Текст книги "След в океане"

Автор книги: Александр Городницкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 41 страниц)

Как показало изучение горных пород, большинство из них, особенно те, которые образовались при застывании магмы, обладают сильной намагниченностью. Когда порода застывает, образующиеся в ней магнитные минералы ориентируются на юг или на север. Значит, определив географические координаты изучаемой породы и направление вектора намагниченности, можно узнать, где находился магнитный полюс Земли в то время, когда порода застывала. Если поверхность Земли всегда была неподвижна, то положения древних магнитных полюсов для пород разного возраста должны полностью совпадать с современным. А если нет?

Много лет посвятил этой проблеме ленинградский геофизик профессор Алексей Никитович Храмов. Год за годом он и его немногочисленные помощники отбирали ориентированные образцы в разных областях нашей огромной страны, на Русской платформе, на Сибирской платформе. В лаборатории эти образцы распиливали и подвергали нагреванию и обработке переменными магнитными полями, чтобы выделить ту самую первичную намагниченность, по которой определяется древний магнитный полюс. Невысокий, с тихим голосом и мягкой улыбкой, Храмов внешне мало походил на ниспровергателя основ классической геологии. Однако именно исследования его лаборатории показали: древние магнитные полюса не совпадают с современными при сегодняшнем расположении континентов, а вот если континенты сложить вместе так, чтобы получилась Вегенеровская Пангея, то они совпадут для возраста около 300 млн. лет. Такие же результаты получили и зарубежные палеомагнитологи Мак-Элхинни, Ирвинг и Ранкорн. Поэтому именно магнитологи стали первыми последователями преданной забвению теории Вегенера.

Но подлинное возрождение теории континентального дрейфа наступило только с началом изучения океанского дна, уже в середине шестидесятых годов. Именно тогда в океанских глубинах открыли Срединные хребты, обрамляющие гигантские трещины, называемые «рифтовыми». По этим трещинам из земных недр, как было установлено при глубоководных исследованиях, постоянно поступают новые порции расплавленной магмы, «раздвигающие» океанское дно. Такие наблюдения в зоне рифтовой трещины Красного моря были проведены на подводных обитаемых аппаратах «Пайсис» в 1979 году. Опустившись на глубину более 1500 метров, геологи прямо наблюдали и фотографировали процессы раскрытия трещин в океанском дне, которые сопровождались излияниями базальтовых расплавов и соляных растворов.

Одновременно появились новые свидетельства дрейфа материков: специфическая картина магнитных аномалий над срединноокеанскими хребтами и глубоководными котловинами и результаты бурения океанского дна. Современная геофизика дала возможность предложить убедительный механизм движения континентов, объяснить, какие силы сталкивают с места казалось бы неподвижные материковые массивы. Согласно современным физическим моделям, таким энергетическим источником, движущим континенты, служит химико-гравитационная дифференциация вещества в глубинах нашей планеты. В результате возникают восходящие и нисходящие конвективные течения, преобразующиеся у поверхности Земли в горизонтальное движение материков.

Так старая гипотеза превратилась в новую убедительную теорию, получившую название тектоники литосферных плит. Согласно основным положениям этой теории, верхняя жесткая кристаллическая оболочка Земли – литосфера, подстилаемая снизу частично расплавленным веществом астеносферы, состоит из отдельных плит, которые могут перемещаться по астеносфере на большие расстояния – в десятки тысяч километров. Там, где конвективные течения глубинного вещества в недрах нашей планеты идут вверх, плиты расходятся (как например, в Атлантике), возникают рифтовые зоны и срединноокеанские хребты. Происходит раскрытие океана, и континенты, Африка и Европа с одной стороны и Северная и Южная Америка – с другой, отодвигаются друг от друга. Там, где конвективные течения идут вниз, например, вдоль Курильских островов и побережья Камчатки, плиты наоборот сближаются, сталкиваются, пододвигаются одна под другую. Процесс этот сопровождается землетрясениями, вулканическими извержениями и другими геологическими катаклизмами, приводящими иногда к катастрофам, уносящим тысячи человеческих жизней и разрушающим города. Когда два материка сходятся вместе, то разделяющий их океан «закрывается», а сами континенты, сталкиваясь своими краями, образуют в пограничной зоне высокие горные системы, такие как Альпы и Гималаи. С этими процессами тесно связано образование нолезных ископаемых, и прежде всего – нефти и газа. Сейчас считают, что нефтяные месторождения могут образовываться при поддвиге одной плиты под другую в осадочной толще края надвигающейся плиты.

Я уже упоминал о том, какую большую роль сыграл и моей жизни Олег Георгиевич Сорохтин, впервые приобщивший меня к идеям тектоники литосферных плит. Немалая заслуга в этом принадлежит также замечательному ученому Льву Павловичу Зоненшайну, одному из ведущих тектонистов мира, с которым мне посчастливилось работать вместе во второй половине семидесятых годов. Человек энциклопедических знаний, неисчерпаемой энергии, ярчайшего научного таланта, он буквально жил работой, занимавшей всю его жизнь без остатка. Трагическая смерть безвременно оборвала его жизнь. Но даже прикованный к постели неизлечимой болезнью он до последнего момента старался работать, не давая себе пощады. В его самоотверженности было что-то от художника, да он и был таким художником от геологии. Мягкий, отзывчивый и доброжелательный в быту, в научных спорах он был непримирим. От его беспощадной критики рассыпались в один миг с большим трудом возведенные и, казалось бы, несокрушимые научные построения. Мне неоднократно доводилось с ним спорить, и каждый раз он виртуозно клал меня на лопатки, как олимпийский чемпион неумелого новичка. В то же время, если работа выдерживала его критику, с ней можно было смело выходить на любой уровень. Он оставил после себя немало монографий, посвященных геодинамике Земли, ее геологической истории. Одна из последних книг «Тектоника плит СССР» вышла в США незадолго до его смерти. Когда-то в день его рождения я написал на своей книжечке стихов, подаренной ему:

 
Не суждено нам умереть
В век общего веселья, —
Меня по пьянке будут петь, —
Тебя – читать с похмелья.
 

Именно Лев Павлович Зоненшайн приобщил меня к построению древних реконструкций расположения континентов и океанов в истории Земли, по палеомагннтным и геологическим материалам, в 1975 году. Сначала эти реконструкции мы делали на обычном глобусе, используя любой попавшийся под руку выпуклый предмет – от раскуроченных кухонных кастрюль до консервных банок. И только позже, с появлением программ, стали работать цивилизованно – на ЭВМ.

В 1976 году мы с Львом Павловичем составили серию карт-реконструкций расположения континентов и океанов на поверхности нашей планеты за время «фанерозоя» – существования явной жизни, то есть от 570 млн лет до наших дней. Получилось несколько «древних глобусов» с интервалами 100 млн лет. Согласно этим реконструкциям, около 200 млн лет назад, в юрскую эпоху, между северными континентами – Европой, Азией и южными – Африкой, Индией и Австралией располагался огромный океан Тетис, соединявший Палеотмхий океан с начинавшим раскрываться Атлантическим. После раскола Гондваны и движения южных континентов на север Тетис начал уменьшаться в размерах и закрываться. На его северном краю в результате сближения Африки и Евразии возник гигантский пояс островных дуг с огнедышащими вулканами, протянувшийся от Юго-Восточной Европы до Гималаев и давший богатейшие месторождения золота, олова, вольфрама, полиметаллов. В кайнозойскую эру океан Тетис почти полностью закрылся и Африка неотвратимо надвинулась на Европу, сминая ее южную часть. Так образовались Альпы. Этот натиск Африканской плиты продолжается и в наши дни: частые землетрясения сотрясают незаживший шов между Африкой и Европой, время от времени возобновляются извержения вулканом в Италии. Только узкая полоска Тетиса осталась незакрытой – это Средиземное и Черное моря. Незаживший шов, граница между Африканской и Евразиатской плитами, протягивается и к западу от Гибралтарского пролива, уже в Атлантике, до самых Азорских островов. Здесь она проходит по Азоро-Гибралтарской зоне разломов.

В 1982 году, в первом рейсе «Витязя», мы проводили детальные исследования дна в восточной части Средиземного моря, у берегов Кипра, где на поверхность выходят остатки древней океанской коры – офиолиты. Теперь, в 7-ом рейсе, нам предстояло изучить подводные горы в Тирренском море и в Атлантике и выяснить их связь с закрытием древнего океана. В работах в Тирренском море должны были принять участке итальянские ученые. Наш путь поэтому лежал в порт Чивитта-Веккия.

Как я уже упоминал, новая глобальная теория была поначалу принята в штыки нашей официальной наукой. Сталинский колхозный строй не мог не породить Лысенко. И не в одной только биологии. Идеологическое обоснование существующего тоталитарного режима требовало жестокого единоверия во всех областях науки – от математики до истории. Аналогичная ситуация сложилась и и геологии. Появление одиозной тектоники литосферных плит, возрождение гипотезы дрейфа континентов сразу же вызвало яростные нападки со стороны всемогущих тогда, занимающих ключевые посты руководителей. Ее сразу объявили «буржуазной лженаукой». Бывали случаи, когда с приверженцами этой крамольной теории расправлялись по политическим обвинениям, не давали защищать диссертации, не пускали за рубеж, отстраняли от руководства.

Сейчас это кажется странным, – факты есть факты, при чем тут идеология? А при том, что новая мысль полностью подрывала основы старой «фиксистскои» теории о неподвижности континентов и океанов, на основе которой в нашей стране уже была создана картина размещения полезных ископаемых, нефти, угля, алмазов, металлов и так далее. За все это уже были получены звания, должности, ордена и премии. Зачем же пересматривать? Взорвать такое крепкое здание «советской геологической науки» было практически невозможно. В результате в семидесятые-восьмидесятые годы, имея довольно сильный научный флот, мы практически проиграли нашим американским партнерам Мировой океан. Пока мы искореняли очередную буржуазную лженауку, они резко вырвались вперед как в области морских глубоководных исследований, так и в области строения верхних оболочек нашей планеты. Проиграли мы не только морально. Мы могли бы и раньше знать, что такие окраинные моря, как Охотское, Берингово, а также наши арктические моря имеют ураганные запасы нефти. И сама суша России состоит из отдельных платформ, микроплит, складчатых областей, образованных в результате закрытия древних океанов. Это знание дает ключ к новым законам образования нефти, руд, алмазов, которые сейчас нашли даже в Карелии. Мы об этом долгие годы по вине высоких начальников и чиновников от науки не подозревали. Дело дошло до того, что при Брежневе власти отказались принимать участие в международном проекте глубоководного бурения дна Мирового океана. В результате всего этого наша страна очень много потеряла и материально, и морально, на десятилетия отстав от мировой геологической науки. Повторилась та же история, что и с кибернетикой. Упал и рейтинг России в науках о Земле. А скупой, как известно, платит дважды. Сейчас, когда спохватились, все подорожало в десятки раз. В конце восьмидесятых заложили первое отечественное буровое судно в Николаеве, а сейчас пришлось его законсервировать – нет денег, скорее всего будут резать.

Тогда же, в 1976 году, после выхода из печати в издательстве «Наука» нашей с Л. П. Зоненшайном книжки о дрейфе континентов, один из ревностных охранителей старой «фиксистской» теории тут же настрочил на нас объемистый донос с политической подоплекой и послал его в Академию наук. В этой замечательной бумаге авторы книги обвинялись в «низкопоклонстве перед буржуазной лженаукой и попытке обмануть простых советских людей». Подчеркивалось также нерусское звучание наших фамилий. Вот отрывок из безграмотного документального текста.

«Эти ваши ученые отстаивают и доказывают реакционное мировоззрение господ мобилистов!» (Далее – цитата из Ленина) «Авторов не устраивает марксизм-ленинизм, и они ищут опору в других теориях. Это очевидно из их отбора палеополюсов. Видимо, эта теория господ Городницкого и Зоненшайна больше устраивает, но она не устраивает всех советских людей, всех людей труда. Неужели ученые думают, что советские люди, не имеющие ученой степени, могут мириться с реакционной зловонией?»

Донос был всерьез направлен к нам в Институт с визой академика – секретаря нашего Отделения Бреховских, и мы были вынуждены писать подробную объяснительную записку.

Помню, в 1977 году, в 24 рейсе судна «Академик Курчатов» я прочел для экипажа научно-популярную лекцию о дрейфе континентов. После лекции ко мне подошел первый помощник и спросил: «Скажите, а мы можем контролировать движение материков и направлять его?» «Кто мы?» – не понял я. «Как кто? – удивился замполит. – Конечно, партия и правительство». «Да нет, что вы, – рассмеялся я, – человечество не в силах это сделать». Значит, плохая у вас наука. Надо учиться», – недовольно заявил мой собеседник.

В яркий солнечный день «Витязь» медленно идет через Мессинский пролив. На воде сильная рябь, возникающая не только из-за ветра, здесь сходятся два сильных течения, образуя завихрения и круговороты. Слева высвечиваются желто-зеленые склоны Сицилии. Справа грозно торчит из моря огромный вулкан-остров Стромболи. Не здесь ли Одиссей проплыл когда-то между Сциллой и Харибдой? Ведь для маленьких, плохо управляемых весельно-парусных древнегреческих судов именно этот скалистый пролив с его сильными течениями, резкой сменой шквалистых ветров и угрозой внезапного вулканического извержения, был поистине роковым. Теперь, в век дизель-электроходов, радиомаяков, штормовых предупреждений и спутниковой навигации, страхи вроде бы позади. На зеленом склоне спящего вулкана, у самого его подножья, доверчиво приютился живописный белый городок. Маленький пассажирский пароход, отчаянно дымя, спешит к берегу, пересекая залив. Почему люди с таким упорством живут в опасном соседстве с вулканами? Ведь покой и сон их обманчивы. Никто пока не может предсказать, когда снова пробудятся эти исполины…

Я вспоминаю городок Сен-Пьер на далеком острове Мартиника, куда наше судно «Дмитрий Менделеев» зашло несколько лет назад. Цветущее райское место у подножья спящего вулкана Мон-Пеле. В начале нашего века этот вулкан неожиданно проснулся и в течение нескольких часов сжег весь город с его обитателями – 18000 человек погибло. Катастрофа произошла столь молниеносно, что стоявшие на рейде корабли сгорели, даже не успев выбрать якоря.

Несколько лет назад на острове Кунашир, где расположен грозный современный вулкан с обманчиво-ласковым именем Тятя, местные жители поведали мне весьма поучительную историю, довольно точно отображающую возможности современной вулканологической науки. У них в Южно-Курильске выступал как-то один из известнейших наших вулканологов, профессор, доктор наук, автор многих книг о вулканах. Он рассказывал о признаках, по которым можно опознать угрозу близкого извержения. Лекция прошла с большим успехом. После лекции заинтересованные слушатели спросили у профессора, когда, по данным науки, можно ожидать извержения вулкана Тятя. Вопрос, сами понимаете, не праздный: вулкан – вот он, из окна виден. Лектор успокоил собравшихся, обстоятельно разъяснив, что следующего извержения следует ожидать не ранее, чем через сто лет. Все, довольные, разошлись по домам, а на следующее утро неожиданно началось сильное извержение Тяти, и в первых рядах бегущих видели уважаемого профессора.

Как же предсказать столь внезапные катастрофы? Для этого необходимо изучить связь вулканической деятельности с движением плит.

Детальное изучение вулканических подводных гор, их строения и происхождения – одна из главных задач нашего рейса…

27 июля судно встало к пирсу в небольшом итальянском городе Чивитта-Веккия – аванпорте Рима. Большие морские паромы идут отсюда на остров Сардиния и в другие места Средиземноморья. Это огромные суда «Леонардо-да-Винчи», «Палермо» и другие, вмещающие сотни автомашин с туристами. Сейчас июль – время летних отпусков, и порт буквально забит автомашинами с прицепами, до отказа заполненными многодетными и шумными семьями. Длинные автомобильные очереди выстраиваются к причалам уже с утра. А вот и цыганский табор. Только вместо традиционных коней, телег и пестрых шатров на их вооружении вполне современные и комфортабельные автофургоны «Фиат». Прибывшие на борт итальянцы повели нас обедать в маленькую тратторию неподалеку от старинных выщербленных временем ворот порта. Традиционное сардинское меню – мидии, королевские креветки, кальмары, острый пахучий сыр. Все это так щедро посыпано перцем, что нужен огнетушитель – и на столе появляется сухое вино из Абруццы.

В часы послеобеденной сиесты город словно вымирает. Только к вечеру, когда спадает жара, набережная заполняется молодежью. Юноши и девушки, одетые на первый взгляд небрежно, но весьма продуманно (в моде стиль «фама») медленно разъезжают на мотороллерах взад и вперед, курят, пьют и целуются, решительно ни на кого не обращая внимания. Рядом с портом – развалины древней римской крепости. Неподалеку от нее – средневековый порт, когда-то надежно охранявший вход в гавань. Над неопрятным каменистым городским пляжем неподвижно изогнулись редкие пинии.

Поздним вечером «Витязь» вышел из гавани. Навстречу один за другим бесшумно скользили океанские паромы с туристами. Огромное красное солнце медленно плавилось в неподвижном зеркале Тирренского моря. Мы взяли курс на него, туда, где в конце пылающей багряной дорожки скрывается под водой гора Верчелли.

К вечеру следующего дня вышли в район горы, сделали рекогносцировочный промер эхолотом, нашли вершину на глубине 30 метров и поставили на ней буй. Не теряя времени понапрасну, сразу же ночью начали детальную геомагнитную съемку и промер с эхолотом, однако уже под утро выяснилось, что стараемся мы зря – буй снесло. Пришлось все начинать сначала.

Пока идет съемка, наши геоморфологи срочно строят детальную карту рельефа дна, чтобы наметить место погружения подводного аппарата. Командир подводников проводит инструктаж по технике безопасности для научных наблюдателей, которые будут принимать участие в погружении. И сразу предупреждает: при возникновении аварийной ситуации первейшая задача наблюдателя лежать тихо, не давать умных советов и не мешать пилотам работать. А главное, не хвататься ни за какие ручки и тумблеры («которые их не касаются»). Затем притихшим новичкам показывают, как надо обращаться с танковым противогазом в случае, если в обитаемом отсеке возникнет пожар.

И вот – первый день погружений. Все как будто готово. Выбраны места спуска. «Аргус», сверкая свежей бело-алой краской, уже стоит на кормовой палубе. На рубке надпись «Академия наук СССР». Экипаж занят последними приготовлениями. На воду спускается мотобот с резиновой лодкой для пересадки экипажа и группой обеспечения, в которую входят наши водолазы. К «Аргусу» прикрепляют трос и осторожно опускают его за корму. Виталий Булыга прыгает из лодки на скользкую яйцеобразную обшивку аппарата и ловко «отдает» крюк с тросом. Теперь «Аргус» полностью автономен. Все три пилота – один за другим – скрываются в люке. Первое погружение – пробное, техническое. Второе – уже рабочее. Я стою в рубке «Витязя», рядом с вахтенным штурманом, и мне хорошо слышны переговоры по «подводному телефону»: «Витязь, я Аргус. Проверку систем закончил. Глубина по эхолоту аппарата 95 метров. Люк задраен. Прошу разрешить погружение». Капитан отвечает: «Аргус, я Витязь. Слышу вас хорошо. Погружение разрешаю». Яркое сверкающее на солнце белое яйцо с красным поплавком аварийного буйка начинает тускнеть, медленно уходя в воду. Вот уже только краешек рубки торчит из воды. Вот и он скрылся, как будто не было никакого аппарата. Только в динамике звучит голос Виталия: «Витязь, я Аргус. Глубина 30 метров, продолжаю погружение».

Дальше, однако, слушать некогда, следующее погружение – мое.

Захожу в каюту к начальнику экспедиции. Он вручает мне кальку-схему с намеченным маршрутом и дает последние наставления: надо погрузиться на склоне горы и двигаться снизу вверх к ее вершине, внимательно осматривая, описывая и фотографируя скальные выходы пород. Необходимо наметить место работы для водолазов. Надо также, если удастся, взять образцы пород. Мы еще не закончили разговор, когда за иллюминатором застучал мотор приближающегося мотобота. Я хватаю кальку с картой и вскакиваю из-за стола. Мой собеседник недовольно морщится: «Да что ты ее схватил, как сторублевку? Не спеши, не все еще обговорили».

Дальнейший мой маршрут лежит на камбуз. Здесь мне вручают бачок с дымящимися котлетами – обед для экипажа, который состоится на дне Тирренского моря. Надо еще успеть переодеться, точнее – раздеться, так как в аппарате жарко. Наконец я прибываю в «ландспорт» – это специальное помещение на борту, недалеко от кормы, откуда обычно высаживают в шлюпки. Мотобот, взревев двигателем, резко стартует от борта «Витязя» и, оставляя за собой пенный след, несется по длинным и плоским волнам, туда, где сверкает на зеленом фоне яркая точка, рубка уже всплывшего «Аргуса».

Люк открыт, пилот, высунувшись из рубки, машет нам рукой. Подходить вплотную опасно, так как волна может навалить мотобот на аппарат и повредить его хрупкие системы. Поэтому за борт выгружается резиновая надувная лодка. Несколько ударов короткого деревянного весла и мы возле «Аргуса». Смена экипажа – пилот ловко прыгает в лодку, а я, ухватившись за край рубки, пытаюсь перебраться на «Аргус». Это не просто – босые ноги скользят по мокрой покатой обшивке корпуса. Наконец, завершив пересадку, передаю в люк вещи и втискиваюсь сам, попадая таким образом в обитаемый отсек. Встаю ногой на кресло и, стараясь не задевать острые углы, проскальзываю в самый низ, на дно отсека, где перед нижним иллюминатором лежит тюфяк. Это мое рабочее место. Ложусь на правый бок и осматриваюсь. Прямо надо мной торчат босые ноги экипажа – Виталия Булыги и Сережи Холмова. Выше, за толстым стеклом иллюминатора, в желтизне дробящихся волн, ослепительно вспыхивают солнечные лучи. На уровне глаз два нижних иллюминатора, за которыми качается ярко-бирюзовая вода с серебряными пузырьками. Правое плечо упирается в пульт с рядом тумблеров. Это включение забортных прожекторов и других электрических систем. Под правым локтем микрофон магнитофона, рядом, на резиновом шланге, спусковой крючок подводной фотокамеры. Стоит нажать на него – и следует ослепительная фотовспышка. Слева, недалеко от тюфяка, – два аварийных противогаза.

Люк задраен. Холмов включает микрофон подводного телефона: «Витязь, я Аргус. Прошу разрешить погружение». В ответ слышится: «Аргус, я Витязь. Погружение разрешаю». Солнечный свет в иллюминаторе начинает гаснуть. Аппарат поскрипывает. Капли соленой воды из-под люка падают мне на спину. Вплотную приникаю к стеклу. Мелкие пузыри воздуха стремительно проносятся кверху. Рядом с ними медленно перемещаются вверх большие белые хлопья, похожие на снег. Вспоминаю, как во время моего первого погружения в Тихом океане я спросил у командира аппарата: «Саша, почему они всплывают?» – И он насмешливо ответил: «Это планктон. Не он всплывает, а мы погружаемся».

В отсеке снова звучит голос Холмова: «Витязь, я Аргус. Глубина сорок метров. Продолжаю погружение». Снова две холодные капли обжигают разгоряченную спину. И опять вспоминаю 78-й год. Это было время, когда специализированных судов-носителей подводных аппаратов еще не было, и «Пайсис» опускался прямо с борта «Дмитрия Менделеева». Мне с большим трудом удалось попасть в число научных наблюдателей. Уже опытные подводные пилоты Александр Подражанский, Анатолий Сагалевич и Владимир Кузин относились к нам, новичкам, покровительственно и несколько насмешливо. Еще бы – у них за плечами были многочисленные погружения у берегов Канады и на Байкале. Об этом писали все газеты. Они были настоящими героями, подводными «волками», а мы – робкими «чечако». Тогда погружения на «Пайсисах» в океане только начинались. Аппараты, не имевшие специальных помещений на судах, стояли просто на верхней палубе, что не улучшало их состояния. Иногда поэтому возникали отказы разных систем.

Инструктируя нас, пилоты строго предупреждали, что в обязанности подводного наблюдателя входит прежде всего следить за неполадками в электросети (короткое замыкание может привести к пожару – так уже погиб один американский экипаж), за герметичностью обитаемого отсека (водяная тревога) и за системой очистки отсека от углекислого газа. Обо всех нарушениях надо срочно докладывать командиру. Мы должны также научиться управлять аппаратом, чтобы «в случае, если два других члена экипажа выйдут из строя, обеспечить его всплытие». Инструктируя меня, Саша Подражанский сказал: «Ну, это-то вряд ли понадобится: в случае чего, ты первый загнешься». И улыбнулся: «Ну что, нагнал на тебя страху? Пойдем лучше выпьем».

«Во время первого погружения, – говорят пилоты, – от наблюдателя проку мало – он обалдевает». Действительно, в это время находишься в состоянии, «близком к эйфории». Я как-то спросил одного из наших солидных ученых, первый раз в жизни участвовавшего в погружениях, о его впечатлениях. «Понимаешь, – ответил он мне, – когда задраили люк и аппарат стал погружаться, и все вокруг как-то странно заскрипело и закачалось, я подумал: «Господи, и зачем я сюда залез, чего мне в жизни не хватало?» «Молодец, что не врешь, – засмеялся я, – со мной в первый момент было то же самое».

Так вот, во время первого погружения на «Пайсисе» в Тихом океане, на атолле Хермит, я старался ни в коем случае не показывать своего волнения и в то же время внимательно следить за всем, что грозит аварийной ситуацией. Помнится, мы уже легли на грунт на склоне океанского вулкана на глубине 400 метров, и я только начал, про все позабыв, увлеченно диктовать на магнитофон первые наблюдения, как вдруг мне на спину что-то капнуло. Я поднял голову, и в лицо мне брызнула вода. Вглядевшись, я, несмотря на жару, похолодел: от крышки люка в верхней части отсека медленно змеились струйки.

Саша, вода», – окликнул я командира казалось бы спокойным, но, как выяснилось, сдавленным голосом. «Не бери в голову», – ответил он, не оборачиваясь и не отрывая рук от рычагов управления. Оказалось, что при погружении подводный аппарат попадает из теплых верхних слоев океанской воды в нижние – холодные. Из-за охлаждении внутри обитаемого отсека образуется конденсированная вода. Новичков об этом не всегда предупреждают – то ли по забывчивости, то ли чтобы испытать их «на прочность».

«Аргус» покачнулся и заскрипел. Голос пилота вернул меня в сегодняшний день: «Витязь, я Аргус. Легли на грунт. Глубина 211 метров. Начали работать». Я щелкаю тумблером, включаю забортные прожектора. Перед иллюминатором и желтом рассеянном свете луча виден пологий склон, покрытый белым песком, на котором лежат мелкие обломки раковин и кораллов. Судя по карте и компасу, мы находимся сейчас на северном склоне горы Верчелли. Задача нашего погружения – провести визуальную геолого-геоморфологическую съемку и фотографирование склона горы до ее вершины. Найти выходы коренных пород и описать их, выяснить, нет ли продуктов подводного выветривания, постараться взять образцы. Надо, кроме того, наметить участки с рыхлыми осадками, где можно воткнуть зонд тепломера. Ведь величина теплового потока – главный параметр, по которому можно судить, есть ли на глубине разогретый вулканический очаг.

С этого мы и начинаем. Булыга с переносным пультом управления перебирается из своего кресла вниз и ложится рядом со мной, глядя в соседний иллюминатор. Пробуем оценить мощность осадков с помощью «механической руки». Виталий приводит манипулятор в действие. «Механическая рука» по ту сторону иллюминатора оживает, поворачивается вниз. При этом вся «кисть» манипулятора входит в песок полностью. Значит, мощность осадков здесь не меньше 15–20 сантиметров. В поле зрения на песке хорошо видны тонкие кустики кораллов и глубоководных водорослей. Виталий включает винт вертикального движителя, и они взлетают вместе с взвихрившимся песком. Аппарат, оторвавшись от дна, зависает на расстоянии около метра. Пилоты переговариваются: «Перехожу в плюс» (значит – подвсплываем), или: «Перехожу в минус» – погружаемся, или: «Сидим в нуле». Вот сейчас мы «в нуле» – висим неподвижно в воде. Такая маневренность дает «Аргусу» возможность вплотную приближаться к интересующим нас подводным объектам и долго наблюдать их.

Ложимся по компасу на курс 140°, туда, где предположительно должна быть вершина горы, и медленно начинаем двигаться. Скорость небольшая – около полутора узлов. Прямо по маршруту, полузарывшись в песок, лежит какая-то большая рыба, похожая на морского окуня. Она не обращает на нас внимания. Слева и справа в луче прожектора вспыхивают редкие кустики водорослей, удивительно похожие на перья. Этими подводными перьями буквально усеяно все дно. Песчаный склон очень пологий и трудно определить, где низ, а где верх. Кажется, все же глубина понемногу уменьшается. Достигнув 205 метров, аппарат входит в огромный косяк ставриды. Рыбы обтекают нас сверху, сверкая в лучах светильников серебряными боками. Как будто монеты сыплются из рога изобилия в немом кино. Следом за первым косяком идет второй. Я пытаюсь его сфотографировать. От яркой вспышки косяк взмывает и растворяется в сумерках. Мы продолжаем ползти вверх по песчаному склону, покрытому водорослями, напоминающими уже не перья, а веера. На глубине 200 метров снова проверяем кистью манипулятора мощность рыхлых осадков.

Здесь перед нами неожиданно возникает целое семейство огромных лангустов. Какие красавцы! Медленно проплываем над ними. Они шевелят длинными усами и неохотно пятятся. Впереди на песке еще один гигант не меньше 70 сантиметров. Виталий делает маневр и пытается ухватить его манипулятором. При виде надвигающегося аппарата, который должен ему казаться великаном, лангуст нисколько не пугается, наоборот, – становится в боевую позицию, угрожающе задрав передние клешни. Только в последний момент, когда стальная кисть почти смыкается, он неожиданно делает стремительный рывок и ускользает от нас. Поднимаемся по склону. То тут, то там встречаются рыбы, полузарывшиеся в песок, и какие-то непонятные воронки. Такие воронки в песчаном грунте я встречал в разных местах – и в Тихом океане, и на подводных склонах острова Кипр. Что это такое? Никто не знает – биологи кивают на геологов, геологи – на биологов. Здесь же, на грунте, отчетливо видны похожие на палочки белые черви вроде карандашей. Они то лежат неподвижно, то перемещаются рывком, цепляясь за песок носом, как крючком. Огромный краб тащится вверх по склону, держа в задних поднятых клешнях зеленый лист водорослей. Попав в луч прожектора, он, не выпуская лист, становится в боевую позицию, но, видя, что ему не угрожают, продолжает путь.