Текст книги "Не от мира сего-3"
Автор книги: Александр Бруссуев
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
5. Ночь в Вагрии (продолжение)
Принц нашел Бабу Ягу с великим трудом, используя все свои возможности по сбору информации – а они у наследника престола тоже немалые. Но все равно увидеть ее невозможно, если она сама это не позволит. Ему казалось, что эта женщина – вообще неземная, что ее бытие здесь, среди людей – всего лишь обязанность, какую имеет пастух перед козами и баранами. Или даже повинность за то, что ее возможности и мироощущение никак не сравнимы с обычными человеческими.
Оставив своих спутников дожидаться в разбитом лагере по другую сторону от тракта, он отправился к старому мекленбургскому городищу, поглощенному лесом, да, к тому же, снискавшему себе не самую добрую репутацию: и волки там встречаются величиной с лошадь, и странные люди с горящими глазами и полупрозрачными телами, и земли, внезапно делающиеся трясинами. Так, наверно, и было на самом деле, если идти без приглашения. Да и не сунешься в лес тот – страх парализует ноги, собьет дыхание – и не вспомнишь потом, как удрал обратно.
Вильгельма будто бы ждали. Шел себе, никуда не сворачивая, пока не пришел.
Баба Яга – это всего лишь старое готское название, еще с тех времен, когда сами готы именовались Hrothingutans, жили себе – не тужили, и о том, чтобы вымереть, не задумывались. На самом деле ее можно было назвать по разному: и Bha-bha-jaghana (capala), и Bha-bha-jha-gha – кому, как нравилось. Все зависит от того, как человек настроен при встрече.
Первое означало примерно, что это – «достигшая мира сладострастная женщина, покачивающая бедрами» [25]25
из рунического санскрита, (примечание автора)
[Закрыть]. Второе – «достигшая просветления следующая на звон» [26]26
оттуда же, (примечание автора)
[Закрыть]. В любом случае это была Женщина, это был прообраз, тысячи раз воплощенный художниками, создававшими своих «Венер».
«Зачем ты меня искал?» – спросила она, выходя навстречу из странного домишки, больше похожего по размерам на деревенский клозет.
Вильгельм с ответом что-то замешкался, как-то растерялся – уж больно хороша была дамочка. И одета во все такое воздушное, переливающееся, сбивающее с толку тщетными попытками преодолеть взглядом полупрозрачность ткани.
«Так мне сказали найти – вот я и искал», – сказал он, претендуя на самую оригинальную речь за всю свою жизнь.
«Ну, что же», – ответила Баба Яга. – «Тогда пойдем».
И пошла в сторону от своего жилища, склоняя принца считать верной первую трактовку титула «Баба Яга». Вильгельм послушно пошел следом, нисколько не забивая голову всякими ужасами, типа: заманит, даст по башке и деньги с одеждой отымет, потом заставит на ярмарках вывалянным в перьях плясать под дудочку.
«Ты видишь храм?» – внезапно остановившись, спросила Баба Яга.
Принц, конечно, ничего не видел, но сразу признаваться в этом не решился. Повертел головой по сторонам и с удивлением обнаружил, что некая церковь стоит прямо среди леса. Да стоит так, что лес этот скрывает ее со всех сторон, только ступа [27]27
архитектурный элемент церкви в виде купола, (примечание автора)
[Закрыть]видна с нарисованным на ней синим глазом.
«Вижу», – согласился англичанин.
«В таком случае зайдем внутрь», – предложила женщина, улыбнулась, взяла принца за руку и пошла к дверям в загадочное сооружение. Храм был старый, бревна стен совсем почернели от времени, но стоял он на диво ровно, ни один из венцов даже не подумал подвергнуться тлену. Нынче и в Англии, и в Европах из камня церкви возводят, чтоб на века. И эта, деревянная, тоже выдержала поединок с временем.
«Я сейчас», – сказала Баба Яга, подняла руки и, вдруг, легко и бесшумно воспарила прямо к куполу. Вильгельм тоже чуть было не воздел ладони над головой, но вовремя себя одернул – летать у него вряд ли получится, а изображать человеку королевских кровей левитацию как-то несолидно. Даже отчаянно тужась при этом.
А в ушах у него, медленно нарастая, зазвучал мелодичный звон, будто далеко-далеко искушенный звонарь бьет в колокол. Каждый удар Баба Яга воспринимала всем своим телом, вздрагивая и плавно смещаясь то вправо, то влево. Со стороны это действо напоминало колыханье маленькой водоросли в стоячем бочажке воды: топнешь по земле ногой рядом – она и вздрогнет. А еще казалось танцем, в котором женщина реагирует всем своим телом на ритм, отбиваемый неизвестным колоколом. «Действительно, следующая на звон», – подумалось Вильгельму.
«Ты – богиня?» – задал он вопрос, когда через неизвестное количество времени они вновь оказались снаружи.
«Нет», – ответила она. – «Господь един. Он – Один. Я всего лишь человек, которому подвластны некоторые законы природы. Я не могу творить, я могу лишь следить за творением».
«Ты летала в церкви», – сказал принц.
«Я плавала внутри ступы», – возразила Баба Яга. – «Только так я могу понимать жизнь».
«Тогда объясни мне, почему мы не знаем ничего из порядка вещей, почему мы придумываем сами, что было, и что должно случиться в будущем?»
«Потому что только так человек может перед Господом оправдывать свои деяния», – пожала плечами женщина.
«Так это глупо!» – возмутился Вильгельм.
«Человек несовершенен».
«И что же нам остается?» – у принца получился совершенно риторический вопрос. Почему-то поиски загадочной Бабы Яги для него сводились к одному – увидеть ее. Конечно, оброненные женщиной – «каменной певицей» – слова про войну и правду тоже нуждались в некотором объяснении, но Вильгельм уже до многого дошел своим умом. Так что просить помощи в толковании не хотелось. Да и говорить от всего человечества – занятие неблагодарное.
«Ты знаешь, как мне не совершить большего зла, нежели уже совершено? – принц выбрал для себя самый подходящий способ выяснить уготованное ему будущее. Если Баба Яга ему ответит, то это может помочь не наделать ошибок, если не ответит – то и ломать голову не стоит в сомнениях: жить так, как до этого, делать то, что считает нужным.
«Я отвечу тебе так, наследник английского престола», – улыбнулась женщина. – «Когда через год ты снова придешь ко мне и поделишься своими сомнениями в верности твоих деяний, я тебе сумею показать, что бы случилось, поступи ты иначе».
«Так мы еще увидимся?» – спросил принц. Вновь встретить такую женщину было бы приятно. Тогда можно будет подготовиться к общению основательней: вина взять, снеди какой изысканной, самому выглядеть презентабельным.
«Все зависит от тебя», – пожала утонченными плечами Баба Яга и добавила. – «Тебе за свои поступки краснеть пока не приходится. Но не все зависит от тебя самого, как ты понимаешь. Мир на людях не замкнут, у Господа не счесть творений. Не все они несут добро. Есть такие, которые выдают благо [28]28
выделено мной, автором
[Закрыть]. А благими намерениями, как известно, выстелена дорога в Ад [29]29
благие от слова black, черный, (примечание автора)
[Закрыть]. Другие существа, не принадлежащие этой жизни, пытаются в эту жизнь попасть и оказывать на нее свое влияние. Это злобные твари, которым удалось самыми различными способами сделаться satanu [30]30
воплощенный, обладающий телом, в переводе с рунического санскрита, (примечание автора)
[Закрыть]. Они влияют на людей, те, в свою очередь, охотно этому влиянию поддаются. В основном, конечно, это человеческие создания, что имеют власть распоряжаться судьбами других. Ты, например».
Вильгельм почему-то даже не удивился. Ему приходилось встречаться с людьми, поступки которых людскими назвать нельзя ни с какой степенью натяжки. Но страшно не это, страшно то, что они с этим еще и как-то живут: радуются и процветают.
«Да, за год у меня будет прекрасная возможность испытать себя на порядочность, или – на нормальность, а, может быть – на ненормальность», – усмехнулся принц.
«Прощай, наследник английского престола», – сказала Баба Яга, поцеловала англичанина в губы, и он внезапно оказался перед трактом. Не так, конечно, что перенесся во мгновение ока, а шел обратной дорогой, пока не остановился. Просто не помнил никаких деталей своего пути, да и время контролировать перестал полностью: сколько прошло с момента его ухода от компаньонов – пес его знает.
– А была ли эта Баба Яга? – спросил Вильгельм у Стефана и Чурилы. – Летала ли она в ступе с синим глазом?
– Была, – твердо сказал Пленкович. – Она и есть. Да и будет. Может быть, людям она станет совсем чужой, но это на самом деле ничего не изменит.
Нет в природе большего очарования, чем тихая осенняя ночь. Наверно, потому что случается редко, обязательно что-то мешает – то ветер, то дождь, то снег, то крики ругани от соседей, либо лай впавшей в безумие собаки.
Костер горит, слабо потрескивая подкладываемым хворостом, невидимый дым уходит вертикально вверх прямо к ярчайшим звездам, силуэты деревьев, опустивших к земле пропитанные влагой сучья, кажутся часовыми на посту. И охраняют они тишину.
Спать в такую ночь – преступление. Спать в такую ночь нельзя. В такую ночь надо впитывать всем своим естеством настроение, которое создается последней спокойной осенней ночью в году. Запомнить настроение трудно, но этому здорово способствует музыка. Слушаешь – и понимаешь, что все правильно, что все гармонично. Потом, спустя годы, именно музыка поможет памяти восстановить тот давний настрой, когда покой, когда умиротворение, когда нет в природе искажений.
– Сюда бы Садка! – нечаянно заметил Чурила, подумав о том, чего сейчас не хватало.
– Да, его музыка сейчас была бы очень уместна, – согласился Стефан.
А Вильгельм ничего не сказал: не знал он ливонского музыканта, а в голове его почему-то крутилась враждебная англичанам «Greensleeves».
Чурила удивился тому, что Дюк знает о существовании на берегах Волхова замечательного музыканта, в прошлом – замечательного.
– Сгинул Садко, – со вздохом проговорил Чурила.
– Вот так беда! – живо отозвался хунгар. – Удачливый купец, да еще и сохранивший талант к живой музыке – такое возможно, если Господь за ним приглядывал. Что его сгубило?
– Женщины, – ответил Вильгельм просто так, скорее, даже, предположил.
– Женщины здесь не при чем, – лениво отмахнулся Пленкович. – Пропал он в походе своем, только его и видели.
– Так не бывает, – возразил принц. – След, хоть какой, обязательно должен остаться, хоть намек на след.
– Аполитично рассуждаешь, – заметил Чурила. – Мы искали, мы прошли почти до Царьграда – ничего. Вернее, все нашли, все узнали, только в один момент ушел Садко – и алес.
– Как это – алес?
– Так: алес махен цюрюк. Ступил на доску дубовую посреди моря – и все, следы в воду.
– Значит, утоп, – развел руки по сторонам Вильгельм. – Не принято в морях на досках баловаться.
– Нет, не такой человек был этот Садко, чтоб просто так свести счеты с жизнью. Тут что-то не так, – заявил Стефан.
Они помолчали, раскаленные уголья притянули взгляд каждого из них, да и никак не отпускали. Теперь глаза всех троих отражали красные отсветы огня.
«Навь!» – подумалось Дюку. – «Только в Навь мог угодить великий гусляр».
«Нет доступа живому существу в Навьи пределы, не то нашел бы я Садка», – помыслил Чурила.
«Навь, Навь», – крутилось в голове у Вильгельма. – «А что такое – эта Навь?»
– Там, где Навь – там обязательно вода, – сказал, вдруг, Пленкович. – В любом состоянии: в жидком, газообразном.
– Даже в твердом, – добавил Стефан.
– Подводное царство? – поинтересовался принц.
– Не совсем, – возразил Чурила. – Царство бывает только небесное. Остальное – так, страховка. Вода нужна для того, чтобы посредством ее можно было видеть. Или, наоборот – не видеть. В Нави всякие твари навьи видят друг друга, эту возможность они теряют здесь, в Яви, куда некоторые ходят кормиться, лакомиться яствами. Я, к примеру, иной раз могу глаза отвести. Да не только я. Чем ближе к воде, либо в тумане – делать это проще. В раскаленных песках – невозможно. Почему? Да потому что, чем больше воды, тем проще скользить по ее поверхности, не проваливаясь в Навь. Однако существует опасность того, что схватит тебя в тумане, положим, навья сущность и затреплет, как волк ягненка. Они видят лучше, все равно, что рыбы под водой, а ты – на расстоянии вытянутой руки, да и то контуры. Такая, Ваше высочество, диалектика. Поэтому любой туман несет опасность, а не только белых лошадей с теплыми губами.
Вильгельм кивнул головой в знак понимания. Внезапно ему в голову пришла еще одна мысль.
– Трудно отводить глаза?
– Для кого как, – заметил Стефан, которому это искусство, сколько бы он ни пытался, не покорилось.
– Два условия, – сказал Чурила. – Первое: выбросить из головы любую мысль, что тебя можно увидеть. Второе: самому не замечать того или тех, кому отводишь глаза.
– И все? – удивился принц.
– Ох, лукавишь, Пленкович! – усмехнулся Дюк. – В чем же тогда смысл? Как же определиться в пространстве, коли противника не видишь?
– Смысл не в нападении, – возразил Чурила. – Смысл подойти ближе, ориентируясь по местности. Либо, затаиться, спрятаться. Едва ты увидел своего противника, он получает такую же возможность, стоит только ему глазами тебя отыскать. Все справедливо.
– Железное правило, – согласился принц, представляя, как он отведет у всех глаза, а сам войдет на женскую половину, где всякие леди, весьма призывного возраста, одевают себя в корсеты и сразу же раздевают их. А тут – он прямо среди этого богатства! Возникнет, словно из ниоткуда – то-то чопорные дамы порадуются, сразу же окружат его заботой и лаской. Вильгельм вздохнул, потому что ни одна из дворцовых красавиц не сможет сравниться с той, кого кличут Бабой Ягой. Через год он обязательно вернется, и тогда ей единственным поцелуем не отделаться!
– Неужели ты один на поиски Садка отправился? – меж тем поинтересовался у Чурилы Дюк.
– Нет, – мотнул головой тот. – Нас там было целая лодка. Так как-то рассеялись мы все.
Стефан внимательно посмотрел на Пленковича, и взгляд его выражал изрядную долю сомнения. Темнит парень.
– Ну да, – тяжело выдохнул Чурила и отвел взгляд в сторону. – Турнули меня. Сказали, раз Ваську Буслая от озорства унять не мог, так и виноват. А мне что же, силком его держать? Помощь звать – тоже не вполне по-товарищески. Вот и получилось – кругом неправ. С Васьки – как с гуся вода, а меня – во всех грехах крайним ставить.
– Это кто же такой суровый верховодит в вашей ватаге?
– Добрыша Никитич, кто же еще? – опять вздохнул Пленкович. – Воевода при Магнусе, что в Новгороде. Сам-то он родом из Пряжи.
– Пряжинский, стало быть?
– Наверно, – пожал плечами Чурила. – Слэйвины «Пряжанским» именовали. Жена у него – красавица, дочь самого Микулы Сельяниновича. Не очень ему хотелось в поход идти, да все просили, в том числе и князь этот слэйвинский – Володя. Тот отчего-то пуще всех, будто Садко денег ему должен. На самом-то деле как раз наоборот.
– Ну, брат, этих слэйвинских князей не разобрать, – сказал Стефан. – У них на уме всегда одно: чтоб никто не мог какое-либо неуважение им выказать. На том и стоят, остальное – по барабану. Правда, неправда, вред, гибель – им лишь бы власть свою не упустить, а желательно – и преумножить.
Отошедший от костра на некоторое время Вильгельм вернулся снова, да не с пустыми руками.
– Во, – сказал он. – Гляди, парни, что у меня есть.
Принц выставил вперед три искусных кубка без ножек, выполненных из глины, потом обожженных и разукрашенных глазурью. Чурила, не скрывая разочарования, промычал что-то нечленораздельное, а потом добавил:
– Красивые древние вещицы. Хрупкие и дорогие, поди. Поздравляю. Отличные стаканы.
Вильгельм весело хмыкнул.
– Видать, и я могу глаза отводить! – сказал он. – Не туда смотрите.
На другой его руке, той, что в повязке, покоился кувшин с узким горлышком. Действительно, его никто и не заметил.
– Если он пустой – то это самое большое разочарование сегодняшней ночи, – проворчал Стефан, тоже слегка уязвленный своей невнимательностью.
Вильгельм выставил стаканы, присел к костру и, приоткрыв пробку на кувшине, втянул в себя воздух:
– Цветами пахнет и еще чем-то, чего никак не разобрать.
Стефан тоже принюхался, потом нос к горлышку сунул Чурила.
– Откуда это у тебя? – поинтересовался он.
– Стаканы мне кузина ссудила, сказала: все равно у нее разобьются, пусть уж лучше это сделает кто-то другой.
– Нет, я про питие, – отмахнулся Пленкович.
– А что это? – в свою очередь задал вопрос принц.
Чурила не ответил, отвернувшись в сторону. Стефан тоже молчал – похоже, он единственный был не при делах. Есть напиток – хорошо, если его можно, к тому же, пить – еще лучше, а при условии, что завтра от этого никто не помрет смертью храбрых – великолепно. Когда народ собирается для общения, самым верным средством для того, чтобы язык развязался – это выпивка. Не обязательно хмельная, подойдет и квас. Язык приемлет, чтоб, как рыба в воде, любую жидкость. Попробуй поговори, когда рот пищей забит – мигом крошками собеседников забрызгаешь, да, вдобавок, подавишься и будешь кашлять, выпучивая глаза. А соседи в это самое время примутся лупить тебя по спине, выражая свое недовольство. Кое-как отдышавшись, размазав по бороде сопли со слезами, попробуешь продолжить разговор – да не тут-то было, мысль уже куда-то задевалась, остается откланяться и, очи долу, прочь. С питьем такого не происходит, сделал глоток – и порядок, можно даже песню спеть, потому как все горло прочистилось.
– Ну, не знаю я, откуда кувшин у меня взялся, – поводил ладонью здоровой руки туда-сюда англичанин. – Обнаружил у себя под мышкой, когда к тракту вышел после встречи с Бабой Ягой.
– Понятно, – сказал Чурила, вероятно, только для самого себя, потому что никто прочий никаких идей не имел. Стефан вообще хотел знать только одно: можно пить это, либо умрешь?
– Поздравляю, товарищи, мы отмечены Господней милостью, – продолжил Пленкович. – Это амброзия, нектар, слезы ангелов, «живая» вода. Еще имеется дюжина эпитетов.
– Но на самом деле это сы-ма-гон, – не удержался Дюк.
– Ее дар? – спросил Вильгельм.
– Так больше и предположить нечего, – пожал плечами Чурила. – Не ассасины же оставили в наследство.
– Ладно, – подвел итог разговорам Стефан. – Для душевного спокойствия и восстановления подорванного здоровья предлагаю отведать по чарке этого напитка, глядишь – и уснуть удастся. Отдых нужен, завтра снова в путь.
– Согласен, – сказал Чурила.
– Поддерживаю, – ответил Вильгельм и с нарочитой осторожностью налил в стаканы янтарный напиток. – Торжественность момента ощущается в отсутствии тостов.
– На самом деле их слишком много, чтобы озвучивать, – добавил Дюк.
– Слова к телу не пришьешь, – вставил свою реплику Чурила. – Пусть мыслями мчатся вскачь.
И первым приложился к своей чарке, смакуя маленькими глотками чудесное питие. Рыцари поддержали его пример.
Если пьешь в первый раз, то обязательно при этом прислушиваешься к своему организму: как оно? Кажется, что вот и наступает – волшебное превращение организма в источник радости и веселья. А на самом деле – who knows? Напиток шибанул газами в нос, ласково скользнул в желудок и взорвался там огнем, причем – сразу по всему организму.
– Слушайте, – сказал Вильгельм. – Какие интересные впечатления!
– Впечатления самые положительные, – добавил Стефан. – Сил прибавилось, теперь любым мечом могу махать от заката до рассвета.
Он в доказательство своих слов поднял над головой руку с зажатым в ней воображаемым мечом, но не сумел ее удержать – та как-то сама по себе вяло опустилась на колени, будто в ней и не осталось костей, только хрящи.
– И вдохновение снизошло! – порадовался Чурила. – Песни сами просятся на язык, причем так красиво выходит – заслушаешься!
– Сидя на красивом холме, я часто вижу сны, и вот, что кажется мне:
Голос у Пленковича и так-то был, мягко сказать – не очень. Теперь же он вовсе несказанно изменился, уподобившись кличу боевого ишака, нечаянно наступившего в слоновий навоз.
Вильгельм удивился: какие чудесные люди рядом с ним сидят, но как слаб этот хунгарский рыцарь и какой отвратительный вой издает ливонский Чурила. Непременно бы надо им мозги вправить мудрым словом.
– London – is the capital of Great Britain, – произнес он и, крайне удовлетворенный, уснул, откинувшись на заранее приготовленную подстилку из лапника.
Впрочем, остальные собеседники тоже не дремали. Они уже спали, устроившись со всем удобством на своих уготованных ложах. Никто не караулил ни костер, ни самих себя. Былые победители страшных ассасинов сделались беззащитными, как щуки, пролежавшие на воздухе некоторое время и от этого впавшие в ступор.
Но что может таить угрозу в ночном Мекленбургском лесу? Разве что заблудшая душа, призрак, вывалившийся на полянку в поисках своего отдохновения. Разве что леший, пришедший поболтать с лошадьми и расчесать им гривы. Разве что злобное порождение Нави, обожравшееся мертвечины на месте могильника недавней схватки. Разве что прекрасная женщина, умеющая летать в ступе.
Никому не было дела до лежащих в крепком сне людей: силача Стефана, красноречивого Чурилы и мудрого Вильгельма. Все прошли мимо, никто не позарился на беззащитность. Разве что Баба Яга добавила в рассыпающийся костер дров, подошла к каждому воину и приложила ладонь к его лбу.
Чурила застонал, заметался во сне, женщина, напротив, улыбнулась ему. Дюк, когда мягкая ладонь легла ему на голову, заплакал, не открывая глаз. Баба Яга одарила и его улыбкой.
Вильгельм, напротив, сладко, не просыпаясь, потянулся, умиротворенно вздохнул и блаженно осклабился. Красавица над ним нахмурилась, закусила себе губу и все-таки не удержалась от слез, которыми набухли ее прекрасные глаза. Одна из слезинок капнула принцу на щеку, но он от этого не проснулся, заулыбался пуще прежнего.
Баба Яга пробыла на поляне почти до рассвета, думая свою извечную думу: как уберечь мужчин, как заставить их всегда быть подле женщин, нуждающихся в их защите, ласке и внимании. Пожалуй, что – никак, если, конечно, женщина – не сука [32]32
см также «Не от мира сего 2», (примечание автора)
[Закрыть]. Перед уходом она осенила единым крестом всех спящих людей и исчезла в сумрачном лесу.
