Текст книги "Второй раунд"

Автор книги: Александр Тараданкин

Соавторы: Игорь Фесенко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц)

Глава вторая

1

Ночь выдалась на редкость теплой и тихой, лучше не придумаешь для несения дозорной службы: иди себе да слушай тишину. Вокруг такой покой, что нет-нет да и начинают тяжелеть веки. Только к утру подул свежий ветерок, и тогда поползли по спине холодные веселые мурашки, а скулы начала потягивать нервная зевота.

– Пойдем поживее, – сказал товарищам старшина Петров и прибавил шагу.

Его наряд, спаренный с двумя служащими пограничной немецкой полиции – парнями только-только начавшими постигать службу, – за ночь обошел все положенные ему маршруты и теперь возвращался в комендатуру. Оттуда, судя по времени, им навстречу уже вышла смена и теперь, с минуты на минуту, должна была появиться. Шли по узенькой тропке, кланяясь нависшим веткам кустарника, шли зелеными росистыми полянами, окунаясь в сырое дыхание низин.

А справа была межзональная граница, полоса, проложенная войной два года назад, определенная Потсдамским соглашением 1945 года. С тех пор как Петров приехал сюда, многое изменилось. Местные жители, немцы, вначале смотрели выжидательно на русских солдат в зеленых фуражках и погонах, стараясь понять, что это за род войск и чего от них следует ожидать? Но шло время – привыкли. А когда увидели, что рядом с этими русскими стали ходить их молодые соотечественники, прониклись к людям в зеленых фуражках доверием. Среди местных жителей у Петрова завелись даже друзья, благо он довольно хорошо знал немецкий.

Утро быстро высветило небо. Лес, еще несколько минут назад казавшийся сплошным забором, начал редеть, деревья словно отодвинулись друг от друга.

– Товарищ старшина, – тихо окликнул сзади солдат.

Петров обернулся и посмотрел туда, куда указал рукой пограничник. Через кустарник от границы шел человек. Шел не прячась, открыто, демонстративно. Увидев солдат, замахал руками, направляясь к ним.

– Здравствуй, комрады! – громко и радостно крикнул он, когда подошел ближе. – Я до вас. Мне треба в город по очень важному делу, – быстро заговорил он, мешая русские, польские и украинские слова.

– Стой, – перебил его Петров. – Руки вверх!.. Оружие?

– Нет, – сказал незнакомец, однако послушно поднял руки и без тени обиды дал себя обыскать, даже кивнул одобряюще: мол, раз так надо, давайте.

– Зачем в город? – спросил Петров.

– К пану коменданту. Мне нужно много ему говорить. Да, да, поверьте. Я рабочий, поляк, Сигизмунд Вышпольский. Можно, комрады, я до вашего пана начальника… Я маю важный документ про шпиона.

– Мне ничего объяснять не надо, – сказал Петров. – В комендатуру мы вас и без вашей просьбы отведем. Там все и расскажете. Руки за спину и идите вперед!

Поляк кивнул, поднял с земли свой прорезиненный плащ, брошенный при обыске, перекинул его через плечо и, заложив руки за спину, пошел по тропинке, сопровождаемый пограничниками.

Навстречу шла смена…

2

Дежурство подходило к концу, голова была тяжелой, и Фомину так хотелось забыться хоть на минутку. Он решительно встал и растворил все окна приемной. Вместе с утренней прохладой в комнату ворвались свежие запахи цветов и деревьев. Душистый сквозняк взбодрил, голове стало легче.

Большой город, такой шумный в будни, сегодня еще не просыпался. Воскресенье. Люди отдыхали. Лишь редкие трамваи медленнее, чем обычно, словно крадучись, проезжали по улицам.

Особняк бежавшего на Запад, преуспевавшего при Гитлере медика-фашиста не был приспособлен под учреждение. Однако с этим приходилось мириться. За три недели до конца войны город разрушили бессмысленные к тому времени бомбардировки англо-американской авиации. Теперь людям остро не хватало жилья, и трудно было подыскать помещение для служебных целей. Помпезный особняк пришлось несколько перестроить, переоборудовать.

Фомин сидел в комнате, до того просторной, что никак не мог к ней привыкнуть. Он уже много раз придумывал проект самоуплотнения: разгородить бы.

Хрипло заурчал телефон:

– Капитан Фомин слушает, – глаза остановились на крошечном табло, вмонтированном в аппарат, оно предупреждало: «Внимание, код! Внимание, код!»

– Здравствуй, Евгений Николаевич, – узнал он голос Рощина, заместителя начальника комендатуры Мариенборн. – Не разбудил?..

– Не положено дежурным спать, товарищ старший лейтенант. А ты, Саша, чего в такую рань?..

– Тоже дежурю. Служба наша, брат, такая. И дело есть срочное.

– Что там у вас стряслось?

– Находится у меня тут некто Вышпольский. Рассказывает любопытные вещи, только касаются они вас. Если не возражаешь, я тотчас пошлю его со старшиной Петровым. Он, кстати, и привел сюда этого Вышпольского от границы.

– Значит, с той стороны?.. Присылай, конечно. Сейчас распоряжусь, чтобы пропустили в проходной.

Фомин вызвал караульного начальника.

3

– Товарищ капитан, мною доставлен к вам задержанный Вышпольский, – доложил Петров. – Вот документы, – и он положил на стол большой серый конверт.

– Спасибо, старшина – Фомин пожал Петрову руку. Они были старые друзья-знакомые, если можно так назвать двух людей, которым часто приводилось встречаться по работе и делать общее дело, нередко связанное с опасностями и риском для жизни. Сдружили их и совсем не служебные обстоятельства: оба любили стихи, остальным поэтам предпочитали Пушкина, Есенина и Блока, оба сами пытались писать. А однажды Петров доверил Фомину пухлую тетрадь, исписанную бисерным почерком, и капитан не без удовольствия прочитал несколько рассказов и цикл военных стихов старшины-пограничника. Но своим литературным увлечениям они, увы, могли отдаваться лишь в редкие часы. Чаще встречались вот так по службе.

– Разрешите идти? – спросил Петров.

– Да, можете возвращаться в комендатуру. Отдыхайте. Ведь вы с ночного дежурства…

Вышпольский был высокий, широкоплечий с довольно приятным открытым лицом, лет двадцати пяти – двадцати семи. На нем – потертый коричневый костюм, темная, неопределенного цвета рубашка, поношенные желтые полуботинки.

– Садитесь. Мне доложили, что вы хотите сделать какое-то заявление, – сказал Фомин.

– Точно так, пан капитан! – поднявшись со стула, по-военному вытянулся Вышпольский.

– Вставать не нужно, садитесь, – перешел на немецкий Фомин. – Прежде, чем сделать заявление, расскажите, пожалуйста, о себе. Кто вы? Откуда? Что привело вас к нам?

– Да, понятно. Я, Сигизмунд Вышпольский, национальность – поляк, мне двадцать шесть лет. В конце сорок третьего года нацисты угнали меня и мою мать в Германию. До конца войны мы работали у крупного землевладельца на юге Баварии. Потом, когда это стало можно, перебрались в Ганновер, а там нас определили в лагерь для перемещенных лиц. Мать сильно болела. Несмотря на все мои хлопоты, выехать на родину не удалось…

Вышпольский говорил уверенно, смотрел прямо в глаза Фомину. Немецкий язык, видимо, изучил хорошо, и польский акцент был мало заметен. «Даже слишком хорош его немецкий язык», – думал капитан. Он не перебивал, делая короткие записи в блокноте.

– Лагерная администрация, – продолжал Вышпольский, – не поощряла желающих уехать на родину. Кое-кого из тех, кто особенно настаивал на этом, находили с пробитыми головами или поломанными ребрами. Но свободно можно было завербоваться на урановые разработки или медные рудники в Африку. Будь я один, может, и поискал бы пути к дому, но когда рядом больная мать…

Рассказ Вышпольского звучал искренне.

– Хорошо. Теперь расскажите о причинах, побудивших вас перейти межзональную границу, – попросил Фомин и пододвинул Вышпольскому сигареты. Тот неторопливо размял сигарету и с удовольствием сделал несколько глубоких затяжек. Потом положил сигарету на пепельницу. Долго молчал, опустив голову. Фомин терпеливо ждал.

– Я узнал, – заговорил наконец Вышпольский, – что день – два назад межзональную границу нелегально перешел Генрих Мевис. В прошлом он полковник немецкой армии.

– Кто этот Мевис? Что вы о нем знаете?

– В период оккупации Польши он был начальником отдела управления гаулейтора Польши Франка… Если не ошибаюсь, этот отдел занимался розыском и вывозом оборудования и стратегических материалов… Но не это привело меня к вам, – поляк заметно волновался. – Мне кажется, что теперь Мевис работает на англичан… то есть является английским шпионом… Я принес тут карту… Она в конверте, который передал вам пограничник. Может быть, конечно, не мое дело ввязываться в эту историю. Но я думал… – Вышпольский пожал плечами и умолк.

Фомин достал из конверта сложенную в несколько раз карту, развернул. Бегло глянув, понял, что документ любопытный: владелец ее проявлял повышенный интерес к военным объектам и к советской администрации. На карте были обозначены места дислокации советских воинских частей, комендатур, акционерных обществ.

– Объясните, как эта карта попала к вам? И что, собственно, побудило вас принести ее нам? И еще, известно ли вам, где сейчас находится ее владелец?

Перехватив взгляд Вышпольского, брошенный сначала на истлевшую сигарету, а затем на раскрытый портсигар, Фомин ободряюще сказал:

– Берите, берите…

– Спасибо, – поляк закурил. – Если разрешите, сначала о том, как я встретился с Мевисом. Вам тогда многое станет понятно.

– Пожалуйста.

– Там, в Ганновере я не имел постоянной работы. Иногда помогал хозяину авторемонтной мастерской на Принц-Альбертштрассе. Мыл, заправлял автомашины, выполнял мелкие слесарные работы. Как-то, это было примерно в марте, к мастерской подкатил спортивный автомобиль. Его владелец попросил сделать профилактику и заправить машину. Человек этот показался мне знакомым, но я никак не мог припомнить, где до этого его видел. Он отдал хозяину ключи и сказал, чтобы машину подали к дому номер двадцать два на той же улице.

Когда все было сделано, я вызвался отогнать машину заказчику. Хозяин машины угостил меня сигаретой, дал марку на чай и уехал. Возвращаясь в мастерскую, я, наконец, вспомнил, где его видел… Разрешите стакан воды? – прервал рассказ Вышпольский.

– Пожалуйста. «А ведь на интересном месте оборвал, – заметил про себя Фомин. – Заинтриговать хочет, что ли?» – Он бы не смог поручиться, что пауза Вышпольского была умышленной, и все же решил сделать ответный ход – отложить разговор. Когда поляк, выпив стакан, неторопливо наполнил второй, и начал пить мелкими глотками, Фомин уже утвердился в своем предположении, что тот намеренно продлевает паузу.

– Прошу прощения, – сказал он. – Вы, наверно, не завтракали, а я даже не спросил об этом…

– Ничего, ничего, я еще могу потерпеть, – смущенно сказал Вышпольский. – Продолжать?

– Нет, нет, позавтракайте, отдохните, часок – другой, и тогда мы снова встретимся…

Проводив с дежурным солдатом Вышпольского в отведенное для него помещение, распорядившись о завтраке, Фомин и сам пошел подкрепиться. День был воскресный, и ему не хотелось беспокоить начальство, не закончив разговора с задержанным. Час – другой в данном случае вряд ли важны. Посмотрев на часы, наметил продолжить разговор в 9.30…

За завтраком думал о поляке. В общем, он оставил у Фомина довольно приятное впечатление и хотелось верить тому, что он говорил. И в то же время Фомин где-то интуитивно угадывал игру. Хотя бы эта пауза, будто по сценарию. «Ну, а почему бы ему не порисоваться, пришел-то не просто так, не с пустым разговором. И где-то в каждом человеке сидит чувство собственной значимости, которую порой хочется подчеркнуть. Вот я и полез в область психологии, – остановил себя Фомин – ведь это начало и будет время разобраться»…

– Это было в сорок третьем, – начал рассказ Вышпольский, когда они встретились вновь. – Я работал тогда подручным слесаря в авторемонтной мастерской на автостраде Варшава – Кенигсберг… Рассказывать подробней или мелкие детали не нужны?

– Her, детали представляют интерес, – спокойно ответил Фомин, – точнее указывайте даты, имена.

– Так вот, в начале сорок третьего к нам в мастерскую заехала большая черная машина «мерседес-8». Ее сопровождало несколько мотоциклистов-автоматчиков. Из машины вышел немецкий офицер, по знакам различия – полковник саперных войск. Хозяин мой, пан Ковальский, залебезил, засуетился перед такой важной персоной. Полковник на польском языке потребовал срочно отремонтировать крепление задней рессоры, а сам вместе с адъютантом зашел в ресторанчик при автостанции.

Мастера Закревский, Чепик и я по приказанию хозяина закатили машину на яму. Работали быстро, потому что и сами хотели поскорее избавиться от такого клиента. Закончив ремонт, туг же доложили. Полковник сел в машину и уехал. А пан Чепик сказал: «Знаете, кто он такой? Это Генрих Мевис, руководитель организованного грабежа польской земли. Его молодчики забирают здесь наше сырье, техническое оборудование».

Вышпольский вздохнул, поерзал на стуле.

– Теперь скажите, не странно ли получается, пан капитан? Прошло столько лет, с фашизмом, как известно, покончено, а я – польский рабочий, угнанный на чужбину, вынужден, как и четыре года назад, за кусок хлеба прислуживать нацисту, грабителю моей родины.

– Думаю, что вам это было весьма неприятно, – согласился Фомин. – И что же вы решили сделать?

– Я решил действовать, пан капитан. Из газет я знал, что шли судебные процессы над военными преступниками. Подумал: английская военная администрация заинтересуется Мевисом. Написал письмо, изложив в нем известные мне факты. Однако мне не ответили. Но я продолжал следить за ним. Узнал, что он приехал сюда недавно и, что меня больше всего поразило, оказалось – теперь он вовсе не Мевис, а Ганс Иоахим Клюге, коммерсант. Я отправил вторичное заявление – преступник, мол, скрывается под вымышленной фамилией. Но послание мое снова осталось без ответа.

Фомин видел в глазах Вышпольского неподдельную ярость.

– Чем же завершились ваши старания?

– О, это еще длинная история. Я не утомил вас?

– Продолжайте.

– Выдался удобный случай, я подогнал машину к его подъезду, вышла девушка. Я сказал ей комплимент, и мы разговорились. Она оказалась служанкой Клюге, оплатила счет и забрала ключи. Потом как-то утром снова встретил ее у подъезда, опять поболтали. Короче говоря, я стал встречаться с Эльзой, так ее звали. Но о своем хозяине она не могла ничего рассказать, работала у него недавно.

Однажды я решился зайти к Эльзе. Клюге не было дома. Она испугалась, сказала, что хозяин не велел никого в его отсутствие пускать в дом. Я говорю ей: к тебе пришел, а не к нему и зашел в комнату, которую она убирала. Очевидно, это был кабинет. И что бы вы думали: на стене, над письменным столом вижу висит большая фотография Мевиса в полковничьей форме. А потом увидел на столе эту карту, и очень она меня заинтересовала.

– Как же вам удалось ее взять? – спросил Фомин.

– Это произошло не сразу. Вначале я стал заигрывать с Эльзой. А когда она куда-то вышла, заглянул в карту и понял все. И то, почему мои письма остались без ответа. Как по той пословице – ворон ворону глаз не выклюет. Он был англичанам свой, этот полковник. И еще, пан капитан. На секретере лежал перзонен-аусвайс[5]5
  Паспорт (нем.).


[Закрыть] на имя Клюге, выданный – я успел посмотреть и хорошо запомнил – полицией Вернигероде, города, который, как я знал, находится в восточной зоне.

Дня через два, когда я снова зашел к Эльзе, она рассказала, что хозяин уехал и что можно побыть вместе. Вот тогда я и взял карту, которая по-прежнему лежала на столе, но была уже вот так удобно сложена. – Вышпольский кивнул на карту. – В ту же ночь решил идти сюда… Дальше вам все известно.

– Сколько примерно Мевису-Клюге лет?

– Сорок два – сорок пять.

– Вы сможете изложить на бумаге все, что мне рассказали?

– Да, конечно.

Фомин отвел Вышпольского в кабинет, который находился напротив комнаты дежурного, положил перед ним стопку чистой бумаги и ручку.

– Что за человек? – спросил Фомина прибывший его сменить лейтенант Скиталец.

– Заявитель. И, надо сказать, интересный… Если все, что он мне сейчас рассказал, правда, к нам в зону должен пожаловать знатный гость. Если уже не пожаловал.

4

– Извините, товарищ полковник, что беспокою вас в воскресный день. Только что закончил беседу с неким Вышпольским, – и Фомин коротко изложил начальнику суть дела.

– Через час – полтора буду, – сказал полковник Кторов. – А вы пока свяжитесь с нашими коллегами в Вернигероде. И еще проверьте, значится ли Клюге в полиции…

Фомин позвонил в Вернигероде, зашел к дежурному.

– Послушай, Скиталец, я приведу этого парня к тебе, а сам минут на двадцать отлучусь. Побреюсь и приму душ. Нельзя с такой щетиной и неумытому браться за серьезное дело.

– Вас понял. Действуйте! – улыбнулся лейтенант. – А заявителя даже не нужно пересаживать ко мне, пусть сидит там, в комнате, и пишет. Просто я открою двери.

– Просьба. Вызови, пожалуйста, переводчика с польского. Лучше всего Шуру.

…Дома, в которых жили сотрудники, находились на той же улице. Через каких-нибудь полчаса Фомин вернулся чисто выбритым и бодрым, словно и не было бессонной ночи. Он успел и переодеться. Серый костюм, белая рубашка очень шли ему, подчеркивая ровный загар. Это оценила переводчица Шура Александрова, которая уже сидела за своим столиком и переводила заявление поляка, деловито отстукивая его на машинке.

– Доброе утро, Евгений Николаевич. Какой вы сегодня элегантный, – улыбнулась она. – Словно на свидание собрались.

– Суворов, Шурочка, обязывал своих генералов идти в бой, как на парад, выбритыми и в отутюженных мундирах. – Фомин взглянул на отпечатанные страницы. – Все разбираете? Вопросов нет?

– Да, все понятно, Евгений Николаевич. Поляк уже заканчивает писать. А я быстро.

Заглянул к Скитальцу.

– Товарищ дежурный, как он допишет, – кивнул на комнату, где находился Вышпольский, – отправь его отдыхать. А я к начальству.

– Да-да, полковник уже спрашивал.

Кторов пригласил Фомина сесть и первым долгом взял карту.

– Надеюсь, дактилоскопические отпечатки сделаны, и с ней можно обращаться смело?

– Да, конечно, Георгий Васильевич.

Развернув карту, полковник спросил:

– Запросили Вернигероде? Что там известно об этом Клюге?

– Говорил с майором Гудковым. Он пообещал все быстро выяснить.

– А что заявитель? Как ведет себя?

– Вполне уверенно и, на мой взгляд, искренне. О его поведении я пока еще не сделал окончательного заключения.

Скиталец принес с машинки последние листы перевода, и Кторов стал читать заявление Вышпольского.

– Любопытно, – сказал он. – Ну, а что вы думаете о Мевисе-Клюге?

– Если судить по заявлению поляка, фигура важная. Возможно – связник. Мало вероятно, чтобы англичане использовали его в качестве рядового шпиона.

– Возможно, возможно, – Кторов постукивал по карте карандашом, – однако, вызывает сомнение, как это один человек ухитрился вести наблюдение за таким обширным районом. Ну ладно, подождем, что сообщат из Вернигероде. А пока, чтобы не терять времени, давайте сюда вашего молодца.

Через несколько минут Фомин ввел поляка.

– Здравствуйте, господин Вышпольский, – сказал Кторов. – Проходите, садитесь.

– Спасибо, пан… – Вышпольский вопросительно глядел на Фомина. Кторов был в штатском.

– Полковник, – подсказал Фомин.

– Да, спасибо, пан полковник, – почтительно повторил Вышпольский и опустился в глубокое кресло у письменного стола.

– Трудно было переходить границу?

– Нет, пан полковник, не очень. С той стороны она охраняется плохо.

– Как добирались до границы?

– На попутных машинах, а потом пешком.

– Из вашего заявления я понял, что ваша матушка сейчас в Ганновере?

– Да.

– Чем она занимается?

– Я рассказывал пану капитану. У нее больные легкие – по этой причине мы и застряли в Ганновере. Из-за ее болезни нам и разрешили переехать в город из лагеря для перемещенных лиц.

– Она где-нибудь работает? – повторил вопрос Кторов.

– В небольшом частном ателье – мама хорошая портниха-модельер. Когда она немного оправилась от болезни, нашла эту работу. Платят, правда, мало, но все же деньги.

– Есть ли у вас родственники в Польше?

– Нет, пан полковник. Отец погиб еще в сороковом году. Теперь больше никого. Когда меня отправляли в Германию, мать не захотела разлучаться и поехала со мной.

– Вы сможете задержаться у нас день – другой?

– Смогу. Я думаю, меня там никто не станет искать. Мать я предупредил, что поехал по делам в Берлин.

– Хорошо. – Кторов встал. – Евгений Николаевич, устройте нашего гостя в гостиницу, пусть отдохнет. – И обращаясь к Вышпольскому: – Когда отоспитесь, посмотрите город, сходите в кино. В общем, располагайте сегодня своим временем, а завтра к одиннадцати часам приходите. Продолжим беседу.

– Спасибо, пан полковник, я все понял. Я действительно сильно устал.

– Ну что ж, Станислав, пойдемте?.. – пригласил его Фомин. Тот улыбнулся, расценив дружеское обращение капитана как выражение доверия.

Когда Фомин вернулся из гостиницы, Скиталец предупредил:

– Георгий Васильевич передал, чтобы вы не отлучались – сюда едет майор Гудков.

– Значит, что-то нашел, коль едет сам, – обрадовался Фомин. – Я пойду прилягу. Как майор приедет, разбуди.

– Хорошо.

Но заснуть не удалось. Скоро в ворота дома вкатила машина.

– Ну что там, Павел Николаевич? – нетерпеливо встретил Гудкова Фомин.

– Не спеши, – вытер потный лоб майор. – Расскажу все сразу у начальства. Душно сегодня…

Кторов пригласил офицеров.

– Вот, Георгий Васильевич, – Гудков достал из папки отпечатанный на машинке лист бумаги и положил на стол. Кторов стал читать вслух.

– «По сведениям Вернигеродской полиции значится проживающим Ганс Иоахим Клюге, 1903 года рождения, уроженец города Гамбурга, по профессии инженер-механик. По неуточненным данным в период войны служил в тодтовской организации[6]6
  Военно-строительная организация, которой командовал гитлеровский генерал Фриц Тодт.


[Закрыть]. В настоящее время работает корреспондентом газеты «Дойче вохе». В Вернигероде появился незадолго до конца войны, купил виллу с участком у вдовы Краузе, которая уехала к родным под Мюнхен (в связи с этим опросить ее не представилось возможным). Дома Клюге бывает редко, раза два в месяц, преимущественно в выходные дни. Остальное время находится в Берлине. На вилле постоянно живет некая Грета Эшке, пожилая женщина, которая ведет хозяйство Клюге и смотрит за садом. Удалось заполучить берлинский адрес Клюге…»

– Через кого получены эти сведения? – спросил Кторов.

– Все сложилось очень удачно: внук домоправительницы Клюге работает в полицейском участке. Хороший и неболтливый малый. Он спозаранку забежал к бабке и в разговоре с ней установил многие интересующие нас данные, прихватил там и визитную карточку Клюге. Вот она, – Гудков протянул Кторову белый квадратик плотной бумаги, на котором готической вязью было начертано: «Ганс Иоахим Клюге – журналист». – И еще, Георгий Васильевич. Уезжая, я поручил товарищам организовать за домом Клюге наблюдение.

– Отлично, Павел Николаевич. А теперь ознакомьтесь вот с этим, – Кторов достал из сейфа заявление Вышпольского.

Гудков прочитал.

– Все понятно.

– Ваши предложения, товарищи? – спросил Кторов.

– Мне думается, Клюге надо негласно снять, – сказал Фомин. – Документы журналиста дают ему большую свободу передвижения по зоне. Если Клюге – связник, то, пользуясь этой возможностью, он, видимо, не устанавливает точных дат встреч со своей агентурой и его задержание не вызовет у его людей подозрений. Если же он одиночка, то задержание его вообще пройдет незаметно. Согласно справке из Вернигероде Клюге дома бывает по воскресным дням. В случае его появления нужно задержать немедленно. Если же он сегодня не объявится, целесообразно завтра искать его в Берлине.

– А ваше мнение, Павел Николаевич? – спросил Гудкова Кторов.

– Согласен с Фоминым.

– И я присоединяюсь, – сказал полковник. – Только до завтра ждать не следует. Сейчас же свяжитесь с нашими товарищами в Берлине и попросите их навести все необходимые справки о Клюге по месту его работы и жительства. Одновременно запросите наших друзей в Польше: известен ли им Мевис-Клюге?

5

Вернувшись домой, Фомин увидел спящего Гудкова. Когда вышли от Кторова, Фомин дал ему ключи от своей квартиры и посоветовал отдохнуть, пока он сделает распоряжения и отправит шифровку. Гудков добросовестно выполнял рекомендацию друга и безмятежно похрапывал: «Пусть спит», – решил Фомин к потихоньку прошел в кухню. Засучил рукава и принялся хозяйничать, а через полчаса обед был готов. Тогда он вошел в комнату и поднял жалюзи на окнах. В комнату брызнуло солнце. Гудков заворочался, медленно, словно раздумывая, открыл глаза. Потом рывком поднялся, пробурчав:

– От сна еще никто не умирал.

– Что прикажете, герр майор? – с поклоном спросил Фомин, перебросив через руку кухонное полотенце. – Выполняем все заказы.

– Отлично, – надул щеки Гудков. – Подайте-ка мне жареное ухо слона с гренками.

Фомин ответил словами анекдота:

– Сожалею, но гренки кончились. Есть фирменное блюдо – «холостяцкая глазунья».

– Согласен.

Обедали быстро, по-солдатски.

– Как сын? – спросил Гудков.

– Спасибо. Серега растет молодцом. На днях получил от бабушки письмо. Вот фотография. – Фомин достал из пиджака, висящего на спинке стула, открытку: мальчуган в белом костюмчике, рядом на веревочке игрушечный грузовик.

– Похож, браг, он на тебя. Вылитый, – сказал Гудков, возвращая снимок. – Такой же лобастый, как папа. Ему теперь третий год?

– Четвертый, – Фомин вздохнул и убрал фотографию. – Получил из университета ответ: разрешили сдавать госэкзамены и защищать диплом досрочно. Так что я теперь без одной минуты юрист. Поеду домой, тогда уж и нагуляюсь с сыном.

«Милый ты мой человек, – подумал о Фомине Гудков. – И жить-то не жил, а горестей на твою долю выпало не по годам. Потерял отца, потом жену. Все снес молча, не раскис, не сдал характером. И работа эта адова не сделала тебя сухим и жестким. И нашел силу продолжать учебу…»

– Ну что, нам, наверно, пора, – сказал Фомин…

Когда вернулись в отдел, Скиталец торопливо сказал:

– Где вы запропастились? Машина готова. Касаткин ждет.

– Спасибо за хлопоты. Мы поехали, – сказал Фомин. – Если завтра к десяти не вернусь, не забудь встретить Вышпольского. Что с ним делать дальше – объяснит Георгий Васильевич. Бывай.

– Желаю удачи, – кивнул Скиталец, в душе сожалея, что не едет с Фоминым и Гудковым на поиски вражеского агента, такого, как ему казалось, таинственного и ловкого.