Текст книги "100 магнитоальбомов советского рока"

Глава II. Полное стерео

Вплоть до начала восьмидесятых годов многие музыканты продолжали записываться на первобытной аппаратуре. «Гитары включались в микрофонный вход магнитофона, используя перегрузку звука как фузз, – вспоминает звукорежиссер Леша Вишня о записи своего «Последнего альбома» (1983). – Вместо барабанной бочки употреблялась коробка, по которой били клизмой, натянутой на отвертку. Вместо хай-хэта голосом делали «ц-ч». Рабочего барабана вообще не было. Очень клевое было время...»

Показательна история с «Аквариумом»: ряд «семейных альбомов» 70-х годов, зафиксированных на домашней аппаратуре («Притчи графа Диффузора», «Искушение Св. Аквариума», «С той стороны зеркального стекла»), не переизданы до сих пор ввиду низкого качества звучания. «Записи, сделанные в тот период, по праву принадлежат не музыковедению, но этнографии, ибо являются документом существования иной формы жизни, – не без иронии замечает Гребенщиков в «Кратком отчете о 16 годах звукозаписи». – Другими словами, их можно изучать, но нельзя слушать».

Обложки концертных бутлегов «Сборник вкуснейших вещей группы «Аквариум» «Рыбный день» и «Арокс и Штер».

Чуть ли не единственным рок-музыкантом, которому удавалось регулярно работать в настоящей студии, оказался ленинградец Юрий Морозов. Будучи штатным звукорежиссером «Мелодии», он во внеурочное время «строгал» на государственной многоканальной аппаратуре альбом за альбомом. Морозов был одним из немногих, кто принципиально отверг концертную деятельность и целиком сконцентрировался на студийной работе. Несмотря на отвлеченность и философско-религиозную направленность, альбомы Морозова имели активное хождение и оказали определенное влияние на творчество раннего «Крематория», Вишни и «Трубного зова».

...Практически всем рок-группам того времени не хватало не только аппаратуры, но и элементарных технических познаний. «В семидесятые годы звук, как правило, был достаточно плохим и каких-то отчетливых критериев саунда не существовало, – вспоминает басист «Машины времени» Евгений Маргулис. – Максимум, что мы знали о звуке, – в каком месте должен быть эффект, а в каком – нет».

Действительно, никакой культуры рок-звука в стране не было и в помине. Ситуацию усугубляла негласная система запретов на резкий и жесткий звук, которая была повсеместно распространена в отношении «официальных рок-групп». Характерный пример – подражавшие Shadows «Поющие гитары», у которых принципиально не применялось никаких звукообработок. Во время концертов тембры на пульте убирались до предела, в результате чего верхи и низы казались обрезанными, а середину пространства заполнял характерный стерильный вокал. какой энергии и динамики в подобной рафинированной музыке не было.

Аналогичный выхолощенный звук имели пластинки эстрадных и околороковых исполнителей, записанные на фирме «Мелодия». Шаг вправо, шаг влево расценивались как побег. Резко звучащий гитарный аккорд или зафуззованный проигрыш воспринимались тогда чуть ли не как «голос великой свободы». (Едва ли не единственным исключением стал рычащий гитарный запил во вступлении к вышеупомянутой «Королеве красоты».) Поэтому неудивительно, что первые подпольные альбомы рок-групп начали распространяться по музыкально изголодавшейся стране с невиданной скоростью. Сначала это были отмеченные ужасным качеством концертные записи, которые тем не менее составили своеобразную эстетическоидеологическую альтернативу молодежной эстраде.

Наконец-то получив в свое распоряжение джентльменский набор «стереомагнитофон – бобины – микрофоны», первые народные звукодрессировщики пытались увековечить на пленке отечественный рок. Писали, как правило, «с воздуха», направив микрофоны в сторону сцены. Точно так же люди старшего поколения фиксировали на магнитофоны акустические концерты Высоцкого, Окуджавы, Галича.

Довольно скоро наиболее пронырливые из умельцев освоились и начали подключаться в операторский пульт. «Присосаться» с магнитофоном к пульту было делом далеко не простым. Во-первых, не все пульты имели линейный выход, с которого можно было подснять полноценный сигнал. Во-вторых, звукооператоры имели привычку взымать за подобные услуги немалый оброк. И все же игра стоила свеч – запись с пульта значительно превосходила по качеству запись «с воздуха».

Так в России появились первые бутлеги. Самыми популярными из них стали двойной альбом «Машины времени» «Маленький принц», живые записи «Мифов» и «Високосного лета», «Blues de Moscou» «Зоопарка», выступление «Динамика» в Кирове, «Воскресения» в ДК МехТех, фрагменты ленинградских рок-фестивалей, а также многочисленные концертники «Аквариума» («Арокс и Штер», «Рыбный день», «Электрошок»). Забегая вперед, отметим, что, несмотря на явный потенциал бутлегов (впоследствии некоторые из них стали номерными альбомами), особого развития практика концертных записей в СССР так и не получила.

...Расцвет магнитофонной культуры реально пришелся на восьмидесятые – в промежутке между «моносемидесятыми» и компьютеризированными девяностыми. За пару лет до московской Олимпиады в массовой продаже появилась современная звукозаписывающая техника. На смену устрашающим агрегатам типа «Днiпро», «Романтик» и «Чайка» пришли модифицированные катушечные стереомагнитофоны с 19-й скоростью записи/воспроизведения: «Ростов», «Юпитер», «Маяк», «Нота». Вместо шершавой и рвущейся на части пленки, изготовленной из отходов ди– и триацетата, меломаны получили в трясущиеся от волнения руки катушки с лентой 10-го типа. Порой среди этих пленок встречались экземпляры вполне приличного качества. Мало кто знает, что оригиналы «Синего альбома», «Треугольника» и «Табу» были записаны на обыкновенной пленке Шосткинского производственного объединения «Свема», продававшейся «в магазине за углом».

Новые технологии, в том числе венгерский стационарный магнитофон STM и советский стереоагрегат «МЭЗ-62», перевели подпольный рок в новое качество. Возможность осуществлять полноценную стереозапись моментально создала уникальный мир – со своими координаторами, «писателями», продюсерами и звукорежиссерами.

В Москве все сдвинулось с мертвой точки в 77-м году – благодаря напористости и деловой хватке Александра Кутикова («Високосное лето»), который устроился работать в т.н. «учебную речевую студию» ГИТИСа на должность «уборщицы». К этому времени за спиной у одного из популярнейших московских бас-гитаристов уже был определенный опыт звукорежиссерской работы: в цехе трансляций нестудийных записей, на репортажных машинах, в концертных тон-вагонах. «Мне приходилось записывать все подряд – от выступлений Карела Готта до «Поющих гитар», – с улыбкой вспоминает боевое прошлое будущий саунд-продюсер телепередач «Старые песни о главном».

На этих книгах учились все советские звукорежиссеры.

Венгерский стационарный магнитофон STM.

В 70-е годы Кутиков скрупулезно изучал не только западные журналы типа Mix, но и знаменитую книгу звукорежиссера «Би Би Си» Алека Нисбетта «Оборудование студии звукозаписи». «В этих пособиях в основном рассматривались физические и акустические процессы, а о психологии творчества не было написано ни слова, – вспоминает Александр. – То, что творилось, к примеру, в студии Beatles, нам становилось известно из косвенных источников – интервью, воспоминаний и даже рецензий».

...Студия театрального института дала Кутикову уникальную возможность реализовать полученные знания и навыки. В его распоряжении были ночные часы и звукоизолированное помещение – с магнитофонами «МЭЗ» и STM, чешским пультом Tesla и режиссерской кабиной. По-видимому, предполагалось, что в речевой студии студенты будут трудиться над усовершенствованием дикции или «работать с интонациями». Но вместо вечно пьянствующих студентов «работой с интонациями» занялись вечно пьянствующие рокеры.

Тот факт, что в государственном учреждении, расположенном по соседству с японским консульством, могли записываться «патлатые рокеры», требует отдельного пояснения. В конце семидесятых театральный институт выглядел чуть ли не эпицентром творческого циклона, в который оказалось втянуто немалое количество нетрадиционно мыслящих людей. В частности, именно здесь базировалась Комиссия по комплексному изучению резервных возможностей человека при Академии наук СССР, где занимались всем на свете – включая проблемы НЛО, особенности родов в воде, разработку систем отечественной йоги или программ по ускоренному обучению иностранным языкам.

Со временем в ГИТИСе создалась обстановка «афинской школы» – неудивительно, что один из членов комиссии и по совместительству руководитель речевой студии Олег Константинович Николаев смотрел сквозь пальцы на творившуюся во внеурочное время анархию. К московской Олимпиаде эту лавочку все же прикрыли – в соответствии с требованиями пожарной безопасности. Тем не менее именно здесь были созданы, по сути, первые студийные рок-записи, которые предвосхитили феномен магнитофонной культуры и определили некоторые тенденции ее развития в последующее десятилетие.

Боевым крещением Кутикова в ГИТИСе стала попытка записать музыкантов «Високосного лета». «Запись получилась неживой, не такой, какими были «Високосники», – вспоминает Александр. – Их звуковая энергетика была иной». Две следующие попытки создать полноценный студийный звук воплотились в запись «двойника» «Машины времени» (1978) и дебютного альбома «Воскресения» (1979). В этих работах Кутикову удалось сохранить настроение и энергетику двух наиболее актуальных московских рок-групп. Кроме того, наконец-то свершилась давняя мечта поклонников: на альбомах были слышны не только отдельные инструменты и текст, но и начал вырисовываться легкий намек на драйв.

После того, как Кутиков покинул ГИТИС, Москва еще добрый десяток лет не имела реальной рок-студии. В 80-х альбомы записывались на квартирах, репетиционных точках, в художественных мастерских, домах культуры. К примеру, группа «ДК» свои первые нетленки фиксировала в подвале общежития. Института стали и сплавов. Концертный звукооператор «Воскресения» Александр Арутюнов умудрился записать альбом в совершенно не приспособленном для подобных целей бомбоубежище МГИМО. Студийное сотрудничество Андрея Пастернака и группы «Центр» происходило в радиоузле Всесоюзного театрального общества. Каждая столичная рок-команда выкручивалась, как могла.

Александр «Артем» Арутюнов.

Константин Никольский, Михаил Шевяков, Алексей Романов, последние репетиции перед записью второго альбома группы «Воскресение», 81 г.

...Вслед за Москвой всплеск рокерской активности произошел в Свердловске. Уральскую школу звукорежиссуры основал Александр Гноевых, для которого свердловские музыканты специально придумали «фонетический образ» – «Полковник». Учась на физтехе Уральского политехнического института, будущий звукорежиссер «Наутилуса» («Титаник», «Крылья», «Чужая земля») оккупировал студенческий радиоузел и постепенно начал овладевать азами мастерства. В конце 70-х он уже пытался записывать на магнитофон концертные выступления «Сонанса» – фактически первой заслуживающей внимания свердловской рок-группы. Скромные технические возможности для подобных экспериментов у Полковника были, поскольку прогрессивная комсомольская организация выделила на 30-летие физтеха значительную сумму денег.

В считанные дни были приобретены два магнитофона «Тембр», микрофоны, наушники, пульт и необходимое количество пленки. Магазин, в котором продавалось все это богатство, Полковник отыскал под вечер где-то на окраине города. Такое чудо можно было найти только в СССР. Дверь в магазин напоминала вход в обыкновенный подъезд. Вывеска отсутствовала – впрочем, как и товары на прилавках.

Никаких опознавательных знаков снаружи не было – странно, что внутри помещения находились вполне реальные продавцы. Откуда-то негромко доносилась музыка Beatles – по-видимому, в целях рекламы и для привлечения несуществующих покупателей. Как гласит история, услышав от Полковника некое волшебное слово, один из работников молча ушел в подсобку и вскоре вернулся со всей необходимой аппаратурой. Несмотря на якобы сломанную кассу, цена на добытый из-под земли комплект радиотоваров соответствовала государственной. «Таких магазинов я больше не видел ни разу в жизни», – вспоминает Полковник.

Занявшись усовершенствованием добытой аппаратуры, Гноевых в первую очередь переделал в «Тембре» 19-ю скорость на 38-ю. Это была победа. Увеличение скорости способствовало получению более прозрачного и глубокого звука. При записи методом наложения с одного магнитофона на другой сильной потери в качестве не происходило. Кроме того, 38-я скорость позволяла фиксировать инструменты второго эшелона столь же ярко, как и основные вокально-инструментальные партии.

Фрагменты студийной работы – Юрий Морозов, Владимир Шахрин, Михаил Михайлюк («Отряд им. Валерия Чкалова»), 1984 год.

Игорь Скрипкарь (запись альбома группы «Трек»), 1982 год.

Александр Пантыкин и Вячеслав Бутусов, запись дебютного альбома «Наутилус Помпилиус» «Переезд», 1982 год.

Александр «Полковник» Гноевых и А.Котов, запись альбома группы «Кабинет», 1986 год.

Затем Полковник сконструировал самодельный фузз-эффект, который в те времена именовался в журнале «Радио» не иначе как «ограничитель звука». По схемам, найденным в одном из английских пособий, Александр соорудил флэнжер, ревербератор и ламповый пульт. Пульт был без индикатора – поэтому перегрузки звука приходилось воспринимать на слух. К чести Полковника, на качестве студийной работы это обстоятельство никак не отразилось.

Творчески изучая звук с отверткой и паяльником в руках, Гноевых сумел к началу 80-х создать продуманную систему записи рок-групп. На два магнитофона «Тембр», обвешанных в мистико-акустических целях консервными банками (якобы для борьбы с помехами), Полковник записал «Сонанс» (1980), три альбома «Трека» и дебютную работу «Наутилуса» «Переезд» (1982). «С появлением первых альбомов музыканты смогли не только услышать собственную игру, но и узнать реакцию на нее немалого количества людей, – считает Полковник. – После этого рок-группы начали относиться к себе более трезво, корректируя свои идеи и свое творчество».

Вершиной звукорежиссерских подвигов Полковника стали студийные опусы группы «Трек». В этих альбомах свердловский «колдун звука» не только создал объемное и энергичное рок-звучание, но и разукрасил его всевозможными аппликациями. И чего только он там не использовал: начиная от ревербераторных вариаций с гитарными шорохами и заканчивая применением искусственных шумов и пленки, пропущенной в обратном направлении. «Мастерство Полковника как звукоинженера позволило нам слетать в космос на примусе, – вспоминает гитарист «Трека» Михаил Перов. – И, пожалуй, среди коллег ему не найдется равных по качеству записи, сделанной без аппаратуры».

Вспоминая о становлении уральского рока, нельзя не упомянуть «Урфин Джюс» – удивительную группу, которая долгое время вообще обходилась без звукооператора. Проблемы поиска собственного звука решались музыкантами без лишних комплексов -по принципу «здесь и сейчас». Всеми правдами-неправдами группа попадала в государственные студии, штатные сотрудники которых обращались в рокерскую веру за считанные часы. Все остальное, как говорится, было делом техники.

Дебютный альбом «Путешествие» (1981) записывался «Урфин Джюсом» на режимном предприятии под названием «телестудия» – с охраной, вахтой, журналом «ухода-прихода» и злыми восточно-европейскими овчарками во дворе. Ушлым свердловским рокерам постоянно удавалось проникать незамеченными внутрь телестудии, затем проносить инструменты, а после – благополучно скрываться, унося с собой запись. Как? А бес его знает...

Глава III. Великий комбинатор

Кто мог знать, что он провод, пока не включили ток?

Борис Гребенщиков. «Дело мастера Бо»

Наиболее глобальные процессы в области подпольной звукозаписи происходили в Ленинграде. Руководил всем этим действом «посланец космоса» по имени Андрей Тропилло. Его бурная деятельность, направленная на развитие советского рока, сопоставима разве что с ролью Джорджа Мартина в создании оригинального звучания Beatles.

Андрей Владимирович Тропилло родился 21 марта 1951 года. «В тот же день, что и Иоганн Себастьян Бах», – любит уточнять никогда не страдавший излишней скромностью Тропилло. Что там говорить, человек, записавший в 80-х годах чуть ли не весь ленинградский рок, знает себе цену...

Тропилло-старший возле изобретенного им радиолокатора (середина 30-х годов).

 и его сын Андрей Тропилло на записи альбома «Треугольник» группы «Аквариум», 1981 год.

Технический талант Тропилло возник не на пустом месте. Его отец Владимир Андреевич в середине 30-х годов изобрел первый отечественный радиолокатор, который позволял фиксировать местонахождение самолетов в радиусе нескольких километров. История с радиолокатором имела не самое лучшее продолжение. Завистливые коллеги обвинили Тропилло в... подготовке покушения на Сталина и оформили всю документацию по изобретению на себя.

Тропилло был осужден на несколько лет по статье 57 – предположительно, за отказ «стучать» на несуществующих друзей-террористов. Естественно, после тюрьмы его долго не брали на работу – кому был нужен на производстве враг народа? Но Тропилло не слишком унывал. После успешного применения в осажденном Ленинграде его системы неоновых посадочных знаков Владимиру Андреевичу присвоили звание майора. Однако это был его пик. Когда победная эйфория улеглась, он некоторое время преподавал в Академии военно-воздушных сил, а после 58-го года устроился работать преподавателем в культпросветучилище.

Позитивное общение с советской властью не прошло для Тропилло-отца бесследно. Спустя почти два десятка лет, услышав на подпольном рок-концерте «Битву с дураками», он признался сыну: «Мне казалось, что сейчас откроются двери, а там стоят черные «воронки», в которые людей начнут сгружать пачками». Дело было весной 76-го года – во время исторического дебюта «Машины времени» в Ленинграде.

К тому моменту сын Владимира Андреевича, двадцатипятилетний Андрей, уже вовсю бредил рок-н-роллом и радиотехникой. Заинтересовавшись увле чениями отца, он уже в младших классах научился разбираться в схемах и собирать транзисторный приемник. «Первая радиостанция, которую я поймал, вещала из Финляндии, – вспоминает Тропилло-младший. – И этот факт меня впоследствии немало вдохновлял».

Закончив физфак Ленинградского университета, Андрей Тропилло не на шутку заболел роком. Все предпосылки для этого у него были. Еще в старших классах он переключился с прослушивания симфонической музыки на западную бит-культуру. «Сестра прислала мне из-за границы мохеровую шерсть для свитера, – рассказывает Тропилло. – Ни секунды не сомневаясь, я продал мохер за 110 рублей и на вырученные деньги купил двойной альбом Beatles, который появился в Англии несколько дней назад».

С 77-го года Андрей занялся организацией концертов «Машины времени». В период нежной любви к этому коллективу Тропилло проводил их выступления на родном физическом факультете, где-то в районе Ржевки и даже в здании бывшей церкви Каспийского полка. Эти концерты Тропилло делал по всем правилам конспирации – обрубая хвосты и направляя толпы «непроверенных» фанов по ложным адресам.

Не обходилось и без доли веселого цинизма. На одном из концертов Андрей использовал в качестве пронумерованных билетов... обрезанные бланки комсомольских грамот с изображением Ленина, стоявшего на фоне Смольного. Эта сверхнаглость привлекла к деятельности Тропилло пристальное внимание соответствующих органов. «У меня аж губа дрожала, но я от всего отказывался», – вспоминает Андрей, которого обвиняли чуть ли не в подготовке террористического акта. Знакомая история.

...После этого инцидента Тропилло охладевает к менеджерской деятельности и направляет все силы на студийную работу. Первым шагом стала реставрация звука в композициях «Машины времени», записанных звукооператором Игорем Кленовым в репетиционных условиях. Под немудреным названием «День рождения» Тропилло пустил этот сборник в народ, включив в него пару раритетных песен Кавагоэ. На дворе стоял 78-й год. Пленка была растиражирована в лингвистической лаборатории филологического факультета. Запись осуществлялась в режиме девятой скорости на одну из сторон катушки. Вторая сторона бобины была пустой.

Две сотни катушек были с любовью запечатаны в картонные коробки, на которые вручную наклеивались фотографии Макаревича, Маргулиса и Кавагоэ. «Когда я сопоставил доходы и расходы, выяснилось, что тираж оказался убыточным», – не без иронии вспоминает Тропилло.

Более удачным – как в художественном, так и в финансовом отношении – стал выпуск концертного альбома «Маленький принц». Услышав в исполнении «Машины» новую программу, включавшую стихи Шекспира, фрагменты прозы Сент-Экзюпери и высказывания китайских философов, Тропилло понял, что все это надо срочно писать. В тот момент в его лохматую голову пришла светлая мысль о знакомых, работающих в аудиохранилище Пушкинского Дома, в техническом арсенале которого находилось несколько репортажных магнитофонов Nagra. Договорившись с Кленовым, Тропилло во время очередного концерта подключил магнитофон к пульту и зафиксировал всю полуторачасовую программу «Маленького принца».

«На левый канал были выведены все голоса, на правый – инструменты, – вспоминает Андрей. – Мое последующее редактирование состояло в том, чтобы смешать эти каналы и компенсировать фазу искажения – для получения стереофонической картинки».

Затраты на техническую реализацию записи составили около 50 рублей. Доходы от проведенного концерта «Машины времени» – около двух тысяч. По незыблемым законам рыночной экономики эти средства тут же были вложены в производство. У отъезжавшего в Израиль джазового звукооператора Андрей приобрел комплект микрофонов и ставший впоследствии притчей во языцех самодельный пульт.

Пульт был действительно уникальным. Упакованный в деревянный каркас, он состоял из деталей, выпущенных на оборонных заводах страны, и напоминал гибрид пылесоса и ракеты «земля-воздух».

«Начинка внутри пульта была серьезная, – вспоминает Тропилло. – Это вам не «Электроника»! Звук, пропущенный через него, был действительно хорошим и прозрачным».

Дома у Тропилло уже стояла кое-какая аппаратура. Дело оставалось за малым – найти помещение для студии. Первая попытка датировалась 77-м годом, когда Андрей решил создать студию в здании психологического факультета ЛГУ. Расчет великого знатока человеческих душ был тонок.

В ежегодном университетском бюджете существовала глава расходов на научные исследования в области психологии. Не потратить их для университета было смерти подобно – бюджет на следующий год урезался бы ровно на неистраченную сумму. Ситуация складывалась достаточно пикантная: как реализовать безналичные деньги в направлении, имеющем хотя бы косвенное отношение к психологии? Этот вопрос был решен Тропилло на уровне задачки для устного счета.

Чтобы каким-то боком оказаться причастным к многострадальной казне психфака, Тропилло устроился работать на факультет, где занимался чем-то труднопроизносимым типа «исследования надежности военных операторов». Под прикрытием подобных научных разработок Андрей Владимирович вошел в доверие к университетской администрации и начал планомерно выбивать из бухгалтерии деньги. Рассчитывал Тропилло не только на свое демоническое обаяние. С помощью специалистов из института Гипрокино он спроектировал студию и составил финансовое обоснование ее технического оснащения. Не смог он осилить лишь валютный раздел, необходимый для закупки венгерских магнитофонов STM. Тропилло неоднократно ездил встречаться с нужными людьми в Москву, водил их в рестораны и дарил коньяки, но выцыганить у Министерства высшего и среднего образования валюту ему так и не удалось.

Позднее Андрей еще не раз воспользуется неразберихой в университетской казне, направляя государственные деньги на дело международной важности – развитие советского рока. Пока же, потерпев фиаско на психфаке, Тропилло решил, что свою студию он сможет создать и за пределами университета.

Назад к карточке книги "100 магнитоальбомов советского рока"