Текст книги "Кайкки лоппи"

Автор книги: Александр Бруссуев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 25 страниц)

7

Капитан и не подозревал, что его жизнь сейчас была на волоске. Филиппинцы, разухаренные победной войной, горели желанием утопить мастера, как крысеныша. Что поделать, таков закон равновесия. Редко остаются капитаны в живых после бедствий с судном, повлекших за собой, к тому же, человеческие жертвы. А особенно такие, как этот Вилфрид Номенсен.

Пашка провел разъяснительную работу, не вставая с кровати. Суть ее сводилась к следующему.

Никакого оружия в руках экипажа не было. Негры, вдруг взбеленившись, начали воевать между собой. Пользуясь неразберихой, экипаж принял решение сорваться с места пленения вместе с пароходом. Вот и вся история. Капитан просидел все это время в каюте и боялся принять хоть какое-то решение, на вопросы не реагировал, посылал всех по инстанции. Больше никому ничего не говорить, на вопросы не отвечать, провокациям не поддаваться. В противном случае всех ожидает тюрьма. Кто-нибудь проговорится – посадят всех.

К сожалению, это были не пустые слова. Ни Джон, ни старпом, ни даже дед Баас, особо не доверяли слабохарактерным урчеллам, понимая, что профессиональные дознаватели легко представят картину происшествия в любом удобном для них цвете. Быть может, совсем скоро придется отвечать за негуманное отношение к африканцам, получить пожизненный срок и слать приветы из зоны родственникам. Одно радовало – это будет не африканская и даже не российская тюрьма, а какая-нибудь европейская. Хотя, тюрьма, пусть даже покрашенная в розовый цвет, навсегда останется юдолью скорби и отчаяния.

Урки, пристыженные и подавленные, пошли отмывать судно от всяких ужасных кровавых пятен, Джон присел рядом с Пашкой на беседу.

– Кто это нам помог так здорово? – спросил Джон.

– А то ты не догадался, – ухмыльнулся старпом. – Сам же на французском языке в рацию кричал.

– Эх, знать бы еще, что такое я там наговорил.

– Ничего, если это Легион, то они поймут. Они там привыкшие доверять делам и результатам. У них юристы не балуют, двояких мнений быть не может.

При упоминании о правоведах и правосторонниках сделалось грустно. Выжить, оказывается, было возможно. Вот как доказать, что ты просто не хотел умирать – не известно.

– Ладно. Чего это мы о грустном? – вздохнул Пашка. – Ты вот лучше мне скажи, отчего это негры на нас так перли, будто жизней у них – не меряно? Под наркотой они, что ли, все были? Эдакое бесстрашие мне не совсем понятно. Скажу больше – неприятно.

– И я тебе отвечу, – сказал Джон. – Эти ребята живут в своем времени. Строй у них даже не рабовладельческий, а пещерный какой-то. Они не умеют производить, они могут только потреблять. Мы для них – как инопланетяне, пришельцы из будущего. Между нами столько различий, что они в нас не видят людей. Как ни банально это звучит, мы – мишени. Когда пещерный человек шел с толпой валить мамонта, они ж не задумывались о том, что тот может кого-то из них замочить. Будущего для них не существует, есть только настоящее. Растоптал мамонт несколько человек, но ему по башке кто-то удачно камнем ба-бах – и в костер. Сидят, жрут и друг другу подмигивают. Про погибших и не вспоминают. Был человек, да сплыл. Подумаешь, эка невидаль! Потому что они, пещерные люди, не могут быть жертвой. Жертва – мамонт. А те, которых растоптали – просто неудачники. Вот и мы по их понятиям не больше, чем эти жертвы, мы не можем их убивать. Так какой же тут страх?

– Ты это прокурору скажешь, – снова изобразил улыбку старпом.

– Ну, да, конечно, – кивнул головой без тени улыбки Джон. – Они у нас многострадальные, даже когда людоеды будут заживо их поедать, будут законами прикрываться, одинаковыми для всех. Но ведь в каждом времени – свои порядки. То, что для этих негров норма – для нас преступление. Так почему же они пытаются уравнять нас, принявших законы этих черных парней и победивших, с постулатами высокоразвитых цивилизаций, если в тот момент времени мы были вне ее?

– Весело мы с тобой поговорили, – опять вздохнул Пашка. – Едем себе тихонько через самые пиратские места. Или снаряд два раза в одну воронку не падает?

Джон от непонятной тоски сбегал в машину, где спал богатырским сном в вахтенном кресле Питер Баас. Пробежался по всем электрическим щитам и включил выбитое оборудование, запустил всякие сепараторы, испарители и тому подобное. Главное – кондиционер без всяких уговоров заработал, стоило только нажать на нем одну единственную кнопку. Бааса будить не хотелось, поэтому, наказав мотористу блюсти контроль, он отправился на мостик.

Второй штурман выглядел, скорее, озабоченным.

– Что произошло? – поинтересовался Джон.

– Да вот, заработал внезапно спутниковый телефон, звонки полетели один за другим. По-моему, из офиса, – сказал тот, и телефон снова ожил.

– Это я на него питание подал, – похлопал себя по груди Джон. – Чего медлишь, бери трубку.

Делафуэнто испуганно затряс головой.

– Я не могу, я не знаю, как же так, – пятился он подальше от звонков.

– Ну, тогда собирай парней, и пусть они принесут сюда старпома вместе с кроватью. Он здесь главный, ему и ответ держать.

Не прошло и пятнадцати минут, как торжественно внесли Пашку. Он не постеснялся сам позвонить в контору. Разговор был недолгий, минут пятнадцать всего по шесть долларов за каждую (ох, сплошное разоренье для кампании!), но познавательный.

Самый главный советник по безопасности кампании дрожащим голосом представился, когда старпом дозвонился. Он ожидал услышать очередные многомиллионные требования выкупа от злобного араба, или его не менее строгого подручного. Сначала советник никак не мог взять в толк, что «Меконг», вроде бы, свободен и через сутки будет уже в территориальных водах Египта, точнее – в Красном море. Потом до него, наконец-то, дошло, что у дела теперь совсем другой поворот.

– Диалоги о животных, – вымолвил Джон, когда Пашка начал отвечать в трубку.

– Нет, – говорил старпом. – Капитан жив. Подойти не сможет. Причина проста – он в состоянии депрессивного шока, не осознает действительности. Нет, не бунт. Сами все узнаете, но пока из каюты я его не выпущу. А это уже ваши домыслы. Остальные жертвы? С этого и надо было начинать, господин начальник! Нам нужна срочная квалифицированная врачебная помощь двум человекам. Чем быстрее, тем лучше. Причем здесь Номенсен? Второй механик очень плох, у него два пулевых ранения. У старпома перелом обеих ног. Да, это я. Легкое ранение у повара. Самое главное – у нас погиб кадет. Я больше не буду отвечать на ваши вопросы о капитане. Запасов еды нет, судовое имущество разграблено полностью. Контейнера мы не проверяли.

Потом наступила длительная пауза, в ходе которой Пашка только хмыкал в трубку и кивал головой.

– Диалоги о рыбалке, – сказал себе под нос Джон.

– Надеюсь, кампания в состоянии возместить экипажу ущерб. Минуточку, я хочу услышать ясный ответ. Нет, мне не понятны ваши слова. Вы согласны, или нет? Так, да? Понятно, кампания гарантирует экипажу возмещение ущерба. У нас тут на борту еще один человек, также взятый в заложники с судна «Кайен». Старший механик. Жив и здоров.

Снова Пашка долгое время кивал и хмыкал в трубку.

Наконец, разговор закончился.

– Суки, – сказал старпом, передавая трубку второму штурману. – Выиграли нашей кровью несколько миллионов долларов, теперь будут жаться над копейками. Капиталисты херовы!

– Сурово ты с ними, – одобрил Джон.

– Да пошли они! Там моих друзей нет. Уроды. Не это важно. Нам еще почти сутки плавать надо. Лишь бы Юра выдержал.

Второй механик почти постоянно был в каком-то забытьи. Иногда приходил в себя, в него вливал повар питательную кашицу, он мог даже обменяться парой фраз, но почти сразу же снова отъезжал: то ли засыпал, то ли терял сознание.

– Нам остается только надеяться на его могучий организм. Кстати, ты рассчитываешь на компенсацию? – сказал Джон.

– Ну, это вряд ли, – ответил Пашка. – Неграм они готовы миллионы выложить и еще все задницы до мозолей зацеловать, ну, а мы – так, страховка. Сволочной Свод Правил (общечеловеческий). Ты, кстати, когда-нибудь читал Ясеня или Наташину?

– Не, Паля, я на такое не способен, – не особо удивился переходу Джон. – Ясень – злобная русофобная сволочь. Наташина – примитивная и непоследовательная особа, ни тени логики в ее пустых, как картонный домик, перлах. Я лучше уж в поэзию ударюсь. Карельских Тихонова, или Чернобровкина почитаю.

– А что, у них в строчках душа чувствуется, – сказал старпом. – Ты извини, что говорю, о чем ни попадя – больно что-то ногам, отвлечься надо.

– Это все от нервов. Забыть на время о разговоре с боссами надо, – проговорил Джон и внезапно заулыбался. – Ты, Паля, только не обижайся. Со стороны это должно выглядеть забавно: посреди рулевой рубки океанского судна лежит в постели кинг-конг и рассуждает о литературе и поэзии. Кстати, могу и я сделать один звонок? Не домой, по делу.

– Валяй, – махнул Пашка рукой и закрыл глаза. На лбу у него выступили капли пота.

8

Вокруг парохода летали кругами чайки, будто привлеченные смываемой за борт кровью. Урчеллы увлеченно таскали от одного пожарного рожка к другому единственный спасенный пожарный шланг с брандспойтом. Вода, подаваемая пожарным насосом под большим давлением, смывала все свидетельства вражеского присутствия на борту.

– Привет, Стюарт, – сказал в трубку Джон.

– Ого! – обрадовался голос с далекого Уэльса (см. также «Прощание с Днем морского сурка», «Ин винас веритас»). – Кого я слышу!

– Да, и я тоже очень рад, но мне, честно говоря, нужна помощь. Нужен твой совет, – поспешил сказать Джон.

Как мог коротко и достаточно расплывчато он поведал о прошедших делах.

– Так, ясно, – ответил Стюарт. – Капитан жив? Замечательно! Это добавит сложностей. Вам теперь главное – избежать какой-либо ответственности. Мастер будет всю вину перекладывать на вас. Ему будут доверять, вам – нет. Выход один – ничего не говорить дознавателям. Это ваше право. Конечно, сложно. Запиши мой телефон всем своим коллегам. Пусть перед допросами требуют присутствия своего адвоката, которого можно будет пригласить по указанному номеру. Может быть, сработает.

Пообещав сообщить о результатах, если этого не сделают раньше, Джон повесил трубку.

Все, оставалось только ждать и уповать на то, что больше пираты к ним не сунутся, а также экипаж до египетских вод не потеряет больше ни одного человека.

В Красном море прилетел вертолет и, спустив носилки, одного за другим забрал Юру и Пашку. Повар тоже норовил залезть в геликоптер, но его, вопреки воле и оторванному уху, удержали на борту. С воздуха доставили пакет с продуктами, так что у Эфрена работы прибавилось.

Перед Суэцем урки торжественно утопили все оружие, которое они, как оказалось, берегли на случай внезапной атаки террористов, горящих жаждой мести за уничтоженную базу. Принятые на борт египетские лоцмана и рулевые, положенные для прохождения канала, кучковались все вместе, постоянно тревожно озираясь на экипаж, будто ожидая от них каких-нибудь угрожающих действий.

В Александрии их очень быстро разгрузили под надзором страховщиков из P O общества. Потом выставили на рейд, и судно со всех сторон обложили полицейские, Интерпол и прочая силовая шушера. Нема торжественно вышел из своей каюты, после того, как там выломали замок.

Все было хорошо, да что-то нехорошо. Пытали всех и все. Египтяне цеплялись за любые формальности, как положено африканцам, чтоб наложить штраф. Интерпол и какие-то секретные службы устраивали одиночные, перекрестные и пристрастные допросы. Через три дня истязательств каждый оставшийся живой член экипажа проникся безысходной уверенностью, что именно он – главный террорист в мире. И лишь только клочок бумаги с телефоном подданного Ее Величества Королевы Великобритании служил сдерживающим фактором, чтоб их не расстреляли тут же, на юте, а дали возможность пожизненно искупать свою вину работой где-нибудь на каторге.

И урки, и Джон, и даже Баас совсем скоро перестали ориентироваться в обвинениях, начинали говорить полнейшую чушь и готовы были показывать что угодно и на кого угодно. Они были удивительно единодушны, когда заходил разговор о капитане Номенсене. Каждый сказал, что Нема был готов сотрудничать с пиратами на любых условиях, не считаясь с опасностью для жизни прочих членов экипажа. Филиппинцы называли его «очень плохой человек», Баас величал «негодяем», Джон, не мудрствуя лукаво – «старой сволочью», известной далеко за пределами их судоходной кампании.

Потом за дело взялись представители «назначенного лица» судовладельца, то есть те же полицаи, только в отставке. Весь упор делался на деньги. Очень не хотелось организации расставаться с оговоренными в контракте страховыми премиями.

Итог был предсказуем: никто никого не наказывает, кампания выплачивает по тысяче долларов рядовым и тысяча двести пятьдесят командирам в компенсацию за утерю личного имущества. Расходимся краями, все довольны? Повару еще на ухо зеленки налили для пущей важности за счет работодателя. Что там творилось с подраненными товарищами – не оглашалось. Ящик с телом кадета увезли еще в порту, так что про него разговора вообще не велось.

Напоследок Джона вызвал на беседу какой-то египтянин, бегло шпарящий на русском языке.

– Сотрудник Интерпола, – представился он. – Учился русскому в Москве. У меня всего несколько вопросов.

– Давай, – махнул рукой Джон. – Только я уже рассказал все, что мог и не мог.

– Поясню: я не собираюсь кого-то из вас изобличать, мне важно получить информацию без протокола. Это не для адвокатов и полицейских. Это, так сказать, для оперативных разработок.

– Хорошо, – пожал плечами Джон, ни на йоту не веря сказанному.

– Меня интересует конкретно Абу Али Ибн Сина, – внимательно глядя в глаза, изрек агент.

– Авиценна? – удивился Джон.

– Да нет, – тоже удивился египтянин. – Посмотри на фотографии, может, кого опознаешь.

Он выложил из дипломата стопку снимков и подвинул их Джону.

На первой, второй и последующей были изображены какие-то злобные чернокожие личности. Для подследственного старшего механика «Кайена» все они были на одно неприятное лицо. Он отодвинул от себя фотографии.

– Да ты все посмотри. Может быть, обнаружится кто-то, кто запомнился по плену.

– Извините, конечно, но они для меня как-то все на одно лицо, – сказал Джон, но снимки разложил по столу веером.

– Нет ли здесь Авиценны? – вопрошал агент.

– Авиценны?

– Ну да, то есть, нет. Ну, ты меня понял, – бесстрастно произнес египтянин.

Джон пошевелил фотографии перед собой, чтоб не закрывали друг друга и чуть не вздрогнул.

– Что, это он? – немедленно отреагировал интерполовец. – Авиценна?

На одном из снимков был запечатлен какой-то араб, не известный Джону, но вот за ним, на расстоянии шага, стоял Ромуальд Карасиков, былой третий штурман теплохода «Вилли», собственной персоной. Еще на одном изображении тот же араб что-то вещал Ромуальду. А говорили, что сгорел Ромуальд, затерялся в государственных институтах под названием «тюрьма».

– Почему ты остановил взгляд на этих карточках? – настаивал агент.

– Потому, что здесь Европа, на остальных – нет. Африка, Восток, но не Европа. Это точно, – сказал Джон. – Не видел я никогда твоего Авиценну, да и Абу Али Ибн Сину тоже. Только на отрывных календарях далекой советской эпохи.

Это оказался последний допрос. Кампания посчитала, что менять Нему слишком дорого, поэтому решила заменить всех прочих членов экипажа. Филиппинцы разлетелись в свою Манилу, Джон, благо все документы у него были на руках, отправился в Роттердам. Там в гостинице «Стелла Марине» его уже поджидал доставленный с «Кайена» личный багаж в целости и сохранности.

Без промедления и душа его сразу увезли в Винсчотен, в офис кампании. Джон настроился на очередные пытки, но ему поочередно все начальники пожали руки, напоили кофе, пожелали удачи и отпустили восвояси. На выходе самая главная секретарь, кривая толстая и, вдобавок, индийских кровей, изобразив исключительное радушие, подала конверт. Джон, ответно нарисовав на лице полный восторг, с трепетом принял бумажный пакет со своей фамилией на нем. Здесь могло быть и торжественное уведомление о том, что кампания больше не нуждается в его услугах, и дурацкое поздравление с Днем рождения, или просто буклет про успешный бизнес их фирмы.

Но в поданном той же секретаршей на подпись Cash Receipt указывался бонус для старшего механика теплохода «Кайен» в размере единицы и нескольких нулей местной валюты. Джон удивился, но виду не подал, залез в машину и поехал коротать ночь перед вылетом на Родину в странной гостинице, где с утра до вечера по телевизору показывают несколько каналов отвратительного порно.

Взяв из мини-бара все пиво, сколько было (целых три бутылки «Варштайнера»), он залез в ванну. Только сейчас он осознал, что, похоже, все идет к тому, что работа у него закончилась, что впереди – дом. Выпив пару бутылок, Джон решил, что валяться в горячей воде как-то прискучило, но выбраться из ванны не смог. Сердце давало пропуски, руки и ноги, как ни кривь от усилий губы, поднимать внезапно непослушное тело отказывались. Джон с досадой подумал, что окочуриться здесь – самая большая несправедливость. Его ждет дом, любовь, радость, радушие, спокойствие и забота – все, без чего так тяжело обходиться в рейсе. Если помирать, то лучше в начале контракта, когда только приехал с дома, весь спокойный и ностальгирующий. Он дышал, смотрел по сторонам, допил пиво, ожидая, когда же душа покинет тело. Вода в ванне остыла. Стало легче.

Эпилог

Юра умер в больнице курортного египетского городка, куда их с Пашкой доставил вертолет. По крайней мере, для флота. Он перенес операцию, в голову вживили титановую пластинку и посоветовали ближайшие годы не травмировать череп. По крайней мере, сорок пять – пятьдесят лет.

– Не, – сказал Юра. – Я на это пойти не могу. Наша жизнь тем и славится, что бьет по голове с подозрительной регулярностью.

По возвращению в родной Смоленск он первые полгода усиленно наблюдался врачами. Может быть, конечно, такой долгий срок контроля пациента не был столь уж необходим, но Юра платил живыми деньгами. Не из-за каких-то благих целей и не потому, что денег было некуда девать, просто таковая сделалась медицина, большею частью – платная. Парадокс: живые деньги, попав в руки врачей, делались мертвыми. Цены на медикаменты продолжали расти, бесплатные услуги целеустремленно стремились в ассортименте к цифре 1. И то, наверно, это скоро будет бесплатное погребение по социальным показателям.

Чтоб не скучать в безделье, Юра съездил в Москву и нанял там заоблачного адвоката. Судовладелец отказался возмещать затраты на лечение и выплачивать страховое вознаграждение. После каждой встречи с этим юристом, он тщательно отмывал руки, брезгливо скалясь в зеркало. Но суд, точнее все суды, они выиграли. На половину полученных средств Юра купил загородный домик у пруда. В мансарде было солнечно, в бане – жарко, в вишневом садике – лениво. Гонорар, полученный адвокатом от проигравшей стороны, также исчислялся миллионом рублей, точнее – двумя. Соседом по даче сделался строгий дядька в мундире с погонами, он зауважал Юру, они беседовали, ели шашлыки и пили водку. Еще этот сосед гонял ментов, в основном в армию, потому что сам был ментом и однажды просидел с двумя мертвыми товарищами тридцать часов на блокпосте, изображая многочисленность обороны, стреляя из разложенного по периметру оружия.

Юра стал железнодорожником, обзавелся семьей и иногда за городом в одиночестве выл на полную луну – почему-то в эти моменты голова болела самым зверским образом.

Пашка прилетел в Питер и пошел на остановку маршрутки, взрыхливая обеими палками, то есть локтевыми тростями для ходьбы, неубранный снег. Вещей у него никаких не было, поэтому ковылять на не совсем еще устойчивых ногах было не сложно. Шакалы – таксисты его, убогого, не донимали. Ему уже предлагали по телефону очередные контракты, боясь, что он тоже побежит в суд. Но бегать Пашка не мог, да и в ближайшем будущем не сможет.

Он позвонил матери Ромуальда. Египетский особист и ему показывал в больнице памятные фотографии, где старпом, не упомянув о былом кореше, четко указал на Абу Али Ибн Сину. Мама Ромуальда, узнав, кто звонит, скорбно вздохнула и сказала, что похоронила ее Ромочку на родном кладбище. Привезли его в гробу из командировки. Такая вот получалась жизнь.

Нема у себя в стране ходил в героях. Ему даже сама королева, или не сама королева, вручила медаль «За мужество». Он давал в журналах интервью и советы, как вести себя в сомалийском плену, им гордились молодые голландские моряки в количестве двадцати человек. Он снова капитанил на океанских просторах.

Дед Баас тихо запил вместе со своей Марианной. Он легко выбросил из головы все неприятности с сомалийцами. Почему-то иностранцам гораздо легче удается не думать о том, чего не хочется вспоминать.

Пашка заново воспринимал весь окружающий мир. Что-то изменилось в нем тогда в темном румпельном отделении «Меконга». Его накрыло так, что он, будучи в больнице, ночной порой молился Богу. Он просил силы, чтобы одолеть отчаянье. Надо было заново учиться радоваться просто потому, что жив и свободен. Он, перечитывая «Екклесиаст», успокаивался. Но страх этой жизни прочно засел в лысой башке бывшего морского пехотинца. Водка, конечно, помогала, но не очень. С этим нужно было жить, принимая всю объективность происходящего. Все суета сует и томление духа.

«Словно, с войны вернулся», – думал он, вспоминая, как непросто было парням, бывшим сослуживцам, смотреть на живых людей. Особенно после рейдов в Камбодже, кишащей продажными чиновниками Никарагуа или Персидском заливе.

У него будто фокусировка в глазах изменилась, все стало таким необычным и пугающим.

Нечаянно зацепившись взглядом за газетный, либо журнальный лист, легко различал злость и ложь, ханжество и непроходимую глупость среди строчек. А раньше думал, что все журналисты – это донельзя принципиальные инвестигейторы.

Кино вдруг качественно мимикрировало. На один стоящий фильм приходится двадцать пустых, не говоря уже о какой-то многосерийной тягомотине.

Умницы Покровский, Конецкий, Михайлов, Снегов, Семенова, Перумов, Константинов сотоварищи и догламурный Кивинов, Валера Примост и прошловековой Бушков – вас, оказывается, давят своей массой плодовитые Ясени и Наташины.

Спортсмены считаются чемпионами только по решению медицинских адвокатских контор. Футбол вершится одним дядькой со свистком в зубах. И хорошо, если им окажется веселый Колина, или богатый Егоров, которым дают право на ошибку беспристрастные зрители: уважают мастерство. Но как верить остальным, глумящимся над болельщиками? Почему важна не истина, просматриваемая по видеоповтору, а мнение вредного субъекта?

В торжественные моменты праздничных церковных служб телекамеры берут разными ракурсами лица одуревших от долгого стояния людей из ранга publicity and glamour, словно для последующего отчета. Вера – это состояние души, либо производственная необходимость?

Закон стал настолько однобок, что эта однобокость – теперь закон.

Здравоохранение. Страшно попасть на прием к человеку в белом халате с равнодушными, как у аллигатора, глазами. У них что – клятва изменилась? Не Гиппократ, а Полис?

Образование. Элитарное?

Природа. Наша экология – их деньги.

Пожарники – это не те, кто тушит огонь, а те, кто выписывают неподъемные штрафы. За ними пытаются угнаться и санэпидемстанция. А клещ лезет в города, чтоб дрожали укушенные: энцефалитный или нет?

Стоящая музыка – это не та, что по радио, а та, что в интернете, как в андеграунде. Где купить диск «Иван – чай»? Ищи в сети, голубчик.

Что это? Такое вот развитие цивилизации? Или – кайки лоппи?

Конец.

Июнь 2009 – январь 2010. M/vs «Maas Trader», «Amstel Trader».