Текст книги "Кайкки лоппи"

Автор книги: Александр Бруссуев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 25 страниц)

12

Особенно радовался путем неоднократного вставания с места с бокалом сока Синий – его дембель должен был выпасть на один из европейских портов. Никто: ни старпом, ни дед – не сомневались, что второй механик закатит вечером репетицию своего прощания с судном. Сегодня ему было можно, вахта как раз лежала на Джоне. Будет крепкий и слабый алкоголь, песня Георга Отса «Черное море мое», боцман и кто-нибудь из урчелл попроще.

– Знаешь, Виталя, – сказал стармех, когда Юра энергично, даже не доев еды, слинял из офицерского месс-рума. – Когда-то, будучи в Корнуолле я обратил внимание на вывеску на причале яхт-клуба: «Не кормите чаек: они насерут вам на грудь или выклюют глаз».

Старпом запрокинул голову и захохотал, испуская изо рта недоеденные крошки, как вулкан мелкие камни.

– Ты сейчас накормил чаек, точнее – чайку. Посмотрим, хватит ли у нашего общего друга ума придумать что-нибудь оригинальное.

После обеда Синий, под предлогом сходить в интернет, убежал затовариваться на переход. Сонгла – мусульманская волость, к тому же на военном положении: броневики, мелкие дядьки в касках и военных шортах с автоматами, полицейские в обтягивающих рейтузах с огромными кольтами на боку и черными очками, рассекающими на мотоциклах. Однако после пяти часов можно спокойно купить в супермаркетах то, что из-под прилавка торгуется круглосуточно в любом ларьке: виски, джин и даже коньяк какого-то местного производства. Видимо местный мулла разрешил не ограничивать себя в потреблении алкоголя в «лечебных целях».

Дед вышел на палубу. Было непотребно скучно, его контракт на Европе не заканчивался. По корме разгружался «рифер» – плавучий холодильник, как и положено белого цвета. Рабочие сноровисто вытаскивали из узкой горловины трюма замороженных тунцов, величиной со среднестатистических бездомных собак. Часть окоченелых до деревянного стука при падении на палубу тушек они грузили в грузовики навалом, часть выбрасывали за борт. Причина, по какой различалась рыба выбрасываемая от той, что уезжала, была неясна. Джон, как ни напрягал глаза, как ни придумывал объяснения, но логики не усматривал. Над открытым зевом трюма стоял туман. Воздух в этом месте скачком менял свою температуру от минус 28 до плюс 28. Дед начал придумывать, как к тому месту дна, куда опускались загадочным образом забракованные рыбины, мчатся крабы со всего Таиландского залива Южно – Китайского моря, но отвлекся.

Из надстройки вышел человек, без сомнения европеец, энергичным шагом спустился по трапу и пошел на выход из порта. Если бы Джон не был таким тактичным, он бы обязательно окликнул его. Но он этого не сделал, засомневался. Хотя внешний вид, походка, даже наклон головы – все, было до того знакомым, что колебаться не приходилось. Если бы не одно «но». В настоящее время близнец этого парня, только что покинувшего их судно, находился в другой стране за многие тысячи километров отсюда. К тому же тот, другой, сидел в тюрьме.

«Черт, а не напиться ли сегодня пьяным?» – подумал Джон, но сам же отклонил эту идею. Легче не станет, скорее даже наоборот. Алкоголь только усугубит извечную морскую тоску. С ней, проклятой, бороться можно только в трезвом виде, да еще и в одиночку, к тому же.

Вечером все же пришлось принять на грудь стаканчик виски. Юра расщедрился до того, что заманил к себе в каюту деда и старпома, потом, правда, расколовшись, что пойло-то, оказывается, боцманское. Но босс был не против, он радостно и как-то тупо улыбался в угол каюты, где в полумраке прятались призраки из контейнера.

– А Налим там что-то плачет у себя, – сказал Виталик.

– Как это плачет? – удивился Синий.

– Тихо, по-рыбьи, – ответил Джон.

Старпом посмеялся в свой стакан, все никак не решаясь глотнуть из него.

– Нет, действительно, – втянув виски, наконец, продолжил он. – Прохожу я в рубку, а у него дверь открыта по традиции. Слышу: чу! Воет кто-то. Прохожу из рубки – бормочет кто-то, будто жалуется. Прохожу в рубку – всхлипывает. Прохожу обратно – сморкается.

– Сколько же раз пришлось тебе бегать туда-сюда? – это Синий принялся доливать.

– Да уж довелось потренироваться. Не рядом же стоять! – усмехнулся Виталик. – В каюте он один, значит, сам с собой развлекается.

Джон хотел, было, рассказать про увиденного давеча двойника своего знакомого, но передумал почему-то.

– Да крышняк у него сорвался! – сказал Юра. – От всего пережитого. Это точно! Эй, Мангусто, давай с нами!

Боцман отвлекся от своих мультиков и протянул руку за своим стаканом.

– Манисто! – добавил он и выпил, даже не поморщившись.

Дед предпринял попытку встать и уйти, но Синий уже залез на своего любимого коня. Ему просто необходимо было, чтобы его послушали. Конь под ним нетерпеливо бил копытом и мог сбросить седока, если тот не обуздает мощь прущей морской байки.

– Я скажу вам, отчего Налим Иваныч голосит в соей каюте, – сказал Юра, жестом усаживая стармеха на место. – Виталя не даст мне соврать: у него это второй пароход.

Старпом, отвалившись на диванчике, сцепил руки на колене и одними глазами кивнул.

– Нашего Налима с прошлого судна убрали, потому как случился там бунт. Что он придумал для улучшения благосостояния кампании не так уж и важно – такой борец за идею может выдумать все что угодно. Работал он с португальцами, даже такое случается на необъятных морских просторах. Точно, Мангуст?

Боцман кивнул своей седой головой, хотя не понимал ничего – разговор уже перешел на русский. Он опять опрокинул в себя свой стаканчик и добавил, перед тем как вновь вернуться к чарующему зрелищу пляски теней:

– Манист! – потом чертыхнулся по-филиппински и поправился. – Манисто.

– Вызвали эти португальцы полицию где-то в Скандинавии, заявили, что капитан объелся таблеток, обкурился травой, обкололся шприцами и обпился водкой, того и забрали на освидетельствование. Долго мучили клизмами и обследованиями, обнаружили язву желудка и отпустили восвояси. Ну а португесы тем временем позвонили в кампанию, сказали, что эта русская тварь обижает их религиозные чувства и они всем скопом слезут с судна. Когда Налим, горя праведным гневом, добрался до своего парохода, там уже сидел немец. Вот нашего капитана и запихали сюда взамен Ван Дер Плааса. Но не это важно. Даже то, что у нас отвалился руль – тоже так, семечки. Он боится возвращаться домой. Там его могут встретить злые дяди, рассерженные былыми подвигами начальника радиостанции на штурманской ниве.

– Да брось ты, Юра, – сказал Джон. – Это раньше такое было, да и то, на моей памяти только в Питере. Встречали в Пулково – 2 особо отличившегося капитана или старшего механика, отвозили его за Авиагородок и там судили. Приговор был один: облегчение банковского счета, разбитое рыло и сломанные руки.

– Но ведь было такое! – воодушевился Синий. – Насколько я знаю еще несколько лет назад капитан Денис, гремевший среди русскоязычных моряков, лишился всех своих дипломов у магазина «Цветы», что за мостом по дороге на Пилотную улицу. А также потерял деньги, квартиру, машину и жену.

– Ну, положим, жена этого сумасшедшего Дениса, не к ночи будет помянут, просто использовала удобный случай, чтобы сбежать, прихватив с собой квартиру и машину. А в остальном – да, наказали его моряки и их родственники. Уж больно воображал себя Богом этот тощий маленький ублюдок.

– Дедушка, так ты, выходит, знаком был с этим субъектом? – просиял Синий.

– Ой, господа, давайте сменим тему, – вступил в разговор заерзавший на своем месте старпом.

– Не боись, Виталя! – сказал второй механик. – Ты же нормальный человек, хоть и штурман. Конфликты на море неизбежны, как и везде. Но мы же люди, человеки, меру свою знаем. Уверен, тебе никогда не стать таким, как этот Денис. Даже этому убогому Ван Дер Плаасу такое не по плечу.

– Точно, Виталик, дело тут вообще не в должности, – добавил Джон. – Этот урод, капитан Денис, сдал в Никарагуа в полицию своего молодого штурмана, обвинив его в распространении наркотиков. Слова эти сами по себе – ботва. Но в банановых странах любят подуть щеки. Получил почти пожизненное заключение парень, только что начавший работать. Вся вина его была в том, что он капитану, Денису этому, предложил не орать, не махать руками, а идти нахрен: тот его достал так, что уже нельзя было терпеть. Кампания быстро заменить штурмана не могла, но капитан решил не откладывать дело на две недели, избавился таким вот способом. Причем на судне заявил, что так он поступит с каждым, ему неугодным. Самое страшное в том, что это – истина. Сдаст под придуманным предлогом мастер человека где-нибудь в Пакистане, Индии или, не дай бог, в Африке – все, пропала людина. Обратно не выбраться. Во всяком случае, живым.

– Но ведь это несправедливо! – сказал старпом, как-то все же излишне горячо. На самом деле он не верил нам ни на йоту. Мы же все-таки механики, коллеги, но отнюдь не друзья.

– Вот ты не веришь нам, – ответил Синий. – А это на самом деле так. У капитанов настолько много прав, что ими они напрочь закрывают обязанности. Имеет он право по собственному желанию взять на борт пассажира, имеет право ссадить любого в распоряжение властей порта захода. Он даже не член экипажа. Мастер – представитель администрации, собственника. Он – власть. То же самое на берегу. Менты – власть. «Нет повода не доверять представителю власти» – такая формулировка запихнула в места не столь отдаленные не одну сотню обычных людишек.

– Да ну вас, – махнул рукой Виталик. – Лучше бы что-нибудь интересное рассказали, смешное. А то страсти-мордасти.

– Во, дедушка, поделись информацией, как капитана Дениса от моря отлучали, – предложил Юра. – Я только чуть-чуть слышал, да и то через третьи уста.

– Да я не особо-то и сам в курсе, – пожал плечами дед. – К моему знакомому обратилась мать того бедного парня. Она сама собиралась лететь в ту страну, правдами-неправдами получила американскую визу, просила встретить в аэропорту мерзавца. Вычислили жену Дениса, билетершу Мариинского театра, узнали, что тот мучит ее здорово. В Пулково подошли, попросили подвести заодно, представившись моряками с контракта. Та согласилась. «Сейчас», – говорит. – «Только мужа встречу». Капитана Дениса узнали сразу: важный, тощий, похожий на пеликана. Пока он грузился в машину, стояли невдалеке. Билетерша видимо что-то говорила мужу про попутчиков, но тот только окрысился и приказал ехать, никого не дожидаясь. Когда машина уже выруливала со стоянки, бросились наперерез с блаженными улыбками на лицах. Тетенька, естественно затормозила. Не спрашивая разрешения, влезли внутрь, тем самым удивив Дениса. Он начал, было, говорить, что типа, вон из машины! Но удавка, оказавшаяся на шее, лишила возможности высказываться. Жена тоже разволновалась, но поспешила тронуться – не стоять же посреди дороги. Чуть проехав, один из парней попросил свернуть налево. Тогда еще не было кольцевой, поэтому петлять было не надо. Женщина выполнила поворот, правда, только после того, как один из парней добавил: «Это не просьба, это угроза». У пресловутых «Цветов», точнее, за ними остановились. Дениса, все еще очень недовольного перетащили на заднее сиденье, разбили рыло для убедительности, щелкнули куском арматуры по запястью, забрали карточку «Виза» из кармана, вытряхнули всю наличность и телефон и выпнули из машины. Сами же с его женой, которая на диво быстро успокоилась, поехали к ближайшему банкомату. Сняли максимум, потом поехали к другому и третьему. Оставили женщине немного на первое время, посоветовали бежать от такого мужа куда глаза глядят, хоть бы в Мариинский театр, и исчезли в метро.

Самое забавное было потом. Капитан Денис, пуская носом кровавые пузыри, ворвался в магазин и потребовал телефон. Манера поведения, как уже поминалось, была барская до омерзения. Продавщицы послали его так далеко, как этого им хотелось, а встрепенувшийся престарелый охранник выпятил грудь колесом и встал, как стена на пути. Капитан Денис, никак еще не отошедший от своего судового положения небожителя, не придумал ничего лучше, как броситься на стойку с цветами. Опрокинул вазы, разлил воду, но пытался достать телефон. Перед тем, как пасть, сраженный инфарктом, охранник сообщил по своей трубке в охрану, девицы-продавщицы же, повизжав для воодушевления, бросились на Дениса. Охрана оказалась насквозь ментовской, приехала быстро, за шиворот выволокла упирающегося капитана в специально приспособленную для таких пассажиров машину, а потом вернулась в магазин. Один из ментов собрал в охапку все рассыпанные цветы, не считаясь с сортом. «Бабе своей отвезу», – обрадовал он продавщиц и уехал пытать Дениса в свой отдел. Приехал азерибаджанский хозяин магазина, поорал на всех известных ему языках, наложил штраф на безутешных девиц, покрывающий размер ущерба плюс еще моральную компенсацию себе. Потом очнулся, правда ненадолго, охранник, через которого все перешагивали, вцепился зубами в черную лакированную туфлю азерибаджанца, испугав того несказанно. Хозяин после этого резво прыгнул в свой автомобиль марки «Мерседес» и умчался восстанавливать душевные силы. Продавщицы озлились неописуемо, вызвали «Скорую помощь», но до ее приезда вытащили у бесчувственного охранника все деньги и всячески его пинали, щипали и плевали на грудь.

Короче, поздним вечером в отделение за капитаном Денисом тоже приехали. Но это была не жена, которая, посоветовавшись с подругами, писала заявление на развод. Это не были сотрудники былой кампании-работодателя, потому как они ничего не знали. Приехали суровые парни с Пряжки, завернули буйствующего капитана Дениса, у которого к тому времени было жутко набито лицо, сломана вторая рука и легко отбиты почки, в одеяло и уволокли проверять по своей картотеке. Дипломы и прочие документы, отписанные на английском языке, вышедшие из государственных общежитий пролетариата менты (разве бывает какое-то другое происхождение?) с пролетарской брезгливостью выбросили в мусорное ведро.

К тому времени, когда выяснили, что капитан Денис – исторически достоверное лицо, в его карточке, заведенной на время отдыха в стенах Пряжки, появилась надпись, которая переводилась на обычный язык, как «параноидальная шизофрения». Его еще понаблюдали для порядка и выпустили. В офисе уже знали, что он лечится в психушке – жена сказала, когда к ней позвонили. Словом, карьера у капитана Дениса пошла в гору, только наоборот. Он еще попытался покачать права, когда зашел в контору, но там церемониться не стали, пригрозили звонком на Пряжку, и отпустили с богом. Жена ушла, квартиру поделили на две неравные половины. Одна осталась в том же районе, недалеко от Мариинского театра, другая в Медвежьем стане в древесно-щитовом доме. Водительских прав у Дениса не было, машина ему не полагалась. Вернулся он к изначальному своему состоянию. Как говорят в народе, нет хуже хозяина, который вышел из рабов.

Однако что такое капитан Денис? Урод. Тьфу на него, был и сплыл. А вот несчастный штурман до недавних пор мучился в Никарагуанских застенках. Мать, поседев от горя, отпускала ненасытным сукам-адвокатам деньги, те же не давали никаких гарантий. У них, у адвокатов, так положено, тем более, если они из какой-то банановой страны.

– Хук, я все сказал, – добавил дед и, наконец, допил давно налитый стаканчик.

– Ману! – сказал Юра и поднял свою емкость.

– Мани, – поправил его боцман, потом опять чертыхнулся. – Манисто!

– Погоди, Джон! – сказал старпом. – Ты говоришь, «до недавних пор». А теперь, стало быть, уже нет?

– Да, теперь уже нет, – согласился стармех.

– Выпустили? – опять спросил Виталик.

– Сам ушел, – ответил Джон. Потом добавил, видя, что будут еще вопросы. – Два с лишним года он ждал решения по своему вопросу, выжил в борьбе с латиносами. Бился смертным боем, но не спекся. Наконец, получил с воли, точнее от матери, инструкцию, как можно сбежать. По крайней мере, попытаться. Дождался ночного ливня, намочил простыни, с их помощью согнул прутья на оконной решетке, выбрался наружу. Повезло, никто не заметил. Забрался на вышку, задушил трусами охранника, спрыгнул в кусты на волю. Поцарапался весь, но не расшибся. Потом Белиз, потом Нидерландские Антиллы, потом Доминика, потом чартер на Москву. Потом поездом на Питер. Вместе с матерью. Все.

– Как же простынями можно прутья согнуть? – удивлялся старпом.

– Вон тебе Юра сейчас расскажет, – кивнул на обнимающего за шею боцмана второго механика.

– Да чего-то не знаю я, – развел тот руками. Босс, освободившись, снова уперся взглядом в неведомое.

– Сворачиваются простыни жгутами после того, как те намокнут как следует. Связываются этими жгутами соседние прутья, между простынями пропихивают, скажем, ножку от стола, и крутят. До революции так некоторые каторжане делали, – сказал дед и поднялся, чтобы уйти. Синий на этот раз не пытался удерживать.

Уже поднимаясь к себе в каюту, услышал песнь:

 
«Тот, кто рожден был у моря,
Тот полюбил навсегда
Белые мачты на рейде,
В дымке морской города».
 

Джон про себя добавил, открывая дверь: «Самое синее в мире – Черное море мое!»

13

Чем дальше судно «Кайен» поглощало милю за милей Индийского океана, тем более бесноватым становился Налим Иваныч. Он, кажется, даже перестал менять на себе одежду, потому что запах свежести и морозного утра, обещаемый стиральным порошком, и так то не ощущавшийся изначально, теперь приобрел аромат растаявшего после зимы общественного туалета. Виталя отворачивался и крутил глазами, когда дед, случалось, заходил на мостик. Так он проделывал, конечно, в том случае, если капитан отвлекался куда-то в сторону. Но Налим, теперь все время проводивший на мостике, бросался на Джона, как собака на проезжающую машину: бежит за автомобилем с самым грозным видом, а если догонит – то не знает, что и делать.

Один раз дед стерпел эти нападки, ушел на крыло рубки и по внешнему периметру спустился обратно. Он подумал, что это случайность. Но второй раз, зайдя к старпому с самым невинным вопросом: «Сколько еще ехать до Суэцкого канала», опять подвергся внезапной капитанской атаке.

– Почему посторонние в рубке? – выпятив живот, заговорил мастер и стал свирепо озираться по сторонам.

Джон, как водится, мгновенно преодолев расстояние от удивления до бешенства, подошел к штурманскому столику и взял обрывок бумаги. Не обращая внимания на зло сопящего капитана, он написал несколько слов и протянул бумажку старпому. Тот, приняв грамоту, прочитал и округлил глаза.

– Читайте вслух, – приказал Налим.

– Мир. Дверь. Мяч, – прочел Виталик по-английски.

– Чтооооо? – завыл мастер и даже сжал свои маленькие, поросшие рыжеватыми волосками, кулачки.

– Peace. Door. Ball, – повторил старпом, и только теперь до него дошел смысл. Не в силах сдержаться, он захохотал.

– Субординация! – начал, было, Налим Иваныч, но Джон его перебил.

– Ладно, – сказал он. – Пойду отсюда. Иначе, боюсь, не сдержусь и выброшу капитана за борт.

– О, субординация! – снова затянул мастер свою молитву, но Джон уже скрылся за дверью.

Накормленной чайкой оказался бедолага-боцман. Оказалось, что некоторые урчеллы тоже подвержены запоям. Синий опять вывернулся из хватки зеленого змия, чем несказанно удивил не только деда, но и старпома.

На подходе к Баб-эль-Мандебу Виталик доложился коалиционным силам о намерении проходить в пиратосодержащую зону. И американцы, и русские вяло поинтересовались, чуваки, нужно ли сопровождение? Старпом мысленно спросил: «Сколько?» Сам же и ответил, тоже мысленно: «Сто миллионов тысяч долларов». По связи же он сердечно поблагодарил и отказался. Американцы пробурчали: «Будьте осторожны. Удачи». Русские гавкнули: «Ладно».

Капитан все это время бегал по рубке с крыла на крыло. Внимательно прислушивался к переговорам, но сам в них не вступал. Выглядел он не очень хорошо: боевая рабочая майка совсем пожелтела, волосы, обрамляющие плешь топорщились в разные стороны, как скомканный на голове нимб, клочковатая поросль вместо бороды не могла скрыть обильные веснушки, выглядевшие на немолодом и отекшем лице как-то неуместно. Словом, Налим Иваныч сдал. Стало быть, себя не контролировал, стало быть, болен.

Дело шло к обеду, мастер глядел во все бинокли в морскую даль, перебегая с крыла на крыло. Вокруг было пустынно и вполне заурядно. Боцмана отправили на бак быть впередсмотрящим: мало ли что? Дед занял свое место в Центральном Посту Управления, подготовив главный двигатель к возможности внезапных маневров. Остальной народ занимался повседневными обязанностями.

Пароход, ведомый авторулевым, рассекал легкую зыбь и мчался к Красному морю. Но судьба решила иначе. Наверно, это было просто стечение обстоятельств такое. Налим отвернулся от обзора, дабы принять и отправить в кампанию какую-то очередную срочную информацию. Боцман, тяжело отходя от отравления алкоголем, вообще никуда не смотрел, полулежал на свернутых швартовных концах и пил бесконечный чай. Остальные моряки в море глядят редко – не до того.

Когда из легкой дымки вырисовались три точки, этого не узрел никто. Когда эти точки превратились в быстроходные катера – ни один человек даже не поморщился. Когда стало ясно, что курс этих стремительно несущихся лодок пересекается на «Кайене», капитан оторвался от своего компьютера, а боцман решил подойти к борту.

Босс, не тратя мгновений на раздумья, заорал:

– Пираты!

Потом бросился к судовому телефону. Урки-матросы побросали все свои скребки и молотки, заслышав страшное слово, и помчались в надстройку. Капитан застыл, не в силах шевельнуться, уперев взгляд в приближающие катера. Из ступора его вывел звонок с бака: боцман докладывал о вероятном нападении на них.

Мастер, не ответив, заложил руль на борт, авторулевой автоматически отключился. У повара на камбузе посыпались кастрюли с тарелками, Синий, коротающий время в туалете, вывалился со стульчика, мирно спящий после вахты Виталик выкатился с кровати. В машинном отделении завыл аларм по перегрузке.

– Потерпи, родная, – прошептал дед, квитируя сигнализацию. Он понял, что случилась беда. И беда эта носит черное имя «Терроризм». Когда-то давно Джон заметил никак не маркированную зеленую кнопку под пломбой, располагавшуюся на входе в ЦПУ под щитом машинного освещения. Просто так и не заметить. Старпом Макута предположил, что это – включение сигнала на спутник, судно подвергается атаке террористов. Точнее узнать не получилось: Ван Дер Плаас на вопросы не отвечал, Налим Иваныч на контакты не шел.

Джон бросился к щиту, сорвал пломбу и вдавил кнопку. В крайнем случае, если это просто заурядный маневр заскучавшего капитана, можно отбить по связи, что это просто проверка, не тревога, а учебное действие. Но что-то подсказывало деду, что на этот раз – все реально.

В ЦПУ влетел испуганный второй механик.

– Все, Джон, приплыли, – сказал он. – Здравствуйте, девочки. Черномазые на подходе, судно уже не спасти.

Капитан в это время старался выписывать загадочные противолодочные загогулины. Однако «Кайен», как и любой другой пароход океанского заплыва плохо приспособлен к энергичным маневрам. Нервы у мастера, похоже, давным-давно сдали, поэтому он не мог мыслить разумно, считаясь с инерцией, временем перекладки руля с борта на борт и скоростью реверса (изменения направления движения с «вперед» на «назад» и наоборот).

– Юра, квитируй аларм, я сбегаю оценю обстановку, – сказал дед.

Все урки в спасательных жилетах сидели с тревожными лицами в своей кают-компании. Джон выскочил наружу, перегнулся с борта и заметил, что действительно – шансов никаких. На катерах, лихо выруливающих к судну, уже видны были силуэты размахивающих руками с оружием оборванцев.

– Хоть один бы блондин! – сказал дед и сунулся обратно в дверь надстройки.

– Дверь задрайте намертво! – крикнул он подвернувшемуся повару. Тот замер с открытым ртом.

– Энди! Ты очарован, старая филиппинская скотина! – рявкнул он уже по-русски.

Как ни странно интонация быстро вывела кока из ступора.

– Окей, – ответил он. – Задраить дверь намертво!

Повар уже дернулся, было, закрывать единственную дверь, ведущую в надстройку, как Джон, вспомнив про вход с палубы на камбуз и в машинное отделение, добавил:

– В машинном отделении и в провизионке тоже! Отправь своих парней живо! Понял?

Тот мелко закивал головой и даже сделал попытку улыбнуться. А потом с грохотом захлопнул дверь перед самим носом у старшего механика.

Нет, конечно, Джон не собирался оставаться один на один с жаждущими абордажа сомалийцами. Это было бы круто, но не очень. Он выскочил на ют и заспешил по трапу наверх, в рубку. Перед этим он самым тщательным образом запер решетчатую дверь, преграждающую доступ нежелательных элементов к внешнему периметру надстройки. Точнее, три двери – две с каждого борта и одну непосредственно перед трапом наверх. Это, конечно, не будет реальной помехой для бандитов, но определенное время им придется затратить, дабы забраться внутрь. Если же урки нормально задраят все входы внутрь, то неграм останется только один путь внутрь – через застекленную рубку. Имея на руках оружие, иллюминаторы мостика – не преграда. Скопом им не прорваться, придется идти друг за другом, а там можно пообороняться чуток ракетницей и всякими фальш-файерами. Еще потеря пиратского времени. Впрочем, все это, конечно, баловство на уровне пионэрской игры «Зарница». Но нельзя же просто так сдаваться! Деды наши шестьдесят с лишним лет назад здорово противились, вот и мы побрыкаемся!

Джон забрался на крыло мостика и постучался внутрь – дверь уже была задраена. Капитан выглянул на стук с обреченно-подавленной физиономией, но, увидев, что это всего лишь стармех, выругался, если судить по движению губ, но дверь не открыл.

– Вот сука, – даже заулыбался Джон. Он отвернулся от двери и посмотрел на приближающиеся лодки. Они уже были совсем близко, замедлили ход и, развернувшись, пытались подобрать скорость, подобную судовой. На баке от одного борта к другому металась одинокая фигура с седыми волосами.

«Боцман!» – похолодел дед. – «Он же не сможет попасть в надстройку – двери-то я все замкнул!» Не успел Джон загрызть себя в приступе самоедства, как понял, почему урка носится, как заведенный туда-сюда. Босс, освободившись от похмелья, бросался в бандитов тяжелыми вист-локами (размером с полтора кулака креплениями контейнеров к палубе), как камнями. Он бросал в одну лодку, потом в другую, потом бежал к ящику этих самых вист-локов и снова метал, не зная усталости. Стармех успел отметить, что, по крайней мере, два броска были удачными.

Потом негры начали палить из автоматов. Манисто вжал голову в плечи и помчался, как заяц, к надстройке, становясь неплохой мишенью для возмущенных его поведением захватчиков. Видимо осознав это, на полпути он круто развернулся и опять поскакал к баку. Замерев на несколько секунд у какой-то горловины на палубе, закрытой стандартной судовой квадратной крышкой, он резко вскрыл ее, как-то ловко впрыгнул внутрь и захлопнул тяжелую крышку за собой. Наверно, не забыл задраиться изнутри.

«Надо же, какой сообразительный!» – восхитился Джон. Боцман скрылся в так называемой шахте лага, которая спускалась до самого дна парохода. Из нее можно было попасть в тоннель, в котором располагались всякие разные топливные и балластные клапана. А уже по этому тоннелю под всеми трюмами пробраться до самого машинного отделения, что и должен был сделать нисколько не потерявший самообладание боцман. Позднее Манисто сказал: «А чего бояться? Там в лодках сидели такие же люди, как и мы, из плоти и крови. Это же не призраки!»

В тот момент, когда босс скрылся в судовых недрах, дверь в рубку, наконец-то, открылась, и послышался взволнованный старпомовский голос:

– Джон, заходи скорее!

– Почему не в машинном отделении? – раздался другой крик от колотящегося крупной дрожью капитана.

Можно было вступать в длительные бестолковые разговоры с Налимом Иванычем, объяснять что-то, ругаться, даже попробовать заняться рукоприкладством, но Джон совсем не хотел отвлекаться по пустякам. Гораздо важнее сейчас было всеми силами противостоять сомалийской орде, накатывающей с двух бортов.

– Виталик, готовь сигнальные ракеты! – сказал дед.

– Я же на руле, – ответил тот. – Что ты думаешь делать?

– Пускай капитан порулит, тоже ведь, типа штурман! А мы остудим наступательный порыв этих козлов.

– Зачем? – вскричал мастер. – Согласно ISPS мы не имеем права провоцировать террористов на применение насилия.

– Надеюсь, когда потом, в другой жизни, будет разбор полетов, когда прослушают наши с вами разговоры по «черному ящику», ни у кого не создастся превратного мнения, что мы трусливо сдались, не предприняв никаких попыток не попасть в плен, либо вообще хоть как-то потянуть время, – сказал Джон, а оба штурмана невольно посмотрели наверх, на подволок, где скрывался судовой «самописец» емкостью девять гигов. На памяти Джона ни разу никто не пытался проинспектировать, что же такое беседуется в рулевой рубке? Вряд ли будут этим заниматься позднее – суда все-таки не самолеты, право слово!

Но внушение подействовало. Когда одна из лодок сумела сцепиться с бортом «Кайена», Виталик выложил все наше вооружение. Не густо, конечно, но потрепать нервы неграм можно.

Сначала старпом с дедом повыбрасывали туда, где закрепились лодки, все имеющиеся на судне дымы. Бандиты, естественно, открыли огонь по рубке, разбили несколько стекол в иллюминаторах, но совсем скоро успокоились: из-за густого задымления контуры надстройки для них потерялись из виду. Они, наверно, расстроились. Однако, даже не смотря на то, что ветра как такового не было, судно все равно продолжало свой путь. Это означало, что как только производство дыма прекратится, его всего растащит над водой по всему ходу движения «Кайена». Поэтому Виталик и Джон, имея примерное направление для выстрелов, начали пулять ракетами. Это вызвало у бандитов оживление, даже, можно сказать, ажиотаж. Одна лодка даже отцепилась и умчалась далеко в сторону: внутри ее плясали черные люди. Танец был весьма похож на ритуальный, вокруг костра, коим сейчас был один из негасимых судовых снарядов.

– Вот пляшут, черти! – кивнул в их сторону старпом.

– Точно, просто ансамбль песни и пляски имени генерала Амина, – согласился стармех.

А капитан ничего не сказал, он рулил в полуприседе, жестоко потея. Выглядел он отнюдь не как Беллинсгаузен.

Тут прозвонил судовой телефон. Виталик осторожно ответил. Может быть, он уже ждал, что звонят просочившиеся негры?

– Старший помощник капитана слушает, – сказал он очень официально.

По мере разговора, точнее, по мере того, как он вслушивался в витиеватые русские выражения, выражение его лица менялось. В конце концов, старпом еле сдерживал смех. При этом они продолжали отстреливать свой запас ракет, правда, уже гораздо бережливее: Виталик подавал, а дед палил с крыла.