Текст книги "Проклятый Лекарь. Том 7 (СИ)"

Автор книги: Александр Лиманский

Соавторы: Виктор Молотов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

В этот момент из бокового коридора выбежал Сомов. Нет, не выбежал – вывалился, как пьяный из кабака. Главврач выглядел так, словно пробежал марафон в полном облачении. Рубашка взмокла, пропиталась потом насквозь. Галстук сбился набок, узел размяк. Очки запотели, съехали на нос. Обычно идеально уложенные волосы торчали во все стороны, как иглы ежа.

В руках планшет и стопка бумаг – сантиметров двадцать высотой. Часть выпадала, он пытался подхватить, ронял еще больше.

Вот тебе и невозмутимый главврач. Хотя не удивлен.

Увидев меня, он буквально просиял. Лицо озарилось такой радостью, словно он увидел ангела-спасителя. Вся паника, звучавшая в телефоне, исчезла. Теперь в глазах горела надежда. Безумная, отчаянная надежда.

– Святослав Игоревич! – он бросился ко мне, разбрасывая бумаги. – Наконец-то! Вы нам нужны как воздух!

– Понял, понял, – остановил я его излияния, пока он не начал читать медицинскую энциклопедию. – Давайте по существу. Масштаб проблемы? Конкретные цифры.

Сомов глубоко вдохнул, попытался собраться. Поправил очки, вытер пот со лба. Заговорил, стараясь быть четким:

– Семьдесят три пациента в терапевтическом отделении. Распределение по тяжести: пятнадцать в тяжелом состоянии, требуют постоянного наблюдения и медикаментозной поддержки. Десять на капельницах с сильнодействующими препаратами. Остальные – средней и легкой тяжести, но тоже требуют лечения.

– Конкретнее про тяжелых.

– Трое на ИВЛ – искусственной вентиляции легких. Двое в коме неясной этиологии. Четверо с острой сердечной недостаточностью. Остальные – разное: почечная недостаточность, цирроз в стадии декомпенсации, тяжелая пневмония…

– И вы не знаете, кто есть кто?

– Именно! Мы не знаем, кому что капает! Кому инсулин нужен, кому сердечные гликозиды, кому антибиотики! Проблема в том, что большинство пациентов поступили недавно. Кого-то мы помним, с остальными – полный бардак. Нужно снова заводить истории, собирать анамнез, брать анализы и фиксировать все действия.

– Почему не остановили все процедуры? – спросил я. – Первое правило при ЧС – прекратить все потенциально опасные манипуляции.

– Пытались! – Сомов всплеснул руками. – Но некоторым нужны лекарства для поддержания жизни! Инсулин диабетикам – без него кома и смерть. Сердечные препараты сердечникам – без них остановка сердца. Гормоны тем, у кого надпочечники не работают! А кто есть кто – неизвестно!

– Опрашивайте пациентов.

– Опрашиваем! Но половина не помнит своих диагнозов! «У меня что-то с сердцем» – и всё! А что именно – стенокардия, аритмия, сердечная недостаточность? Не знают! Четверть вообще без сознания! А те, кто в сознании, паникуют и несут чушь!

Забавно. По телефону был на грани нервного срыва, готов был рыдать. А сейчас, когда увидел меня – воспрянул духом. Понимает, что я единственный, кто может разгрести этот бардак.

Моя способность видеть Живу позволяет диагностировать без анализов. Но он об этом не знает – думает, я просто гениальный диагност. Ну, с небольшим подвохом.

– И никто из врачей не помнит своих пациентов? – уточнил я. – Они же должны знать хотя бы в лицо.

– Рудаков вел отделение железной рукой! – Сомов запричитал, как баба на базаре. – Все истории болезни заполнялись только в электронном виде! Бумаги он запретил категорически! Говорил, что двадцать первый век, нечего деревья переводить, все должно быть в цифре! Врачи привыкли сверяться с базой данных каждые пять минут! Диагноз в базе. Анализы в базе. Назначения в базе. А теперь базы нет!

– А теперь они как слепые котята, – закончил я. – Или как студенты на экзамене без шпаргалок.

– Именно! Полная профессиональная беспомощность!

И Сомов, и Бестужев одновременно посмотрели на меня. Синхронно, как по команде. В их глазах читалась одна и та же просьба.

– Святослав Игоревич, – начал Сомов проникновенно.

– Возглавьте антикризисный штаб, – закончил Бестужев властно.

– Только вы можете навести порядок, – добавил Сомов умоляюще.

– У вас есть опыт работы в экстремальных ситуациях, – поддержал граф.

– И ваши методы диагностики…

– Нетрадиционные, но эффективные…

Они говорили так синхронно, словно отрепетировали. Хотя вряд ли – просто оба в отчаянии и хватаются за соломинку. А я для них сейчас – не соломинка, а целый спасательный круг. С мигалкой и сиреной.

Я медленно осмотрел царящий вокруг хаос.

Пациенты брошены на произвол судьбы. Кто-то стонал, кто-то звал на помощь, кто-то просто лежал на кушетке в коридоре и смотрел в потолок остекленевшим взглядом.

Катастрофа для них – идеальная «охота» для меня. Десятки пациентов без диагнозов, многие на грани смерти. Если я их спасу, Жива польется рекой. Каждый спасенный – это процентов пять-семь к моему Сосуду. А если спасу всех тяжелых – это же просто шведский стол! Буфет! Банкет жизненной энергии! Рудаков, сам того не зная, сделал мне царский подарок.

Я снял свой пиджак, накинул рабочий халат. Медленно закатал рукава.

Жест оказался эффектным. Все смотрели на меня, как на мессию. Или как утопающие на спасателя. Или как наркоманы на дозу. Выбирайте аналогию по вкусу.

– Кирилл, – обратился к ученику, не поворачивая головы. – Урок первый в кризисном менеджменте: никогда не показывай неуверенности. Даже если не знаешь, что делать – делай вид, что у тебя есть план. Люди поверят и пойдут за тобой.

– У вас есть план? – с надеждой спросил парень.

– Конечно, – сказал я с каменным лицом. – План простой – спасти всех и получить благодарность. Много благодарности.

– Это не план, это цель, – заметил Кирилл.

– Для умных людей цель и есть план. Остальное – детали, которые решаются по ходу.

Встал в центре коридора, где меня было видно всем. Расправил плечи, выпрямил спину. Набрал в легкие воздуха и рявкнул голосом, которым когда-то командовал легионами мертвых:

– Так, коллеги, отставить панику!

Эффект был мгновенным. Все замерли, как по команде «стоп-кадр». Медсестры застыли с подносами в руках. Врачи прекратили ругаться, кулаки повисли в воздухе. Даже мониторы, казалось, притихли, прекратив свое назойливое пиканье.

– Слушайте сюда! – продолжил я уже тише, но не менее властно. – У нас есть три часа, чтобы восстановить все истории болезни и предотвратить смерть как минимум десятка пациентов. Кто не справится – пойдет чистить морг. Вручную. Сейчас вы увидите, как работает настоящая медицина!

– Но это невозможно! – крикнул кто-то из толпы. – Без анализов, без историй…

– Возможно всё, если есть мозги и решимость. А теперь за мной, птенчики мои! Марш в ординаторскую!

Быстрым шагом прошел в ординаторскую. Все потянулись за мной, как железные опилки за магнитом. Или как зомби за некромантом. Вторая аналогия точнее.

Ординаторская выглядела как после бомбежки.

Бумаги разбросаны по полу, как осенние листья. Компьютеры включены, но экраны показывают пустые базы данных – белые страницы с надписью «нет данных». На доске для объявлений криво висит распорядок дежурств – уже неактуальный, фамилия Рудакова замазана черным маркером. Кто-то нарисовал рядом неприличный орган.

Кофемашина сломана – валяется на боку, из нее течет черная жижа. Пахнет горелым кофе и отчаянием.

Взял маркер, подошел к большой белой доске. Начал рисовать схему отделения – палаты, посты медсестер, процедурные, реанимация. Рука двигалась быстро, уверенно. За время работы я выучил планировку наизусть.

– Так, слушайте план, – заговорил я, не оборачиваясь. – Превращаем эту комнату в штаб. Командный центр. Отсюда будем координировать все действия. Никакой самодеятельности, никакой паники. Только четкие приказы и их исполнение.

Обернулся, окинул взглядом собравшихся. Человек тридцать – врачи, медсестры, санитары. Лица бледные, глаза испуганные. Как кролики перед удавом.

Узнал знакомые лица.

Костик стоял в углу, теребя стетоскоп. Ольга и Варвара стояли и перешептывались между собой.

Доктор Доронов – пожилой терапевт, год до пенсии. Опытный, но уставший. Сейчас выглядел потерянным.

– Костик! – рявкнул я.

Парень подпрыгнул:

– Я! Здесь! Слушаю!

– Ты – мой адъютант. Личный помощник. Бери планшет, ручку, блокнот – что угодно. Будешь записывать все мои диагнозы и назначения. Быстро, четко, без ошибок. Ошибешься хоть в одной букве – пойдешь в морг трупы ворочать. Понял?

– Так точно! – Костик выпрямился, как солдат. – То есть да! Понял! Буду записывать!

– Ольга!

Врач шагнула вперед:

– Слушаю, доктор Пирогов!

– Ты отвечаешь за весь сестринский персонал. Твоя задача – организовать их. Собери всех медсестер. Пусть немедленно проверят все капельницы и прекратят введение любых препаратов до моего личного распоряжения. Исключение – жизненно необходимые: инсулин диабетикам, сердечные гликозиды сердечникам. Но и их – только после точной идентификации пациента. Не уверены – не колите. Лучше гипергликемия, чем гипогликемическая кома.

– Поняла! Сделаю! – Ольга умчалась, как ракета.

– Варвара!

Девушка выступила вперед:

– Слушаю, Святослав Игоревич! – сказала она томно, все еще тая надежду на наш повторный интимный контакт.

– Ты – полевой диагност. Твоя задача – первичный сбор информации. Пройди по «легким» палатам – с первой по десятую. Там в основном выздоравливающие, ничего критичного. Просто собери жалобы. Никаких попыток ставить диагнозы, только симптомы. Записывай всё: температуру, локализацию боли, характер боли, наличие сыпи, кашель, одышку, отеки. Всё! Даже если пациент жалуется, что у него чешется левая пятка – записывай. Докладываешь мне каждые пятнадцать минут. Вопросы?

– Никак нет! Побежала! – Варвара схватила блокнот и исчезла.

Повернулся к Кириллу:

– А ты, мой юный падаван, будешь моим «детектором». Специальным сенсором. Радаром смерти, если хочешь пафоса.

– В смысле? – не понял парень.

– Пойдешь со мной по палатам. У тебя есть дар чувствовать энергию – ты же маг света, обучен видеть и манипулировать энергетическими потоками. Свет и Жива – родственные энергии. Будешь говорить мне, в какой палате «пахнет» смертью сильнее всего. Где жизненная энергия на исходе. Где пациент балансирует на грани. Учимся диагностировать на практике.

Для этих целей можно было использовать и Нюхля, но пусть учится Кирилл, а то так ничему не научится. Лучшее обучение – это практика.

– Но я не умею! – запаниковал Кирилл. – Я только свет вижу, а не Живу!

– Научишься. Экстремальные ситуации – лучший учитель. Когда от твоих действий зависит жизнь человека, способности обостряются. Инстинкт самосохранения – великая вещь. Нюхль!

Костяная ящерица подняла морду, зеленые глаза вспыхнули:

– Ррр?

– Ты тоже с нами. Твой нюх может пригодиться. Чуешь яды, инфекции, некоторые болезни. Будешь моим биологическим анализатором.

Ящерица радостно тявкнула. Ей нравилась суета – напоминала охоту на мертвецов в старые добрые времена.

– Остальные! – обратился к толпе медперсонала. – Разбиться на группы по три человека. Врач и две медсестры в каждой. Первая группа – обход палат с одиннадцатой по пятнадцатую. Вторая – с шестнадцатой по двадцатую. Третья – с двадцать первой по двадцать пятую. И так далее. Ваша задача – опрашивать пациентов. Записываете всё, что они помнят о своей болезни. Когда поступили, с какими жалобами, какие лекарства принимали, есть ли аллергии. Всё! Приносите мне отчеты каждые десять минут. Вопросы?

– А если пациент без сознания? – спросил доктор Доронов.

– Смотрите явные внешние признаки и используйте базовые знания. Желтуха (желтизна кожи и склер) – проблемы с печенью или желчным пузырем. Отеки – почки, сердце или печень. Цианоз (синюшность) – проблемы с легкими или сердцем. Петехиальная сыпь (мелкие кровоизлияния) – возможен менингит или сепсис. Используйте мозги, черт возьми! Вы же врачи, а не санитары! У вас есть образование, опыт! Вспоминайте всё, чему учили! Всё, время пошло! Три часа, начиная с этой секунды! Работаем!

Глава 19

Все бросились выполнять приказы, точно солдаты. Ординаторская опустела за тридцать секунд. Остались только я, Кирилл и Нюхль.

– Почему вы так уверены? – спросил Кирилл, пока мы шли к палатам. – Это же невозможно – за три часа осмотреть семьдесят три человека! Поставить диагнозы без анализов!

– Возможно, – ответил я, проверяя карманы халата.

Стетоскоп на месте – холодный металл приятно оттягивал карман. Фонарик тоже – маленький, но мощный. Шпатели для осмотра горла – этих целая пачка. Перчатки – аж три пары.

– Возможно, если использовать нестандартные методы. Смотри и учись. Сейчас ты увидишь, как работает настоящая диагностика. Не по учебнику, а по жизни.

Мы вышли в коридор. Активировал некромантическое зрение – мир потерял краски, стал черно-белым, как старое кино. Зато проявились потоки Живы.

Каждый человек светился своим цветом. Здоровые – ярко-золотым, как солнце в зените. Больные – тускло-желтым, как осенние листья. Умирающие – серым, как пепел.

– Кирилл, включай свое световое зрение. Ищи темные пятна. Места, где свет тусклый или отсутствует.

– Я попробую… – пробормотал он.

Парень сосредоточился, закрыл глаза. Когда открыл, его радужка слегка светилась белым.

– О! Я вижу! – воскликнул он. – Это же невероятно! Люди светятся! Но по-разному! Там! – указал на дальнюю палату в конце коридора. – Там очень темно! Как черная дыра! Энергия почти не чувствуется!

– Бежим!

Мы рванули по коридору. Врезались в дверь палаты, и она распахнулась с грохотом.

Палата номер семнадцать. Четыре койки. Три заняты.

На первой – мужчина средних лет, читает газету. Жива нормальная, золотистая. Здоров или почти здоров.

На второй – молодая женщина, спит. Жива желтоватая, но стабильная. Выздоравливает.

На третьей, у окна – пожилая женщина. Вот она – источник тьмы.

Лежала без движения. Медсестры суетились вокруг других пациентов, на нее никто не обращал внимания. Видимо, решили, что спит.

Подошел быстрым шагом.

Женщина была без сознания. Кожа бледная, как бумага, покрыта холодным липким потом. Дыхание поверхностное – грудь едва поднималась. Пульс нитевидный – еле нащупал на сонной артерии.

Активировал лекарское зрение на полную мощность. Некромантия плюс медицинские знания – мощная комбинация.

Жива текла вяло, как загустевший мед. В районе поджелудочной железы – темное пятно, почти черная дыра. Поджелудочная не работала.

– Что с ней? – спросил Кирилл. – Она умирает?

– Гипогликемическая кома, – поставил я диагноз мгновенно. – Критическое падение уровня глюкозы в крови. У нее диабет первого типа – инсулинозависимый. Кто-то сделал ей укол инсулина, но забыл покормить. Или дал неправильную дозу. Сахар упал ниже критической отметки – меньше двух ммоль на литр. Мозг голодает без глюкозы. Еще полчаса, и будут необратимые изменения. Смерть мозга.

– Ничего себе…

– Сестра! – крикнул я.

В палату влетела медсестра – молоденькая, лет двадцати:

– Что случилось?

– Срочно глюкозу! Сорокапроцентный раствор, двадцать кубиков, внутривенно! Быстро!

– Но мы не знаем, кто она! Может, у нее аллергия… – запаниковала медсестра.

– На глюкозу не бывает аллергии! Это чистый сахар! Она умирает! Тащи ампулы, живо!

Медсестра убежала. Вернулась через минуту с ампулами и шприцем.

Сам сделал инъекцию – некогда ждать, пока она соберется. Воткнул иглу в вену на локтевом сгибе – попал с первого раза. Медленно ввел глюкозу.

Золотистая жидкость пошла по вене, смешиваясь с кровью.

Считал секунды. Десять. Двадцать. Тридцать.

На сороковой секунде женщина застонала. На пятидесятой – задвигалась. Через минуту открыла глаза. Мутные, не фокусирующиеся, но живые.

– Где я? – прошептала она. Голос был хриплый и сухой.

– В больнице. Всё хорошо. Вы живы. У вас был приступ гипогликемии – резкое падение сахара. Сейчас всё нормально.

– Спасибо… спасибо, доктор… Я думала, умру…

– Не умрете. Не в мою смену.

Почувствовал прилив Живы – теплая волна благодарности накрыла, как одеяло. Сосуд наполнился на пять процентов.

Неплохо для начала. Одна спасенная жизнь – пять процентов. Если так пойдет дальше, наберу процентов пятьдесят минимум.

– Костик! – крикнул я в коридор.

Парень влетел как ошпаренный:

– Да! Здесь я! Слушаю!

– Записывай! Палата семнадцать, койка три, Марья Ивановна Петрова, семьдесят два года. Сахарный диабет первого типа, инсулинозависимый. Гипогликемическая кома, купирована введением глюкозы. Назначить: дробное питание шесть раз в день, контроль глюкозы крови каждые три часа, коррекция дозы инсулина! Записал?

– Так точно! Всё записал! – Костик строчил в планшете, как одержимый.

– Следующий! Кирилл, где еще темно?

– Там! – указал через коридор на палату напротив. – Очень странная энергия – пульсирует как сердце! Но неровно, с перебоями!

Перебежали коридор. Палата двенадцать.

Влетели туда, как спецназ на задержание. Дверь ударилась о стену.

На первой койке – мужчина средних лет. Сорок-сорок пять. Крупный, полный, лицо красное. Корчился на койке, держась за грудь обеими руками. Пальцы судорожно сжимали больничную рубашку.

– Сердце! – стонал он. – Сердце разрывается! Умираю! Помогите!

Две медсестры и врач суетились вокруг. Готовили дефибриллятор – аппарат для электрической дефибрилляции сердца. Уже намазали грудь гелем, прикладывали электроды.

– Стоп! – заорал я. – Немедленно прекратить! Уберите дефибриллятор!

– Но у него сердечный приступ! – возразил врач. Молодой, видимо, ординатор.

– Это не инфаркт! Смотрите внимательно!

Подошел к пациенту. Активировал некромантическое зрение. Сердце билось – неровно, с перебоями, но билось. Проблема была не в самом сердце.

– Смотрите на его шею! – указал я.

Все уставились. Вены на шее мужчины были вздуты, как канаты. Яремные вены выпирали, пульсируя в такт сердцебиению.

– Вены вздуты, особенно яремные, – объяснил я быстро. – Лицо синюшное, но не от недостатка кислорода. Это венозный застой. Парадоксальный пульс, слабеет на вдохе. Это не инфаркт миокарда!

– А что? – спросил ординатор.

– Тампонада сердца! Скопление жидкости в перикарде – сердечной сумке! Жидкость давит на сердце снаружи, не дает ему нормально расширяться и сокращаться! Сердце как будто в тисках!

– Но откуда жидкость?

– Неважно откуда! Может, травма, может, инфекция, а может – опухоль! Сейчас не время выяснять! Срочно в операционную на пункцию перикарда! Нужно откачать жидкость! У вас есть пять минут до остановки сердца!

– Каталку! – крикнул ординатор. – Быстро!

Прикатили каталку. Переложили мужчину. Он стонал, но уже тише. Видимо, понял, что ему помогают.

– Доктор, я выживу? – спросил он, хватая меня за рукав.

– Выживете. Хирурги проткнут иглой сердечную сумку, откачают жидкость, и сердце снова заработает нормально. Рутинная процедура.

– Спасибо… спасибо…

Его умчали. Я знал, что успеют – хирурги в «Белом Покрове» отличные. Особенно кардиохирург Щелчков. У него золотые руки.

– Костик! Записывай! Палата двенадцать, койка один, мужчина примерно сорок пять лет, имя выяснить! Тампонада сердца! Экстренная пункция перикарда! После операции – противовоспалительные препараты, мочегонные, наблюдение в реанимации сутки!

– Есть! Записал!

Прилив Живы – еще семь процентов. Родственники мужчины – жена и взрослый сын – чуть не задушили меня в объятиях, когда узнали, что его спасли. Они пришли сразу после происшествия.

– Дальше! Время не ждет! – скомандовал я.

Следующие полтора часа пролетели как один миг.

Мы носились по отделению, как угорелые. Точнее, как спасатели на пожаре. Кирилл указывал на проблемные палаты, я ставил диагнозы, Костик записывал, медсестры выполняли назначения.

Спасли мужчину с анафилактическим шоком – аллергия на антибиотик, который ему кололи по ошибке. Адреналин внутримышечно, преднизолон внутривенно – и он задышал. Плюс четыре процента Живы.

Вытащили женщину из диабетической комы – наоборот, слишком высокий сахар. Инсулин, регидратация, коррекция электролитов. Плюс шесть процентов.

Поймали начинающийся отек Квинке у подростка – внезапная аллергия на орехи в принесенной еде. Антигистаминные, кортикостероиды. Плюс три процента.

Но самой сложной оказалась реанимационная палата. Кирилл остановился у входа. Побледнел, схватился за косяк двери:

– Там… там энергия бешеная. Пульсирует как… как разъяренное сердце. Но она злая. Агрессивная. Темная. Как будто что-то пожирает человека изнутри.

– Идем, – скомандовал я.

Вошли. Реанимация – четыре койки, отгороженные ширмами. На первой – молодая девушка.

Лет двадцать, не больше. Красивая – даже сейчас, без сознания, это было видно. Длинные темные волосы разметались по подушке. На ИВЛ – аппарате искусственной вентиляции легких. Трубка в горле, аппарат дышит за нее. Кожа желтоватая – не загар, а желтуха. Губы синие – цианоз.

Родители сидели рядом, держали ее за руки. Мать плакала беззвучно, слезы текли не переставая. Отец смотрел в одну точку остекленевшим взглядом.

– Что с ней? – спросил я дежурного врача.

Доктор Семенов – опытный реаниматолог, но сейчас выглядел растерянным:

– Не знаем! Поступила вчера вечером. Рвота, понос, спутанность сознания, потом – кома. Рудаков осмотрел, сказал – острая кишечная инфекция. Назначил антибиотики широкого спектра – цефтриаксон, метронидазол. Но ей становится только хуже! Печеночные ферменты зашкаливают, почки отказывают!

Я подошел к девушке. Активировал некромантическое зрение на максимум.

Жива была хаотичной, мечущейся, как пламя на ветру. В районе печени находилась настоящая черная дыра. Печень умирала. Почки тоже темнели – начинали отказывать.

Наклонился, принюхался. Нюхль тоже подошел, ткнулся костяным носом в койку, зафыркал.

Запах был едва уловимый, но характерный. Сладковатый, с металлическим привкусом. Как гнилые грибы.

О тьма. Это же…

– Это не инфекция, – сказал уверенно. – Это отравление грибами. Бледная поганка. Аматоксины – яды бледной поганки – разрушают печень и почки.

– Но она ничего такого не ела! – возразила мать. – Мы следим за ее питанием! Она на диете!

– Ела. Вспоминайте. Может, в ресторане? В гостях? Грибной соус? Жюльен? Грибной суп? Паштет?

Родители переглянулись. Отец внезапно хлопнул себя по лбу:

– Точно! Она же была на дне рождения подруги позавчера! Лена хвасталась, что сама собирала грибы в лесу! Подавала грибной паштет! Говорила, что это шампиньоны!

– Вот и ответ. Это были не шампиньоны. Аматоксины бледной поганки. Печень уже в стадии острого некроза – массовая гибель клеток. Почки тоже начинают отказывать. Классическая картина отравления.

– Она умрет? – прошептала мать.

– Нет, если я смогу помочь. Немедленно готовьте аппарат для гемодиализа! Нужно очистить кровь от токсинов! И ищите донорскую печень! Срочная трансплантация – пересадка! У нас есть двенадцать часов максимум!

– Но где взять печень так быстро⁈ – запаниковал Семенов. – Лист ожидания огромный! Совместимость нужно проверять!

– Это уже ваши проблемы! Звоните в другие клиники, в министерство здравоохранения, в институт трансплантологии! Хоть президенту звоните! Девушка умрет, если не найдете донора!

Семенов побежал звонить.

Родители смотрели на меня как на бога. Или как на последнюю надежду. Что, в общем, одно и то же.

– Вы… вы спасете ее? – прошептала мать.

– Сделаю всё возможное. Но нужна печень. Срочно. Или хотя бы часть печени – она способна регенерировать.

– Мы заплатим сколько угодно! – выпалил отец. – Миллион! Десять миллионов!

– Деньги тут не помогут. Нужен подходящий донор. Совместимый по группе крови, резус-фактору, HLA-антигенам.

Отец вдруг встал. Решительно, как будто принял важное решение:

– Я подойду? Я ее отец! Возьмите мою печень! Всю!

– Всю нельзя – вы умрете. Но часть – можно. Печень восстановится. И да, родственная печень – лучший вариант, меньше риск отторжения. Бегите сдавать кровь на совместимость! Быстро!

Они убежали как ошпаренные.

А я почувствовал мощный прилив Живы – восемь процентов разом. Надежда родителей, их готовность на всё ради дочери – это чистейшая жизненная энергия. Концентрированная любовь.

– Костик! – крикнул я. – Записывай! Реанимация, девушка двадцать лет, имя выяснить! Отравление бледной поганкой! Острая печеночно-почечная недостаточность! Срочный гемодиализ! Подготовка к трансплантации печени!

– Есть! Всё записал!

К концу второго часа мы осмотрели всех тяжелых пациентов. Спасли троих от неминуемой смерти – диабетичку, сердечника, отравленную. Предотвратили осложнения у десятка – вовремя поменяли антибиотики, скорректировали дозы, отменили неправильные назначения. Поставили правильные диагнозы всем семидесяти трем пациентам.

С чувством выполненного долга я вернулся в ординаторскую. Ноги гудели, спина ныла, голова раскалывалась. Но это была приятная усталость – усталость после хорошо выполненной работы.

На доске красовалась полная схема отделения. Каждая палата была отмечена. Каждый пациент учтен. Диагнозы, назначения, особые отметки – всё расписано.

Костик дописывал последние данные. Парень выглядел измотанным, но гордым:

– Святослав Игоревич, всё готово! База восстановлена! Ну, не электронная, но бумажная! Все данные есть!

– Молодец. Можешь собой гордиться. Сегодня ты спас несколько жизней. Косвенно, но спас.

– Спасибо… Я… никогда не забуду этот день.

Сомов и Бестужев ждали меня у окна. Переговаривались вполголоса, поглядывая на схему.

Их лица выражали смесь облегчения и благоговения. Как будто они увидели чудо. Хотя для них это и было чудом – человек без единого анализа поставил диагнозы семидесяти трем пациентам. И все оказались правильными.

– Невероятно, – выдохнул Сомов. – Вы сделали невозможное. За два часа восстановили работу всего отделения! Это выше человеческих возможностей!

– Без анализов, без историй болезни, без ничего… – добавил граф. – Как? Как вы это делаете?

– Профессиональное чутье, – пожал плечами я. – Плюс опыт. Плюс нестандартные методы диагностики. Когда работаешь с пациентами каждый день, начинаешь видеть болезнь по мелким признакам. Цвет кожи, запах, поза, дыхание – всё это подсказки.

На самом деле, некромантическое зрение творит чудеса. Вижу потоки Живы, вижу, где она блокирована, где течет неправильно, где иссякает.

Любая болезнь – это нарушение течения жизненной энергии. Рак – неконтролируемый рост. Инфекция – вторжение чужой энергии. Инфаркт – блокада канала. Но им об этом знать необязательно. Пусть думают, что я гений. Так даже лучше для репутации.

Проверил внутренний счетчик. Сосуд Живы показывал восемьдесят два процента.

Было сорок два. Плюс пять от диабетички. Плюс семь от сердечника. Плюс восемь от родителей отравленной. Плюс еще двадцать по мелочи – от других пациентов, их родственников, от персонала.

Неплохо. Очень неплохо для пары часов работы. Сорок процентов чистой прибыли. Рудаков, сам того не зная, сделал мне отличный подарок. Его саботаж обернулся для меня пиром Живы. Если бы он знал, что помог мне – повесился бы от злости.

Бестужев подошел, положил тяжелую руку на мое плечо. Граф был крупным мужчиной, под два метра ростом. Бывший военный, сохранивший выправку. Его рука весила как гиря.

– Святослав Игоревич, – сказал он торжественно. – Мне нужно кое-что сказать.

– Слушаю вас, граф.

– Я был неправ. Все эти месяцы я продвигал Рудакова. Но, – он сделал паузу, подбирая слова, – Рудаков – ошибка. Моя личная ошибка. Я плохо разбираюсь в людях, признаю. Он чуть не погубил всё отделение, всю клинику! А вы спасли нас. Вытащили из полного дерьма. Простите за грубость.

– Граф, я просто выполнял свою работу…

– Нет! – перебил он. – Это было больше, чем работа. Это был подвиг. Геройство. И оно должно быть вознаграждено.

– Граф, давайте просто сойдемся на еще одном должке за вас? Договорились? – подмигнул я ему. – Денег у меня хватает.

– А вы умеете выгадать для себя наилучший исход, – одобрительно кивнул Бестужев. – Договорились. Я не люблю быть должником, но еще меньше люблю, когда моя задница в опасности. Пойдемте, Сомов, обсудим новую кандидатуру заведующего многострадальным терапевтическим отделением.

Они ушли, оставив меня в ординаторской.

Кирилл смотрел на меня с восхищением. Глаза горели как у ребенка, увидевшего фокус:

– А лихо вы его…

– Опыт, – пожал плечами я, опускаясь в кресло.

– Мне определенно есть чему поучиться у вас, Святослав Игоревич.

Костик вбежал в ординаторскую. Выходил недавно и слишком быстро вернулся. Запыхался, щеки красные:

– Святослав Игоревич! Новости! Девушке с отравлением нашли печень! Отец подошел как донор! Полная совместимость! Операцию назначили на вечер! Профессор Волков лично будет оперировать!

– Отлично. Проследи, чтобы всё прошло идеально. Лучшая операционная, лучшая бригада, лучшее оборудование. Никаких накладок.

– Есть! Прослежу! – Костик умчался.

Я сел в кресло, откинулся на спинку. Усталость накатила волной – адреналин схлынул, оставив только опустошение. Но приятное опустошение – как после хорошего секса. Или после удачной битвы.

Забавный день. Утром спасал военных от взбесившегося конструкта. Обзавелся учеником-некромантом. Днем устранял медицинскую катастрофу. Завел себе очередного должника-аристократа. Набрал сорок процентов Живы. Что там еще день готовит? Может, орден Очищения нападет? Или Рудаков вернется с пистолетом? Было бы весело.

Телефон зазвонил. Номер определился – Анна.

– Да? – ответил я в трубку.

– Святослав! – голос был встревоженным. – Где ты? С отцом всё в порядке? Я услышала, что в «Белом Покрове» какая-то катастрофа! Что базу данных стерли! Это правда?

– Всё в порядке. Твой отец жив, здоров и уже ругается на персонал больницы. Кризис с базой данных решен. Я восстановил все данные.

– Я не сомневалась в тебе, – лукаво проговорила Анна. – Может, забежишь ко мне в палату? Я бы тебя поблагодарила за то, что ты спас моего отца.

– Посмотрим.

Отключился. Анну было бы неплохо навестить. Но пока она еще слаба, нужно дать ей время на восстановление, а уже потом заниматься своими корыстными делами.

Кирилл всё еще стоял рядом, разглядывая схему на доске.

– Чему ты научился сегодня? – спросил я его.

– Многому, – ответил он задумчиво. – Что кризис – это возможность. Что уверенность важнее знаний. Что людям нужна надежда больше, чем лекарства.

– Неплохо. А самое главное?

– Что вы используете некромантию для спасения жизней. Это… парадокс. Магия смерти служит жизни.

В помещении уже никого не было, так что его никто не слышал.

– Вся моя жизнь – парадокс, – усмехнулся я. – Некромант, спасающий людей. Привыкай. В мире нет черного и белого. Только оттенки серого. Очень много оттенков.

Встал, потянулся. Кости хрустнули приятно – напряжение двух часов спадало.

– Пойдем домой. На сегодня хватит подвигов.

– А Рудаков? – спросил Кирилл. – Его искать будут?

– Будут. Сомов наверняка уже заявление в полицию пишет. Но не мы. Это работа правоохранительных органов. Но честно говоря, мне плевать.