355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Александр Маслов » Звезды без пощады » Текст книги (страница 14)
Звезды без пощады
  • Текст добавлен: 24 сентября 2016, 08:06

Текст книги "Звезды без пощады"


Автор книги: Александр Маслов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 23 страниц)

От зеленовато-бурых и темно-синих простенков, огороженных в промежутках веревками и кусками полиэтилена, двинулась цепочка человек в сорок, понуро, вовсе не расторопно – штрафники. С двух сторон их замыкали люди Перцовской дружины, взбадривая ленивых прикладами. Уже ближе к форту штрафных разделили на три части. Меньшую погнали в обход карьера, к тому месту, где стоял мичман, две других спешили замкнуть северный и западный проходы. Тогда и появились «жуки» – те самые машины, что забирали людей, упаковывая их шелестящую обертку. Два неспешно по Ленинскому проспекту, три с северной стороны. Вскоре Сергею стал понятен не слишком мудрый замысел администраторов: укрыть своих в форте, работников в яме – авось пронесет, а штрафниками кое-как перекрыть проходы. Расчет тупой как обух: эти механические звери наберут в кузовки неугодных, вроде его, Лугина, ребят, а остальных не тронут. Воевать с жуками Перцовцы не собирались, в прошлых столкновениях усвоив: пули здесь бесполезны. А что кафравские машины безколесные и передвигаются, не касаясь поверхности на какой-то нечеловеческой силе, администраторы почему-то в расчет не брали. Но ведь это могло стать важным: воспарит такая машина над невысокими стенами форта, и все его обитатели как на ладони, да не в рассыпную, а плотной кучкой: хватай хоть всех и упаковывай в инопланетный целлофан. С еще меньшими усилиями «жуки» могли достать работников в карьере. В общем, прятаться от роботов смерти таким способом все равно, что укрываться за оврагом от боевого вертолета: авось не перескочит. Дурость!

– Скорей, граждане! Вдоль стены бегом! – наставлял бородатый в фуражке.

Дружинники, сопровождавшие «своих» к форту, нервно озирались: «жуки» с проспекта Ленина уже вырулили на площадь, и те, что перли прямиком от биотронов, тоже были недалеко. Стало понятным: часть народа так и не успеет скрыться за стеной.

Лугин в сторону толпы головой больше не вертел. Смотрел во все глаза на нечеловеческие экипажи, добравшиеся противоположной стороны карьера. Страх – штука малоуправляемая. Он как холод – просто есть и все. И ничего не можешь поделать, когда он крадется по телу, скручивает тебя шершавыми щупальцами, вонзается иглами под кожу. Еще хуже, когда ты не способен ни бежать, ни сражать с объектом своего страха; пусть без шансов на избавление, но хотя бы отчаянными сокращениями мышц доказывая самому себе, что ты еще человек. Сергей вынужден был неподвижно стоять, заслоняя собой других и наблюдая за приближением машины. Он – всего лишь беспомощная жертва злым, непостижимым богам звездолета. Рука потянулась к ножу. И вспомнился Дениска, умиравший на зеленой земной траве с дыркой в груди. Тогда, возле него мичман чувствовал такую же беспомощность и отчаянье.

Ближний «жук», тускло поблескивая полосой металла под прозрачной секцией-головой, пошел над краем карьера. Кузовок чудовища выглядел пока пустым. Значит точно, пришел за жатвой именно на площадь. Вдруг замедлил ход, качнулся. И выстрелил темным жгутом. Легко достал до дна карьера. Один из несчастных работников, еще трепыхался в воздухе несколько секунд, и орал, захлебываясь. В кузове затих. Зашуршала обертка.

«Не глупо ли здесь торчать, прикрывая собой сволочные задницы администраторов? – подумал Сергей, сжимая-разжимая вспотевшей ладонью рукоять бесполезного ножа». Может быть, стоило пуститься наутек, и пока шла такая заваруха, затеряться где-нибудь в биотронах. Гудвес убеждает, что исчезнуть с Нововладимирска нельзя. Как знать… Вдруг профессор Чудов прав, и у западной границы имеется туннель в еще одну пещеру. С другой стороны, побеги он, и кто-нибудь шустрый из дружинников непременно догонит автоматной очередью. «Жуков» пули не берут, а списанного с флота мичмана очень может быть.

Второй робот смерти вдруг развернулся и пошел прямо через карьер.

В следующий миг стряслось то, что все-таки заставило Лугина отвлечься от мрачного созерцания машин-убийц.

– Сережа! – услышал он вскрик недалеко слева. И вздрогнул, узнав голос Хитровой.

Мичман повернулся, увидел ее, вырвавшуюся из отставшей группы, что направлялась к форту.

– Назад! – заревел он ей, взмахивая руками, как мельница крыльями. – К чертовой матери, дура помешанная!

А она, увернувшись от вставшего на пути дружинника, бежала к нему. За ней вдогонку бросилась Ира Красина.

Ну что за идиотки бывают эти бабы! То впадают в истерику и трясутся со страха по всякому пустяку, то совсем мозги у них выворачивает наизнанку, и они остаются слепыми к самой что ни есть смертельной опасности. Взбалмошная Лисичкина со всех ног неслась к редкой цепочке штрафников. Метрах в сорока позади Лугина стрельнул длинным жгутом «жук», цепляя очередную жертву.

– Сереженька! – взвизгнула Хитрова, прошмыгнула мимо мужика в меховой безрукавке и бросилась Лугину на грудь, словно безумная птица со всего лета в стекло. – Думала, убьют тебя! – выдохнула она, обхватывая руками его шею.

– Так убивают, – сердито отозвался мичман. – Ну-ка дерр… – он не смог договорить – ее губы закрыли ему рот. Но когда Лугин оторвал эту рыжую стерву от себя, то высказался от души:

– Дергай отсюда, идиотка! Чтоб я тебя и в страшном сне не видел! – едва сдержался, что ты не укрепить мысль добрым матом.

– Идем отсюда! Прошу, вместе! – она вцепилась в оттопыренный ворот его бушлата.

Жужжание кафравской машины слышалось так близко, что казалось, от него вибрируют кости. Лугин бросил взгляд вправо чуть назад: чудовище уже прошло карьер и резко изменило направление, приближаясь к Ирине. Красина в испуге ахнула и застыла, будто замороженная, закрыв лицо руками.

– Ира! Не стой там! Ира! – рванувшись от Лугина, вскрикнула Хитрова. И сама замерла, раскрыв рот и не сумев выдавить даже слабый звук: тонкий жгут вылетел из головной части робота и ударил Красину в живот. С противоположного борта «жука» выскочил еще один отросток, хватая дружинника, того, в кожаной куртке, который пытался вернуть Хитрову с подругой к форту.

Страх, ледяными рукавицами державший Сергея секунду назад, растворился без следа. Лугин бросился по краешку карьера в обход кафравского монстра. Надеялся перерезать чертово щупальце ножом, хотя бы как-нибудь попытаться освободить Ирину. Только до Красиной мичман не добежал. Что-то твердое ударило в солнечное сплетение, больно, словно острием лома. Тело встряхнуло электрическим разрядом и свело сумасшедшей судорогой, от которой едва не полопались мышцы. Он увидел уходящую из-под ног землю, недостроенную стену форта, с жавшимися друг к другу людьми. Потом будто провалился в темную холодную яму. Размытый свет ненадолго прокрался в глаза: перед ними возникло бледное с синевой лицо Ирины. И снова темнота. Без звуков, без запахов, зато до краев наполненная электрической болью – она вырастала из солнечного сплетения. «Вот я и высунулся… Как Дениска поймался на ярость… Чайка-поморник не спит. Она всегда рядом, только и ждет своей минуты, наблюдая за нами из холодной мглы. Ничего не скажешь, острые у нее когти, – тихим шепотом прошло в угасающем сознании».

13

Машины, собрав человеческую жатву, уходили к биотронам. Неторопливо, тяжело: в кузовке каждой по восемь-девять переселенцев, упакованных как куски мяса в прозрачную обертку. В общем, переселились. Минуя обещанный Фаргерт, на тот свет.

В форте за стеной, разрушенной неосторожным маневром «жука», еще правила неразбериха: крики и ругань мужчин, плачь и стоны женщин. Особенно резали слух тоненькие голоса детей. Чтобы их не слышать, хотелось прижать ладони к ушам, но руки безвольно повисли. И сердце не билось, вместо него в груди бесконечное, ледяное онемение. Хитрова даже не могла разобрать, жива она или мертва. Раз стоит на ногах, не падает, наверное, жива. Только жива номинально, потому что одна из проклятых машин увозила ее душу, поймав щупальцами, одев шелестящей оберткой. Перед глазами как слайды в темном зале, появлялась то Ириша, висевшая на конце жгута в трех метрах над землей, то Серж, через минуту уложенный и завернутый рядом с телом Красиной. И все мировое время раскололось на до и после; на прекрасное многоцветное прошлое, и бессмысленное серое будущее. Светлана никогда не думала, что такое полное безразличие – ко всем следующим секундам, часам, дням – вдруг накроет ее будто крышка гроба. Осталось ждать, когда кто-нибудь забьет гвозди. И было абсолютно все равно, что случиться этой ночью и завтра; приползут ли жуки-могильщики и кого они заберут следующий раз; выйдет ли когда-нибудь она из кафравского звездолета. Хитрова не плакала, она не умела плакать, какой бы страшный удар не обрушился на нее. Как-то с Иришей, еще во втором или третьем классе, они шлепнулись с поломанной качели. В кровь разбили локти, колени, и Красина рыдала во весь голос: сбежалась чуть ли не вся пятиэтажка. А Хитрова сидела на траве, размазывая по лицу кровь, и только зло усмехалась. Ирку ее усмешка довела еще больше и она, давясь всхлипами, сказала:

– Просто у тебя, Светочка, нет слез. У тебя не в порядке организм.

Наверное, так и есть. Господь не наградил ее той бесценной влагой, которой у других вымывается горе.

– Пойдемте. Не надо здесь стоять, – снова прицепился к ней дружинник, приставленный Гудвесом. Второго телохранителя, вернее надзирателя увез тот же робот, что забрал Ирину и Лугина.

Хитрова повернулась, задержав взгляд на лице паренька, покрытом на скулах и подбородке редкой щетинкой.

– А то что? – холодно спросила она.

– Василий Григорьевич недоволен будет, – пояснил тот.

– Это кто такой? – Светлана, сунув руки в карманы, нахмурилась

– Как кто? – опешил дружинник. – Зам главы администрации, – и тише добавил. – Гудвес наш.

– Ну конечно. Гудвес… Почти вошебник Гудвин. Шарлатан, державший в страхе глупышей Изумрудного города. И вы все здесь глупыши… глупыши… Маленькие безвольные куклы… Куда идти?

Они направились к форту, пропуская вперед поредевшую группу штрафников. Ветер, всегда ходивший по площади кругом, стал резче и холоднее. Или так казалось: без души кровь становится холодной как у змей, только инертное человеческое тело не может к этому сразу привыкнуть.

За так называемыми воротами – проемом в стене, завешенном маскировочной сеткой – они свернули направо, прошли между кучи барахла и штабеля строительных блоков.

– Нахрена ее привел? – Перец уставился на Хитрову, потом на дружинника.

Тот растерялся, открывая рот для ответа.

– Я попросил, – сказал Гудвес. – Пусть здесь побудет.

Влад махнул рукой и склонился над исчерченными фломастерами и шариковой ручкой листками.

– Получается, что они появляются отсюда и сюда же уходят, – продолжил мужчина с желтоватым, вытянутым лицом, облаченный в камуфляж. – Только два возможных хода, других вариантов нет, – он ткнул карандашом в план пещеры, отмечая центральную область биотронов.

– Что скажешь, Корж? – Перец покосился на стоявшего рядом с Гудвесом дружинника.

– Были мы там. Место темное, никакой растительности, нихрена ничего, – сказал за него, закуривая, паренек в нейлоновой куртке. – Стена гладкая, затянутая чем-то вроде паутины. Ну не паутина, а какие-то волокна что ли, сплетаются в спиральку. А может и не волокна. Не знаю, как объяснить. На люк в нормальном понимании не похоже, хотя как знать.

– Но другого места нет, – заметил Корж. – Все уже облазили. Складывая вместе результаты разведгрупп, только здесь, – он нажал карандашом на место, отмеченное на карте.

– Проход там неширокий, метров пять, – Гудвес прищурил покрасневшие глаза, сердито сидевшие над его утиным носом. – Слушай, Влад, может его взорвать к гребаной матери? У нас тротила три кило. Дыры в стенах проковырять, закладку и е. нуть как следует!

Перец неуверенно качнул головой.

– Такую дрянь, – он постучал пальцем по пенолитовому блоку, – тротилом не особо возьмешь. Это тебе не порода. Вязкая фигня. А рисковать нашим зарядом… Хотя можно попробовать один брикет.

– Извини, Влад, допустим, получится. Будет какое-то обрушение и завал. Что дальше? – Корж, покусывая фильтр, затянулся. – Думаете, кафры нас оставят? Да они за пять минут уберут куски стены и пустят еще больше «жуков».

– Другие предложения есть? – Василий Григорьевич, который Гудвес, заскрипел своей кожанкой. – Или мы будем сидеть и ждать как лохи, пока эта сволота и нас заберет? Нет?

Корж под его неласковым взглядом поежился и не рискнул возразить. Дурак этот Вася, чего с ним спорить. И Перец не всегда бывает умным. Ох, доведут они Нововладимирск до большой, во всю ширь беды: сейчас кафры хоть по полсотни человек увозят, а пойди на открытую конфронтацию, так умертвят разом всех. Никто не знает, что у них в голове и на что способны. Одно слово: инопланетяне, что по-русски не любезней бесов.

– А у меня есть. Грузовики надо искать, – продолжил Гудвес. – Военные загнали с той стороны минимум шесть машин. Это только из того, про что капитан разбазарил. Не могли же они сквозь землю провалиться. Будут грузовики, и повоюем тогда. Взорвем звездолет к е…й матери!

– Эй, ты аккуратнее с планами, – хмыкнул Перец. – Весь звездолет как бы не надо. Грузовики, оно, конечно, неплохо бы. Но еще более требуется достать живого кафра. Хотя бы на нормальный разговор с ними выйти: чего эти скоты хотят. И это, – он повернулся к Светлане, – все-таки не надо ей здесь, Вась. Отошли нахрен. Не танцы с бабами на повестке дня.

Гудвес неохотно распорядился, и дружинник, сопровождавший Хитрову к форту, повел ее к жилой зоне. Куда-то к началу проспекта, к бурым столбам, огороженным веревками и брезентом, светящимися у верхушек словно маяки в угрюмом море с рифами пенолита.

За провожатым Света прошла под низкой аркой на площадку с шестью палатками, жавшимися друг к дружке боками, и брезентовым тентом над раскладным столиком. Полный идиотизм: будто в пещерном городе шли дожди или солнце пекло макушку.

– Здесь, пожалуйста, дожидайтесь. Палатка полностью ваша, – дружинник указал на брезентовый домик, приютившийся у шишковатого основания столба.

Хитрова откинула полог, наклонившись, вошла в синий сумрак. Расстелено три спальника, рюкзак в углу и сумки черт знает с чем. Чья-то куртка на искусственном меху. Сверху на веревочке свисал фонарик и картонный ароматизатор, которые вешают в машинах. Зачем араматизатор, перебить запах несвежих носков? Ни разу не помогает – воняет до тошноты. Она нашла взглядом источник неприятностей: берцы с торчащими из них вонючками, выставила из палатки и опустилась возле спортивной сумки, накрытой глянцевым журналом. В этом сумрачном уголке проклятого мира, печатное издание с Земли, был единственной вещью, которая привлекла внимание. Сумки, рюкзаки, одежда, спальники не в счет: они словно были здесь всегда. Они больше не ассоциировались с родной планетой – стали неотъемлем атрибутом этой пещеры, такими как растительность в биотронах, промозглый холод, фиолетово-синие тени и идущая по пятам смерть. Хитрова взяла журнал, спец выпуск «Geo» от 19 июля. На обложке крупными буквами «Апокалипсис через 20 дней?!». Дотянувшись до фонарика, щелкнула кнопкой, и развернула журнал на передовой статье. На красочной иллюстрации астероид в огненном ореоле тонул в земной атмосфере. Ниже небоскребы Нью-Йорка скорбно застыли перед взметнувшейся до небес волной. Статья оказалась глупая. Профессор Эмиль Синити старательно доказывал, что все страхи по столкновению Головы Горгоны с Землей необоснованны, а расчеты американских обсерваторий – чистая фикция, завязанная с чьими-то экономическими интересами. Дурацкая статья, наиглупейшая, но Светлана заставила себя читать. Может быть, ровные журнальные строчки перед глазами помогут отвлечься и реже вспоминать пережитое час назад: то Иришу, висевшую на конце жгута в трех метрах над землей, то Сержа, уложенного и завернутого рядом с телом лучшей подруги. Только читать не получилось. Буквы плыли вверх-вниз, в голову лезли мысли, холодные и скользкие как змеи.

Когда в палатку просунулся Гудвес, на часах была почти полночь. Время как раз удобное для появления вампиров и прочей нечестии. Свою куртку, похожую на черные кожаные крылья, сбросил у входа, и оскалился, ставя на пол полиэтиленовой пакет, звякнувший стеклом.

– Что пить изволите? – с фальшивой обходительностью осведомился он. – Шампанское, виски, коньяк?

– Ничего, – Света отодвинулась в угол и поджала ноги.

– Ты это, девочка, брось. Тяжелый день был у меня. Столько всего навалилось, башка набекрень. Оттянуться хочется, и за знакомство по-хорошему надо накатить, – он принялся выкладывать бутылки, консервы и стаканчики.

Поглядывая на Хитрову, облюбовал сам: откупорил шампанское и бутылку водки, вскрыл банку с ветчиной, разбросал конфеты. Потом подсел к Светлане, протягивая стакан с еще не осевшей пеной.

– Сказала – не буду, – Хитрова отвернулась к брошенному журналу.

– Слышь, принцесса, что будешь, а чего не будешь, решаю я. Не надо мне портить настроение, – он взял ее руку, втискивая между сжатых пальцев стаканчик.

– Пожалуйста, будь человеком, – Света отставила шампанское подальше, чтобы не перевернуть ногой. – Я сегодня потеряла двух близких людей. Мне волком выть хочется, а не Советское полусладкое с конфетками.

– Это кого ты потеряла? Лужка? Ну-ка на меня смотри, – он повернул ее лицо к себе. – Гнидного сученка, который профессора на нож привел и тебя под пули ставил? Туда ему и дорога! Нет его больше! Понятно? – Гудвес дернул ее за подбородок. – Его нахрен нет! Для тебя здесь только я.

– Для меня здесь больше никого нет! – прошипела Хитрова, отдирая его ладонь от лица и пытаясь отвернуться. Не то, что она не могла вынести его зеленовато-болотных глаз, пожирающих ее как грязная трясина, просто пивной перегар изо рта администратора был отвратителен. Да и рожа его: у конченых бомжей обычно получше.

– Ты чего-то не поняла, сучка? Или ты не умеешь по нормальному? – Гудвес схватил ее за край куртки и дернул молнию вниз.

– Пожалуйста, как человека прошу, оставь меня! – Света попыталась справиться с его жилистыми руками. Бессмысленно, конечно. Все равно, что пытаться остановить покатившийся по наклонной вагон.

– Ты, что прешься, когда тебя уговаривают? Принцесса, да? – он отвесил ей пощечину, наотмашь со всей дури. И принялся стаскивать куртку, с сопением приговаривая: – Раздевайся, сучка. Раздевайся, бля!

С ее джинсами Гудвес повозился, но все-таки содрал вместе с кроссовками. Потом, став перед ней, медленно спускал свои брюки, поглядывая то на голые ноги рыженькой стервы, то на ее личико, пылающее, словно пятно жертвенной крови. Раздевшись, он подхватил бутылку шампанского, встряхнул ее и вылил пенной струей на Светлану.

Хитрова сидела, зажмурив глаза и ощущая боль от унижения и холод. Еще неприятнее мокрого, стылого спальника оказалось прикосновение ног этого ублюдка. Когда Гудвес взгромоздился на нее, она не могла позволить себе закричать – незачем всяким скотам дарить лишнее удовольствие – и только беспощадно покусывала губы.

Светлана проснулась без десяти шесть. Лежала еще минут пять, укатавшись влажным одеялом и пусто глядя в синий сумрак, сочившийся через нейлоновый верх палатки. Гудвеса ушел часа два или три назад. Кое-как она нашла в силы встать и одеться. Болели превратившиеся в синяки колени, еще искусанные губы и грудь. И еще… Не надо думать о том, что болит, иначе сосредотачиваешься на боли, и недавние гадкие события, вновь выворачивают в сознание наизнанку. Пожалуй, самая большая боль – это вспомнить утконосую морду Василия Григорьевича, крякающую от глубокой приятности. Ирка Красина в Москве и при посадке на звездолет говорила: чем такая хреновая жизнь, лучше вообще никакой. А она, Хитрова, чуть ли не орала тогда, мол, жить должно хотеться всегда, в любых бедах, любых чертовых испытаниях, и отвернуться от жизни есть последняя глупость! Оказывается, не глупость. Вовсе не глупость. И где-то права бедная Ириша…

Присев на корточки у разорванного пакета, Светлана вылила из бутылки водку, ту, что не допил Гудвес в перерывах между фрагментами их «любви». Набралось две трети алюминиевой кружки. Что ж, хорошее начало дня. Крепкое, горькое.

Чуть помедлив, она поднесла напиток ко рту и проглотила в два приема все до последней капли. Заела оставшейся шоколадкой, жутко скривилась. Водка с шоколадом – отвратительное сочетание, ощущение немногим лучше, чем когда тебя во все дыры трахает пьяный ублюдок. Скотство, грязь и дрянь. Захотелось вырвать, и горечь подкатила к горлу. Она зажала рот рукой, быстро встала, зажмурившись, ожидая, пока успокоится желудок.

За палаткой оказалось заметно холоднее, чем было вчера. Тишина и фиолетово-синий сумрак на тысячу шагов вокруг. Шмыгнув между брезентовым полотнищем и туго натянутым куском полиэтилена, Светлана пошла по Ленинскому проспекту, застегивая на ходу куртку, мучаясь застрявшим в горле комом. Как ни странно в ранний час из хаток уже выползали люди – жалкие, обреченные переселенцы. Мужик в меховой шапке волоком тянул огромную сумку. Из-за пенолитовых выростов появилось трое вооруженных парней: дружинники или мытари – фиг поймешь. Тот, что повыше с ружьем с хамоватой улыбочкой уставился на Хитрову и что-то шепнул дружкам, они залились лающим смехом.

– Скоты, – прошептала Света, ускоряя шаг. – Что ж прощаю. Вы еще не знаете: я – девка главного вашего скота, Гудвеса. Пока прощаю…

Ей хотелось, чтобы из-за поворота, где выпирал угол оранжевой палатки, сейчас же появились кафравские машины смерти. Это было бы кстати. Пусть они забрали бы ее и парней, что остались за ее спиной. Пусть бы разорили все центральные кварталы проклятого города. Вместо машин она увидела светловолосую женщину, в армейском бушлате. Хитрова не сразу узнала дочь Владимира Ефимовича, и та шла, не поднимая глаз, вертя в руках истрепанную книжку. Только когда они сблизились шагов на тридцать, Лена вскрикнула и подбежала к Светлане.

– Светочка!.. – прошептала она, обнимая ее белыми мягкими руками. – Где же вы все делись?.. Папа умер. Сегодня в час тридцать три. Я время засекла.

– Соболезную, – сглотнув горький ком, выдавила Светлана. – А Иру и Сережу забрали жуки-могильщики. Нет их больше. В этом стылом аду больше никого нет. И нас скоро не будет.

Она хотела добавить что-то про свою украденную душу, но Чудова прижала Свету к себе с неожиданной для ее нежного тела силой, выронила книгу и зарыдала.

Часть третья

Кахор Нэ Роош – Посол Смысла Живого

1

Кто сказал, будто для жизни главное вода, никогда не испытывал настоящего удушья. Он не представляет, что это такое, когда в легких пустота, когда их сминают тяжелые как железнодорожные рельсы ребра, и каждая клеточка тела просить одного: маленькую порцию, хотя бы молекулу воздуха. Иногда похожий кошмар накатывается во сне, и вскакиваешь, отметая одеяло и раздирая ночную темноту криком запредельного ужаса. Только потом с ошеломлением обнаруживаешь себя живым. Как ни странно, еще живым… Медленно соображаешь, что неистово орущее существо и есть ты сам, а в легких, вовсе не пустота, а воздух, о ценности которого задумываешься непростительно редко.

Лугин точно не знал, кричал он или нет. Он осознал себя с широко раззявленным ртом, к которому прилипла прозрачная пленка. Бешено мотнув головой, Сергей попытался от нее отстраниться. Получилось. Затылок уперся во что-то, и поток свежего воздуха погладил лицо словно прохладная рука. Глаза снова стали восприимчивы к свету. Почему только теперь? Сергей думал, что все время они были раскрыты так же широко как и рот, но видели только темноту. Жуткую темноту, без звуков, без запахов, под завязку наполненную болью. Но боль откатилась. Нельзя сказать, что она исчезла совсем: еще ныли мышцы рук и спины, давало знать о себе обожженное плечо, разбитая физиономия. И солнечное сплетение… его будто шилом истыкали. Но все это сущая мелочь, в сравнении с тем, что отпечаталось в сознании мичмана раньше… Сколько минут или часов назад он не мог определить, не имея представления о прошедшем времени. Воспоминания о событиях перед затопившей все тьмой, пришли, тесня одно другое: форт; эти козлы – Перец с Гудвесом; вместо смертного приговора штрафной отряд, собиравшийся завтра в соседнюю пещеру к зекам. «Извините, братки, как-нибудь без меня, – пронеслось в тяжелой голове. – Во-первых, мне плевать на ваши проблемы. А во-вторых, я связан по рукам и ногам. Сейчас как бы не до карательных рейдов». Он попытался шевельнуться – тело едва послушалось, зашелестела пленка, туго одевавшая его точно пеленки младенца. Затем вспомнилась Ирина, пойманная тонким жгутом-манипулятором робота. Бедная, бедная мадам – серые глазки, если ей пришлось пройти через те же круги ада, что Лугину, то жива ли она?

Мичман повернул голову направо, пытаясь рассмотреть зал, и, если повезет, найти взглядом Красину. Ведь она лежала в кузовке машины рядом с ним. Может быть, и теперь жизнь или смерть не слишком разбросала их? Освещение здесь ярче, чем в хмурых лабиринтах биотронов и Нововладимирске: синеватое с фиолетовым оттенком, падающим из щелей в высоком своде. На вид те же пенолитовые катакомбы: то волокнистые, то ноздреватые стены, бесформенные наплывы на них, только некоторые участки отделаны глянцевой плиткой серого и кремового цвета. У противоположной стены обширная ниша и в ней тела, так же завернутые в целлофан по-кафравски. Жив ли кто-нибудь? Никто не шевелится. Длинных ряд упакованных для непонятных целей тел. Не хватает только номерочков на ногах. Прицепи их – и нет разницы с моргом.

Ни в соседнем ряду, ни напротив Ирину Лугин не нашел. Если бы он не разглядел ее лицо под пленкой, то по одежде опознал обязательно. В другой нише, тоже доступной зрению теснилось несколько мужчин, старушка в толстом пальто, за ней парень в камуфляже, мальчик лет десяти и… знакомый субъект в кожаной куртке. Кто он? Вспомнил: дружинник, пытавшийся тормознуть Лисичкину у подхода к карьеру. Даже калаш при нем, туго прижат целлофаном к одеревеневшему телу. Дальше еще какие-то люди, но заметной куртки Ирины – белоснежной с голубыми нашивками – явно нет. Сергей мотнул головой в другую сторону. Здесь полка покороче, людей поменьше, и снова нет искомой куртки. За нишей огромный проем в стене и там… Лугин аж оторвал затылок от пенолита, чтобы лучше разглядеть. Там будто пролетело человеческое тело вверх тормашками. Что за байда? Неужели крыша напрочь съехала? Присмотрелся: в проеме пустота, никаких движений на фоне красноватых пятен света. И вот опять человеческое тело ногами вверх, как бы подвешено к чему-то тонким шнурком. Только не в прозрачной обертке, а в мутном коконе. Верх коричневый, будто ботинки, надетые на субъекте, раздуло до валенок сорок восьмого размера, ниже синие волокнистые и утолщенные ноги (возможно, на них были джинсы). Торс словно схвачен слоями драной мешковины. Вдруг рывок, и кокон лопается пополам, слетает вниз. В двух метрах над полом висит, покачивается тело обнаженного мужика. Руки болтаются плетями, хрен сморщенной сосиской, лысая голова с приоткрытым ртом скалиться ой как не весело! Мертвый или живой – непонятно, неведомая сила уносит его в багровый сумрак. От короткой сценки, разыгравшейся перед глазами Лугина, тянуло чем-то таким отвратительно-нечеловеческим, что мичман почувствовал нервный холодок, крадущийся по позвоночнику будто мышка, выпускавшая коготки. Скотобойня! – пришло на ум. Уж слишком сильна была ассоциация с тушей подвешенного на стальной крюк теленка, освежеванного, истекающего теплой кровушкой.

Справа раздался шелест обертки, и Сергей догадался, что среди пойманных переселенцев жив не он один. Скосив глаза, Лугин разглядел лицо черноволосого парнишки, с диким испугом смотревшего на него.

– Все хорошо. Лежи, брат, спокойно, – пробормотал мичман, сквозь липнущий к губам инопланетный целлофан.

Лугин не сразу понял, какую ляпнул глупость: «все хорошо»! Охренеть, как хорошо! Скоро и его самого, и мальчишку на невидимый крюк и туда, в полыхающий красными огнями цех. Что там, кожу живьем сдерут или сначала придушат? Порежут на полуфабрикаты или с ливером пустят на фарш? Что все закончиться хорошо, паренек не поверил: его тихие всхлипы и причитания несколько минут лезли в уши. И не избавишься никак от жалобных звуков человечка, у которого в голове нет ничего кроме отчаянья и черного страха. «Ну, помолчи. Заткнись, пожалуйста!» – хотелось рявкнуть ему. Только что толку. Пусть лучше тихо скулит, чем начнет драть глотку.

На соседней нише зашуршала обертка. Поначалу робко, будто кто-то шевельнулся во сне. И тут же неистово, из всех сил переселенец забился, стараясь вырваться из прозрачных пеленок.

– Ах! Ах! Ах! – вскрики, чередующиеся шелестом пленки. – Ах! Ах!

Ноги вверх, судорожное движение головой, потом всем телом. Словно курица, ожившая в морозилке, борется в непонятках с ледяной коркой, полиэтиленовым пакетом и колючим страхом.

В этих вскриках, стонах и шорохах, Лугин не расслышал грузных шагов по пенолиту. Огромная фигура кафравца, возникшая перед нишей, стала появлением дьявола из треснувшей земли. Медленно, чтобы не привлекать внимания, мичман опустил голову и прикрыл глаза. «Я спокоен. Я неподвижен. Я просто труп, – мысленно произнес он. – Идите мимо, к чертовой матери!». Сквозь приоткрытые веки Сергей разобрал: инопланетян двое. Один поменьше в лоснящейся одежде, туго обтягивающей горб, подхваченной чем-то вроде ремня с металлическими штуками. Наверное, ферс-кафравец, вроде тех, что показывали по телевизору в зале ООН. Второй – живая гора. Кажется, таких называли карем-кафравцами: обслуга, исполнители, охранники. Ростом метра под три, темно-зеленые пластины на широченных плечах, в четырехпалых лапищах – из-за двух маленьких пальцев они похожи на клешни – блестящая хреновина: трубка с расширением на конце. Оба без шлемов. Морды бульдожьи, с носами – розовыми дырочками, гладкой серо-зеленой кожей на скулах, темнеющей к ушным щелям.

Сергей не видел, что эти образины сделали с бунтовавшим переселенцем и пареньком, от страха подавившегося воплем. Сначала заскрипела одна обертка, затем другая, и наступила погребальная тишина. Только слышалось шипящее дыхание двух неземных чудовищ и припахивало какой-то дрянью вроде помета на птичнике. Они прошли вдоль ниши дальше, несколько раз шелестели целлофановые пеленки. Чей возглас оборвался, едва начавшись. Прошли и исчезли в багровом сумраке за аркой.

Покрывшись испариной, Лугин так и лежал, закрыв глаза, осторожно втягивая носом воздух, просачивающийся между слоями обертки. Нет ничего хуже, чем чувствовать себя, приготовленной к закланию овцой. Овца-то хоть до последних минут не понимает, какой выверт приготовила ей судьба, а человек, он к несчастью устроен сложнее, и муки в ожидании кончины всегда невыносимее самого последнего мгновенья. Эх, Климыч, тебе повезло, ведь пока сердце твое не остановилось, ты и не думал, что умрешь. Все верил, что рана плевая, и очухаешься, и поедешь к своей Лизе, к родителям. Климыч… Помоги, а? Вытащи из этого дерьма… Тут Лугин вспомнил: пальцы его до сих пор сжимают Дениски нож. Как схватили возле карьера, когда собирался Ирку Красину от жгута освободить, так и держат до сих пор, крепко, будто нить жизни. А что, острый тесарь вполне попрет против целлофана, пусть даже инопланетного! От такой блистательной и простой идейки, у мичмана аж дыханье сперло.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю