Текст книги "Мерцание золота"

Автор книги: Александр Кожедуб

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

– Ч-что пишешь? – осведомился Михалков.

– Да так, – сказал я. – Рассказики.

– Я бы на твоем месте взялся з-за роман.

Я никогда не мог понять систему в заикании Сергея Владимировича. Случалось, он надолго застревал на каком-то слове – и через минуту произносил его без запинки. Сегодня он зациклился на звуках «с» и «з».

– Почему за роман? – на всякий случай спросил я.

– С-сидишь один, никто не мешает. З-знаешь, как я с-с Бочкаревым работал?

– Нет, – помотал я головой.

– Он у меня был з-замом. Я хожу на работу, вкалываю как ишак, а Юрочка с-сидит по девять месяцев в году в творческом отпуске и пишет р-роман! Каждый год по р-роману! А у меня одни басни.

«И гимны», – хотел было сказать я, но сдержался. Его и без меня было кому обзывать Гимнюком.

От возмущения Сергей Владимирович сверх плана заикнулся на слове «роман».

– З-знаешь, с-сколько денег с-сгорело у меня во время обвала рубля?

– Нет, – сказал я.

– Двести восемьдесят тысяч.

Эту цифру Сергей Владимирович произнес без запинки. Мне почему-то показалось, что он ее сильно занизил. Что-то похожее я слышал от Ивана Петровича Шамякина. Не так давно я отвез ему в Минск гонорар за публикацию в журнале «Слово». Белорусский классик пригласил меня за стол. Сам он уже почти не пил, но мне наливал коньяк с удовольствием. В застольной беседе он тоже назвал похожую цифру – двести тысяч рублей.

– Разве мог я предполагать, что все рухнет? – пожаловался он. – Сгорели деньги за понюшку табаку. А я его терпеть не могу.

Шамякин не курил и не любил, когда при нем это делали другие.

Но где Шамякин – и где Михалков? Здесь был размах кремлевский, несравнимый с дачами на Лысой горе и квартирами на Ленинском проспекте в Минске.

– Теперь вот хожу по издательствам и с-собираю копейки.

Михалков тяжело вздохнул. Я тоже невольно вздохнул. У одних бриллианты мелкие, у других на бутылку не хватает.

– Ладно, – поднялся, опираясь на палку, классик детской литературы. – Не провожай меня. Я дорогу з-знаю.

Я все-таки провел его до лифта. Заслужить надо, чтобы про тебя сочиняли пародии, пусть и гнусные.

И вот теперь этот самый Юрочка сидел напротив меня за столом и рассказывал о спившемся дворнике Соболева. Похоже, он писал бы романы не только под крылом Михалкова, но и во время потопа, если бы таковой случился.

4

Однажды меня вызвал к себе Вепсов.

– Нужно съездить с Ювэ в журнал «Молодая гвардия», получить там гонорар и доставить Классика в целости и сохранности домой, – сказал он.

– Алевтина Кузьминична распорядилась? – спросил я.

– Она, – кивнул Вепсов.

Я догадывался, что неприязнь друг к другу у Вепсова и Кузьминичны была равновеликая.

В другой ситуации сопровождать Классика взялся бы сам Вепсов, но сейчас это было исключено. Пару лет назад в «Молодой гвардии» зарубили роман Вепсова «Дусина гарь». Он именно так и назывался: «Дусина гарь». Если бы мне во время работы в журнале попался роман с таким названием, я бы зарубил его за одно название. У нас в Белоруссии гарью назывался самогон. Не исключаю, что в «Молодой гвардии» его завернули по каким-то другим причинам. Сам я в этом журнале никогда не печатался. Мне хватало «Юности», «Дружбы народов» и «Нашего современника». Причем то, что я был автором последнего, вызывало вопросы у многих моих минских друзей.

– В империалисты пошел? – без обиняков спросил меня Алесь Гайворон.

– В патриоты, – поправил я его.

– Это еще хуже, – сказал Алесь. – Патриотом ты предаешь всех борцов за незалежность.

– Мои предки за незалежность не воевали, – возразил я.

– Но они ведь не в Москве сидели и не ели черную икру ложками. Тутэйшие.

– Мой дед в колхоз так и не вступил, – вспомнил я. – Остался единоличником. А умер в оккупации под немцами.

– А ты в москали подался. Натуральный предатель.

– Сам дурак, – предъявил я последний аргумент. – Ксендзы тебя охмурили, ты и рад. Рабская психология.

На том мы и расстались.

И вот теперь мне предстояло заглянуть в логово еще более лютых патриотов, чем в «Нашем современнике».

– С Поповым встречались? – спросил меня Классик в машине.

– Нет, – сказал я.

– «Вечный зов» – хороший роман. Но кличка у него дурацкая. – Классик хмыкнул.

– Какая?

– Стакан Стаканыч.

По-моему, это была хорошая кличка. Русская.

Журнал размещался в издательском комплексе «Молодая гвардия» на Новослободской. В конце восьмидесятых в «Молодой гвардии» у меня вышла книга повестей и рассказов, и мне, конечно, приходилось здесь бывать. Но, повторяю, не в журнале.

Мы поднялись на нужный этаж. Классик был здесь как дома. Заглянул в одну дверь, другую и бодро направился в приемную главного.

– Каждый день что-то меняется, – объяснил он мне на ходу. – Чтобы выжить, приходится сдавать в аренду площади.

– Сильно ужались? – спросил я, едва поспевая за ним.

– Пока не очень. У него зам оборотистый.

«С оборотистыми как раз и ужимаются», – подумал я.

В приемной главного никого, кроме секретаря, не было.

– В бухгалтерии уже были? – спросила она Классика.

– Нет, – сказал Ювэ, озираясь по сторонам.

– Пойдемте, я вас провожу, – поднялась секретарь.

Мне в бухгалтерии делать было нечего, и я остался в приемной. В дверь заглянул черноволосый человек. Отчего-то я сразу понял, что это оборотистый зам.

– С Юрием Владимировичем? – спросил он.

– Велено сопроводить и доставить в целости и сохранности, – сказал я.

– Мы бы и сами доставили, – хмыкнул зам. – Анатолий Степанович удивился, узнав, что Юрий Владимирович приехал на издательской машине. А Вепсова нет?

– Нет, – сказал я.

Зам исчез.

Интересно, что здесь было бы, если бы Вепсов на самом деле приехал. Кто автор картины «Не ждали»? Спросить об этом было некого, и я стал разглядывать книги, стоящие в книжных шкафах. В основном это были номера журнала и романы Анатолия Попова. У него, оказывается, не только «Вечный зов», но и другие. Популярный писатель. Это тебе не «Дусина гарь» Вепсова. Классик, между прочим, мог бы посоветовать изменить название. Но, как говорится в одном анекдоте, классики ушли к классикам, а тебе пакет.

Я вышел в коридор и увидел Классика, шествующего в окружении нескольких сотрудников журнала.

«А штат, наверное, у них сильно уменьшился, – подумал я. – В стране победившей демократии выживает сильнейший».

– Ну и где Анатолий Степанович? – спросил меня Классик.

Вероятно, он посчитал, что за последние пятнадцать минут я уже уволился из «Современного литератора» и оформился на работу в «Молодую гвардию».

Однако в этом спектакле все мизансцены были расписаны до мелочей. В проеме двери нарисовалась крупная фигура Анатолия Степановича. Раскинув руки, он двинулся навстречу Классику.

– Герой Героя видит издалека, – сказал кто-то рядом со мной.

– Если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе, – возразили ему.

«Наверное, зам», – подумал я.

И не ошибся.

Классик и Стакан Стаканыч троекратно расцеловались и направились в приемную. Мы гурьбой направились за ними, и оказалось, что в приемной уже не меньше десятка человек.

После визита в бухгалтерию у Классика заметно улучшилось настроение, и он пожимал руки всем подряд, даже мне.

Что ж, и у писателей, находящихся в оппозиции к нынешнему режиму, могут быть маленькие радости. Не такие, конечно, как у тех, кто этот режим обслуживает, но вот даже гонорар заплатили.

Я приглядывался к хозяину кабинета. Несмотря на грузную фигуру и мощный двойной подбородок, он двигался легко. Взгляд цепкий. В той стране, которую все находящиеся в этом кабинете потеряли, случайно Героями не становились. Как и классиками.

Радостное оживление понемногу улеглось. Классик, как и все здесь, хорошо знал традиции подобных мероприятий.

– Ну, Анатолий Степанович, – посмотрел Ювэ на Попова, – куда теперь?

– Куда? – озадачился хозяин. – Действительно, надо бы отметить… Сейчас пошлем человека. Сергей!

Зам сделал шаг вперед.

– Вот он сейчас организует, – полез во внутренний карман пиджака Стакан Стаканыч. – Сколько надо?

Из Классика будто выпустили воздух. Он беспомощно оглянулся по сторонам и увидел меня.

– Поедем в издательство, – слабым голосом сказал он. – Дела, понимаете ли…

В наступившей тишине, подобно разрыву снаряда, грянул телефонный звонок. Секретарь судорожно схватила трубку.

– Подождите, – посмотрел на нее Попов. – У меня есть пять бутылок водки, но ведь тебе, Юра, этого не хватит?

Кто-то хихикнул.

– Пять бутылок? – уставился на Попова Классик. – Каких бутылок?

Все расхохотались. От улыбки не удержалась даже секретарь, которая так и не донесла трубку до уха.

– Пойдем, – обнял Классика за плечи Стакан Стаканыч. – Уже давно все готово.

Торжественно распахнулась дверь кабинета главного редактора, и нашим глазам предстал стол, накрытый в лучших русских традициях. А может, это были советские традиции, тоже хорошие.

На столе было все, включая черную икру в розетке. «Для Классика», – понял я.

Все расселись по местам, строго сообразуясь с этикетом здешнего двора. Мое место было среди прислуги.

«Хорошо, хоть подавать не надо», – подумал я и посмотрел на зама, сидевшего рядом.

Тот все понял, и рука с бутылкой, наполнявшая рюмку, дрогнула. Несколько капель пролились на стол.

– Сергей! – укоризненно сказал Стакан Стаканыч. – Опять после вчерашнего руки дрожат?

Зам виновато понурился.

«Похоже, преемник, – подумал я. – Но пока взберется на трон, вкусит сполна. Монаршие особы не любят преемников».

– Ну, за что пьем? – с некоторым недоумением посмотрел на свою рюмку Ювэ.

Очевидно, он еще не вполне осознал, что рядом нет Алевтины Кузьминичны.

– За роман! – поднялся с председательского места Стакан Стаканыч. – За неиссякаемый родник живого русского слова!

Послышался грохот отодвигаемых стульев. За такие слова нужно было пить только стоя.

– Не считал, который это по счету роман? – спросил меня зам.

После первой же рюмки он перешел на «ты».

– Нет, – сказал я.

– Раньше он их как блины пёк.

– Теперь тоже по роману в год, – сказал сосед слева. – Плюс десятка три миниатюр.

– А что еще делать на даче? – согласился с нами сотрудник, сидевший напротив. – Не бывали у него в Переделкине?

– Он в Ватутинках, – сказал я. – Старая дача, еще пятидесятых годов.

Недавно я действительно отвозил Классику пакет с рукописями. Он принял меня в кабинете на втором этаже. Когда-то, наверное, это была роскошная дача, похожая на старые внуковские. Но время неумолимо. Скрипят половицы, кое-где отстали от стен обои, рассохлись рамы в окнах. Дому давно нужен капитальный ремонт. А лучше, конечно, снести все и отстроить заново. Для этого, правда, нужны гонорары Марининой или Акунина.

Мы спустились вниз и отправились гулять по участку.

– Вот сюда, – заботливо направлял меня Классик. – Лучше по этой тропинке.

– Боровик! – ахнул я. – А вот еще один!

Классик удовлетворенно усмехнулся. Хорошо, когда зритель на спектакле понятлив. Не заметил бы гриб – провалил бы премьеру.

– Не хотите рюмочку? – взял меня под руку Ювэ.

– За рулем.

– В следующий раз без машины приезжайте.

– Непременно, – пообещал я, но при этом подумал, что Алевтина Кузьминична вряд ли позволила бы нам разгуляться.

В журнале «Молодая гвардия» роль Алевтины Кузьминичны исполнял я. Я выпил очередной бокал минеральной воды и посмотрел на практически нетронутую черную икру в розетке. Интересно, по руке или по лбу досталось бы мне, если бы я осмелился ковырнуть ее кончиком ножа? Наверное, по лбу.

– Пора, – сказал я заму. – Время не ждет.

– Как? – вскинулся тот. – Еще даже не начинали!

– А у меня приказ, за невыполнение которого расстрел на месте, – хмыкнул я.

Я знал, что в застолье любые пререкания бессмысленны, нужны действия.

Как ни упирался Ювэ, я все-таки заставил его подняться с места и уйти со мной. Стакан Стаканыч особенно не протестовал. Что ж, пословицу про двух медведей в одной берлоге еще никто не отменял.

Но, как выяснилось позже, я зря старался. Ювэ приехал со мной в издательство и отправился прямиком в комнатку за сценой. Он уселся напротив Вепсова и не встал, пока не добрал упущенное.

– А как же Алевтина Кузьминична? – спросил я Вепсова.

– С деньгами в кармане его в любом виде примут, – махнул тот рукой.

«Жалко, что в «Молодой гвардии» икру не съел, – подумал я. – За труды ведь ни там не платят, ни здесь».

В издательстве «Современный литератор» действительно платили крохи, но это не казалось чем-то странным. Обнищание людей было первейшей задачей нынешней власти. А с писателями она разбиралась с особым пристрастием, как говорится, в лучших традициях ЧК, ГПУ и МГБ с КГБ. По странному стечению обстоятельств многие предки теперешних реформаторов занимали в этих уважаемых организациях далеко не последние места.

5

Как-то меня вызвал к себе Вепсов.

– Пора приниматься за дело, – сказал он.

Я знал, о чем шла речь. Нужно было издавать книгу о Мытищах. В последнее время в издательстве вместе с поэтом Валентином Птичкиным стал появляться мытищинский предприниматель Михаил Поронин, у которого были хорошие связи в городской администрации.

Поронин полностью соответствовал образу русского предпринимателя в его карикатурной версии дореволюционной поры: ражий, пузатый. На красной физиономии маленькие глазки, рассматривающие тебя с добродушным презрением. Но была в нем особенность, которая затушевывала все недостатки. Михаил Викторович самозабвенно любил искусство. Приняв пол-литра, он становился в позу оперного певца, уставшего отказывать назойливым поклонникам. Сплетя пальцы рук под объемистым брюхом и кокетливо отставив в сторону правую ногу, он затягивал: «Я встретил вас, и все былое…»

Голос у него был слабый, но для пьяной компании, тем более мытищинской, его вполне хватало. В нашей компании особых вопросов он тоже не вызывал. Вепсов морщился, но терпел.

– Миша пробьет книгу в администрации, – нашептывал ему на ухо Птичкин. – Сколько надо денег, столько и дадут. Ты, главное, не продешеви.

У Птичкина, насколько я знал, в Мытищах был свой интерес. Дача в Перловке, любовница, которой тоже не помешает землица. У всех был интерес, кроме меня. Стало быть, мне и пахать.

– С чего начнем? – спросил я.

– Со сметы, – сказал директор. – Но это не твоя забота. Твое дело найти людей и расставить их по местам. Написать надо так, чтобы ни у кого не было никаких вопросов.

«Как в «Дусиной гари», – подумал я. – На редкость бездарная книга. А в Мытищах водопровод, «Метровагонмаш» и чаепитие».

Картина «Чаепитие в Мытищах» нравилась мне своей кондовостью. В ней была запечатлена российская глубинка как она есть, без выкрутасов и фантазий. Где-то там, в кустах, дожидался выхода на сцену и Поронин, я это чувствовал.

– Сделаем так, – продолжил Вепсов, – каждый автор отвечает за свой раздел. Тимофеев за промышленность, Вера за искусство. Это у них ведь лаковая миниатюра с подносами?

– У них, – кивнул я.

– А ты работаешь с главой администрации. Самый важный раздел в книге.

– А водопровод? – спросил я.

– И про водопровод напиши. Откуда, кстати, это название – Мытищи?

– «Мыта» по-древнерусски «таможня», – сказал я.

– Теперь понятно, откуда у Поронина жадность, – хмыкнул Вепсов. – Про мытарей в Библии так и написано: за копейку удавятся. Как Поронин.

– Об этом тоже написать?

– В другой книге, – внимательно посмотрел на меня Вепсов. – Ты ведь пишешь книгу?

– Пишу, – признался я.

– Все пишут, – похлопал он меня по плечу. – Прямо с сегодняшнего дня и начинай.

Я стал ездить в Мытищи как на работу. Два, а то и три раза в неделю сидел рядом с главой администрации Алексеем Владимировичем Стаховым и записывал каждое его слово. Тому это нравилось.

– Никто ведь не ценит наш труд, – говорил он. – Ночами не сплю: то на заводе ЧП, то начальник милиции с прокурором поцапались, а я за всех отдуваюсь. Вот с турками договор подписал.

– Какой договор?

– О строительстве спортивного центра. На прошлой неделе в Стамбул летал, перенимал опыт.

– А что с пивом? – спросил я.

– Вот, уже все знают! – с наигранным удивлением посмотрел на меня Стахов. – Крупнейшее в стране пивное производство открываем.

– Почему в Мытищах?

– Здесь вода хорошая, земля не такая дорогая, как в Москве. Завтра планирую к Семенову в поместье съездить. Присоединишься?

– Непременно.

Про поместье Святослава Семенова я слышал. Специалист по глазным болезням Семенов был едва ли не первый в стране предприниматель, кому Ельцин отдал в собственность целый институт. И тот, надо сказать, не подкачал. Микрохирургия глаза оказалась весьма прибыльным делом.

– Большое поместье? – спросил я.

– Да уж не маленькое, – вздохнул Стахов. – Дорогу провели, электричество и так далее.

«За чей счет? – подумал я. – Предприниматели ведь должны платить сами».

– Это не у нас, – снова вздохнул Стахов. – Здесь другой капитализм.

– С человеческим лицом?

– У капитализма не лицо, а харя. А у нас Ельцин.

– Понятно, – сказал я.

От администрации мы отъехали ровно в девять утра. В этом тоже была проблема. Я жил на другом конце Москвы, и, чтобы добраться до Мытищ, нужно было вставать в шесть утра.

– Готовы? – оглянулся на меня с переднего сиденья Стахов.

– Всегда.

– Поехали.

По дороге выяснилось, что поместье Семенова называется Славино.

«Какое-то название не русское», – подумал я.

– На самом деле это Прозорово, – сказал водитель. – Хорошее место, кругом вода.

– Он так и выбирал, подъехать можно только через перешеек, – посмотрел в окно Стахов. – Как в средневековых замках.

«Что-то уж слишком часто вздыхает», – подумал я.

– А что в замках? – спросил водитель.

– Вокруг замка ров с водой, – объяснил Стахов. – Въезжать нужно через подвесной мост.

– Там тоже мост? – удивился водитель.

– Ему и перешейка хватает.

«Похоже, от поместья Семенова голова у него болит больше, чем от пива, – подумал я. – Не хочется ехать на поклон, а надо».

Мы свернули с шоссе и вырулили к поселку с ухоженными коттеджами.

Семенов нас встретил у здания, похожего на школу.

– А это и есть школа, – сказал Стахов, вылезая из машины. – Только намного лучше.

«Да здесь почти вся мытищинская администрация», – огляделся я.

– По коммуникациям договорились? – спросил Стахов Семенова.

– Все в порядке, – кивнул тот. – В школу зайдем?

– А как же.

Семенов был крупный, но двигался легко. В глаза прежде всего бросались стрижка «ежиком» и легкая хромота. Я знал, что в молодости ему ампутировали ступню: то ли под машину попал, то ли неудачно спрыгнул с трамвая, причем случилось это во время войны.

– Компьютеров хватает? – спросил Стахов, заглянув в один из классов.

– Хватает, – сказал Семенов. – У каждого ученика свой монитор. Пусть учатся.

– Правильно, – кивнул глава, – нужно поднимать средний уровень. Здесь, правда, он далеко не средний.

– Стараемся, – усмехнулся Семенов. – Учителей не хватает.

– Зарплата маленькая?

– Зарплата в нашей школе не меньше, чем у вас. Не соответствуют нашему уровню. У меня работают только лучшие.

Стахов оглянулся на своих замов, жмущихся у двери. Похоже, к лучшим он их не относил.

«Бюджет распилить много ума не надо, – согласился с ним я. – Ты вот прибыль обеспечь».

– Поехали на конюшню, – распорядился Семенов. – Сначала к маткам с жеребятами.

– А вы свободны, – посмотрел на свою челядь глава. – Нечего на кобыл глазеть.

– Пожалуй, мы тоже отправимся сразу к жеребцам, – сказал Семенов. – Жеребята легко инфекцию подхватывают.

– Это мы, что ли, инфекция?

Стахов остановился:

– Не мы с вами, но некоторые…

Глава и Семенов, не сговариваясь, уставились на меня. Я споткнулся о бордюр.

– Шучу, – усмехнулся Семенов.

Все дома в поселке были с иголочки, но конюшня и на их фоне выглядела потрясающе.

– Кто строил? – спросил Стахов.

– Немцы, – сказал Семенов. – С детства люблю лошадей.

В конюшне было чисто и сухо.

– Самые лучшие кондиционеры стоят, – кивнул на потолок Семенов. – У меня в доме таких нет.

Вкусно пахло лошадями. Мне этот запах был знаком. В детстве я несколько раз ездил верхом на лошади, правда, не вскачь. Помню, меня поразило, как высоко я оказался, вскарабкавшись на лошадиную спину. «Если свалишься – костей не соберешь», – сообразил я тогда и изо всех сил уцепился за лошадиную гриву. Волосы на ней были толстые и жесткие, и все же пучок их остался в моем кулаке, когда меня сняли с лошади.

Я понял тогда, что наездником мне не быть, и с тех пор знакомился с упоением лошадиной скачки по книгам. А некоторые из моих сверстников скакали вживую, лишь чудом не попадая прямиком с лошадиной спины в больницу. Много позже одну из наездниц я увидел в госпитале Бурденко. У нее был сломан позвоночник, и надежда на выздоровление была призрачной. А другой наездник, муж хорошей моей знакомой, и вовсе помер, сверзившись с коня.

– Даже развестись не успели, – сказала она. – А у нас было что делить: сорок гектаров земли, яхты, автомобили. Я целую бригаду адвокатов наняла, как и он, впрочем. Но не судьба.

«Классные лошади», – думал я, шагая в хвосте процессии.

– Самые красивые лошади наши, российские, – рассказывал на ходу Семенов. – Вот посмотрите на орловского рысака. Не высок и не мал, бежит как пуля. У меня пока ипподрома нет, но обязательно построю.

– А это кто? – показал на здоровенного жеребца Стахов.

– Американец, – махнул рукой хозяин. – У них ноги самые длинные.

– А этот? – остановился я перед стойлом, из которого косилась огромным влажным глазом лошадь с изящно выгнутой шеей.

– Арабский аргамак, – тоже остановился Семенов. – Но арабы по сравнению с нашими мелковаты.

– Откуда он у вас?

– Какой-то шейх подарил Ельцину, а тому куда девать? Конюшни ведь только у меня.

Семенов что-то сказал конюху, и тот со всех ног бросился в дальний конец конюшни.

– Кататься будем? – спросил Святослав Иванович.

– Нет! – дружно выдохнули мы с главой.

– А на вертолете? – не отставал хозяин. – У меня и спортивный самолет имеется.

– В другой раз, – сказал Стахов. – После обеда в областной администрации дела.

– Тогда за стол! – потер руки Семенов. – Вы ведь в гостевом доме еще не были?

– Не был, – повеселевшим голосом сказал глава. – Но слышал.

Я понял, что на самом деле никаких дел после обеда у него нет. Впрочем, как и у меня. Так что вперед, в гости.

Гостевым домом оказался роскошный особняк с охотничьим залом на первом этаже. На втором этаже, как заведено в таких особняках, должны быть спальни: куда еще может вести лестница, устланная коврами с толстым ворсом?

Но чтобы подняться на второй этаж, нужно было миновать стол, сервированный на десять персон. А как мимо него пройдешь?

– Инесса, все в порядке? – спросил Семенов единственную в этом доме женщину.

– Да, – улыбнулась она.

«Хозяйка», – понял я.

Она была столь же роскошна, как и особняк.

За столом я оказался рядом с человеком заурядной внешности, каких полно в мытищинской администрации.

– За коммуникации отвечаю, – представился он. – Николай Владимирович.

– Наливайте, Николай, – сказал я. – Русский человек за столом должен быть с распахнутой душой и горящим взором.

– Здесь есть кому наливать, – с опаской оглянулся по сторонам Николай Владимирович.

И был прав. Появился человек соответствующего звания и наполнил рюмки. Выпили за здоровье хозяйки, хозяина, главы района. О нас с Николаем никто не вспомнил. Но это и хорошо. Всяк сверчок знай свой шесток.

Я закусил сёмужкой, похлебал суп, приступил к мясу, зажаренному на открытом огне.

Со стены на меня надменно взирала голова лося с огромными рогами. «Свалится – убьет, – размышлял я. – Но отчего ей падать, не на войне, чай, в новой России обедаем. Хотя рога на голову могут свалиться и без войны».

– Пацаном я у него яхту драил, – уловил ход моих мыслей Николай Владимирович. – Женщин там не было.

– Совсем? – удивился я.

– Совсем. Во всяком случае, когда мы ее драили.

Я подумал, что в этот момент их там и не должно быть.

– Яхта у него уже при Советах была? – спросил я.

– А как же, недалеко отсюда, на Пироговском водохранилище.

– Хорошая?

– Крейсерская.

Студентом мне тоже доводилось драить крейсерскую яхту, но я эту тему не стал развивать. При любом общественно-экономическом строе одни драят, другие командуют. Святославу Ивановичу на роду было написано быть капитаном.

– В церковь заедем? – предложил Семенов, когда обед закончился.

– Заедем, – согласился Стахов.

После обеда к нему вернулось хорошее расположение духа, он уже почти не вздыхал.

– Где эта церковь? – спросил я Николая.

– В Рождествене, родовом имении Суворова, – сказал тот. – Вы езжайте, а у меня здесь дела.

На самом деле для него не было места в хозяйской машине. Но и это характерно для любого строя.

К Суворову, братцы, на приступ!

По дороге Семенов рассказал, что Рождествено принадлежало отцу полководца, генерал-аншефу Василию Суворову, который купил имение у князя Барятинского. Здесь Александр Васильевич познакомился с княжной Варварой Прозоровской, жившей по соседству.

– Но брак был несчастливым, – сказал, поморщившись, Семенов. – Александр Васильевич похоронил в Рождествене отца и установил каменный саркофаг с надписью: «Здесь покоится прах генерал-аншефа Василия Ивановича Суворова, умершего 15 июля 1775 года». А в семнадцатом году этот саркофаг вскрыли и останки выкинули. Церковь тоже пришлось восстанавливать.

Машина остановилась у входа в церковь, возле которой нас поджидал священник.

«Сытное место», – подумал я, разглядывая золотой крест, возлежавший на объемистом чреве батюшки.

Мы вошли в храм.

– Недавно закончили реставрацию алтаря, – с гордостью сказал Семенов. – Второго такого нет.

Алтарь сиял золотом. Для деревенской церкви он был излишне роскошен.

«Но ведь это принцип, – одернул я себя. – Здесь все должно быть лучшим, от конюшни до церкви, не говоря уж о людях».

Я зажег свечу, всунутую мне в руки, перекрестился и прочитал Христову молитву. Это была единственная молитва, которую я твердо знал.

– Пойдемте, кое-что покажу, – поманил меня Святослав Иванович.

Мы вышли из храма и остановились у металлической ограды.

– Это место я купил для себя, – сказал Семенов. – Здесь меня похоронят.

Я посмотрел на него – и с трудом закрыл рот. Все-таки мне далеко было до людей, владевших конюшнями, яхтами, самолетами и вертолетами.

Через полгода мы выпустили большую книгу о Мытищинском районе, в которой рассказывалось и о поселке Славино.

А еще через какое-то время пришла весть, что Святослав Иванович Семенов погиб при аварии вертолета. Он был похоронен на том самом месте, которое мне показывал.

Но перед этим глава мытищинской администрации попал в больницу и скоропостижно скончался. О причине его смерти никто ничего не знал.

6

Не успел я войти в свой кабинет, как раздался телефонный звонок.

– К директору, – услышал я голос секретаря.

Утренний вызов к начальству обычно ничего хорошего не сулил.

Я спустился на второй этаж.

Вепсов сидел за столом и что-то писал. Под лампой, раскинувшись во всю длину, спал кот Тим. Его хвост мешал Вепсову, но тот кота не трогал. Тим был любимцем. Из обычного черно-белого дворового кота он незаметно превратился в фаворита, из подвала перебравшегося во двор, оттуда на первый этаж здания, а там по широкой лестнице в директорский кабинет. Причем в кабинете Тимка чувствовал себя истинным хозяином, спал где хотел, мог и пописать в углу. Больше всего ему нравилось лежать под настольной лампой.

– Как ты думаешь, – поднял голову директор, – нам оставаться «Современным литератором» или вернуться к «Советскому»?

Это был непростой вопрос. В девяносто втором году, когда директором издательства был прозаик Анатолий Жуков, «Советский литератор» вслед за Советским Союзом поменял название и стал «Современным литератором». Подобная политкорректность в то время была вполне объяснима. Однако спустя год-другой стали возникать вопросы. Что издавать «Современному литератору» – детективы или нормальную литературу? Идти на поклон к власти или оставаться в нищете и обиде? Но наибольшую путаницу вносили авторы. Одни требовали отказа от всего советского, другие столь же рьяно настаивали на возврате к идеалам недавнего прошлого. Самыми непримиримыми, кстати, оказались иностранные авторы. Я устал объяснять им по телефону особенности демократии в современной России.

– Вы отказались от слова «советский», потому что танки расстреляли Верховный Совет? – спрашивал меня переводчик из Германии.

– Нет, мы изменили его до расстрела, – отвечал я.

– А кого вы больше издаете – Ельцина или Гайдара?

– Бондарева.

– Того самого, у которого не туда сел самолет?

– У него он вообще никуда не сел, – терпеливо объяснял я. – Русские писатели радеют за народ, а не за его правителей.

– Но зачем вам тогда слово «современный»?

– Потому что этого захотел Ельцин.

В трубке раздались короткие гудки. Именем Ельцина можно было объяснить любую дичь, происходящую сейчас в стране.

Я посмотрел на кота. Он потянулся и перекатился на лист бумаги, на котором писал Вепсов.

– Тимка! – строго сказал Вепсов.

Кот не шевельнулся.

– Ну так что? – перевел взгляд с кота на меня директор. – Какие будут соображения?

– Надо возвращать, – вздохнул я. – Из-за иностранцев.

– Вот и я так думаю, – вытащил из-под кота лист Вепсов. – Я тут набросал список Совета издателей, взгляни.

Я взял в руки лист. Михалков, Жуков, Кузнецов, Трофимов, Кожедуб… Как говорится в виленском анекдоте, «компания не велька, але бардзопожондна».

Но смена названия не такое простое дело. Во всяком случае, в Госкомиздате не всем это понравилось. Точнее, не понравилось никому.

– Вы тут прислали заявки на издание пяти книг по федеральной программе, – сказала мне Ирина Петровна, принимающая документы в Госкомиздате. – «Современному литератору» мы что-нибудь выделили бы.

– А «Советскому литератору»?

– Не уверена.

– Давай издадим «Гардемаринов», – предложил мне Коваль. – Перетокина хорошая тетка, цену заламывать не станет.

Нина Матвеевна действительно оказалась хорошей теткой.

– «Советскому литератору» я не могу отказать, – сказала она, когда я ей позвонил.

– Мы еще пока «Современный литератор».

– Но вас ведь знают как советских?

– Подали документы на возвращение названия.

– Какой-нибудь гонорар заплатите?

– А как же.

– Издавайте.

«Гардемарины» вышли и стремительно разошлись. Помогло, конечно, то, что в эти же дни по телевидению показывали фильм «Гардемарины, вперед!».

В летнее время мы стали устраивать книжные развалы перед воротами, выходящими на Поварскую. Несколько раз я видел роющегося в книгах актера Кайдановского. Оказывается, он жил в доме напротив.

– Что купил? – спросил я ребят из отдела реализации.

– «Гардемаринов», – засмеялся Саша Егоров. – Говорит, Харатьяна с Жигуновым знает. И еще этого, третьего…

– Шевелькова, – подсказал Володя Коржов.

– Гардемаринов у нас каждая собака знает, – согласился я. – Интересно, у Кайдановского здесь комната в коммуналке или отдельная квартира?