Текст книги "Стихи"

Автор книги: Александр Перфильев

 
А май все тот же. Только мы не те.
Спадают вниз лиловые сирени
В своей совсем ненужной красоте
Коротких и обманчивых мгновений.
 
 
Она пройдет, сиреневая муть,
Слетит с кустов сияющее пламя,
Нам остается только вниз взглянуть
Холодными, спокойными глазами.
 
 
И затоптать лиловую метель,
Как топчем все, что в сердце отзвучало,
Пока еще не убрана панель,
И новое цветенье не настало!
 

Викушке

 
Благодарю за дружескую нежность,
О, если б знали, как она бодрит!
Она смягчает боли неизбежность,
Пред нею все тревожное молчит!
 
 
В ней чувствуешь всегда руки пожатье,
Хоть не любимой, но такой родной,
И вспоминаешь цвет и шорох платья,
Как остро может вспоминать больной.
 
 
Любви не надо, мы любили много,
И тех и тех, неведомо, за что.
В любви есть ревность, ревность в смерть дорога,
А в нежности все тихо, все от Бога,
И вы нежны, спасибо вам за то!
 

 
Еще стреляют где-то вдалеке,
Но погасают фейерверков брызги,
Смолкает шум в соседнем кабаке,
И музыки назойливые визги…
 
 
Вот Новый Год пришел из кабака,
И развалился, пьяный, пред рассветом,
Но зря его художника рука
Рисует ангелочком неодетым…
 
 
Он не младенец, нет, наоборот,
Опять заплачут матери и вдовы,
Он много горя миру принесет,
Пока ему на смену не придет
Еще старее и страшнее – новый!
 

 
Хотя давно к природе мы глухи —
Да и природы голос тих и робок, —
Люблю, когда весною петухи
Поют среди асфальтовых коробок.
 
 
Они певцы ветхозаветных дней,
Вражды не знавших и политиканства,
И все, что полагается весне,
Носило отпечаток постоянства.
 
 
Но то была не косность, а покой,
К прогрессу не мешавший нам стремиться,
Не лучше ль было в тишине такой
Любить и петь, работать и учиться?
 
 
Теперь мы отошли от тишины,
Преодолели все – пространство, космос,
Но в глубине души осуждены
На пустоту, неверие и косность.
 
 
И поднимаясь к звездам и луне
При помощи тончайших вычислений,
Не знаем мы рожденных в тишине
Крылатых дум и чистых вдохновений.
 
 
И вот теперь, когда весна пришла,
И все вокруг оделося зеленым,
На Пасхе мне звучат колокола
Не радостным, а похоронным звоном.
 

 
Вы вопросы себе задавали,
Восхищаясь бессмертием строк:
Был ли Пушкин счастливым? Едва ли…
В наше время – Ахматова, Блок?
 
 
Города разрушавшее Слово
Останавливать время могло…
Только слово из уст Гумилёва,
Ты до Синей Звезды не дошло!
 
 
Что же: выводы очень жестоки:
Как душою, поэт, ни криви,
Никакие бессмертные строки
Не заменят нам смертной любви!
 

 
С древнейших пор до горьких наших дней
Всех областей искусства и науки,
Всего, что гений создал в тишине —
Касались ваши розовые руки.
 
 
В любую эру и в любой стране
Все наши достиженья, радость, муки —
Любовь и ревность, страсть и боль разлуки —
Все было для Нее, о Ней, и к Ней!
 
 
За ложь ответную, за этот щебет птичий,
Мы щедро отдавали все величье,
Все перлы, все сокровища Земли —
 
 
Ничтожное к бессмертию вели…
Но – стоила ли Данта Беатриче,
И Пушкина… пустая Натали?
 

В.

 
Не сказалось не спелось. А впрочем
И не надо – молчанье слышней.
Иногда простота многоточий
Многих слов и звучней, и важней!
 
 
Пусть она в неизвестности тает
Незаметно. Ну что же, гори!
Эта нежность, что с губ не слетает,
Понимается… только внутри!
 

Романс – В.

 
Я не смею мешать вам, я знаю, что лишний
И давно мне пора на покой…
Но позвольте мне звать вас тихонечко вишней,
Ароматною вишней донской.
 
 
Да, я знаю, что он безвозвратно утрачен
Наших дедов особый уклад,
Но… вы там родились, так храните казачий
Этот дух, как иконы хранят.
 
 
Никому не дадим мы над нами смеяться,
И тихонько внутри, в глубине,
Мы должны навсегда казаками остаться,
Поклоняясь родной старине.
 
 
Жить недолго, и знаю, что в мире я лишний,
Что стою у последних дверей,
Так останьтесь донской ароматною вишней,
И последней любовью моей!
 

1972

 
В сандалиях. Одета налегке,
В глазах – развязность, робость и бессилье,
Она приносит ландыши в платке,
Чахоточные, тронутые пылью.
 
 
Где «оф лимит» на двери пышных дач,
И медных ручек яркая победность,
Она звонит – гони ее иль прячь —
Немецкая прикрашенная бедность!
 
 
Мне никого и ничего не жаль:
Ни девочки, ни ландышей, ни марок —
Я их куплю тебе, моя печаль, —
Мне некому их принести в подарок!
 

В.Г.

 
Смотреть на вас – мешает мне работа,
Мечтать о вас – мешают мне лета…
Стихи писать – не позволяет «кто-то»,
Кому мешает ваша красота,
И мой талант, а вместе с ними «что-то»,
Что есть у вас и нет у них – мечта.
 

1971

 
Я начал жить в бессмыслицу войны,
Едва лишь возмужал, расправил плечи.
Как будто для того мы рождены,
Чтобы себя и всех кругом калечить!
 
 
Вагон товарный заменял нам дом,
Минуты перемирий – полустанки,
Чтобы успеть сходить за кипятком,
Съесть корку хлеба, просушить портянки…
 
 
Любовь, роняя угольки тепла,
Дымила, тлела…и не разгоралась,
Вслед за войной война другая шла…
Жизнь кончилась. Бессмыслица осталась.
 

 
Все в мире мгновенно и тленно,
И все порастает травой,
Но в душах у нас неизменно
Остался твой образ живой.
 
 
Когда же над Родиной снова
Взовьется Андреевский флаг,
На нем засияют два слова,
Два слова: Россия, Колчак!
 

 
Возвращается снова улыбка
На искривленный горечью рот,
И порой ресторанная скрипка
Позабытый мотив отдает.
 
 
Из посева военных проклятий
Тишины вырастают года,
Сыновья возвращаются, братья,
Но любовь… никогда, никогда.
 

 
Счастье опоздало, как товарный поезд,
Простоявший долго средь степи, в снегу.
Снежною метелью занесло по пояс.
Я не беспокоюсь. Я ведь – все могу.
 
 
Это так привычно перед семафором
Близ путей запасных, замерзая, ждать,
Потому что надо ж дать дорогу скорым,
А товарный – что же – может подождать.
 
 
А когда сутулясь, уходящий вечер
К снеговым сугробам припадет в ночи,
Говори, что хочешь, при случайной встрече,
Но… о самом главном лучше промолчи.
 

 
Мерцает на столе свеча Адвента,
Тот, кто зажег – работает внизу.
Шумит машина, вьется, рвется лента,
А я один груз жизненный везу.
 
 
Размечена по строчкам, по моментам
Звучит бездушно дикторская речь,
И так чужда рождественским Адвентам,
Мерцанию Неопалимых Свеч.
 
 
А у меня – ни Рождества, ни встречи
Нигде, ни с кем. Ну что ж, пора давно
Перед концом, как встарь, расправить плечи,
Забыв, что есть на улицу окно.
 

22 декабря 1971. Радио «Свобода»

 
А снег по Пушкину – на третье в ночь!
Январь повеселел, прикрыв дорог изъяны…
И легче дышится. А что Татьяны?
В чужой стране вам может снег помочь?
 
 
Нет, этот снег растает поутру,
Опять дожди, туманы, гололедка…
Фабричных труб повалит черный дым…
И «русская душой» вздохнет Татьяна кротко,
Она забыла прелесть русских зим.
 

1973

 
Земное счастье ничего не стоит,
Как ничего не стоит и земля,
Но почему нас что-то беспокоит,
Как горло захлестнувшая петля…
 
 
И все ничто, все мелко и ничтожно,
И мечешься, и ищешь счастья след,
Хоть на момент во что поверить можно,
И всюду натыкаешься на «нет».
 

1973

 
Он так сказал, и так правдиво это,
Как будто сквозь столетия глядел:
«От ямщика до первого поэта
Мы все поем уныло». Наш удел!
 

 
Играют дети на площадке,
Кричат, копаются в песке,
А няньки рядом, в дреме сладкой
Сидят от них невдалеке.
 
 
Шевелятся дремотно спицы,
Вязанье падает из рук.
И я дремлю, мне снова снится
Уже смыкающийся круг.
 
 
Его теченье очень кратко,
Весь смысл не более двух строк:
Начало так: песок, лопатка,
Конец: лопатка и… песок.
 

1973

ПЕСНИ И РОМАНСЫ АЛЕКСАНДРА ПЕРФИЛЬЕВА (МУЗЫКА И СЛОВА)

 
В сентябре уже темнеет рано,
Желтый лист ложится на песок.
Он – конец весеннего романа,
Нежный вздох и жалобный упрек.
 
 
В сентябре всегда прозрачны дали,
Ярок сад с оранжевой листвой,
Это месяц ласковой печали,
Это месяц твой и мой.
 
 
Но и так бывало – в сентябре начало,
Новый путь в обетованный рай…
И чем он грустнее – тем любовь нежнее,
А конец всему бывает май.
 
 
Вот за этот вечер поздней нашей встречи,
И за неба ласковый хрусталь,
За руки пожатье —
и за шорох платья,
Понимаешь – ничего не жаль!
 

 
Снег струится черемухой белой,
Сквозь туман – огоньки, огоньки!
Так и юность вдали отзвенела
Колокольчиком нежной тоски.
 
 
Не зовите нас, милые тени,
Скучной жизни не надо смущать,
Эту краткость счастливых мгновений
Научились мы сердцем прощать.
 
 
Снег струится черемухой белой,
Он растает к утру, может быть.
Как и ты, я понять не умела,
Что расстаться не значит забыть!
 

 
Оно зовет, не находя ответа,
Оно молчит, когда его зовем…
Неуловимо ходит счастье где-то,
Как будто нет ему дороги в дом…
Веселый смех и белокурый локон,
Изгиб бровей, как о любви рассказ!
Вот, вот оно проходит мимо окон,
Не заходя, не поднимая глаз…
И лишь потом, в круженьи снежной пыли,
Припомним мы, с отчаяньем в груди,
Как много раз мы окон не раскрыли,
Как много раз не крикнули: «войди»!
 

 
Когда опустились ресницы,
И тело качнула волна,
Такого, что в детстве лишь снится —
Крылатого, легкого сна, —
Подумай – спокойно, лениво,
Теряя пространство и счет,
О том, кто тебя терпеливо
И помнит, и любит, и… ждет.
 
 
РЕФРЕН:
 
 
Ах, как манит глубина,
Ах, как много тайн у сна,
Думать можно даже то,
Что не должен знать никто.
Спи… усни!
 
 
Тогда из глубин подсознанья,
Прекрасны, легки и вольны,
Вскипают признанья, желанья,
Как будто сбываются сны.
А утром, едва лишь сквозь шторы
Горячее солнце пройдет,
Опять позабыт он, который
И помнит, и любит, и… ждет.
 
 
РЕФРЕН.
 

 
Широка ты, степь родная,
Ковыли, шалфей, полынь…
Степь моя родная,
Степь моя цветная,
Пой же сердце, не остынь.
 
 
Широка ты, степь казачья,
Кони быстры и легки.
Встарь по этой шири
От Задонья до Сибири
С Ермаком шли казаки.
Вы, казачки, не горюйте,
Не таите черных дум,
Не страшнее ханов,
Не сильней султанов
И сибирский царь Кучум.
Вы, казачки, не горюйте,
Я вам слезы осушу…
Не забудем дома,
Не забудем Дона,
Дан наказ нам Тихим Доном
Поклониться Иртышу.
 

 
До свиданья, моя обезьянка,
Все прошло, промелькнуло, и пусть…
В сердце плачет смешная шарманка,
Надоевшая, старая грусть…
 
 
Суждено нам с тобою расстаться,
Я не знаю и сам, отчего,
У тебя хоть стихи сохранятся,
У меня же совсем ничего.
 
 
До свиданья, моя обезьянка,
Не сумел я тебя отогреть,
Все пройдет, только старая ранка
Будет в сердце болеть и болеть…
 
 
Да хранит тебя милость Господня,
Ну а я ухожу, мне пора,
Если можешь, красивым «сегодня»
Вспоминай про плохое «вчера»…
 
 
Неприглядная жизни изнанка
Помешала любви расцвести.
До свиданья, моя обезьянка,
Позабудь про меня и прости…
 

 
Как черемухи выпили воду
В этой вазе моей у окна,
Так и ты мою жизнь и свободу
В эти дни иссушила до дна.
 
 
Серебристая пыль облетает,
И ложится на стол и паркет,
Сразу комната станет пустая,
Если выбросить старый букет.
 
 
Если ж сам я уйду, не заметят
Те, которым страданья чужды,
Что и мне, как черемухам этим
Не хватило для жизни воды.
 

 
Шери, ты надень свое белое платье,
Пусть будет сегодня весна!
Пусть будет разлука без слез, без объятий,
Как вешнее небо, ясна!
 
 
Дай мне на прощанье три маленьких розы,
Три розы, пунцовых, как кровь —
Одну дай за песни, другую за слезы,
А третью, Шери, за любовь!
 
 
Пусть будет весна, пусть нам солнце приснится,
То солнце, которого нет.
Шери, ты не плачь, слезы портят ресницы,
Тебе не к лицу черный цвет!
 
 
Другому потом без трагической позы
Три кубка вина приготовь:
И пей с ним за песни, и пей с ним за слезы,
И пей с ним, Шери, за любовь!
 

 
Когда весна, то тянет нас в природу,
Но трудно жить – продуктов не достать,
И ходим мы, опущенные в воду,
А надо петь, любить и целовать!
 
 
Не унывай, держись бодрей немножко,
И, согревая стынущую кровь,
Не забывай, что есть еще картошка,
Хоть говорят…
хоть говорят – картошка не любовь!
 
 
РЕФРЕН:
 
 
Пойдем картошку жарить,
Пока еще есть газ.
Ее нельзя оставить,
Она сгорит тотчас…
Быть надо экономным,
Разумно поступать,
И в кухне неудобно
Тебя мне целовать…
Пойдем картошку жарить,
Пока есть аппетит!
Я знаю это дело,
Я жарю так умело,
Пока тебя целую,
Картошка пусть горит…
Чорт с ней!
 

 
С добрым утром, маленькая лэди,
Твой наряд весенний прост и мил,
В мир огромный к счастью и победе
Май тебе окошко отворил.
 
 
Мир сегодня радугой расцвечен,
Необъятен, ясен и широк,
И твои фарфоровые плечи
Обнимает легкий ветерок.
 
 
Все доступно, просто и открыто
Для твоих одиннадцати лет.
Ты моя весенняя сюита,
Прошлого возникший силуэт.
 
 
На тебя любуются соседи,
И целует в губы нежный май.
С добрым утром, маленькая лэди,
Мир открыт – иди и побеждай!
 

 
Домино, домино,
Вы грустите в разгар маскарада,
Даже вальс и вино
Не рассеет печального взгляда.
Он ушел, домино,
Не глядите в окно,
Домино, домино,
Ничего не вернуть все равно…
 
 
Но всего час назад
Все сияло у вас пред глазами,
И звенел маскарад,
Как шутили, смеялись вы сами.
Час прошел, как миг,
И ваш взгляд поник…
Значит, так суждено —
Час назад – это очень давно.
 
 
Домино, домино,
Посмотрите, как кружатся пары,
И кругом все пьяно,
Спорит скрипка с гавайской гитарой,
Но ваш взгляд, как лед,
Постарел ваш рот…
Домино, мне вас жаль —
То не скрипка, а ваша печаль.
 

 
Утром вышла за ворота,
В одном платье, босая.
Разгулялся ветер что-то,
А я простоволосая.
 
 
Вдруг встречаю я дружка,
И ни гребенки, ни платка.
Ветер, ветер озорной,
Ах, что ты делаешь со мной!
 
 
Парень крепко обнимает,
Парни нынче модные,
Ветер платье поднимает,
А руки несвободные.
 
 
В губы лезет целовать,
Ни отбиться, ни прогнать,
Ветер, ветер озорной,
Ах, что ты делаешь со мной!
 

Виктору Иванову

 
Топают подковушки, мнут траву несмятую,
Горечью полынною пахнут степь и даль…
Ты меня, любимая, в тихий час заката
Провожала из дому, затаив печаль.
 
 
Навеки запомнил я хату с вишней белою,
Где сдержал я поводом на маху коня,
Как пожал дрожащую руку загорелую,
И в поход отправился, слов не пророня.
 
 
Не щеми ты сердце, да горечью отравой,
Сотня в степь втянулася, справа по шести…
Под казачью песню, за казачьей славой
Топают подковушки… Милая, прости!
 

 
Мы встретились с тобой, последний раз, быть может
Наверно для того, чтоб разойтись совсем.
Пусть счастье прежних дней при встрече не поможет,
Но все же, милый друг, не говори: зачем?
 
 
РЕФРЕН:
 
 
Единственная нежная, единственная милая,
Пусть краткий миг любви неповторим,
Но сквозь огонь страдания
Светлы воспоминания,
Давай с тобой о них поговорим!
 
 
II.
 
 
Хотя бы потому, что это счастье было,
Его не зачеркнуть, страдая и скорбя,
Хотя бы потому, что ты меня любила,
Хотя бы потому, что я любил тебя!
 
 
Единственная нежная, единственная милая,
Пусть краткий миг любви неповторим,
Но сквозь огонь страдания
Светлы воспоминания,
Давай с тобой о них поговорим!
 

Стихотворения разных лет, не вошедшие в мюнхенское издание 1976 года

Из сборника «Снежная месса» (Рига, 1925)

 
По панелям, обложенным снежною ватою,
Я устало брожу, чужеземный пришлец,
И под жизненной пестрой и грубой заплатою
Прячу сердце, познавшее, тайны сердец.
 
 
Пусть я стянут нелепой пиджачною парою —
Смутной памятью, спящей в глухих уголках,
Помню землю, такую же старую, старую,
Как пергаментный свиток в дрожащих руках.
 
 
Землю, полную радостей древне-языческих,
Где я был не бродягой, не знающим кров,
А жрецом, восхваляющим в песнях ритмических
Бесконечную мудрость и щедрость богов.
 
 
И так больно припомнить дорогами талыми,
Что когда-то давно, до Рожденья Христа,
Я любил, не терзаясь колючими жалами
И не шел добровольно на гвозди Креста.
 

 
В глупом пасьянсе равнодушные карты
Случайно столкнулись, чтоб смерть предречь:
Вы так задумали, загадали в марте
Скинуть тяжесть земную с усталых плеч…
 
 
Вы бросили карты, сжав холодные пальцы,
Улыбнулись грустно предстоящей весне…
И, конечно, не вспомнили о хмуром скитальце,
Вы, верно, забыли, что так дороги мне…
 
 
Но вы не уйдете так скоро навеки,
Хотя и вышли все четыре туза …
У вас холодные льдинки – веки,
Но теплы любимые мной глаза…
 

 
Если сердце больно сжато безысходною тоской, —
Пой о Солнце, пой о счастьи, об улыбке чьей-то пой.
Если ночью снятся тени, если кровь сосет вампир, —
Не склоняй свои колени, будет утро – будет мир.
 
 
Если друг тебя покинул близкий, нежный и родной,
Пой о дружбе, не ушел он, не забыл он, – он больной.
Если бросил он упреки в том, что ты порвала нить, —
Пусть слова его жестоки, – чувства им не изменить…
 
 
Если сердце больно сжато бесконечною тоской, —
Сохрани былое свято, пой о Солнце, вечно пой…
Если ж солнечные дали не волнуют больше грудь, —
Пой про лунные печали, но рабою их не будь.
 

 
Вы протянули мне снежинки,
Сказали тихо: – Это вам.
И, чуть заметные, смешинки
В губах змеились по углам.
 
 
И подавив свое смущенье
На вас я поднял хмурый взгляд,
Но мне хотелось в то мгновенье
Вернуть все прошлое назад.
 
 
Я вам ни слова не ответил,
И не отвечу никогда,
Но в сердце трепетно отметил
Снежинки ваши навсегда.
 

 
Я окрылен, я облачность мятежных настроений,
Я устремлен наверх, в небесные луга…
А ты волна, – ты трепетность любовных омовений,
Но не моей земли ты моешь берега…
 
 
Я окрылен, я облачность и только отразиться
Могу в твоей волне – и в ней оставить тень…
Но есть закон, – оторванность, – я не могу спуститься
Вниз, в глубину волны, ни на одну ступень…
 

 
Я не буду твердить: нет в любви озаренности,
Отражения Солнца в волне;
Просто в первой задумчивой-робкой влюбленности
Мы любви не знаем вполне…
Я не буду твердить: нет в любви устремления
Без звериного бунта в крови…
Просто души не в силах уйти от сомнения,
Просто нет никакой любви.
 

 
Расстелю под собой пожелтевшую хвою,
Буду молча смотреть на песчаный обрыв…
Я не знаю, – быть может, тебя я не стою,
Или просто никто и нигде не счастлив…
 
 
Видно каждому в сердце вонзилась верига,
Но свобода души непостижна уму…
Ты не бойся: – я горд для подобного ига;
Я уйду, не сказав о тебе никому.
 

 
На улице сегодня дождь и слякоть…
Что лето мне, когда в душе зима
И комната моя – холодная тюрьма.
Не знаю почему, но хочется мне плакать
И кажется, что я схожу с ума.
 
 
Хочу увидеть вас, в глубь ваших глаз проникнуть —
Я так люблю лучистый их отсвет,
Моя тоска находит в них ответ:
Но вы мне дороги, я к вам боюсь привыкнуть
И тем вас потерять, и головой поникнуть;
Поэтому я не приеду, нет.
 

 
В убогой комнате моей
Играет солнце ярким светом;
Корону золотых лучей
Сплетает над твоим портретом —
В убогой комнате моей…
 
 
В убогой комнате моей
Всегда цветы благоухают;
Здесь нет тюльпанов, орхидей;
Мой стол и окна украшают
Убогие цветы полей…
 
 
И часто ночью я не сплю,
Рву лепестки ромашки скромной
И в одиночестве скорблю:
Мне кажется, – из рамки темной,
Ты тихо шепчешь мне – люблю!
 
 
Я плачу! о как я устал!
И плачут, ожидая утра,
Цветы; их слезы как кристалл,
Их слезы чище перламутра…
Я плачу, о как я устал!..
 
 
Проходит ночь и вместе с ней
Уходит мрак, борясь с рассветом,
И снова золото лучей
Играет над твоим портретом
В убогой комнате моей…
 

 
Ты странная, то вся порыв и ласка,
То словно тающая льдинка холодна,
То откровенна ты, то на тебе вдруг маска,
Я не могу понять, глупа ты иль умна.
 
 
То словно озаришь меня надеждой сладкой,
То вдруг тебе я сразу надоем…
Порой ты кажешься мне странною загадкой;
Вгляжусь внимательно, – загадки нет совсем…
 
 
Два полюса сошлись в тебе невольно:
Наивность датская и мудрый ум змеи…
Люблю тебя бездумно и безвольно;
Порой мне хочется тебя ударить больно,
Порою – ноги целовать твои…
 

 
Кусочек неба голубого
В моих глазах оставил Бог
И ночью ярких звезд так много
Он в них рукой своей зажег…
 
 
Любовь, морской волной пропета,
В них отразила страсть волны,
Вот почему глаза поэта
В минуту страсти зелены…
 
 
В них голубого неба дали,
В них ярко звезды зажжены,
Но звезд нездешние печали
В страсть волн морских погружены…
 

 
Ромашки опустили венчики…
Мой вечер тих и странно нов;
Звучат в душе моей бубенчики
Каких-то прежних, ясных снов.
 
 
Ни привидений, ни кошмарности
Мне не дарит ночная мгла…
Лишь в сердце трепет благодарности,
За то, что ты со мной была…
 

В. М. О.

 
У вас такие славные глаза,
Чуть-чуть прикрытые опаловою дымкой…
То искра смеха в них мерцает невидимкой,
То проскользнет нежданная слеза…
 
 
У вас такие славные глаза;
Пусть карандашик к ним слегка причастен,
Но взгляд их иногда бывает странно властен
И кажется, что может быть гроза…
 
 
А вечером как будто бирюза
Проглянет в них сквозь дымчатые дали…
Какие добрые тогда у вас глаза,
Как много в них прощенья и печали…