Текст книги "Голубая Саламандра"

Автор книги: Александр Маслов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 32 страниц)

Едва беглецы обошли, погруженные в ночь пустынные кварталы, обогнули холм, как им предстала иная картина: пылающие костры и дико резвящиеся толпы. В отблеске огней уже виднелись зубья стены, окружавшей город. Эвис указала на широкую улицу, ведущую к воротам. Они пошли быстрее, вдохновленные близостью свободы, даже крикливое пение и кривлянье грязно одетых людей не вызывало у путешественников должного отвращения. Но на площади перед воротами их ожидало серьезное разочарование: огромные дубовые створы были наглухо закрыты. Сверкая доспехами между башен, выход охраняли полтора десятка стражей. Там же, на небольшой площадке, освещенной кострами, остались повозки, не успевшие покинуть город до темноты. Прямо на земле или охапках сена лежали поваленные вином тела. Другие кутили, еще не нашедшие покой, ссорились из-за добычи с брошенной без присмотра телеги.

– Дело плохо, – сказал Грачев, отводя Эвис за ряд повозок, подальше от света костра. – Нас начнут искать именно здесь. Будет трудно спрятаться в этом городе, тем более выбраться из него. Если бы нам удалось перелезть через стену.

– Можно предложить золото Стражам.

– Попросту лишиться его и свободы. Нет, я не верю в честные сделки, – завидев троих аттинцев, появившихся с темного проулка, Грачев приложил палец к губам.

Они остановились неподалеку, и их негромкий разговор был вполне слышен.

– … обнаглели вонючие меченосцы!

– Кто думал, что сегодня закроют?!

– Это ты, безмозглый, увлек нас! Я не хочу стать жертвенной овцой! Ты придумал – ты и плати! Иди к Иодепу – пусть он сдерет с тебя три шкуры! Пусть выпотрошит тебя, но я после всего не останусь здесь! Нужно выбираться! Исчезать отсюда, пока не рассвело.

– Вон он! Зови!

– Иодеп! – вполголоса позвал человек в серой тунике, потом повторил громче. От навеса, устроенного под стойлом, отделилась чуть сгорбленная фигура. Дальше Грачев слышал, как шел торг. Зазвенели монеты, и трое, ведомые названым Иодепом, направились к строению, примыкавшему к башне. Теперь стало ясно, где и через кого лежит путь на ту сторону стены.

– Ты все поняла? – спросил Андрей с улыбкой хронавта. Эвис согласно кивнула.

– Тогда приготовь денежки и вежливо поговори с ним. Думаю, он сейчас выйдет.

– Я?

– Ты. У тебя язык подвешен, словно ты родилась здесь. У меня жуткий акцент. Да и с красивой женщины возьмут меньше.

Когда из-за башни появилась знакомая фигура, Эвис пересекла площадь, направляясь к ней. После недолгих переговоров хронавт подала Грачеву условленный знак.

Иодеп молча пропустил их в темный проход, звеня ключами, зажег светильник и повел по ступеням вниз.

– Сюда, – пригласил он, открывая тяжелую, окованную металлом, дверь. – Сюда. Я много не беру – на хлеб и вино. На хлеб и вино…

Мигом позже, чем захлопнулась дверь и лязгнул засов, Андрей понял, что эти стены стали тюрьмой.

Глава вторая
Затмение

Они спустились со склона по высокой, седой от росы траве, оставляя темные следы. Коней, еще перед рассветом, Тиохор отвел в стойбище горцев Имьях. Арум хотел побыть один, ему предстояло многое обдумать, держа путь в долину. Но вездесущий пастух, данный в проводники, оказался не в меру болтлив, докучая россказнями или назойливо вопрошая о разном – земном, небесном по ту сторону Ильгодо, пока аттлиец грубым словом не заставил его замолчать. Наступила благодатная тишина, красный диск солнца показался из мглы, клубившейся над хребтом. Он напоминал о прощальном огромном кострище, сооруженном под телом Лонке. Отшельник умер, и дух его, отныне свободный словно ветер, летел в неведомые дали вселенной. Для Арума то было горькой потерей. За истекший год он полюбил старика, как успел полюбить не многих за свои тридцать лет. Встретились они, когда полуживой аттлиец выполз из Лабиринта, изнемогая от голода, жажды, дико взирая на разверзнувшуюся пропасть. В глазах его все еще скалились уродливые и прекрасные лики Ликора.

– Небо, оберегая, указало дорогу назад! Ты не готов пока. Пока! – подчеркнул старик, давая глоток кислого молока. – Однако найти выход оттуда, истратив запас огня, пищи, воды, ползти много дней в темноте, отпущено не каждому. Видно ты помечен. Ты, пришедший издалека, кому-то сильно нужен здесь! – он ткнул рукой в черное жерло пещеры, – Или там! – обводя растопыренными пальцами землю внизу, Лонкэ смеялся.

Многие дни с тех пор сын Тимора сидел на вершине утеса, наблюдая течение реки, мерцание звезд, слушая жизнь камней и шелест дождя. Он ждал обещанного прозрения, чтобы видеть вещи и себя в некой связи непонятной, таинственной, но так реально описанной Лонкэ. Всякий раз старик, пустив по ветру золу из очага, говорил:

– Ты не готов. С тобой люди, много людей. Они не идут с тобой, но они ждут тебя живым. Ты не готов пока!

И Арум покорно пребывал в ожидании. Желание скорее идти сквозь Лабиринт сменила жажда слушать отшельника. Он понял сам, что расшифровать знаки Ликора, пройти запутанными коридорами, точащими гору, ему еще не по силам, только чувствовал, как с днями приближается время, когда он, наконец, уяснит необъяснимый язык каменных лиц. Ночами он видел их. Слышал их шепот – отвечал. То мерещился невыносимый взгляд Тога, тогда Арум пятился и прятался глубже в сон. Он узнал многое, постиг простые науки, забытые то ли неизвестные Аттле и был уже не тем мятежным, восторженным безумцем, всего лишь бегущим от дома. Но вдруг Лонкэ умер… Внезапно, тихим вечером, сказав несколько фраз, над которыми аттлиец ломал голову до сих пор. Лонкэ был аоттом – рожденным на Земле Облаков; наверно поэтому сын Тимора поверил и подчинился ему, вопреки недовольству многих сопровождавших его долгий путь. Отныне он считал себя свободным в выборе, но, помня науку "не спешить", нося источник твердой силы, быть мягким, он спускался в долину, куда его призывал Истргдор.

В стойбище горцев догорали костры. Лишь утреннее солнце рассеяло языки тумана, лагерь проснулся. Пастухи под переливы дудок и похожие на пение вскрики, погнали стада на луга. Воины, а их было много, сели вокруг остатков вчерашнего пира. Даже аттлийских аргуров можно было встретить среди них. Еще недавно держась в стороне, молчаливо презирая полудикие выходки жителей Имьях, теперь они словно забыли о полнящей их благородной крови и предавались нехитрым забавам с немалым азартом. Арум не приветствовал той слабости товарищей и недовольно хмурился в ответ на восторженные взмахи их рук. Его проводник окончательно отстал, напуганный огромными, как медведи, свирепыми псами, и Арум шел к хижине Истргдора наугад, ни о чем не спрашивая, надеясь, что большее из врытых в землю жилищ, есть искомое. Там он увидел своего черного с белой отметиной жеребца и коня Тиохора, как всегда ухоженных, ждущих жаркого бега. Ускорил шаг. Истргдор вышел навстречу, широко расставив руки. За ним из-за полога высунулся мальчик лет двенадцати, в котором аттлиец признал Оенгинара – он слышал его историю накануне.

– Мы ждем тебя, счастливый наследник царей! Выступаем сразу же! Ты с нами! – хозяин говорил тоном, не терпящим возражений.

– Нет, Истргдор, тридцать моих воинов небольшая подмога. И есть цели выше войны.

– И выше справедливости?! Войны не будет. Оенгинара город встретит, как подобает встречать Держателя! И еще… – имьяхиец рассмеялся, хлебнул из глиняной посудины воды, полоская рот, умывая лицо и мятую бороду. – Твои воины – крупная сила. Я помню стычку с капдскими всадниками. Вы были – меч Грома в их рыхлом теле!

– Просто – хороший маневр Тиохора. Мы не давали им обойти вас, да только защищались.

– Сильным должна быть постыдна лишняя скромность. Но постой… Вот почему я уверен, что ты поедешь… – имьяхиец повернулся к Тиохору, и тот, помедлив, открыл: – Слух будто в городе твоя сестра.

– Ардея?! – Арум подступил к старому стратегу, вдруг грозно приказал: – Говори!

– Спасшая Оенгинара, по рассказам, слишком похожа на Ардею. Она многих расспрашивала о тебе. Откуда-то с ней светловолосый воин, могучий словно наонский бык и отважный даже перед целым войском. Не знаю, чему верить, сын Тимора. Пусть говорят знакомые с ней.

– Я не мог думать будто она – твоя сестра! Да, идут из Аттлы к Земле Облаков… Сейчас они в городе – отчего я их ограждал. Мы спешили тогда укрыть Оенгинара и не могли вести их за собой, – оправдался Истргдор.

– Вздор! – Арум улыбнулся и опустился на камень возле тлеющих углей. Вороша хворостиной золу, он представил, как робкая нежная как лепестки цветка, Ардея бросается в реку несравненно более быструю, коварную, чем Ланта, да еще находит силы спасти человека. – Вздор! – твердо повторил он: – Тиохор, может ли Ардея идти с незнакомым никому воинам через степи, болота, леса?! Будь разумен!

– На ней Голубая Саламандра, – ответил его друг. – Даже если пришедшая тебе не сестра – мы должны быть там и знать правду. Может наказать самозванку или успокоить свои сердца. Пусть Истргдор перескажет все в точности – я же утверждать пока ничего не смею.

– Опиши ее имьяхиец! Истинно! Пусть Рожденный тоже не молчит!

– Это она и не она! – восклицал Арум, слушая воина и взволнованные отступления мальчишки.

– Здесь какое-то наваждение, – думал он. – Не слуг ли Верхнего храма это дело?! И если так, то даже они, как сумели достать до меня в такой дали?! Чего хотят?!

– Они люди не совсем, – воспалил его разум Оенгинар. – Я видел, как огонь появлялся из маленькой штучки в его руке. Видел – она заживляла кровавую рану своей ладонью, не призывая богов, не твердя заклятья! Только рукой! И скоро та рана становилась обычным, настоящим телом! Она в пути не знала усталости, вместо отдыха вечерами плавала в реке, а потом рассказывала про звезды и называла их другими именами. Когда она садилась со мной рядом, становилось хорошо, уютно, как в присутствии матери.

Арум решил верить не всему. Но лишь горцы вскочили на коней, он был среди них первый. Сначала медленно, произнося молитву грозному богу, они прошествовали мимо дымящего смрадом алтаря, выехали за изгородь стойбища и молчаливо смотрели в небо – раскрашенные соком трав и кровью воители Имьях, рядом небольшой отряд аттлийцев, сверкающих золотом и твердейшей сталью.

– Вот! Там! – наконец крикнул кто-то. Все обернулись в указанном направлении. Вдалеке, у склона лесистой с просединами горы парили два орла. Плавно кружа, они двигались на восток,

– Гей! – радостно крикнул Истргдор. Войско тронулось по долине вниз.

До полудня они обогнули рощи Миофы, крохотный городишко у Гусиных озер и стремительно понеслись к Бамбуковому городу. При виде их жители селений прятались в свои лачуги, бросая повозки и скот, бежали в поля. Но некоторые, встречая всадников орали:

– Задайте им! Бейте и жгите!

– С нами Оенгинар! – гордо отвечали воины.

– Накажите проклятых! Мстите за святотатство!

– Бейте! Бейте их!

С высоких стен заметили имьяхийцев, лишь облако пыли зазмеилось меж ждущих жатвы полей. По чьему-то указу все ворота оставались закрыты с ночи. Когда авангард войска, влетев на мост, остановился у западной башни, и всадники хором закричали: – Открывайте! С нами Оенгинар! Со стены в них полетели стрелы и камни. Никто из воинственного отряда не предвидел такой враждебной встречи. В первых рядах возникла суматоха. Кони метались с диким ржанием, ломая ограждения моста и падая в ров. Хотя горцы быстро отступили, перед воротами осталось много распростертых тел.

– Подходи еще! Смелей!

– Есть огонь и смола! Вам нравится пекло?!

– Езжайте к южным воротам! Может там угощают другим! – слышался хохот с чернокаменных укреплений.

Растерянность имьяхийцев вмиг излилась в ярость. Вопя ужасные проклятия, они разъезжали вблизи рва, потрясали копьями и пускали стрелы, вряд ли достигавшие цели; другие же благоразумно последовали за Истргдором.

Поднявшись на пологий холм, где как скрюченные пальцы топырились из земли пять обожженных идолов, Истргдор долго неистово ругался. Его самого едва не ранил камень, потрясший щит. Теперь, когда внезапный предательский выпад горожан был исполнен, и он мог посчитать убитых, в его душе гнев сменяла другая буря, более темная и злобная. Шепча имена богов, он клялся, что такого обмана не простит.

– Нас слишком мало, имьяхиец, – сказал Арум, твердо глядя в его лицо. – Твоя голова должна быть трезвой. Нас мало. Если станет и втрое больше, города штурмом не взять.

– Станет вчетверо больше уже завтра! – заверил Гунакан. Его коня сразил дротик и аттинец чувствовал себя героем, напуская вид воина весьма опытного.

– Земляные крысы! Они ведь не знают истории Оенгинара!

– Они много не знают!

– Мы это исправим! Будем жечь и резать виновных! Карать за незнание!

Выкрикивали горцы, столпившись вокруг предводителей плотным кольцом. Многие давали советы: разумные и сумасшедшие. Нашлись добровольцы проникнуть ночью за стену, убить стражу и открыть ворота, наивно пологая, будто случившееся – бесконтрольный приказ наглеца Магиора. Большая часть настаивала проехаться по окрестностям в поисках вина, провизии и потом просто ждать. Оенгинар не слышал их. Взгляд его выражал недоумение – неужели Род мог не возрадоваться ему живому?! Отвергнуть Его?! Такого не могло быть! Мальчишка думал, что нужно подойти к воротам, да только докричаться. Убедить глупцов, что он – это Он. Истргдор ничего не ведал о последних событиях в Бамбуковом городе, вызванных хитрой интригой Ваамкана. Однако он быстро понял: за черными стенами произошли серьезные потрясения. Допуская даже, что в Дом Рода, Держателем уже внесли младенца – Обнаикона, а значит, пока там нераздельно правит Ниесхиок – заклятый враг свободных имьяхийцев. Он допускал самые неприятные перемены, не подозревая, как скоро ему откроется куда более страшная правда. Предвидя серьезное противостояние, Истргдор послал гонцов в горы и в дружественные западные селения с вестью, которая должна была задеть многих:

– Оенгинар – истинный Рожденный, отвергнут! Бамбуковый город против богов! Шлите воинов! Именем Рожденного мы восстановим справедливость и высшую волю!

Запретив грабить крестьян, дабы не нажить лишних врагов, он все же обязал их немедля доставить определенное количество провианта и выделить людей рубить лес для укрепления лагеря, как настояли знакомые с наукой войны аттлийцы.

Прошло два дня. И с каждым шагом Солнца, появлением звезд, надежды на мирный исход таяли. Ваамкан с башни обозревал лагерь осаждавших, кляня себя за трусость, удержавшую от удара бунтарям сразу, когда воины его превосходили числом и были еще пьяны победой в городе. Зарево множества костров у холма за стеной наводило на жреца ужас, словно блеск глаз хищной стаи. Он видел, как по, тонувшей в сумерках, дороге стекались десятки, сотни мятежных горцев, люда, разделившего их настроения. Но больше всего его пугал Оенгинар. Это был страх мистический, необъяснимый разумом, горячий, преследовавший всюду. Навсегда ему запомнилась щуплая фигурка мальчишки в белой тунике, со вздернутой головой, глядящего прямо на него. Ваамкан туже закутался в мантию, расшитую мехом и золотом, но ощущал себя как никогда нагим и уязвленным. За последние дни произошли действительно катастрофические потрясения – равных не было века. Не в пролитой крови, даже не в поруганных святынях, виделись те перемены, а в великом перевороте в умах. Прошлое Рода, все что объединяло людей и делало их народом этой земли, теперь резалось по живому, через боль, слезы, тысячи смертей. Прошлое корчевалось, сохло. Будущее? После гибели священных животных, души которых есть сам свет Рэдо, после погрома в доме богов и убийства Ниесхиока разъяренной, направленной Ваамканом толпой, после сожжения семи срединных храмов, насилия над жрецами и жестокой казни имьяхийцев, обманутых воинами Магиора – всего безумного, пронизанного демоническим духом ненависти и разрушений, страна Единорога уже не могла оставаться прежней. Это одинаково ясно понимали и, поклонившиеся самозванному Держателю жрецы, городская знать, и воины, и каждый нищий оборванец. Одни, принимая происшедшее, как Конец Дней, предсказанный Оканоном, запирались в дворцах, лачугах, усердно молили богов и ожидали последнего страшного всплеска воли бессмертных. Другие, в большинстве не веруя более в благие помыслы жрецов, их чистоту и связь с небесными силами, видели в развернувшейся драме поворот к новой жизни, устраивать которую приходилось каждому по-своему: пьянствуя, грабя, пресмыкаясь перед Ваамканом или в открытой вражде бесчестному узурпатору. Толпы недовольных были загнаны в старую крепость и заточены там без пищи и воды, или казнены, убиты на улицах, в своих домах. Несмотря на жестокие расправы, на хитрые, услаждающие речи Ваамкана, слушаемые уже без прежнего восторга, Бамбуковый город бился в судорогах взаимных распрей. И теперь, когда появился Оенгинар, легкая победа жреца грозила обернуться сокрушительным поражением.

Впрочем, много воинов присягнули Ваамкану, слишком много людей под его именем творили бесчинства, и удел их оставался: в страхе, в ненависти, в вере или безверии пройти избранный путь до конца. Лишь к вечеру второго дня удалось утихомирить большую часть недовольных, угрожая им вторжением имьяхийцев. Даже недруги нового держателя вряд ли решились бы отрицать полную опасность, а тем более вступить в союз с горцами, кто из призрения, кто из-за праведных опасений. Другое дело истинно Рожденный! Увы, он оказался по ту сторону стены. Да и он ли? А если и он, то почему там?! Боги бросали кости – демоны, не знающих света лесов, нашептывали их счет.

Магиор, бодро поднявшись по ступеням, остановился рядом с Ваамканом и также, опираясь на стену, глядел вниз. Выражение лица его было иным: на губах будто бы проступала улыбка. Казалось, свет множества костров у холма заботил его меньше.

– Народ требует чужакам казни мучительнее, – заметил он.

– Но не сейчас же! – Ваамкан порывисто повернулся, раздраженный, что мысли его посмели прервать.

– Разумеется, завтра. В городе станет спокойнее, когда с ними покончат.

– И, наверное, не завтра. Ходят слухи, будто пленница – сестра Арума…

– Еще говорят – она спасла Рожденного. Но, известно всем – проклятые иноземцы в сговоре с Ниесхиоком умертвили Единорогов! Ниесхиок мертв, почему же живы они?

– Я не глуп, Магиор! И мысли у меня о другом… Арум – сын правителя Аттлы. Аттла далека, но несказанно могущественна. За горсткой железноголовых могут последовать тысячи. Как бы жизнь аттлийки не оказалась бесценной!

– Дочь великого правителя не может путешествовать одна через Ильгодо! Мне видится – они вовсе не аттлийцы. Подумай сам! Спроси Крилоха!

– Усиль стражу, стерегущую их. Или лучше спрячь иноземцев. Спрячь, чтобы никто не узнал, где они.

– Ее – да. А светловолосого мужа я бы скорее убил. Иногда пол дела выгоднее целого. Он необычно силен. Не по-человечески! Пятерых, пришедших за ними, порубил мечом – перепуганная стража едва успела захлопнуть дверь, иначе, казалось, он вырежет всех! Так чужаки и сидят там… Не пьют, не едят… С пятью убитыми. Я больше верю, что они – не люди. Они опасны, славный Держатель, послушай меня! Она ведьма, в теле которой черви – ведь не бывают женщины такими! А он – воплощение духа нечистого.

– Возможно. Но ее пока не троньте. Грозному мужу отрубите руки: запах и цвет крови покажет, кто он.

Они некоторое время молчали. Со стены было видно, как догорают останки неугодных храмов – красиво и трагично. В городе почему-то стало тихо так, что слышалось веселье в лагере имьяхийцев.

– Их перевалило за три тысячи. Думаю, утром станут нас испытывать, – сказал Магиор. – Но они еще слабы.

– Их силы растут. Грязные псы! Они будут бросаться все яростней, а мы слабеть. Почему мы их не раздавили в первый же день! – сокрушался Ваамкан. Он давно уже послал своих людей, переодетых крестьянами, заручиться поддержкой в малых городах; вложил им в уста слова хитрых обещаний. Только мало было надежды на какую-нибудь помощь. Да и кому он был нужен, с кем знаком новоявленный Держатель – недавно маленький безызвестный жрец.

– Мы одолеем их, – вдруг сказал Магиор. – Я долго думал и нашел выход. Нам поможет один человек – твой враг, которого ты разыскиваешь… Я уже нашел его.

– Кто?!

– Иенхон.

– Иенхон! Схватили его?! Я знал, что он не вышел из города. Где он?! – известие, что найден охотник, исчезнувший в ночь погрома в святилище Рэдо безумно обрадовало Ваамкана. Он ненавидел человека Голубого Леса едва не больше, чем Оенгинара. Ненавидел и боялся за его дерзость, гордый вид, за злой язык и еще за то, что тот был знаком со многими тайнами.

– Город, не лесные дебри, здесь трудно путать следы. Он скрывается у одной блудницы. Я намеренно не стал его тревожить.

– Чем он будет полезен?

– Я долго думал, как ловчее обмануть имьяхийцев… – Магиор огляделся, убеждаясь, что их никто не слышит: – Под восточной стеной от рощи, что по берегу реки, есть подземный ход. Ты не знаешь о нем. И вряд ли кто знает, кроме немых слуг Оканона. Пусть нечестивец Иенхон узнает о тайном ходе. Пусть воспользуется им для бегства.

– Отпустить его?! Дать уйти этому псу через тайный ход?!

– Истинно так… Он не уйдет далеко! Он, полный ненависти, зло обиженный дикарь, укажет путь вражьему войску. Путь в могилу – мы засыплем оба конца прохода!

– Ты сын лисы, Магиор! – Ваамкан глядел на него странным немигающим взглядом, потом, словно опомнившись, рассмеялся:

– И к тому же глупец! Иенхон не пойдет на встречу смерти. Ему незачем идти в лагерь горцев, где увы не убитый им же Оенгинар. Он не сумасшедший, он просто сбежит!

– Нет, – Магиор упрямо покачал головой: – Я еще раз утверждаю – Иенхон ради мести пойдет и на смерть. Мне ли его не знать! Он изведется, лишь бы на гибель тебе протащить войско Истргдора тем ходом. Поверь, я все обдумал много раз. Нам не найти лучшего орудие для этого замысла! Лучшего, чем горящий местью, Иенхон. Любой другой посланец вызовет у опытного Истргдора подозрения. Любой, но не пришедший каяться Иенхон – человек Голубого Леса, служивший Ниесхиоку!

– Хорошо… – Ваамкан неторопливо взвешивал доводы начальника войска, понимая насколько привлекателен и опасен неожиданный план. Ему никак не хотелось отпустить бывшего уже в руках Иенхона, без особой уверенности в том, что расправится с ним позже. Однако, возможность так легко покончить с осаждавшими, брала вверх. Спустившись с башни, они направились к Дому Рода, и до глубокой ночи обсуждали детали в уже пущенной в действие затее Магиора. Устроившись в ярко освещенном зале, глотали вино из золотых сосудов, подносимых бледнотелыми невольницами из капдских гор и даже позволяли себе шутить.

Как и предвидел Магиор, имьяхийцы утром предприняли атаку. Конечно, это не был подлинный, яростный штурм, которых за века Бамбуковый город пережил множество, сгорая до тла, возрождаясь по-прежнему сердцем страны Единорога. Истргдор просто испытывал защитников города, познавая их боевой дух, разведывая слабые места. Горцы, вопя угрозы, пуская стрелы, налетали на стены и, встреченные равным ответом, откатывались назад. Это малополезная игра, стоившая раненых и убитых, окончилась, как только солнце припекло жарче. Воины направились, кто к реке обмыть пыль и пот, другие, строго подчиненные старейшинам, в городившийся частоколом лагерь. Еще вчера там появилось несколько молодых слонов с длинной редкой шерстью, с устрашающими, как косы смерти, бивнями. На них притянули бревна для тарана и предполагали использовать в битве, если только враги посмеют выступить. На ровной площадке у подножия холма начали сооружать сразу две штурмовые башни, рассчитывая довести их вровень с городскими укреплениями и доставить по дощатым настилам к участкам засыпанного рва. Усердно стучали топоры. Полунагие люди рыли землю, точили мечи, штопали одежду, кромсали мясо для похлебки и бранились. Таким, полным работы, пустой суеты, увидел лагерь Иенхон. Он шел через скошенный луг и, предвкушая великую месть, радовался. Еще думал об Оенгинаре, выжившем волей богов, при этом в его груди что-то металось, вздрагивало – но и то, похоже, была радость.

– Ведите меня к Истргдору! – крикнул он, подскочившим всадникам: – Я – Иенхон, известен всем!

– Как вонючий раб Ниесхиока?! – рассмеялись горцы. Человек Голубого Леса по привычке вздернул руку к ремню, где раньше носил меч и если бы он имел его, насмешники, возможно, поплатились за те слова.

– Ведите! Кто я – скоро вы узнаете лучше!

Горцы переглянулись и, не переставая хохотать, направили коней к воротам, заставляя охотника успевать за ними бегом. Несущий великолепное открытие, Иенхон взошел на холм. Меж идолов был натянут тент, под которым собрались некоторые начальствующие войска имьяхийцев и люди близкие Истргдору. Когда же охотник увидел живого Оенгинара, сидящего на грубом табурете, украшенном кусочками хрусталя и блестящего обсидиана, он вдруг повалился на землю с громким восклицанием: – Вспомни и прости священный Рожденный! Это я – твой убийца! Я, слепой, неразумный отдал тебя реке! Вспомни и прости! Заклинаю именами всех богов! Вспомни и прости!

Оенгинар разглядывал его словно диковинного зверя, распростершегося у ног, с опасением и любопытством. В памяти, опьяненной в день покушения дурманящим настоем, теперь всплывали забытые туманные образы.

– Не помню, – тихо произнес Оенгинар.

От этих слов Иенхон взвыл, как от раны, потом поднял голову, глаза его слезились, и начал пересказ сути заговора и о своей недоброй воли в нем.

– И ты осмелился придти сюда?! Искать пощады?! – удивился молодой воин.

– Смерть ему! Сейчас же смерть! – зароптали горцы.

– Он сам пришел – не будем мучить!

– Топором по шее!

Вдруг все по оклику Истргдора замолчали. Оенгинар встал, подошел ближе к Иенхону, с улыбкой глядя на его косматое лицо, красные мясистые губы, горестные глаза.

– Я прощаю тебя! – сказал Рожденный, касаясь его ладонью: – Ты был ослеплен. Боги вернули зрение – ты снова с нами!

Охотник встал. Теперь вид его был спокойным, торжественным.

– Я не боюсь смерти, – отчетливо произнес он, чтобы слышали всадники, шептавшиеся за спиной, – даже просил бы о ней. Однако есть в моей жизни еще одно дело… Я знаю, как проникнуть в город!

Сообщение о тайном ходе под стеной Истргдор принял, словно послание неба. Собравшиеся на совет были так же воодушевлены полезнейшими открытием охотника. Только о способе его использования мнения значительно разделились. Имьяхийцы долго спорили, каждый желал навязать свою правду. Еще, не все безоговорочно верили в искренность человека Голубого Леса и, ожидая какой-нибудь подвох, высказывали болезненные для Иенхона сомнения.

– Эх, вы! – наконец не стерпел он. – Дайте мне сотню воинов и сегодня Ваамкан, связанный как жертвенная скотина, будет здесь! Дайте триста – и я пробьюсь к воротам и открою их! Пусть мне это будет стоить жизни, но я сделаю это! Клянусь именами богов! А вы можете рассуждать ни один день, пока не найдется другой счастливец, но служащий не вам. Говорю вам: храм Оканона разрушен и его тайны быстро перестают быть тайнами!

Пламенная речь Иенхона зажгла воителей с Имьях итак не страдающих робостью, жаждущих скорее ворваться на городские улицы. Они решили – как стемнеет проверить подземный коридор, а уже перед рассветом, учинив ложный штурм у западных ворот, тихонько направить основные силы по пути, указанному Иенхоном.

– Завтра перед тобой распахнутся эти ворота! – сказал Истргдор, кладя тяжелую руку на плечо Оенгинара. – Это по праву твой город.

За черными стенами тем временем готовились совсем к иному исходу. Магиор набирал отряд из крепких и опытных воинов. Им назначалось: лишь враги до последнего исчезнут под землю, засыпать вход у реки, затем, соединившись с другой частью войска у восточных ворот, стремительно напасть на лагерь имьяхийцев. Среди могильников Города Мертвых, где начинался, губительный лаз, подкопали несколько тяжелых плит, чтобы в свой срок обрушить их на головы доверчивых детей Имьях. Как только все было закончено, там больше никто не появлялся, кроме безразличных к закону бродяг, дабы не отпугнуть возможных лазутчиков. А вокруг, от вытоптанных садов Миофы и разоренного святилища Оканона до Дома Рода и самых дальних бамбуковых хижин, до храма Рэдо, опаленного огнем рассерженного Крилоха, все было спокойно. Спокойно, как в ожидании звука рвущихся нервов. Собираться на площадях, говорить что-либо о богах или смертном Оенгинаре, запрещалось. Тихий стон из старой крепости служил тому подтверждением. Кровь на улицах еще не смыли дожди. Едва небо усеяли звезды, Магиору доложили:

– Два десятка горцев двинулись к реке.

– Не замечайте их, – спокойно сказал он. За разведчиками, расчитывал стратег, скоро пойдет все вражье войско. Туннель был длинный, и места там бы хватило всем.

– Завтра мы раздавим их как гнусов! – заверил он Ваамкана: – Ловушка начинает работать. Благодари Иенхона. Пусть беглец сдохнет позже других, рыдая, захлебываясь подземным смрадом!

– О, нет! Его разорвут на куски, сожрут живого и выпьют кровь! – торжествовал Держатель.

В эту ночь сон не приходил к ним двоим. Поднявшись на верхнюю террасу Дома Рода, они смотрели на россыпи вечных звезд, что в умах предков рождали легенды. Ваамкан рассуждал о времени, когда вся страна Единорога будет покорна новым законам. Потом, в своих мечтаниях он пустился дальше, покоряя пределы гор на севере и земли береговых людей. Голос его дрожал, сузившиеся глаза блестели. Магиору казалось, что Держатель не в себе, проведя целый день в святилище Крилоха, непрерывно молясь, пересытившись тяжким дымом курений. Слушая бредовые речи, начальник войска, он вдруг усомнился: нужен ли этот, случаем возвеличившийся, жрец? Ведь вся власть в городе по существу принадлежала ему. Ваамкан умел только бунтовать толпу, лить яд лжи. Сумел разрушить храмы и уничтожить вечный закон. Но что дальше? Эти мысли еще не окрепли, Магиор отстранился от них, желая додумывать, когда станет ясен исход сражения с имьяхийцами. Оставив держателя, он спустился проверить посты и узнать о перемещениях во вражеском лагере. Ваамкан, потерявший в лице Магиора благодарного слушателя, стал придумывать каким казням он подвергнет пленных горцев, которых завтра обещало быть много. От кровавых сцен его самого пронимал озноб. Кутаясь в плащ, он скрежетал зубами, ухмылялся и сожалел только, что может уже никогда не встретится с Иенхоном. Потом вдохновение внезапно покинуло его. Жрец ощутил себя одиноким среди людей, безразличных к его стремлениям. Была ли это минута отрезвления или миг грусти перед порой желчного отчаяния?