Текст книги "Кайкки лоппи"

Автор книги: Александр Бруссуев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 25 страниц)

2

Пароход оказался средних размеров: доводилось работать и на больших, и на меньших. От гостиницы до порта добираться было долго. Агент ловко мчался сквозь дождь, маневрируя между едущими по своим делам вьетнамцами в характерных конусообразных шляпах. Их было очень много, и сырость их явно не смущала: парни махали несвойственному для этих мест лицу Джона, видневшемуся через боковое стекло автомобиля, девушки широко и приветливо улыбались. Все остальное свое тело он удачно спрятал в недрах кузова: и скрюченные ноги, и согнутую спину, и напряженные руки, удерживающие бесценную сумку с лэптопом.

Вещи в каюту положить не удалось – та была закрыта. В ЦПУ машинного отделения к Джону бросился чуть ли не на грудь пожилой бородатый и круглый коротышка.

– Ты кто? – закричал он по-русски.

– А ты кто? – не любивший такого обращения, отреагировал Джон.

– Работал на таких судах? – еще раз прокричал коротышка и принялся метаться от Главного Распределительного Щита до консоли управления и обратно. Если принять во внимание, что это расстояние едва превышает один метр, то такое зрелище могло вызвать у неискушенного зрителя излишнее головокружение и последующую головную боль. Джон, как старший механик, был искушен в подобных шоу, поэтому отвернулся и все-таки решил подняться наверх.

Вдруг совсем рядом из двери, ведущей в мастерскую, выскочил брат-близнец зависшего, как второстепенный враг в игрушке-стрелялке, у ЦПУ толстяка. Он посмотрел на Джона диким взглядом и тут же убежал в другую дверь – аварийного выхода.

– Я – Красный! – заорал в это время перезагрузившийся бородач. – Старший механик!

«А этот, промелькнувший – синий», – подумалось Джону.

– А это – второй механик, – дед слегка замялся, будто пытаясь что-то вспомнить. – Юра, как твоя фамилия?

Но стремительный, как понос, Юра уже убежал в зону недосягаемости.

– Неблюдов! – наконец вспомнилось Красному. И даже обрадовался, будто восстановил в памяти теорему косинусов.

«Не blue dove – хмыкнул про себя Джон. – Не синий голубь. Все-таки – Синий!»

Красный бросился к машинному компьютеру, словно его сейчас у него отберут. Его пальцы ловко нажимали одновременно несколько клавиш. То ли клавиатура была маленькой, то ли пальцы – большими.

– Вот – ничего не работает! – сокрушался он. – Компьютер зависает, запчастей нет, стоянки короткие! Как работать в таких условиях?

– Да вы ж домой едете! – напомнил Джон, даже не пытаясь перейти на более доверительное среди дедов общение на «ты».

– Точно! – обрадовался Красный. В это время снова промчался энергичный Синий.

– Юра! – заорал старый стармех. Но тут дверь в ЦПУ раскрылась, и с главного трапа напряженный и очень серьезный урка внес обвисшее усатое тело.

«Ё-моё! – обреченно подумал Джон. – Это же самая кампанейская сволочь, Вилфрид Ван Дер Плаас!» Теперь стало понятно, почему так срочно потребовалось лететь вместо кого-то на «Кайен»! Этот неведомый кто-то, прознав-таки, что капитанит здесь «летучий голландец», отказался ехать на судно. Вполне резонно: какой смысл настраиваться на работу, подсчитывать вероятное жалованье, если через некоторое время придется улетать с судна, причем за свой счет? Пустая трата денег и времени.

Капитан, который в данный момент всем своим туловищем отягощал бедного филиппинца, имел склонность не любить механиков. Более того: русских, или украинских механиков он ненавидел люто, до пены у рта.

Сейчас Ван Дер Плаас возвращался из города, точнее, из ближайшего бара. Пить он любил, испытывая кайф от пьяных беспамятств. Какой-то участок поверженного мозжечка вспомнил о замене деда, вот он и приказал себя нести прощаться.

Красный сразу подобрался, изогнулся в спине, подкатил цепляющийся за резиновый диэлектрический коврик ножками стул.

– Садитесь, пожалуйста! Вот я вам сейчас кофе согрею!

Урка из последних сил бросил капитана на седалище и обессилено прислонился к переборке. Тот же покрутил, как на шарнирах, своими руками, посмотрел на них, словно проверяя, что они не оторвались и закаркал. Вообще-то очень странная тенденция существует у некоторых подданных королевы Беатрис: со временем они утрачивают возможность характеризоваться, как обладатели баса, баритона, дисканта, ну, или, фальцета. Может быть, тяга к сигаретам-самокруткам, может быть, пивная зависимость, может быть, мужское гормональное ущемление старых холостяков вызывают необратимые голосовые изменения. Они утрачивают возможность петь, даже фальшиво, они могут только каркать. Причем, каркают по-английски. Поди их разбери, что там они из себя выдувают! Ладно – капитан, ему в крайний случай можно по роже надавать. А вот суперинтендант? Сидит, падла, в офисе, и командует всеми механиками по телефону. Ему-то по морде уже не съездить – далеко очень.

– Уже уезжаешь? – закаркал капитан. – Спасибо за работу!

Джон чуть не упал в обморок: что это такое с Ван Дер Плаасом?

– И вам спасибо! – тонким голосом заговорил Красный. – Спасибо за кооперацию.

Позднее Джон узнал, что раз в две, иногда – в три недели, старший механик Красный приносил голландскому капитану деньги. Сто американских долларов. За заботу, так сказать. Вот и вся любовь.

– А ты работал на таком судне? – упер палец капитан в нового стармеха.

Потом присмотрелся, сфокусировал свой взгляд и закашлялся.

– Террорист! Собака! – кашлял он.

Джон побледнел и ответил:

– Рад знакомству. А меня можно называть: старший механик. Просто: стармех.

Красный съежился и попытался улизнуть. Тут в помещение ЦПУ снова ворвался Синий, нарезающий очередной круг, увидел капитана и замер, парализованный. Он и его прежний начальник прекратили всякое движение, даже дышать, казалось, перестали, уткнувшись животами друг в друга. Приклеить второму механику бороду, или, наоборот, сбрить ее у деда – отличить, кто есть кто, невозможно.

Ван Дер Плаас тупо уставился на машинную команду, попытался проморгаться, сощурился, но видение не пропало. Он позабыл про Джона, придумав про себя, наверно, что пора принять еще стаканчик для ясности восприятия и наметил попытку встать легким наклоном своего туловища. Урка, кротко вздохнув, захватил капитана под локти и поволок к выходу.

– У тебя есть мозги! – внезапно изрек голландец, видимо, ухватившись за искру мысли, блуждающую в алкогольных парах безумства. Судя по всему, это было напутствие новому стармеху, подразумевающее собой: есть мозги – разберешься с судном.

«Зато у тебя их нет, обезьянья ты отрыжка!» – подумал Джон. Когда-то пару лет назад довелось ему уже пересечься с этим капитаном. Две с половиной недели они проработали вместе. Но за это время Ван Дер Плаас пытался сдать Джона в японскую тюрьму, безуспешно, правда, а потом приказал его не кормить. Вот это ему удалось: повар сократил свой расход продуктов, так что пришлось немного поголодать. Впрочем, случился отсроченный на полтора месяца дембель – и Джон улетел домой, сразу же выбросив из головы всю эту историю. Теперь вот судьба устроила такой поворот, так сказать, сиквел.

Как выяснил он через полчаса, снова впереди ожидали его три недели совместной плодотворной работы под командованием этого «летучего голландца». Только теперь менялся капитан.

3

На отходе капитан, насытившись алкоголем, рвал ручку управления ВРШ (винтом регулируемого шага). Двигатель тоже насытился суровой реальностью и, не поспевая за отточенной до градуса реакцией голландца, выл алармом перегрузки. Пошел первый месяц контракта.

Усталый Джон напрасно пил кофе – глаза все равно смыкались. Второго механика он отправил в каюту. Толку от него все равно не было. Набегавшись по машинному отделению, тот норовил завалиться куда бы то ни было и наглым образом смежить веки. На вопросы отвечал невнятно, пытаясь использовать английскую терминологию, но путался и надолго замолкал. Цепенел и пучил глаза в бессодержательном взгляде.

Ночь предстояла долгая: выход из Сайгона по речке мог обрадовать любыми неожиданностями, тем более с таким бравым мастером. За три года работы в этой кампании Джону довелось встретиться лишь с пятью заслуживающими уважения капитанами из одиннадцати. Вообще-то, неплохо. Но с каждым из более-менее порядочных мастеров пресечения были всего лишь на месяц – полтора или того меньше. Потом сразу же попадался полный урод, и длилось это долго, девяносто дней минимум. К концу такого контракта Джон переставал смотреть на себя в зеркало: не нравилось ему выражение свирепой решимости на своем лице. Даже ежедневные попытки развеселить самого себя и улыбки ничего, кроме морщин в краях глаз не оставляли. Хотелось при встрече с капитаном, получив при этом очередную порцию яда, заправленного самоутверждением после призрачного, но явно ущербного детства, юности или чего еще, схватить за шкирку этого зарвавшегося негодяя и выбросить его за борт. Делов-то! Потом, конечно, суд, тюрьма, расправа. Вот этого как раз и не хотелось. Все-таки жизнь-то не на судне проходит – а на берегу с семьей! Поэтому приходится терпеть в меру своих сил. Впрочем, как везде и всегда…

Возвращение во Вьетнам больше не предполагалось. Зато намечались Сингапур, Малайзия и прочие Таиланд с Камбоджой. Всей этой информацией успел поделиться ученого вида старпом в золотых очечках – урка по имени Макута.

– Сколько же русских на борту? – поинтересовался Джон.

– Двое, – сказал Макута. – Ты и второй механик из Украины.

Больше беседовать не было времени: предстояло выходить в рейс.

И потекла река вечности, подгоняемая подсчетами: через неделю сто дней до приказа – всего-то осталось три месяца – уже сорок пять суток позади – экватор, середина контракта – и так далее.

Ванн Дер Плаас не упускал ни одного дня, чтобы не влить в себя изрядного количества пойла. Филиппинцы терпеливо сносили его глумления, больше всего было жаль Макуту. Джону иногда не приходилось общаться с капитаном по два – три дня, но работа есть работа, с судна не убежишь.

Однажды утром повар – Энди показался Джону не таким как обычно. Он (не повар) в это время, доколе весь народ еще спал, имел обыкновение выходить на зарядку, чтобы хоть как-то поддерживать себя в активном состоянии и чувствовать, что на теле пока еще есть какие-то работоспособные мышцы.

Зазевавшийся кок не успел, расслабившись, повернуться к деду удобной половиной лица. Джон попытался вспомнить: вроде бы раньше Энди не ходил с перекошенной физиономией.

– Это у тебя – что? – поинтересовался он.

Повар, живо обратив к нему правую свою половину, снова сделался прежним: смуглым, круглолицым, узкоглазым.

– Яичница, – ответил он.

Джон отрицательно закачал головой:

– Нет, не в штанах. Я имею в виду, лицо твое мне кажется странным. Ты что – бровь левую, что ли сбрил?

Энди махнул рукой, поставил на стол тарелку с глазуньей и намеревался улизнуть.

– Постой-ка, покажись! – приказал стармех.

Действительно, левая бровь и губа были как-то повреждены, опухли и, если бы не природная смуглость кожи, явно бы отсвечивали синяком. Кулаком так сделать, вроде бы, невозможно. Хотя, кто его знает этот кулак!

Вчера за поздним ужином Ван Дер Плаас удручился особым образом. Он не стал объяснять, что сегодня еда ему просто не лезет в глотку, не попытался горестно похлопать повара по плечу, предлагая ему сохранить ужин на более позднее время, не принялся заказывать себе каких-то кулинарных изысков. Он без лишних предисловий схватил протянутую тарелку с едой и запустил ее прямо в лицо Энди. Промахнуться было трудно.

– А ты? – спросил Джон.

Тот пожал плечами в ответ.

– И даже в кампанию не сообщил?

– А какой толк в этом? Ну, уберут они меня – а мне зарабатывать надо. Ванн Дер Плаас хвастался, что живет на одной улице с кампанейским офисом, каждый день в отпуске его посещает. Поэтому и пьет без страха и упрека, – проговорил повар.

– Логично, – согласился Джон. – И что, так это все и оставишь?

Тот в ответ только загадочно улыбнулся половиной рта.

Когда после обеда дед собирался уходить в свою каюту, Энди позвал его на камбуз.

– Смотри, – сказал он. – Эта порция для нашего капитана.

Из ведра с отбросами ложкой он набрал всякой всячины, выложил покрасивше, обильно посыпал зеленью и отставил в сторону.

– Приятного аппетита, господин капитан, – сказал повар и засмеялся.

– Мне тоже из этого ведра накладываешь? – не удержался от вопроса Джон.

– Что ты! Что ты! – замахал головой, и руками, и даже животом испуганный и одновременно возмущенный Энди.

С той поры начал у нас мастер есть отбросы. И хоть бы хны!

4

Но, однако, как бы Джон того ни хотел, настала и для него пора испытаний. Буквально немного не хватило, чтобы спокойно и без ненависти плюнуть вслед удаляющемуся капитану Ван Дер Плаасу.

Случился у судна Сингапур. Тяжелое испытание для мастера. Портовые власти здесь строгие, обнаружат, что капитан слегка того, предложат пароходу отстаиваться, пока самый главный моряк не вернется в приемлемую для безопасности судна кондицию. Простой, конечно, оплачивается в общак порта. Получался, как бы штраф.

Ван Дер Плаас, поднялся на мостик среди ночи в обычном голландском настроении. Запах от него шел очень неприятный, но некоторая координация движений говорила в пользу того, что на данный момент он еще не оскоромился. Ну а такой аромат мог быть последствием неудачного сочетания ядовитого парфюма, застарелого пота, и некоторой несдержанности подточенного морями организма. Но на это можно было не обращать внимания. В конце концов, не переняли же люди еще собачью привычку по-собачьи обнюхиваться!

Джон, выждав несколько минут, чтобы капитанское восприятие действительности вошло в гармонию с мирной тишиной рубки, преподнес тому тонкую пачку бумаг, которую хотелось бы отправить в компанию. Ван Дер Плаас, весь мятый, как туалетная бумага, как-то неловко дернул рукой – и все тщательно подготовленные страницы веером разлетелись по мостику. Вечер, полумрак, стармех принялся собирать документы, понимая, что есть тут какая-то неправильность, что-то пошло не совсем естественным путем. Собрал, аккуратно выложил на стол, и протянул дискету с сообщением все в ту же компанию. Такая вот работа – отчеты и рапорты помимо всего.

Компьютеры на судах стоят старые, софт раритетный, как война Алой и Белой розы. Судовладельцы экономят, суки. Ван Дер Плаас жестким жестом вогнал флоппи в дисковод, компьютер на это реагировать отказался: не видит он по-стариковски ничего. До этого момента в рубке была полная тишина и режим радиомолчания, так сказать: Джону разговаривать с капитаном не о чем, мастер молчит неизвестно почему, старпом Макута вообще на цыпочках вышел на правое крыло мостика.

Стремительно, как коростель, Ван Дер Плаас выдергивает бедную дискету из бездействующего компьютера и с перекошенным лицом бросает ее Джону, вернее, в Джона. Лик у голландского мастера при этом замечательный: морщины превращаются в глубокие ущелья, между которыми топорщится рябая кожа, выдаваясь наружу выпуклостями, не уступающими по длине носу, усы топорщатся в стороны, как уши у Чебурашки, рот раздвигает синие губы, выдувая удушающий перегар из сипящих легких. Дискетка пролетает не очень рядом с дедовской физиономией, но делает с Джоном, как волшебная палочка, чудо. Старший механик теплохода «Кайен» превращается в берсерка.

Он поднимает ее с палубы и одновременно догадывается, что бумаги голландец тоже намеренно выбросил, метясь, как уже кажется, опять же в лицо. Короткий взмах – и бедный флоппи снова режет воздух, но уже в обратном направлении. Рука Джона вернее, чем у капитана – как-никак на судне он не пьет. Дискета метко и, главное – шумно, врезается в левое стекло очков. То прекрасно и живо реагирует на это: через такую милую паутинку на окуляре теперь левый глаз вряд ли что увидит.

Голландский капитан на голландском судне орет прерывающимся, как кашель бегемота в старом фильме про обезьянок Донни и Микки, голосом. Он снова называет Джона террористом и собакой, уточняя в пылу своего гнева национальную принадлежность этой собаки. Стармех не отвечает, потому, как прекрасно помнит, кто выиграл вторую Мировую войну. Где были тогда голландцы? Вернее, в каком месте у немцев? Но Ван Дер Плаас не успокаивается и бросается к деду, намереваясь ударить того своим желтым от никотина и слабой марихуаны кулаком. Рост у них одинаковый (190 см.), Джон легко уклоняется и хватает разбушевавшегося капитана за грудки своей правой рукой.

Нет, он вовсе не собирается смотреть ему в глаза, точнее – в правый глаз. Напротив, отворачивается и делает два шага в сторону открытой двери на крыло мостика. Там как раз соляным столбом замер Макута. Этих шагов вполне хватило, чтобы запустить, как камень в керлинге, голландского капитана на крыло рубки голландского судна. Ван Дер Плаас ускакал в дверь очень энергично, захватив с собой по пути со стола какие-то заметки навигаторам. Там, на крыле, он обнял пульт управления ВРШ и закручинился.

Джон берет в это время трубку мифического мобильного телефона и принимается имитировать звонок в полицию. «Але, – говорит он, – капитан, очень пьяный, ловит террористов по судну. Один. Только он их и видит. Он ненормален».

«Нет!» – кричит Ван Дер Плаас и начинает по-голландски выть на весь сингапурский порт. Макута в совершеннейшем ужасе боится шевельнуться. Джон уходит, абсолютно спокойный, будто, наконец, выполнил долго откладываемое дело.

В машинном отделении в своем машинном журнале он делает запись, утверждающую национальную нетерпимость капитана Ван Дер Плааса, его хулиганские выходки и судовое время происшествия. Отлавливает второго механика Юру Синего и предлагает подписать. Так, на всякий случай. Если голландец вздумает придумать что-нибудь, пусть под рукой будет хоть какой-то документ. Синий подписывает, легко и не вчитываясь. Через неделю капитан меняется с новым, хохлом.

5

Однако, время, слава богу, течет вместе с водой, которую разрезает форштевень судна. От решительно выпяченной вперед подводной бульбы разлетаются всякие летучие рыбки: мелкие и с локоть длиной. Забавно, что по-английски пароход неминуемо женского рода, а эта самая пресловутая бульба наделяет «ее» (корабль) вполне мужским достоинством. Рыбки веером разлетаются по ходу движения, как зайцы или кролики. Зайцы вроде бы нестадные животные, но Джону поспешное бегство летающих селедок всегда почему-то напоминало разбегающихся в разные стороны зайцев.

Те рыбки, что помельче плюхались рядом с судном, крупные же улетели куда-то за горизонт. Джон наблюдал, как разворачивали рыбы свои длинные, длиннее всего тела, передние плавники и быстро-быстро махали хвостом вверх-вниз вместе с задними плавниками, которые были в два раза короче передних. Ими, конечно, двигать можно было быстрее. Собственно за счет этих движений и набиралась с волны требуемая высота, а потом – пари себе, как альбатрос, выискивая восходящие воздушные потоки. Некоторые особо крупные селедки без стеснения залетали в открытую дверь рулевой рубки и начинали там биться в истерике. Вызываемые на помощь штурманам урки нападали на них, убивали, а потом съедали. Иногда и Джону перепадал кусок лакомой селедки: вкусно, в подсоленном виде лучший закусон для ледяной водки.

Как-то однажды, двигаясь на другом пароходе от ямайского Кингстона до североамериканского Нью-Йорка, Джон сотоварищи почувствовали ощутимый удар по корпусу судна. Дело было летом, и погода стояла хорошая: лил подлый дождь. Главный двигатель моментально запомпажировал турбиной и принялся быстренько перегреваться, как от непосильной для его девяти тысяч лошадей нагрузки. Сбавляя обороты, Джон опечалился: неужели на риф налетели? На мостике в этот час стоял мастер Де Йонг, убеленный сединами капитан. Хоть и голландец, но на редкость хладнокровный и порядочный – экипаж его очень уважал, в том числе и потенциальный противник капитании, он же Джон. Переговорив тогда с мастером по телефону, с обеих сторон было высказано несколько самых разнообразных вариантов: от столкновения с внезапно всплывшей подлодкой, до потери винта полностью, или, хотя бы, одного из его лопухов – лопастей. Только осмотр мог решить вопрос, чего же дальше ожидать?

Так как идею таинственной субмарины предложил Де Йонг, то Джон и пошел сначала на нос. За ним устремились встревоженные матросы, не решаясь обогнать, старательно прячась друг за дружку и за стармеха.

Идея про «Наутилус» в принципе своем оказалась верной, напрочь исключив всякие неприятности с винтом. Роль подлодки в этом случае исполнил кит-горбач. Может быть, конечно, порода у него и была несколько другой, нежели определенной Джоном, далеким от ихтиологии, но то, что это был кит – ни у кого сомнения не вызывало.

Прибыл и сам капитан, посмотрел, побелел лицом и призадумался. Зрелище, конечно, было не для слабонервных: кит, решив пересечь курс судна, не рассчитал, получил бульбой в бок, подлетел и глубоко напоролся на форштевень. Тот его рассек почти пополам: горбач выгнулся дугой, крепко удерживаемый снизу бульбой от сползания и, по всей видимости, скончался от болевого шока.

Если такое вот непотребство увидит кто-нибудь из властей США, как-то: береговая охрана, водная полиция, голубой патруль из «Гринпис» или вообще кто-нибудь – все, кранты, суши весла, ребята. Инъекция яда, электрический стул может быть, конечно, и минует, но вот заключение под стражу будет обязательным. А потом пробьют пенальти (тысяч, эдак, на пятьдесят фиктивно обесценивающихся американских рублей), визу пожизненно прикроют и объявят врагом природы и всех гедонистов мира.

От таких мыслей и побледнел капитан, скорее всего.

Дождь лил, не переставая, спутники слежения всех государств, членов шпионского содружества, вполне могли судно из виду и потерять. Не членов шпионского братства можно было не опасаться – они еще не имели своих спутников. Поэтому капитан и стармех одновременно пришли к одинаковому выводу: пока погода за нас, сбросить тело усопшего с судна и тем самым облагодетельствовать не только свою кампанию, членов своих семей, но и сволочных птиц – чаек.

Попытка двигаться задним ходом, даже самым полным, к успеху не привела. Кит даже не изогнулся в обратную сторону. Тогда пришлось, благо судно почти не качало, разворачивать носовой кран, подвешивать на крюк боцманскую люльку с двумя филиппинцами и спускать их почти в воду. Там они с сотой попытки завели швартовный конец за хвост горбача и были подняты на бак. Канат закрепили за гак крана и собрались, было, поднимать его над водой. Но тут пришлось сделать паузу, потому как деду и старпому Вове пришлось устроить досмотр урок, точнее, их телефонов. Те по простоте душевной не поленились сбегать по каютам и принести то, на чем можно было запечатлеть такое диво: не каждый день суда сталкиваются с китами! Если бы один из подобных снимков попал в газету, пусть даже и печатающуюся на филиппинском языке («Манильский сосёд», к примеру), то опять – пенальти, виза, гедонисты.

Наконец, троса набились, хвост морского великана пошел вслед за гаком наверх. Однако тут возникла реальная угроза, что хвостовой плавник кита просто оторвется, оставив все остальное туловище на прежнем месте: уж больно глубоко тело вошло в нос судна. Тогда в дело вновь вступила боцманская команда. Они вооружились самыми большими поварскими тесаками и топорами и в люльке спустились к безжизненной туше. Ножи и топоры летели в воду по причине становившихся излишне скользких рукоятей, им приносили новые.

– Расчленение какое-то, – потряс головой старпом Вова.

– Да, маньяк Щекотило отдыхает, – сказал Джон.

Наконец, благодаря скоординированным действиям крановщика и мясников, останки кита сползли с бульбы и заколебались на мелкой волне у борта. Когда же краном выдернули удерживающий горбача канат, случилось страшное: изуродованный, истерзанный великан выпустил из себя фонтан кровавых брызг, шумно вздохнул и утонул.

Сразу же наступила полная тишина, дождь внезапно прекратился, и стало видно, что вокруг судна плавают, пуская свои гейзеры, целое стадо китов.

– Как бы не напали! – сказал боцман.

– Зачем? – удивился старпом.

– А чтоб отомстить!

– Поехали-ка отсюда поскорее, – процедил Джон. – А то отомстят нам по полной программе. Только не хвостатые мстители, а двуногие.

Спутники-шпионы уже, наверно, настраивали свои локаторы, но судно, совершив циркуляцию, легло на прежний курс. Каким образом тот несчастный кит оказался на пути их убийственной для него посудины – останется тайной. Может быть, загадочные красные водоросли, продуктивно производимые близким Саргассовым морем, отравили выделяемыми ферментами разум гиганта, дав ему команду на самоуничтожение? Берега поблизости, чтобы, согласно китовому кодексу чести, выброситься на него не было. Что делать? Только долбануться башкой о проходящее мимо судно, выбирая покрупнее. А тут – пароход под управлением Де Йонга. Только тогда что же остальное стадо? Ответа никто не даст. Больше китов не бодали.