Текст книги "Стихи"

Автор книги: Александр Перфильев

 
В Италии был я когда-то…
Был холод, вражда и война.
Солдаты, солдаты, солдаты…
Над ними – небес глубина.
 
 
Над бездной висят акведуки,
Как будто со снежных вершин
Протянуты тонкие руки
В суровую бедность долин.
 
 
Трагическое интермеццо
В гротеске свихнувшихся дней —
Казачьи лампасы, Толмеццо,
Верблюды из Сальских степей.
 
 
В Италии был я однажды
Весной на исходе войны.
Но той, утоляющей жажду
Души, – я не видел страны.
 

 
«Носи на груди мой янтарь, дорогая,
И нитки серебряной не оборви,
Янтарь помогает родившимся в мае,
И лечит глубокие раны любви».
 

(Старинное заклинанье, вырезанное на янтарном ожерельи

моей прапрабабки, графини Нелидовой; перевод с французского).

 
Я вам принес янтарь. Он теплый, он живой,
И будет так красив на вашей нежной коже.
Он пахнет морем, для меня он свой,
Он из страны, где я так долго прожил.
 
 
Пусть это не брильянт и не рубин,
Янтарь не пошл, хотя и очень скромен.
Но, Солнце с морем слив в порыв один,
Он глубиной и нежностью огромен.
 
 
Вы – майская, он вам поможет жить,
И принесет вам счастье, дорогая.
Янтарь любимой можно подарить,
Но подарившему янтарь не помогает.
 
 
И может быть, когда-нибудь потом,
Счастливая – а счастья дай вам, Боже!
Подумаете ласково о том,
Кому вы были всех людей дороже!
 

1951

 
Мучительно и трудно, как короста,
Все язвы дней с души отшелуша,
Прошла вся жизнь. И стало очень просто.
И стало холодно тебе, душа.
 
 
Так, уходя навек в Иные страны,
Бесстрастно холодеют мудрецы,
Глядящие спокойно на рубцы,
Забыв о том, что это были раны.
 

1951

 
К минутам ласковым дорога через муки
Среди камней бездушной высоты.
Изранишь ноги, искалечишь руки,
Пока достанешь синие цветы.
 
 
Нелегок путь туда, к вершинам горным,
Уходишь смелым, гордым, но дойдя
Становишься усталым и покорным,
Поникшим, словно травы в час дождя.
 
 
Пока ты полз, карабкался, срывался,
И руки рвал об острые края,
Каким желанным он тогда казался,
Цветок прекрасный, как мечта твоя.
 
 
Но вот, дополз, переведя дыханье,
И наверху, измученный, затих.
И чувствуешь цветка благоуханье,
Такого же, как тысяча других.
 
 
Чего ж искал я в каменной пустыне,
И вниз нельзя и вверх идти запрет?
Над головою – купол неба синий,
В руках – цветок, в котором счастья нет…
 
 
С такими ж голубыми лепестками,
Как в поле, на дороге и в лесу…
Зачем же я кровавыми руками
С вершины горной вниз его несу?
 
 
Сверкает снег и нависают тучи,
И чувствуешь, что больше уж не встать…
К минутам ласковым дорога через кручи,
Но стоит ли и нужно ль их искать?
 

 
С каждым днем растет, как снежный ком,
Небывалая тоска о том,
Сердце мне сдавившая, как спрут,
Мысль, что вас не будет скоро тут.
 
 
Есть у каждого своя судьба,
Все равно – нежна или груба,
У меня одна лишь память глаз
О любимой, о родной, о вас.
 

1952

 
А вот и сруб… В нем очень редки встречи,
Но он не зря поставлен кем-то тут,
Кто изнемог в холодный зимний вечер,
Всегда найдет и отдых, и приют.
 
 
На пне топор на крепком топорище,
На стенках шкур причудливый узор…
Бери здесь все, что надобно из пищи,
Не трогай шкур, не уноси топор.
 
 
Никто тебя преследовать не будет,
Тайга не суд, просты законы тут.
За прошлое в тайге людей не судят,
Но за топор украденный – убьют.
 
 
Ты сам пойми: во время зимней стужи,
Когда за сорок скачет Реомюр,
Простой топор в тайге как воздух нужен,
Он здесь дороже самых ценных шкур.
 
 
Устал – приляг, закуривай, мечтая,
Но штуцера из рук не выпускай.
Таков закон – и вся тайга такая.
Но беглого увидишь – не замай.
 
 
Обиженного обижать не надо.
Он гость, а ты, хозяин, не гордись.
Ты посади его с собою рядом
И с ним куском последним поделись.
 
 
Какой запас у беглых из острога?
Он загнан, обозлен и нелюдим.
Ему скажи, где ближняя дорога —
Но ночевать не оставайся с ним.
 

 
Мне минута конца неизвестна, —
Искушать не люблю я судьбу,
Но сейчас уже душно и тесно
В этом мире, как будто в гробу.
 
 
Хоть еще не состарилось тело,
Но душой я давно загрустил…
Если б больше меня ты жалела,
Я бы многое жизни простил.
 

1952

 
Когда рассвет напоминает вечер,
Сырою мглой идете тихо вы,
Декабрьский ветер, точно креп вдовы
Окутывает грустью ваши плечи.
 
 
Я знаю это чувство пустоты,
Я вижу эту длинную дорогу,
И невозможность обратиться к Богу
По-прежнему, доверчиво, на «Ты».
 
 
А на работе – царство суеты,
Стараться быть с ненужной жизнью в ногу,
Притворно верить в то, что есть цветы,
И солнце есть, и что всего помногу…
 
 
И надо слушать то, что говорят,
И улыбаясь, чувствовать: лукавишь!
Жизнь – не часы, назад не переставишь,
Ее не повторишь, и не поправишь…
 
 
Ах, только бы чужой не видел взгляд
Слезы, упавшей в холод белых клавиш.
 

 
Следить тревожными глазами
Везде, повсюду, каждый миг,
Что кто-то с вами, иль за вами
Сказал, шепнул, приник, постиг…
 
 
Ловить: оттенки в разговорах,
В лице, что стало розовей,
Или бледнее… Платья шорох,
Намеки, легкий взмах бровей,
 
 
Приходы ваши и уходы,
Шаги, движенья тонких рук,
Минуты ощущать, как годы,
Беззвучье принимать за звук,
 
 
Быть в непрерывном ожиданьи
Натянутою тетивой,
Незавершенного страданья,
Тоски… и только для того,
 
 
Чтоб в миг предсмертного томленья
Понять извечной глубиной,
Что вы – другого измеренья
И быть не можете со мной.
 

1952

 
Так любили мы в годы военные —
Хуже чем какой-нибудь пес —
Посмотрел, опрокинул в сено,
Отвернулся, в седло и понес…
 
 
И когда-нибудь разве оглянешься,
Разве вспомнишь про искру тепла?
Передышка, и к новой потянешься,
А потом позабыл, что была…
 
 
Сколько было таких погашенных,
Лишь едва загоревшихся глаз!
Так зачем у теперешних спрашивать,
Отчего они мучают нас…
 

1952

 
Вы мне прочли отрывок из письма
Далекого и истинного друга,
Невольно вы ввели меня сама
В орбиту неизвестного мне круга.
 
 
Я там прочел и понял – может быть
Все то, что даже понимать не надо!
Как можно изумительно любить,
На милую не поднимая взгляда!
 
 
А… если нет, и это все не так,
То зная вас, такую дорогую,
Спрошу его: «Мечтатель и чудак,
Как мог ты вообще… любить другую?»
 

1952

 
Вы – Легкая, но легкость эта
Не мотылька, что жить спешит,
То легкость внутреннего света
Большой и ласковой души.
 
 
То легкость мысли, пониманье,
Не легкомыслие, нет!
Уменье чувствовать, вниманье,
На нежность – нежностью ответ.
 
 
Не словом даже, только взглядом,
Но уводящим далеко…
Вот почему мне с вами рядом
Светло, и просто, и легко!
 

 
Все так светло и радостно, как сон:
Поля, холмы, сосновый бор, опушки…
Вот по таким местам бродил и он,
Чье имя нас сто лет волнует – Пушкин.
 
 
Он этот край любил с его тоской,
И темный бор ему шептал спросонок,
И сам он был бесхитростный, простой —
Поэт, мечтатель, русский арапчонок.
 
 
Чудесный край, тебя светло принять,
Все лишнее безжалостно отринув,
Один лишь раз послушать и понять
Простые сказки нянюшки Арины.
 
 
Старуху я увидел в тех местах,
Живая тень, она сидит в чулане,
Бескровные шевелятся уста, —
– Ей много больше ста – сказали мне крестьяне.
 
 
Она древней всех старых мужиков,
Ей дед Тарас – осьми десятков – парень,
Быть может ей – девчушке в пять годков
Дарил монетку черномазый барин?
 
 
Но нет, она не помнит ничего,
Слепа, глуха, язык ее коснеет.
И если даже знает про него,
То рассказать наверно не сумеет.
 
 
Потухший мозг просвет не озарит,
Весь мир ее – чулан, убог и тесен…
А все вокруг таинственно хранит
Нетленный аромат его чудесных песен.
 

 
Что же делать мне с моей тоской?
Удушить ее своей рукой?
Только ведь ни в бритве, ни в петле
Смысла нет, как нет и на земле.
Хорошо тому, в ком вера есть,
В то, что там спокойнее, чем здесь,
Мне и этой веры не дано,
Значит – жди того, что суждено.
 

1952

Олегу

 
Крутым откосом вниз, к реченке,
В зеленом платье, босиком,
Сбегали яблони-девчонки,
Чтоб искупаться в ней тайком.
 
 
Она под яблоневым садом,
Крутя голубоватый хвост,
Журча нестрашным водопадом
Текла под деревянный мост.
 
 
А я с утра сидел в беседке,
Стихи и книги разложив,
И мне на стол склоняли ветки
Созревший солнечный налив.
 
 
Текли стихи, жужжали пчелы,
Журчала под мостом вода …
Был этот день такой веселый,
Каких не будет никогда.
 

1952

 
Все так же тихо входит осень в сад, —
Как женщина к любимому больному,
И вьется по стене, от дома к дому
В багровых переливах виноград.
 
 
Но я сегодня осени не рад,
Я ощущаю как-то по иному
Ее животворящую истому,
Ее задумчивый и нежный взгляд.
 
 
Мне кажется – она полна тревоги,
И эта ласковая тишина
Нарушится, как только на пороге
 
 
Любимого очутится она.
В дверь постучит, ответа не услышит.
Любимый умер, грудь его не дышит.
 

1953

 
Слова бывают очень разные:
Слова, как блеклая листва…
Слова ненужные и праздные,
Бывают глупые слова.
 
 
Слова красивые и звучные,
Слова, где мудрости родник,
Слова поникшие и скучные,
Как раненого сердца крик.
 
 
Слова любви, печали, ревности,
Горящие, как фонари,
Давным-давно, с глубокой древности
Их собирали в словари.
 
 
Но есть и те, что недосказаны,
Хотелось и не мог сказать —
Они с душой и сердцем связаны,
Их в словаре не отыскать…
 
 
Они сто раз не повторяются,
Как будто старое клише,
В одной душе они рождаются,
Чтоб умереть в другой душе.
 

 
«Звереныш»! Злое слово оброня
Так разговор со мной ты заключила…
Но ты сама ведь нежного, меня
К звериной страсти этой приучила!
 
 
Звереныш спал. Быть может, спал бы век.
Кто ж виноват, что первыми зажглися
Твои глаза из под холодных век
И пошатнулась ветхая кулиса?
 
 
Любя, приносит жертвы Человек,
Но самку хочет зверь без компромисса,
Когда она его сама зажжет…
Лжет человек! Зверь никогда не лжет!
 

 
Я сквозь шутливые слова
Иные чувствую напевы:
Быть может, вы в созвездье Льва
Стремитесь из созвездья Девы?
 
 
А я, как прежде, на Весах
Качаясь вправо или влево,
Забыл мечтать о чудесах,
Но продолжаю верить в Деву.
 
 
Я верю даже, хоть смущен,
Глядя сквозь радужную призму,
Когда вечерний телефон
Совсем другой причиной вызван.
 
 
Что это – шутка, иль каприз?
И чью то фразу вспоминаю:
– Глаза, опущенные вниз,
Поведать правду избегают… —
 

Люшеньке

 
Ты помнишь дни: мы были вместе,
Нас обручила боль потерь.
К тебе – одной – моей невесте
Опять вернулся я теперь.
 
 
То расставались мы, то снова
Наш путаный встречался след.
Но никому такого слова
Я не сказал за десять лет.
 
 
В душе навек осталось место,
Куда других я не пускал,
И ни одну из них «невеста»
Я никогда не называл.
 
 
Любил я много ль, или мало,
Бывал ли нежен, или груб,
Но это слово не слетало
С моих, тебя любивших, губ.
 
 
Все мимолетное остыло,
Я обо всех давно забыл,
Но самой нежной, самой милой
Я никогда не изменил.
 

1953

 
От угла до угла – так всю ночь до рассвета,
Так и жизнь проблуждал – от угла до угла.
Если встретил кого то, то правда ли это?
И не можешь ответить: была, не была?
 
 
Да и ты никогда не была, не любила,
На мгновенье прижалась к губам, и ушла…
Только розы в саду, только желтая вилла,
Только шорох шагов – от угла до угла!
 

1953

 
Ты отошла, но больше от себя,
Чем от меня… и не хотела ранить,
Но обо всем, что было у тебя
Ценней любви, в душе осталась память.
 
 
При встрече ты себе и мне солжешь,
В подобной лжи всегда у слабых – сила,
Но… ты ко мне когда-нибудь придешь,
Придешь, как ни к кому не приходила.
 

1953

 
Расстались, поссорились. Стало вчерашнее
Не больно, не нужно. Обиды, заботы…
Я скоро забуду, откуда ты, кто ты…
Конец разговорам, звонкам телефонным,
Лишь осень с ее надоедливым стоном,
Местами багряна, местами желта —
Такая, как раньше, и все же не та.
 

 
Ни слова, ни взгляда,
И даже улыбки не надо,
Я сердцу остынуть велю…
Молчать, уклоняться,
Чтоб только ему не сорваться,
Случайному слову: люблю.
А после в бессонные ночи
Какие то несколько строчек
Сведут все желанья к нулю…
Ни слова, ни взгляда —
А может быть, это и надо:
Любить, не сказавши: люблю.
 

 
Все предадут, все отвернутся,
Всё потеряешь навсегда,
И не успеешь оглянуться,
Как отойдут твои года…
 
 
И ощутив, что путь твой пройден,
Как будто в несколько минут,
Ты станешь, наконец, свободен
От всех своих житейских пут.
 
 
И станут склепом неба своды,
И чёрной пропастью земля
От этой неживой свободы,
Сдавившей горло, как петля.
 

1953

 
На перекрестке двух трамвайных линий
В вагонах разных встретились мы раз.
Я не узнал твоих когда-то синих,
Меня когда-то потрясавших глаз.
 
 
Ни поклониться, ни разговориться
Я не хотел… и как, через стекло?
Ведь это же ушедшая страница,
Ее не перепишешь набело.
 
 
О чем сказать? О тайнах, что не тайны
По эту сторону добра и зла?
На перекрестках много встреч случайных…
Трамвай прошел, как наша жизнь прошла…
 

 
Твой отчий дом – седая Рига,
А не Норвегия, но пусть…
Ты Сольвейг Ибсена и Грига,
Величье Севера и грусть.
 
 
Вступая в жизнь, подобно многим,
Ты имя Сольвейг не забудь,
И с солнечной своей дороги
Не поверни на торный путь.
 
 
И средь людского лабиринта
Будь верной сердцу своему,
Как та, любившая Пер Гинта,
И все простившая ему!
 

1953

 
Так каждый раз: зовешь меня всегда ты,
И ласкова со мной, когда беда…
Я сохраняю в сердце эти даты,
Я их не забываю никогда.
 
 
И лежа в этой горестной постели
Со мною рядом – ты всегда пьяна,
Не от того, что оба мы хотели,
А от тоски, разлуки и вина.
 
 
Слова бессвязны, взгляд твой пуст и жуток,
А влажный рот зовет к себе, пьяня,
Забыв о том, что я лишь… промежуток
Меж теми, кто счастливее меня.
 
 
Но знай одно, что в этом страшном споре
Не может победить желанный рот:
Любимых, пьяных от вина и горя
Кто любит – тот, случайно, не берет.
 

1954

 
Условье жизни непременное,
Пока мы дышим, говорим,
В усильи сблизить современное
С безвременным, но все ж живым.
 
 
Жить, ощущая вечно прошлое,
Не отвергая суету,
Чтобы подчеркивало пошлое
Немеркнущую красоту.
 

 
О соловьях, поющих нежно в роще,
О девушках, о звездах, о тепле,
Один получше, а другой попроще
Писали все поэты на земле…
А кто не мог стиха прилично склеить,
Чужим стихом любимую дарил,
Что ж делать, если сердце пламенеет,
И умолчать о том нет сил…
Но мы могли ли в те года влюбляться,
Писать стихи, внимая соловьям,
Когда нам с детских лет пришлось сражаться
На всех фронтах – и там, и там, и там?
О черных косах, или белокурых
Все юноши мечтают в тишине,
Когда лицо цветет в бутон-д-амурах,
И почки набухают по весне.
Но нам на фронте и не снились косы,
Ничьи глаза не думали сиять.
И рад бы был какой-нибудь курносой,
Да некогда – все надо воевать.
Конь и седло, винтовка, шашка, пика —
Да в сумке пара каменных галет.
Вот все, что мы в стране своей великой
Имели с самых юных лет…
Крест беленький, а чаще – деревянный
Был нам наградой за бои…
Но я люблю войну любовью странной,
И отдал ей все помыслы мои.
Да и сейчас мне дома не сидится,
И кажется, что время не ушло.
Мне по ночам моя станица снится,
И прыгнуть хочется в седло.
Скомандовать, как прежде: «пики к бою!»
И «шашки вон!» марш-марш вперед за мной,
И лавою казачьей, рассыпною
Куда-то кинуться, быстрей, чем вихрь степной…
Но нет … уже былое не вернется,
На танки нынче лавой не попрешь,
И конь закинется, и шашки сталь погнется,
Сметет снарядом, как косою рожь…
О соловьях весеннего рассвета,
О девушках, о звездах, о тепле,
Пускай напишут новые поэты,
Которым легче будет на земле.
 

 
Ты кажешься ночною и порочной,
Ты пьешь, мешая в кучу дни, года…
Но верю я, что это все нарочно,
Ты Утренняя чистая звезда.
 
 
Все понимаю: вспышки, колебанья,
Несдержанно-циничные уста.
Но, знающий глубины подсознанья,
Поймет, что ты девически чиста.
 
 
Вот почему всегда с тоской нездешней,
Двенадцать лет двойным огнем горю:
Хочу тебя такою грешной, внешней,
И чистоту души боготворю!
 

1954

 
Любовь непрошена, всегда негадана,
О ней любимому не говорят,
Для объяснения и слов не надобно,
Слова влюбленные в глазах горят.
 
 
Пусть вы бываете непостоянными,
Как уходящие весной ручьи,
Люблю глазами я, от счастья пьяными
Смотреть в зеленые глаза твои.
 
 
Твоя любовь ко мне пришла непрошена,
Ее не мерили мы по часам.
И если буду я тобою брошена,
– Прощай, любимая, – ты скажешь сам.
 

 
Простые люди любят тишину,
Покой семейного благополучья,
А мы хотим, чтоб каждую весну
Нас озаряли новые созвучья.
 
 
И не покой нам нужен, – а движенье,
Чтоб каждый миг в душе рождался вновь,
Как первое стихотворенье,
Как молодость, как первая любовь!
 

Посв. Аи

 
Окно распахнулось широко —
И в комнате – Солнце и Ветер,
Пахнуло сиренью, весною,
Нежданною свежестью лет.
Родная, не думай, не стоит,
Что жить нам недолго на свете,
И те, что любили – далеко,
И самого главного – нет…
Пускай от житейского ветра
Глаза у тебя потускнели,
Пускай от палящего солнца
Посыпан я пеплом седым,
Окно распахнулось и Солнце
В лицо твое брызнуло хмелем,
Окно распахнулось и Ветер
Развеял с волос моих дым.
 

 
Ты прошла, как все проходит в мире,
Ну и что ж.
Мы с тобою только повторили
Мировую, вековую ложь.
 
 
Но не верь обманному мгновенью,
Все пройдет,
И такою ж траурною тенью
Станет тот,
 
 
Для кого твоя заря сегодня
Занялась…
Да хранит тебя рука Господня
В этот час.
 

1954

 
Не знаю, кто уходит. Я ли, ты ли?
Но мы встречаться больше не должны.
Мы просто этой осенью шутили,
Но шутка не продлилась до весны.
 
 
И хорошо… ты мне дала так много,
Что этот груз наполнил жизнь мою.
Не потому ль всю дальнюю дорогу
И без тебя я о тебе пою.
 
 
Пусть эти песни слушают туманы,
Дорожная глухая тишина.
Пойми: они рассказывать не станут,
Что ты осталась у меня одна…
 
 
А я себе оставил горечь пыли,
И легкий звон оборванной струны…
Мы просто этой осенью шутили,
Но шутка не продлилась до весны.
 

 
Поэт неровный и взъерошенный,
Как наша мать – Сибирь – сама,
Пришел он, протестант непрошенный
В Москву со станции Зима.
 
 
В нем дух еще коммунистический,
Он въелся, как крестьянский пот.
Но сквозь сумбур диалектический
Лирический и вольный взлет!
 
 
Пусть на поэтов власть оскалена,
Народ их чтит за ширину,
Он за усы подергал Сталина,
Слегка Хрущеву подмигнул.
 
 
Увлекшись «вольной географией»
На Западе, «passez moi
le mot», крамольной биографией
Помазал губы буржуа.
 
 
Отшелушится и отвеется
Зерно, наполнив закрома…
И победит, хочу надеяться,
Сибирь, и станция Зима!
 

1.

 
Да, ты несчастен – это ничего,
Ты знаешь – мир построен на контрасте:
Несчастье – это отдых от того,
Мученья, называемого «счастье!»
 

2.

 
Мы любим мир – но он не хочет нас…
Он принял нас – нам стали узки стены…
Взаимность наступает в смертный час,
Когда у нас… нет силы для измены!
 

3.

 
Мы к правде жизни с каждым годом строже,
Но, создавая жизненный рассказ,
Припоминая все, что видел глаз,
Мы… форму ценим все-таки дороже!
 

4.

 
Ты говоришь: «От первых дней Вселенной
Любовь одна». О нет, ты неправа,
Любовь меняет облик, но слова
О ней остались ложью неизменной!
 

5.

 
Прощает сердце – ум не признает.
Прощает ум – с ним сердце не согласно…
Вот почему в любви наоборот
Быть объективным – значит быть пристрастным.
 

 
Цветы люблю. Они с душой сроднились.
И совершенно безразлично мне
Сирень ли, роза, лилия ли, ирис
Или герань в горшочке на окне.
 
 
Пускай провинциально и старинно —
Петуния, герань, табак, левкой —
Цветы люблю… и в летний вечер длинный
Сиянье красок, аромат, покой…
 
 
Близка мне скромность полевых раздолий,
И – словно вычур тонкого резца
Причуда орхидей и чаш магнолий…
Цветов не счесть, им в мире нет конца.
 
 
Со всех полей, путей и перепутий
Их не собрать, не вспомнить… Но когда
Придет конец – в глазах мелькнет лишь лютик
С обочины дороги… в никуда.
 

 
О Рождестве, пушистом, рыхлом снеге,
О ледяных узорах на окне
И легких санок радостном разбеге
Сегодня вспоминаю, как то сне.
 
 
Другие годы и другие лица,
Ажур дворцов, костров горящих дым,
И призрачная невская столица,
Закутанная инеем седым.
 
 
И в голове воспоминаний стая,
И грусть потерь не так уже остра…
Как был красив в уборе горностая
Неповторимый, строгий град Петра!
 
 
Пускай бывали и другие елки,
Очаг, уют и терпкий запах хвой —
Все это только жалкие осколки
Пред той, неотвратимой красотой.
 
 
Ну что ж, мой друг, зажги на елке свечи,
Прибавь вина в воспоминаний хмель,
Пусть за окном о первой нашей встрече
Рождественская пропоет метель.
 

 
Вы знаете – что значит для меня
Вас долгий, скучный день не видеть,
Как в ночь бессонную остаться без огня,
И в свете дня всю жизнь возненавидеть!
 
 
И вдруг услышать вновь издалека
Все то, с чем сердце тщетно так боролось
Шаги по лестнице, и четких два звонка,
И самый милый в мире голос.
 
 
Опять взглянуть в лучистые глаза,
И всей душою холодея сразу,
И вместо слов, что говорить нельзя,
Сказать пустую, вежливую фразу…