
Несется он над головой.
Ах, эта забава не кстати ли?
За отпрысков радуйтесь, матери,
Поскольку весьма занимателен
Сей праздничный трюк цирковой.
Куда, петербургские жители,
Толпою веселой бежите вы?
Не чертят свои след истребители
У века на самой заре.
Свод неба пустынен и свеж еще, —
Достигнут лишь первый рубеж еще.
Не завтра ли бомбоубежище
Откроют у вас во дворе?
1972 г.
Ленинград
АЭРОПОРТЫ XIX ВЕКА
Когда закрыт аэропорт,
Мне в шумном зале вспоминается иное, —
Во сне летя во весь опор,
Негромко лошади вздыхают за стеною.
Поля окрестные мокры,
На сто губерний ни огня, ни человека.
Ах, постоялые дворы,
Аэропорты девятнадцатого века!
Сидеть нам вместе до утра,
Давайте с вами познакомимся получше.
Из града славного Петра
Куда, скажите, вы торопитесь, поручик?
В края обвалов и жары,
Под брань начальства и под выстрелы абрека.
Ах, постоялые дворы,
Аэропорты девятнадцатого века!
Куда ни ехать, ни идти,
В любом столетии, в любое время года,
Разъединяют нас пути, объединяет нас,
Объединяет нас лихая непогода.
О, как друг к другу мы добры,
Когда бесчинствует распутица на реках!
Ах, постоялые дворы,
Аэропорты девятнадцатого века!
Какая общность в этом есть?
Какие зыбкие нас связывают нити?
Привычно чокаются здесь
Поэт с фельдъегерем, – гонимый и гонитель.
Оставим споры до поры, —
Вино заздравное – печали лучший лекарь.
Ах, постоялые дворы,
Аэропорты девятнадцатого века!
Пора прощаться нам, друзья,
Окошко низкое в рассветной позолоте.
Неся нас в разные края,
Рванутся тройки, словно лайнеры на излете.
Похмелье карточной игры,
Тоска дорожная да будочник-калека,
Ах, постоялые дворы,
Аэропорты девятнадцатого века!
1976 г.
Москва
ВСПОМИНАЯ ФЕЙХТВАНГЕРА
По-весеннему солнышко греет
На вокзалах больших городов.
Из Германии едут евреи
Накануне тридцатых годов.
Поезд звонко и весело мчится
По стране безмятежной и чистой,
В воды доброго старого Рейна
Смотрят путники благоговейно.
Соплеменники, кто помудрее,
Удивляются шумно: «Куда вы?
Процветали извечно евреи
Под защитой разумной державы.
Ах, старинная Кельнская площадь!
Ах, Саксонские светлые рощи!
Без земли мы не можем немецкой, —
Нам в иных государствах – не место».
Жизнь людская – билет в лотерее, —
Предсказанья – не стоят трудов.
Из Германии едут евреи
Накануне тридцатых годов.
От Германии, Родины милой,
Покидая родные могилы,
Уезжают евреи в печали, —
Их друзья пожимают плечами.
1978 г.
ПЕСНЯ ЗАКЛЮЧЕННОГО
И. Губерману
Знакомые граждане и гражданки,
Передаю вам пламенный привет.
Спит вся Москва, и только на Лубянке
Не гаснет свет, не гаснет свет.
Нас с детства учат мудрости привычной:
Не трогают тебя, и ты не тронь.
А мы стремимся к правде горемычной,
Как бабочки стремятся на огонь.
Мне у барака сумрачные ели
Придется наблюдать еще не раз.
С тобой давно мы в том огне сгорели,
А кто-то в нем сгорает и сейчас.
Мне век не знать ни бабы, ни полбанки,
Назад дороги не было и нет.
Спит вся Москва, и только на Лубянке
Не гаснет свет, не гаснет свет.
1979 г.
ГАМЛЕТ
Нищета по всей Земле
И тщета.
Почему при короле
Нет шута?
В небе птиц кружится стая,
Но вакансия пустая
В штате датского двора,
Как вчера.
Шут бы Гамлета отвлек,
Рассмешил, —
Он бы браться за клинок
Не спешил.
Не лежал бы Гамлет в яме,
А смеялся бы с друзьями,
И забыли бы про тень
В тот же день.
Окрик стражника во мгле,
Звон щита.
Почему при короле
Нет шута?
Меж камней ржавеют латы,
Спотыкаются солдаты,
И качаются вдали
Корабли.
Чаша красным на столе
Налита.
Почему при короле
Нет шута?
Для действительного трона
Шут важнее, чем корона, —
Уберечь страну от смут
Может шут.
Каркнул ворон на столе:
Власть не та, —
Почему при короле
Нет шута?
В стороне, где нету смеха,
Только крик разносит эхо,
Только лязганье мечей
Палачей.
Нищета по всей Земле
И тщета.
Почему при короле
Нет шута?
Нищета по вйси Земле
И тщета…
1979 г.
ОКОЛО ПЛОЩАДИ
Б. Г.
Время ненастное, ветер неласковый,
хмурь ленинградская.
Площадь Сенатская, площадь Сенатская,
площадь Сенатская.
Цокали, цокали, цокали, цокали,
цокали лошади
Около, около, около, около,
около площади.
Мысли горячие, мысли отважные,
мысли преступные.
Вот она – рядом, доступная каждому
и – недоступная.
Днями-неделями выйти не смели мы, —
время нас не щадит.
Вот и остались мы, вот и состарились
около площади.
Так и проходят меж пьяной беседою,
домом и службою
Судьбы пропавшие, песни неспетые,
жизни ненужные…
Цокали, цокали, цокали, цокали,
цокали лошади
Около, около, около, около,
около площади.
1981 г.
Ленинград
АХ, ЗАЧЕМ ВЫ УБИЛИ
Ах, зачем вы убили
Александра Второго?
Пали снежные крылья
На булыжник багровый.
В полном трауре свита
Смешит к изголовью, —
Кровь народа открыта
Государевой кровью.
Ненавистники знати,
Вы хотели того ли?
Не сумели понять вы Народа и Воли.
Он в подобной заботе
Нуждался едва ли, —
Вас и на эшафоте
Мужики проклинали.
Бросьте браунинг ржавый, —
Было б знать до поры вам:
Не разрушить державы
Неожиданным взрывом.
Может снег этот сонный
Лишь медленно таять, —
Не спешите же, Соня,
Метальщиков ставить.
Как пошло, так и вышло, —
Неустройства и войны,
Пулеметные вышки,
И крики конвойных.
Туча черная пыли
Над колонной суровой…
Ах, зачем вы убили
Александра Второго?
1983 г.
Москва
СОЛОВКИ
Осуждаем вас, монахи, осуждаем.
Не воюйте, вы монахи, с государем.
Государь у нас – помазанник божий.
Никогда он быть неправым не может.
Не губите вы обитель, монахи,
В броневые не рядитесь рубахи,
На чело не надвигайте шеломы, —
Крестным знаменьем укроем чело мы.
Соловки – невелика крепостица.
Вам молиться бы пока, да поститься,
Бить поклоны Богородице-деве, —
Что шумите вы в железе и гневе?
Не суда ли там плывут? Не сюда ли?
Не воюйте вы, монахи, с государем.
На заутрене отстойте последней, —
Отслужить вам не придется обедни.
Ветром южным паруса задышали.
Рати дружные блестят бердышами.
Бою выучены царские люди. —
Никому из вас пощады не будет.
Плаха красным залита и поката.
Море Белое красно от заката.
Шелка алого рубаха у ката,
И рукав ее по локоть закатан.
Шелка алого рубаха у ката,
И рукав ее по локоть закатан.
Враз поднимется топор, враз ударит…
Не воюйте вы, монахи, с государем.
1984 г.
ПЕТР III
В. Сосноре
Шорох волн набегающих слышен
И далекое пенье трубы.
Над дворцовою острою крышей
Золоченые светят гербы.
Пол паркетный в покоях не скрипнет.
Бой часов раздается не вдруг.
Император играет на скрипке, —
Государство уходит из рук.
Держит строй у ограды пехота —
Государева верная рать.
Надо срочно приказывать что-то, —
Что-то можно еще предпринять.
Спят в пруду золоченые рыбки.
Режут в кухне петрушку и лук.
Император играет на скрипке, —
Государство уходит из рук.
Приближенные в страшной тревоге.
Приближается пьеса к концу.
Приближаясь по пыльной дороге,
Кавалерия скачет к дворцу.
В голос скрипки, тревожный и зыбкий,
Посторонний вплетается звук.
Император играет на скрипке, —
Государство уходит из рук.
Блеском сабель и пламенем алым
Ненавистных пугая вельмож,
Он вернется огнем и металлом,
На себя самого непохож.
А пока – одинокий и хлипкий, —
Завершая свой жизненный круг,
Император играет на скрипке, —
Государство уходит из рук.
1987 г.
Малеевка
ДВОРЕЦ ТРЕЗИНИ
В краю, где суровые зимы,
Где зелень болотной травы,
Дворец архитектор Трезини
Поставил у края Невы.
Плывет смолокуренный запах,
Кружится дубовый листок.
Полдюжины окон на Запад,
Полдюжины на Восток.
Земные кончаются тропы
У серых морей на краю.
То Азия здесь, то Европа,
Диктует погоду свою.
То ливень балтийский внезапен,
То ветер сибирский жесток.
Полдюжины окон на Запад,
Полдюжины на Восток.
Не в этой ли самой связи мы
Вот так с той поры и живем,
Как нам архитектор Трезини
Поставил сей каменный дом?
То вновь орудийные залпы,
То новый зеленый росток.
Полдюжины окон на Запад,
Полдюжины на Восток.
Покуда мы не позабыли,
Как был архитектор толков,
Пока золоченые шпили
Несут паруса облаков.
Плывет наш кораблик пузатый,
Попутный поймав ветерок, —
Полдюжины окон на Запад,
Полдюжины на Восток.
1988 г.
ПАМЯТИ ПОГИБШИХ НА
АФГАНСКОЙ ВОЙНЕ
С чем там почта к тебе полевая
В дом стучится?
И на грязной войне убивают,
Как на чистой.
Днем и ночью зовут замполиты
Там в герои,
Да на грязной войне быть убитым
Хуже втрое.
Видно годы минувшие эти
Все проспал ты,
Что сегодня пошли твои дети
В оккупанты.
Отшумит над горами ненастье,
Снег растает,
А стоять им приказано насмерть
Где поставят.
С чем там почта к тебе полевая
В дом стучится?
И на грязной войне убивают
Как на чистой.
Кружит смерч над ущельем проклятым,
Бог всевышний,
Там, где брат разбирается с братом,
Третий – лишний.
Под огнем он стремительным сгинет,
Под фугаской,
На бесплодной на этой чужбине
На афганской.
Писаря сосчитают потерн,
И негромко
Постучится в закрытые двери
Похоронка.
1987 г.
ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА
Клубится за окном пожара едкий чад, —
Не жаворонки в нем, а вороны кричат.
Голодная страна огнем обожжена, —
Гражданская война, гражданская война.
Гражданская война, гражданская война,
Где жизни грош-цена, и Богу грош-цена.
Дымится за межой неубранная рожь,
Где свой и где чужой, никак не разберешь.
Гражданская война, гражданская война,
Где сыты от пшена и пьяны без вина.
Где ждать напрасный труд счастливых перемен,
Где пленных не берут и не сдаются в плен.
Гражданская война, гражданская война,
Земля у всех одна и жизнь у всех одна,
А пулю, что летит, не повернуть назад.
Ты думал – враг убит, а оказалось – брат.
И кровь не смоешь впредь с дрожащих рук своих,
И легче умереть, чем убивать других.
Гражданская война, гражданская война,
Будь проклята она, будь проклята она!
Ноябрь 1990 г.
Москва
НЕ СТРЕЛЯЙ, СОЛДАТИК, В БРАТА
песня
Не стреляй, солдатик, в брата,
Не стреляй в него, сынок.
Как придешь потом обратно
На родительский порог?
В этом шуме, этом гаме,
И соляровом дыму,
Ты сейчас не на афгане,
А в родном своем дому.
Если сам ты из народа,
Не пали в него в упор, —
За его спиной свобода,
За твоей спиной – майор.
От награды проку мало,
А засудят – не беда:
Нет другого трибунала
Кроме Божьего суда.
Будет кровь кипеть, клубиться
На асфальте площадей.
Станешь ты навек убийцей,
Отделенным от людей.
Благодарность перед строем,
Грохот танковый в ночи, —
Призывали нас в герои,
А призвали в палачи.
Не отмоешь после руки
Через день и через год.
Вот приказ: «За/драить люки!»
А потом приказ: «Вперед!»
Нет назад тебе возврата,
Нет минуты ни одной.
Не стреляй, солдатик, в брата,
Не дави его, родной.
20–21.08.91 г.
Баррикады у Белого дома
НЕ ЗОВИТЕ РУСЬ К ТОПОРУ
Те, кто тянет ладонь к перу,
Не зовите Русь к топору, —
Только в руки возьмешь топор,
Он поскачет во весь опор.
Злой воды, где шуршит шуга,
Не зови на свои луга, —
Утопив твоего врага,
Не вернется река в берега.
Не зовите Русь к топору, —
Пламя вскинется на ветру.
Запылает отцовский дом,
Не загасишь его потом.
Не припомнят былых обид,
Кто убил, и кто был убит, —
Будет помнить хмельной инвалид
Довоенный уютный быт.
Не зовите Русь к топору, —
Этот путь не ведет к добру.
Не от этого ль топора
Помирать вам придет пора?
1991 г.
ПЕСНЯ СТРОИТЕЛЕЙ РУССКОГО ФЛОТА
(к кинофильму о Петре I)
Мы народ артельный,
Дружим с топором,
В роще корабельной
Сосны подберем.
Православный глянь-ка
С берега народ,
Погляди, как Ванька
По морю плывет.
Осенюсь с зарею
Знаменьем Христа,
Высмолю смолою
Крепкие борта.
Православный глянь-ка
С берега народ, —
Погляди, как Ванька
По морю плывет.
Девку с голой грудью
Я изображу,
Медную орудью
Туго заряжу.
Ты, мортира, грянь-ка
Над пучиной вод, —
Расскажи, как Ванька
По морю плывет.
Тешилась над нами
Барская лоза,
Били нас кнутами,
Брали в железа.
Ты, боярин, глянь-ка
От своих ворот,
Как холоп твой Ванька
По морю плывет.
Море – наша сила,
Море – наша жисть.
Веселись, Россия,
Швеция, держись!
Иноземный глянь-ка
С берега народ, —
Мимо русский Ванька
По морю плывет.
1972 г.
НАВОДНЕНИЕ
(к телефильму «Наводнение»)
Что мы только за век свой не видели,
Ленинграда привычные жители,
И чужие в ночи истребители,
И разрушенный бомбою дом.
Но в ненастную пору осеннюю
Может в город прийти наводнение,
И суровое это явление
Переносим мы все же с трудом.
Забываем не слишком ли скоро мы,
За делами и за разговорами,
За домашними плотными шторами,
Что неслышной бывает беда,
Что какой бы ни век, ни эпоха вам,
Все равно, хорошо или плохо нам,
По Садовым, Сенным и Гороховым,
Заливает подвалы вода?
Прекратим же ненужные прения,
Наберемся побольше терпения,
И ученых досужие мнения
В строгом сердце своем зачеркнем.
Пусть твердят, что напрасны волнения, —
Знаем все мы давно, тем не менее,
Что бедою грозит наводнение,
Если вдруг позабудут о нем.
Что мы только за век свой не видели,
Городские усталые жители!
Спим тревожно мы в нашей обители,
Репродуктор включив перед сном.
Мы внезапного ждем объявления, —
Твердо помнит мое поколение:
Обернется бедой наводнение,
Если вдруг позабудут о нем.
1972 г.
ЧТО СНИТСЯ НОЧЬЮ ПРОКУРОРУ
(песня к пьесе «Следствие»)
Что снится ночью прокурору,
Что снится ночью прокурору,
Когда полуночную штору
Качает слабым ветерком?
Не выносить из дома сору,
Не выносить из дома сору,
Не выносить из дома сору
Ему советует горком.
Что видит ночью заседатель,
Что видит ночью заседатель,
Что видит ночью заседатель,
Обняв жены тугой живот?
Ему хоть что под нос подайте,
Ему хоть что под нос подайте,
Ему хоть что под нос подайте, —
Он обязательно кивнет.
А председателю приснится,
А председателю приснится,
Когда сперва ему не спится,
А после он уснет как все,
Что он лишь маленькая спица,
Что он лишь маленькая спица,
Что он лишь маленькая спица
В большом казенном колесе.
А заключенному приснится,
А заключенному приснится,
Когда прожектора зарница
На сонный лагерь упадет,
Что сколько срок его ни длится,
Что сколько лет ему ни биться, —
Район ли, область ли, столица, —
Нигде он правды не найдет.
А у заборчиков дощатых,
При фонарях и автоматах,
Всю ночь вздыхая о девчатах,
Стоит молоденький наряд,
И никого нет виноватых,
И никого нет виноватых,
И никого нет виноватых, —
Лишь невиновный виноват.
Что снится ночью прокурору,
Что снится ночью прокурору,
Что снится ночью прокурору,
Когда впадет он в забытье?
Сны про избу да про корову,
Сны про избу да про корову,
Сны про избу да про корову, —
Про детство давнее свое.
1987 г.
ПЕСНЯ СЕРЫХ ГНОМОВ
(пьеса Астрид Линдгрен
«Рони – дочь разбойника»)
Там где лес грустит о лете,
Где качает сосны ветер,
Где в зеленом лунном свете
Спит озерная вода,
Мы идем в минуты эти
На людей поставить сети, —
Все – и взрослые, и дети,
Разбегайтесь кто куда.
Гномы, гномы, гномы, гномы,
Не дадим житья чужому,
Уведем его от дому
И возьмем на абордаж.
Если ты не пахнешь серой,
Значит ты не нашей веры,
Если с виду ты не серый,
Это значит – ты не наш.
Наших глаз сверкают точки.
Мы слабы поодиночке,
Но собравшись вместе ночью,
Не боимся никого.
Нету сил у инородца
Против нашего народца.
Грудью, ежели придется,
Встанем все на одного.
Гномы, гномы, гномы, гномы,
Не дадим житья чужому,
Уведем его от дому
И возьмем на абордаж.
Если ты не пахнешь серой,
Значит ты не нашей веры,
Если с виду ты не серый,
Это значит – ты не наш.
Мы борцы-энтузиасты.
Человек наш враг и баста!
Словно волки мы зубасты,
Ядовиты, как оса.
За отечество радея,
Изведем его злодея!
Наша главная идея:
Бей людей – спасай леса!
Гномы, гномы, гномы, гномы,
Не дадим житья чужому,
Уведем его от дому
И возьмем на абордаж.
Если ты не пахнешь серой,
Значит ты не нашей веры,
Если с виду ты не серый,
Это значит – ты не наш.
1987 г.