Текст книги "700kb. Хроники одной души(СИ)"

Автор книги: Александр Краснослободский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

Два воина, стараясь не смотреть на разъяренного Тиграна, молча вынесли бесчувственное тело музыканта. Начальник охраны быстро установил перевернутую скамью, вытер платком со стены и ковра кровь и наспех растер по полу жидкость, пролитую из кальянной колбы. Подхватив изуродованный вмятинами кальян и зурну, он быстро покинул помещение.

Тигран с трудом взял себя в руки и медленно восстановил дыхание. В дверь кто-то тихо и нерешительно постучался.

– Ну, что там еще? – грозно, вновь закипая, рявкнул Тигран.

Дверь открылась ровно настолько, чтобы в проем смогла поместиться голова начальника охраны.

– Мой господин, – тихо, но внятно пролепетала голова, – прибыли триеры из Рима. К тебе на прием просится эта старая обезьяна – Ходин! Пускать?

От неожиданности Тигран закашлялся, подавившись слюной.

Кашляя, он снял с пальца перстень и кинул его офицеру охраны. Перстень угодил охраннику прямо в глаз и упал на ковер, но Тиграна этот факт только развеселил. Он радостно улыбнулся, с удовольствием потер руки и сказал:

– Это тебе за добрую весть! Обезьяна, говоришь? А ну, тащи эту мартышку сюда! Ох, как она у меня сейчас покувыркается!

Упав на колени, офицер с благодарностью поднял перстень, а потом вскочив, стремглав ринулся вон.

Через минуту двери открылись настежь и в покои Тиграна кубарем влетел Ходин.

– Разреши владыка, я выдавлю эти бесстыжие змеиные глаза, – поняв настроение своего господина, сказал офицер войдя вслед за влетевшим в покои телом старца, – этот слизень несет одни неприятности, мой господин!

Тигран радостно потирал руки.

– Нет, Самвели! Его убивать буду я сам!

Ходин медленно встал с колен и вытянул пред собой сжатый кулак:

– Погоди, Тигран! Не спеши! Выгони всех вон и только потом, после, ты решишь, что делать дальше, – громко прошипел старик.

И Тигран в этом голосе почувствовал такое, что холодом сковало его сознание. Этот скрипучий голос, стальной взгляд и ...обращение по имени! Таким голосом могла говорить только смерть.

* * *

– Где-то здесь. Вот оно.

Магистр остановился возле вышитого руками дочери Ходина, маленького, с ладонь женщины, панно. Сняв его со стены, взглядом показал Доктору на небольшое отверстие.

– Это та самая дыра, которую расковырял сам Ходин, чтобы подслушивать и подсматривать за тем, что происходит в тиграновых покоях. Старику не надо было выпытывать и спрашивать о чем-либо свою дочь. Все, что здесь происходило, он прекрасно мог знать сам. Может зрение у него неважное, но слух – отменный. Помещение, в котором мы находимся, и есть покои его дочери. Место считается нечистым. Потому что под утро, комната наполнялась душераздирающими звуками. Вот на это слюдяное оконце, Ходин вывел шелковую нить. Под утро, когда разум человека спит, либо только проснулся, он по нити водил куском янтаря. Скрип смолы о нить наполнял комнату неприятными звуками. Придворных, не знающих этого детского фокуса, это пугало так, что мутилось сознание. Поэтому в комнату, обычно никто и никогда не заходит. Все готово. Можете и смотреть, и слушать.

Фауст незамедлительно прильнул к отверстию ухом.

* * *

...Кулак разжался и на ковер, извиваясь змейкой, скользнул шелковый шнур.

– Этот подарок ТЕБЕ прислал Тиберий.

Тигран вопросительно посмотрел на Ходина, а потом на веревку.

– Рим полон нововведений и мод, – сказал Ходин, когда увидел, что по знаку тиграновой руки в покоях остались только они вдвоем, – ныне, Тиберий волен рассылать своим неугодным вассалам подарки, которые должны быть использованы в определенных Цезарем рамках. К этому подарку приложен лист с волею Цезаря, где предписано, как использовать этот предмет, чтобы уйти из жизни.

Носком сандалии старик поддел шнур, и тот, скользнув в воздухе, упал на колени Тиграна.

– Объяснение я оставил у себя. Но, если в условном месте не будет моего сигнала, эта бумага попадет к твоим врагам. Думаю, что они поймут, как ею воспользоваться. Теперь ты у меня здесь!

И Ходин вновь сжал кулак.

Тигран с ужасом отодвинулся на подушках назад. Он затравленно смотрел на веревку, как на змею.

– Ты будешь дышать только с моего разрешения!

– Что ты задумал, старый тарантул? – только и смог выдавить грозный муж.

– Радуйся! Я все сделал сам, – сказал старик. – Ты, станешь царем. Великим Царем Ассирии! Я, лично, убрал юнца с твоей дороги к трону. А за это ты женишься на моей дочери. И вы родите мне внучат. Жизнь продолжается. Да здравствует, Единый Самодержец и Император, Тигран! Но помни! Ты – ЦАРЬ, пока Я этого желаю!

Тигран молча опустил голову. Такого поворота он не ожидал. Хотя, как посмотреть. Придет время и старик умрет. Он стар и смертен, как и все живые.

– Не дождешься! – понял его мысли Ходин. – Письмо Цезаря будет тебя сдерживать до самой твоей смерти. А за меня можешь не переживать. Если умру я, то следом сдохнешь и ты!

– А какой тебе толк оттого, что я жив? Тиберий, узнав, что я царствую, приведет сюда войска и умертвит меня силой.

– Об этом я уже позаботился, – успокоил Тиграна старик, – Рим объявил войну Египту. Им не до тебя. Да и Тиберия не сегодня, так завтра, зарежут как быка. На это, кстати, ушли все тобою занятые десять талантов. Вот только воли его никто не отменял, да и вряд-ли отменит. Уж больно хорошо выступил царевич перед Сенатом. И каждый житель Рима хочет видеть тебя на арене Колизея. Великая битва Царей! Чернь Рима была бы в восторге. Царь Великой Ассирии и царь африканских саванн!

Тигран с тоской посмотрел в свое будущее. События выглядели обнадеживающе, но предстоящая перспектива его не радовала. Жить хотелось. Но из всех вариантов уму достался только этот, союз с недочеловеком. Ну да, время покажет.

– А что с наследником? Как ты поучаствовал в его смерти? Что произошло в пути? – спросил Тигран.

Ходин растянул губы в подобии улыбки.

– Не поверишь! В его смерти приняла участие сама богиня Венера. Нам надобно поставить ей памятник. Статуя Венеры спасла нас обоих и приехала со мною на корабле в Ассирию. Так при жизни хотел сделать последний Арташес, так захотела команда мореходов. Но произошел этот 'печальный' случай. Вот только руки ее пришли в негодность. Знакомый скульптор сказал, что восстановить их уже никто не сможет. Ничего! – весело сказал старик. – Пусть будет безрукая. Длинные руки да при каменной голове – весьма опасны для простого люда.

Тигран непонимающе посмотрел на Ходина.

– Не переживай! – успокоил его Ходин. – С головой все в порядке. Ею буду – Я! Ты же, будешь – руками. А вместе – будем Богами! Народ Великой Ассирии получит и силу, и новую веру!

Глава ХIII

Дрезден. Середина XIX – века. Весна.

Фауст с задумчивым видом стоял у мольберта с картиной ночного Библуса. Центральная колонна не давала покоя его пытливому уму. Любовь, а что за ней?

Мефистофель был рядом, у любимого камина. Он чистил решетку от сгоревших углей, ворочая кочергой в толще золы. Зала была протоплена, но Магистр не мог сидеть без дела. Отложив кочергу, он взялся за топорик и стал аккуратно расщеплять полено.

– О чем вы думаете? – спросил он Фауста, не отрываясь от дела. – Вы невнимательны – я задаю этот вопрос уже второй раз.

– Простите меня, вокруг столько вопросов. Не поверите – о последних словах Ходина. – ответил Фауст.

Магистр отложив топорик, стал укладывать нарубленную щепу в отдельную стопу.

– Я так и думал. И о чем говорят ваши мысли? – поинтересовался Мефистофель.

– Разное. Непростым он был человеком. Что двигало им? Только ли жажда наживы?

Увлекшись укладыванием щепы, Магистр молчал. Сегодняшний вечер был последним. Решение принято и, следующая их встреча случится через несколько лет. Наступила минута развязки. Знал-ли об этом Доктор? Ища подтверждение своей догадке, Магистр повернулся к Доктору и внимательно посмотрел в его глаза. Лицо, жесты, голос, говорили о том, что Доктор близок к пониманию момента. "Что ж, это к лучшему": – подумал Магистр и улыбнулся.

Увидев интерес в глазах Магистра, Фауст продолжил:

– Мне кажется, что им владеет только одно чувство – месть!

Разложив инструменты по местам, Магистр взял в руки совок и веник.

– Точнее – власть. Месть, в данном случае, является фундаментом власти. По сути и вместе, они и есть ваша первая колонна. – сказал Магистр и принялся сметать мусор в совок.

Фауст согласно кивнул.

– Власть и Страсть. Все что осталось! – попытался пошутить Фауст. – Помню о них. Да вот вопрос есть: – а что КИТЫ, без Любви?

Мефистофель замер. Он был удивлен глубиной вопроса и даже обрадован. Ждал этого разговора, но позже. Он с удовольствием отметил, что Доктор на месте не стоял. Не прошли их походы и беседы даром. Он, действительно думал о многом, и ко многому пришел – сам.

– Мрак и муки, – произнес после паузы Магистр. – ... Ад, в двух словах. Любовь, так случилось, временно заменена. Связь между этими 'кирпичиками', теперь лежит в другом растворе – золоте и страхе.

Собранная пыль и стружка, были высыпаны Магистром в очаг. Теперь он не спеша, стал строить пирамидку. Щепы легли на угли. Сверху Магистр уложил несколько расколотых частей полена и после 'выдоха' горна, поднявшего облачко пыли прогоревшей золы, показались бока покрасневших углей. Еще минута работы горна и дрова охватило яркое пламя.

– Другими словами, слиток золота без Солнца – кирпич, как и любой другой. – продолжил мысль, Магистр. – Только мрак в отсутствии светила, выкрашивает в один цвет все 'шероховатости' и краски, что есть в общей кирпичной кладке. И только Он, в отсутствии Любви – Света, имеет силу над золотом.

Магистр отложил горн. Подошел к креслу, сел, вытянув ноги к разгорающемуся пламени.

– Огонь. Сердце Любви. Он отгоняет мрак и дает тепло. Но у всего есть границы. Если подойти к огню близко, окунуться в него, то он сожжет вас. Так и Любовь. Жадный до любви, сгорает от ревности. Жажда быть единственным у Солнца, наглядно отражена в Библии. Первый Ангел стал падшим. То есть, низшим. Желание объять необъятное убило многих людей.

Фауст тяжело вздохнул и задумчиво сказал:

– Пилат был рядом с Иисусом. Мне кажется, что он был опален Его Солнцем. Не находите?

Стоя спиной к Магистру, он не видел как изменился в лице Мефистофель. Разглядывая контуры храма он ждал ответа. Но не дождавшись, продолжил:

– Пребывание на острове и вы, дали мне подсказку – обратить внимание на вторую колонну. Желание мое может быть связано только с любовью. Это мне давно понятно, но история? Как быть с ней?! Я хочу увидеть и понять многие вещи.

– Уж, не после ли беседы в нише на острове, к вам вдруг пришло это желание? – спросил Мефистофель.

– Да. Вы, правы. Сто раз правы – лучше увидеть все собственными глазами, чем читать об этом в исторической хронике. Но, что значит в вашем понимании – история? – поинтересовался Фауст.

– Расскажу как понимаю. – ответил Магистр. – История – самое дорогое у народа и страны. Это программа, которая заставляет новое поколение развивать государство. Получив от отцов и дедов Сизифов камень, они, следуя родовой памяти, должны удержать его и катить вверх. Камень этот можно толкать вправо, влево, но обязательно – вверх. История это график, который указывает, как этот камень двигался и что мешало ему. Она дает вектор направлению движения камня. Вы хотите спросить, что может его остановить?

Фауст кивнул. Он вернулся к столику и сел в кресло.

– Его остановит сам Сизиф. Став толстым и ленивым, не встречая особых проблем в продвижении, он засыпал от монотонной работы. Толкая целые века, он успокоился и не заметил, как однажды наехал на кочку. Влево – другая кочка. В центре – яма. Что делать? Тут бы оглянуться назад, чтобы увидеть, как он раньше справлялся с такими проблемами. Вместо этого, Сизиф по инерции толкает камень в перед и ... попадает в яму. Назад камню уже не скатиться. Теперь можно сесть, подумать, заглянуть в книгу истории. И что-же он в ней увидел? Чтобы знать о предстоящих сложностях, ты должен видеть свой путь. Твой каждый шаг вверх, должен быть отмеренным в цели. Ну, а если ты такой глупый, что умудрился прозевать опасность, как это произошло с Тиграном, и загнать камень в яму, то делай упор на рычаги. Их всего три – Власть, Страсть и Любовь. Яма – либо революция, либо мировая война. В это лихое время катить некому, потому как царит хаос и неопределенность, а вот столкнуть вниз – всегда есть кому помочь. Государство, попавшее по вине правителя в яму, ждет порабощение и гибель.

Мефистофель, как бы ища подтверждение, внимательно посмотрел на Фауста.

– Тут все понятно, Ходин стал ямой для Тиграна. – сказал Доктор и облокотился на подлокотник кресла. – Понял я и вас. Во всем виновато время и сжатые сроки. Вы не хотели распылять мое внимание на второстепенные мысли и давали то, что заставляло меня идти в нужном направлении.

Мефистофель кивком подтвердил.

– Верно. Пустая информация похожа на песок. А на песке, как водится, замка не выстроить. Рухнет! Нужны твердые базовые знания. Фундамент – всему голова, – сказал Мефистофель, растянув тонкие губы в улыбке. – Ваш выбор единственно верен. Наступил час когда вам откроются безграничные возможности. Вы получите от меня ключ и сможете прикоснуться ко времени. Познать любую тайну. У вас будет столько возможностей! Вы сможете изучить все языки мира и прочитать всю историю. Да что прочитать, увидеть воочию! Классиков литературы, великих ваятелей, художников. Все будет рядом, достаточно протянуть руку. Но! На пути поиска интересующей вас информации, вы будете должны понимать и различать добро и зло.

– Когда мы приступим? – в глазах Фауста вспыхнули радостные огоньки.

– Договор. Подписи. – Мефистофель, все также улыбаясь, весело подмигнул Доктору. – Все, как положено. И в путь.

Фауст довольно потер руки и лукаво улыбнувшись, сказал:

– Похоже на то, что вы сказали не все. У нас еще осталось много вопросов, верно?

– Будьте терпеливы. Скоро, очень скоро, вы все узнаете.

Фауст опустив взгляд на мраморный пол. Разноцветные прямые и ломаные линии, в затейливом рисунке разбегались на отполированном мраморе в стороны и, терялись в тенях отбрасываемых мебелью. Бездумно проведя носком ботинка по зигзагу светлой полоски, Доктор замер в ожидании. Он ждал развязки.

По сигналу колокольчика в залу вошел молчаливый слуга.

В его руках поднос с графином и бокалами.

– Раз все у нас обговорено, я предлагаю это отметить, – будничным голосом сказал Мефистофель, – созрел тост!

Слуга поставил поднос на стол и, разлив жидкость по бокалам, удалился.

– Нет смысла закусывать нектар, что создан из лепестков роз. Так отозвался об этом вине – Тиберий! – сказал Магистр, заметив, что Фауст потянулся к вазе с фруктами. – Райскому напитку две тысячи лет. Это то самое Каприйское, за которое Гест и Варавва попали на Голгофу. Вино со стола Императора! Вглядитесь в этот изумительный рубиновый цвет. А запах! Оно густое. Одного бокала хватит, чтобы напрочь потерять голову. Вы представляете, что стоит оно на знаменитом нью-йоркском аукционе? Такого вина и Ротшильд – не пробовал.

Доктор поднес бокал к лицу, вдыхая неповторимый аромат каприйской лозы.

– Глазам не верю! Неужели это оно?

Мефистофель улыбнулся.

– Более того. Именно это вино Иисус преподнес своим ученикам на тайной вечере.

Фауст изумленно глянул на Мефистофеля.

– Да? Но я слышал, что то вино было создано из воды божьей милостью.

Магистр хитро прищурился.

– Экий вы простофиля! Я пошутил. Того вина и я не пробовал. Но думаю с такой выдержкой это вино будет не хуже. За успех! – произнес Магистр и поднес бокал ко рту, но так и не отпив, повернулся на шум открываемой двери.

На пороге стоял слуга.

– Все готово. Я правильно понял? – спросил Мефистофель.

Мажордом с почтением опустил голову.

– Пробуйте, мой дорогой друг. Пейте! Этот день и минута к сему располагают, уж поверьте мне – плохого не посоветую. Я скоро вернусь.

Мефистофель поставил бокал на стол и вышел вслед за слугой. Его отсутствие было недолгим, а когда он вновь появился в зале, то увидел Доктора сидевшего в глубокой задумчивости с наполовину пустым бокалом.

– Вы все также в замешательстве? – Мефистофель улыбнулся. – У вас есть желание, которое нелегко произнести.

Фауст в раздумье кивнул.

– Самое скверное то, что я так и не познал радости самой Любви. Я не видел своих детей. У меня никогда не было своего дома. Я не видел плодов своего труда. Но мне так хочется знаний, что я теряюсь, чего я хочу больше.

После этих слов Доктор заметно погрустнел.

– Не печальтесь. Дозвольте мне самому позаботиться об этом желании. Оно исполнимо.

– И что вы хотите мне предложить?

Магистр весело подмигнул.

– Тысячи лет знаний и увидеть любовь, детей и обрести дом! Плоды своего труда, кстати, вы уже видели. Только не придавали этому значения. Потому как, не ведали.

– Вы все шутками, да загадками, – Фауст с нарастающим чувством радости смотрел на Магистра.

– Так вы доверяетесь мне?

– Да. Я верю вам.

Мефистофель встал из-за стола и сделал шаг к Доктору. Его рука легла на плечо и несильно сдавила.

– Будьте спокойны. У вас, будет море времени, чтобы познать МИР, КАК ОН ЕСТЬ! Вот только...

Тут Мефистофель сделал паузу. Его глаза были печальны.

– Что только?

– Шесть земных лет меня отделяют от того случая, когда придет моя отставка. Бог меня, так же как и вас, выслушает и решит, что со мной делать. Определит ход моей дальнейшей службы, – Мефистофель закрыл глаза.

Приглядевшись к лицу Магистра, Фауст рассмотрел густую сеть морщинок. Было заметно, что Магистр предстоящей встречей сильно озадачен.

– Вы готовитесь?

Мефистофель улыбнулся и, не открывая глаз, сказал:

– Боюсь, не меньше вашего. Но срок подходит и скоро, солнечная система перейдет из созвездия Рыб в созвездие Водолея. Начнется Новая Эра.

Доктор зевнул.

Ему вдруг захотелось спать, но чувство тревоги внезапно обозначилось на последних словах Магистра и отодвинуло сон.

– Мне трудно понять, что стоит за сказанным?

– Мое вступление на должность пришлось на момент смены эр – старой на новую. – сказал Магистр и посмотрел на Фауста.

Доктор почувствовал, что наступила развязка.

Сейчас, все встанет на свои места!

– Вы спасете Пилата! Подарите ему свободу!

Мефистофель молча вернулся на свое излюбленное место к камину. Он напряженно думал и это было заметно по его сосредоточенности в речи и движениях. Зажженная каминная спичка коснулась сухих древесных полос и тонкое пламя осветило черное нутро очага.

– Что? ... Какое..., мне душно! Откройте окно.

– Вы не попадете в Рай! Вы, займете ЕГО место!

– Чье место? Причем тут Пилат? ...Каприйское сыграло со мной злую шутку. И что значит занять ЕГО место? – спросил озадачено Фауст, растягивая слова.

Необычайная усталость вдруг охватила его тело, а глаза закрылись под свинцовой тяжестью век. Голос Магистра отдалялся, а темнота, вдруг вспыхнула фейерверком искр. Они, веселым хороводом закружились в сознании Доктора и, вместе с яркими звездочками, сорванными с языков пламени, улетели в трубу камина, куда-то высоко вверх. Наполненный дурманом опиума и вина, ум Фауста впал в крепкий и долгий сон.

Магистр подошел к спящему и прислушался к его ровному дыханию.

– Мое, мой друг, место. Мое!!! На долгие две тысячи лет!!! – громко сказал Пилат Понтийский и достал из кармашка костюма бронзовый колокольчик.

– О-о, как трудно быть Сатаной. Я в честном труде отстоял свою должность и мне, пора быть прощенным. Вы же так этого хотели! Через пять лет мы встретимся. А сейчас, вы получите то, чего так желали – Звезду Любви! Она вам очень дорога! Дороже, чем Венера злому Демону моря! Скоро вы увидите свою Ситору. Ненависть и предательство вам известны, остались – Любовь и Преданность. Вы даже не представляете, как это чувство вам будет необходимо, когда будете требовать от Судьи наказания души, узнав всю историю ее жизни. И не одной души, а сотен, тысяч! Вы даже не представляете, как просчитались, затеяв эту глупую игру с Китами и с Сатаной. Еще не раз вспомните тот день, когда оставили кишлак со своими братьями и сестрами. История повторяется. Как и вы, мой друг, я когда-то оставил невинного Иисуса. Одного против ненависти и страха. Я помню каждую минуту того дня – две тысячи лет! И это – МОЙ АД!

Слуга зашел в зал одновременно с трелью колокольчика. Наспех убрав со стола поднос, переложив его на свободное место у камина, мажордом разложил инструменты.

Разворачивая лист пергамента, Пилат показал слуге взглядом на руку Фауста. Мажордом взял со стола скальпель и отрезал рукав костюма Доктора вместе с рукавом рубахи. Сдвинув лоскуты в сторону, Пилат уложил пергамент на голое плечо спящего Фауста.

– Подай иглу и придержи лист. Будь осторожен и постарайся не сдвинуть его.

Слуга выполнил приказание.

Сжав пальцами иглу, Великий Прокуратор Иудеи, стал аккуратно протыкать пергамент, точно по контуру рисунка.

– Как только я сниму лист, не мешкая посыпь ранки пеплом, тем, что остался от сигары. А жидкостью из этого флакончика, после присыпки пеплом, оботрешь весь обрисованный контур. Час-другой и опухоль спадет, а ранки затянутся чуть позже. У нас есть двенадцать часов. Мы успеем.

Слуга кивнул в ответ. Он был занят тем, что аккуратно собирал лезвием ножа пепел из пепельницы и переносил его на чистый лист бумаги.

– У меня все готово.

Пилат отложил иглу на середину стола и взялся за углы листа.

– Приступим.

Потемневший от крови пергамент был аккуратно убран, после обработки предплечья снадобьем обозначился рисунок

– копье, пробившее череп оленя.

Глава ХIV.

Север Афганистана. IV век до Р.Х. Ночь после битвы в ущелье.

... – Ты все хорошо помнишь, отец? – спросил шаман, присев на корточки рядом с трупом Прокла.

Вождь опустил татуированную руку спящего Фауста и подошел к сыну.

– Только не говори, что ты нашел еще одного с таким же рисунком на руке.

– Да, нашел. Вот у этого мертвеца тоже знак похожий. Только у него нарисованы рога на черепе оленя, а не собаки, как у того, живого. Мертвый – тоже белоголовый, как ты говорил, а этот живой, но не молодой.

Старик подошел к сыну и присел рядом.

– Вот, смотри.

Палец шамана указывал на татуировку.

Вождь погладил рукой рисунок на предплечье мертвого воина.

Конечно, он узнал грека. Помнил он и о договоре с Птолемеем. И все бы ничего, но на закате прошлого дня, с ним говорил странный незнакомец, который возник из неоткуда, а потом и пропал в никуда. Незнакомец показал картинку, на которой был изображен живой 'белоголовый'. Он сказал, что этот человек хоть и старше раненого грека, но спасет племя от голода и других бед, а этого, с "оленьей головой", надо ткнуть острой палочкой. Он передал вождю палочку с прозрачным колпачком на конце и показал как ей пользоваться, настрого предупредив – не касаться отравленной части. Старик так и сделал. Пока шаман рылся в трупах, он нашел "молодого", а потом уколол раненого грека. Его лицо посинело и он умер. Хорошо хоть в сознании раненый не был. Вождь впервые убил человека. Ему было страшно, неловко, но что делать, выбор сделан...

...– Собака – олень, старый – молодой. Какая разница. Твои родичи молятся на что? На коровий череп, а не на шайтаний! Или ты думаешь я не видел, как ты к коровьему черепу крепил медвежьи челюсти? Уж я-то зна-ю. И что? Камнепадов меньше стало?

Шаман виновато, как бы отгоняя упрек, сцепил руки. Гневить старейшину, что на змею наступить. И он, понурив голову, молча слушал отца.

– ...это я был тут днем, а не ты, – продолжал старик, изобразив непреклонность.

Сын понял, других вариантов с возрастом и рисунками уже не будет.

– И еще. Этот живой, а тот – мертвый. Тебе разница понятна?

Шаман покачал головой в знак согласия.

– Да, вождь. Мертвый, он не гнется. Его тащить тяжелее.

Старик безнадежно махнул рукой.

– Тащи живого, который белоголовый, но не молодой и с рогатой собакой на руке. И не перепутай. У тебя дочь на выданье. Тебя племя уважает, шамана в тебе видят. А я в тебе только дурака вижу. Все, сейчас нож заберу обещанный и догоню тебя. Иди давай, – старик заметил удивленные глаза сына. – Ну, большой такой, который их вождь мне показывал.

Старик повернулся и засеменил к давно потухшему костру, у которого на седле, склонив хмельную голову на эфес вогнанного в грунт меча, сидел караульный воин.

В небе появилась полная луна. Где-то вдали, на выходе из сая, испугано завыл шакал.

– Скоро утро. Добрый воин, – сказал тихо старик, – я вашего человека забрал. Нож давай!

Вождь потряс за плечо спящего охранника. Караульный молчал. Старик потянул воина за руку и тот, медленно съехав с седла, тут же сложился в калач. Громкий храп эхом прокатился по ущелью.

– Спасибо, добрый человек. Я знал, что ты не обманешь старика.

Старейшина с трудом вытащил гладий из грунта и вытер налипшую грязь о рукав.

Скоро старик уже толкал в спину шамана.

– Я старый, а быстрей тебя хожу.

Шаман шутку понял и натянуто улыбнулся.

– А воин-то, спа-ал! Почему ты с ним разговаривал? А? – шаман с хитрецой посмотрел на старика.

– Не знаю, – ответил вождь, озабоченный быстро надвигающимся утром. – Других я с такими вот длинными ножами не видел... Наверно меня ждал. А нож очень племени нужен!

– Да? А зачем?

Старик озадачено почесал затылок.

– Вот завтра попросишь у меня – отец, дай мне большой нож...

– А зачем мне завтра большой нож? – спросил шаман, тяжело сопя. Белоголовый весил немало.

– Ну не знаю, дерево срубить, или ритуал какой сотворить.

– На это топор есть. А для ритуала...

Старик зло выругался и перебил шамана:

– А для ритуала тебе придется делать новый тотем!

От неожиданности шаман чуть не выронил свою ношу из рук. Он остановился и открыв рот, смотрел на вождя.

– Тащи давай, бестолочь... Олень, собака... Как был ослом, так и остался! В деда пошел. Тот хоть глаза как настоящий шаман таращил, люди боялись. Все. Тащи и слушай меня внимательно. В полночь, когда охранники уснули, я пролез через щель, по которой свет солнца попадает в коридор Зоба Дьявола. Вылез на угол ритуальной плиты – ступени. И увидел...увидел, как в трещину скалы, что лежит напротив входа на луг, запихали золотую шапку и еще что-то, а потом камнями привалили.

Шаман вновь остановился, забыв про нелегкий груз.

– О-о! Я знаю это место. В той щели лежит мой тотем.

Старик согласно кивнул:

– Лежа-ал. Пойдем, я по дороге расскажу.

Когда они отошли на расстояние, показавшимся для старика неопасным, чтобы можно было свободно вести беседу, он продолжил:

– Так вот, я увидел четырех воинов. Они были заняты расчисткой трещины. Один из них вытащил твой тотем. Воины долго ломали голову, почему у коровьего черепа были медвежьи челюсти. Они громко спорили, не зная, что с этими костями делать. Потом решили затолкать твой тотем обратно в щель. Но он не влезал. Тогда они сломали его и частями запихали в камни, а чтобы все как-то держалось, замазали щель глиной.

Шаман бросил тело Фауста на дорогу и, упав рядом на колени, запричитал:

– О горе! Горе великое! Это нелюди! Они подняли руку на святой тотем! Да чтоб они все попередохли где попало!

Старик молча выслушал сына и, погладив его по голове, сказал:

– Встань! Теперь твой тотем будет отгонять дураков и служить сигналом для посвященных. Слушай, что было дальше. Взваливай давай белоголового!

С помощью старика, шаман еле поднял тело и с трудом распределил тяжесть на плечах.

– Не стой. Иди. Так-вот, – продолжил вождь. – Два воина выхватили длинные ножи и убили двух других, что с ними были.

Шаман от неожиданности остановился.

– А это еще зачем?

Вождь показал глазами, что надо идти дальше.

– Теперь о тайне будут знать только двое. Придет время, когда они придут за своими украшениями.

Шаман все понял, он шумно вздохнул. Было заметно, что он держал ношу из последних сил.

– Выходит, мы теперь будем их сокровища охранять? А зачем шапку сделали из золота? Не знаешь?

Старик в ответ только хмыкнул.

– А если туда кто-нибудь залезет из наших? – продолжал шаман.

– Твой дед был бы тобою доволен, ты такой-же осел, как и он! Там торчат кости твоего то-те-ма! Объясни людям, чтобы не лазили.

Подталкивая шамана в спину, старик шел, оглядываясь назад. Вроде все тихо...

Они успели к рассвету донести чужого до первой сакли.

– У тебя утром будет работа. Надо найти новый тотем, – послышался за калиткой голос вождя.

Где-то у входа в сай, почувствовав кровь и запах мертвечины, завыли шакалы. Шакалы они такие. Наперед знают, где и как скоро можно будет поужинать падалью...

____________________________________________________

Как только стало светать, после короткой подготовки к последней атаке, македонцы ворвались на луг. Препятствий не было.

Выбежав из Зоба Дьявола на простор, они встретились с длинными копьями сарисс, которыми было окружено мертвое тело Дария и его обоз. По периметру каменного стакана стояли готовые к стрельбе лучники, а со ступени, по левую сторону от входа, выстроились готовые к бою пращники и метатели дротиков.

Смерть еще одной сотни воинов в планы Птолемея не входила и сигнал горна от персов о временном перемирии был им принят.

Израненные и голодные люди, охранявшие царя Персии, уже вечером были готовы разоружиться. Царь умер, а их Первое Копье – грек Прокл, пропал в щели, утащенный македонской кошкой. Все были готовы принять смерть. Единственное, что просили наемники у македонцев, чтобы те подтвердили смерть Дария, забрав любую понравившуюся фалангистам голову, выбранную ими из охранной сотни. Так телохранители хотели спасти тело Царя от надругательства.

Птолемей знал о чести наемников. Терять в этой битве своих людей он не хотел. Да и голов для откупной за Дария было запасено больше сотни еще с вечера. Лучше заплатить воинам денег и принять их в свои ряды. А остальные вопросы можно решить позже, когда отряд войдет в Вавилон.

Пересчитав все золото и драгоценности, груз уложили в обоз. Птолемей, выбрав десяток перстней и золотых цепей, раздал центурионам и отличившимся в бою воинам. Остальных наградил золотыми монетами, себе же, он выбрал золотой, с вкрапленными каменьями, кинжал.

Через два дня отдыха обоз двинулся в обратный путь.

Покидая луг, Птолемей еще раз глянул на торчащие из камней кости тотема и произнес:

– Только эти кости и будут помнить историю кончины Великого Царя.

Так и произошло.

... Наемники с радостью приняли предложение Птолемея и торжественно поклялись быть верными воинами Александра. Их приняли на службу. А позже, уже на равнине, их ожидала смерть. Бывшие телохранители были ночью перерезаны македонцами. На долгие-долгие годы умерла с ними и тайна тотема. До тех пор, пока не будут разгаданы знаки, оставленные на куске шкуры одним из тех двух воинов, что участвовали в схоронении короны и личных украшений царя Персии Дария.