Текст книги "Благими намерениями"

Автор книги: Александр Клочков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 9 страниц)

Из глубины квартиры доносился приглушённый мужской голос.

– Штурман Айну развлекает, – с улыбкой пояснил Рюхин, вешая в тесной прихожей фуражку на оленьи рога на стене, служившие вешалкой.

Хозяин повёл их в комнату, из которой слышался голос. Это была небольшая, но чистая кухня. Там за пустым столом сидел штурман, а напротив него, у печи, чистила картошку белокурая девушка. Она взглянула на вошедших гостей, и Владимир сразу определил, что она – дочь хозяина: тот же слегка вздёрнутый нос, тот же широкий разрез изучающих глаз. На лице девушки застыла лёгкая улыбка, с которой люди обычно слушают заведомую забавную ложь.

– Здравствуй, Айна, – поздоровался Рюхин.

– Здравствуйте, – сказал следом Владимир.

– Здравствуйте, – ответила она чистым русским выговором, на мгновение задержав взгляд на Владимире.

– Ну, Ерхо, чем угостишь? – обратился к хозяину Рюхин, присаживаясь к столу.

– Картошка и оленина, – ответил хозяин, чуть растягивая слова, лицом не выражая ничего. Владимиру подумалось даже, что он не особенно-то рад их видеть.

– О-о, царский ужин, – в предвкушении потёр ладони Сергей.

– Осторожнее в выражениях, – сказал Грузнов, – теперь это слово запрещённое…

– Ну, хорошо, пусть будет – королевский. И самогон свой тоже тащи, Ерхо, будь добр.

Хозяин кивнул и вышел, а девушка начала расставлять на столе тарелки, выставила крупно нарезанный хлеб и молодой сыр. Скоро вернулся Ерхо с бутылкой мутноватого самогона, поставил на стол три стакана.

– А себе? – взглянул на него Сергей.

– У меня сегодня ночная смена.

– Ох, Ерхо, матросам бы нашим твою сознательность, глядишь и дельное вышло бы что-нибудь… Ерхо – машинист, – пояснил Сергей Владимиру, разливая по стаканам самогон. – Ну, мир вашему дому, – взглянул он на хозяина.

Ерхо чинно кивнул в ответ, и офицеры, негромко ударив стаканами, выпили.

– Вполне… – оценил самогон Грузнов, ставя стакан на стол, и закусил хлебом. – Мы, Владимир… простите, забыл, как вас по батюшке?

– Алексеевич.

– Так вот, Владимир Алексеевич, мы, признаться, к Ерхо наведываемся не только из-за простой и здоровой крестьянской пищи: и на корабле с голоду не помрём, а вот выпить иногда хочется, есть грешок. Да только в нынешнее время, когда это удовольствие официально запрещено и чего только не гонят предприимчивые дельцы, того и гляди выпьешь какую-нибудь гадость и ослепнешь тут же. Не хотелось бы… А Ерхо нас из своих запасов угощает, можно не переживать на этот счёт.

– Есть и другая причина нашего посещения, да, Гриша?.. – усмехнулся Рюхин и взглянул на Грузнова.

– А я и не скрываю, что сражён Айной, – сказал штурман. – Вот перед вашим приходом как раз снова силки расставлял.

Айна улыбнулась, укоризненно качнув головой.

Рюхин снова наполнил стаканы.

– Что же, стало быть, за Айну, – сказал он, поднимая стакан.

– За Айну! – подтвердил Грузнов и подмигнул девушке, но она, встретившись взглядом с Владимиром, не смеющимся, тоже стала вдруг серьёзной.

– Айна, что там с едой? – спросил Сергей. – А то мы окосеем пока дождёмся.

– Ещё несколько минут.

Скоро девушка поставила на стол небольшие горшочки с мясом и картошкой.

– Садись с нами, Айночка, – сказал Григорий.

– Я не голодна. Мы с отцом уже поужинали, – сказала она и направилась в свою комнату. – Если что-то понадобится, зовите.

Ерхо тоже встал из-за стола, проговорив:

– Пойду вздремну перед сменой.

Сергей вынул из кармана бумажник, заплатил за ужин.

– Спасибо, Ерхо.

Хозяин снова молча кивнул, убрал деньги в карман и вышел.

– Неплохой дядька, – сказал, глядя ему вслед, Рюхин, – несмотря на то, что дремучий и нелюдимый с виду.

– И, несмотря на то, что революционер, – дополнил Грузнов и закурил, немного откинувшись назад от стола, посмотрел на Владимира, спросил: – Ну-с, Владимир Алексеевич, как вам сегодняшнее собраньице-заседаньице? Проняло?

– Не то чтобы проняло, но ощущения познал ранее не испытываемые, – отшутился Владимир, не желая вновь воскрешать злобу. – А кто тот здоровенный кочегар?

– А-а-а… ваш заступник? Штырков, старшина кочегаров, – штурман выдохнул в сторону дым, раздавил в пепельнице окурок. – Он среди матросов пользуется большим авторитетом, как вы поняли уже, наверное. Большевик. С ним ещё человек десять-двенадцать большевизм исповедуют, всё пытаются остальным матросам втемяшить в голову, что революция – это, прежде всего, дисциплина и высокая самоорганизованность.

Штурман снова наполнил стаканы, выпили.

– Хорошенькую же дисциплину они показали в феврале, – заметил Владимир. – А какого политического мнения, в основном, придерживаются офицеры в Гельсингфорсе?

– Разного, – ответил Рюхин. – Есть и сочувствующие революции – в большинстве своём из бывших студентов, естественно заражённых бациллой политической борьбы; и недоучившихся, в связи с войной раньше срока выпущенных из корпусов гардемаринов, тоже грешивших, по молодости лет, видимо, политическими страстями.

– Ну, а те, кто постарше, вроде нас, ни симпатий, ни антипатий не выражают, – сказал штурман. – Берём пример с Ивана Ивановича Ренгартена, флаг-офицера по оперативной части штаба командующего флотом, потому как сам командующий, Максимов, среди офицерства уважение потерял из-за своей ретивости в служении революции. Ещё добрая весть: недавно флаг-капитаном по распорядительной части штаба назначен капитан 2 ранга Щастный, бывший командир «Пограничника» – брата нашего «Стрелка», уважаемый в наших рядах офицер. Он, поговаривают, стал вхож в «кружок Ренгартена», а значит – есть вполне реальные надежды на светлое будущее – объединение подобных людей всегда внушает надежду на лучшее.

– Что за «кружок Ренгартена»? – поинтересовался Владимир.

– Тех, кто, не рубит сгоряча… – помедлив, туманно ответил Грузнов, и Владимир почувствовал, что штурман чего-то не договаривает, видимо, пожалев о своей излишней болтливости с незнакомым, по сути, человеком. Владимир не стал допытываться, возникло молчание.

– Ещё, что ли, самогона попросим? – спросил Рюхин, взглянув на опустевшую бутылку, потом на Грузнова.

– Можно. Я скажу Айне.

– Конечно-конечно, – улыбнулся Рюхин.

Штурман вышел и вернулся через несколько минут с новой бутылкой. Больше разговоров на политические темы за столом не вели.

К концу ужина все трое изрядно запьянели, Владимир, уже чувствую подступавшую грань помутнения сознания, всё же, сообразил сбавить обороты, но это не спасло его от досадной случайности: когда офицеры уже прощались с Айной и толкались в прихожей, выходя из дому, Владимир, неудачно повернувшись, зацепил стоявший на подоконнике горшок с цветком. Горшок со звоном разлетелся вдребезги, из образовавшегося на полу холмика земли, погибельно склонившись, торчал цветок, обнажив с одной стороны тонкую паутину корней.

Айна взглянула на Владимира так, что его, даже пьяного, ожгло, и вспомнились постоянные наставления матери о том, чтобы он воздерживался от выпивки.

Владимир хотел было собрать осколки, но девушка строго прервала его намерение.

– Не трогайте!

Владимир виновато опустил глаза, пролепетал:

– Я принесу вам другой горшок.

– Не нужно, – не глядя на него, ответила девушка.

Владимир первым протиснулся в дверь. Рюхин, чтобы разбавить ситуацию, попытался пошутить, но безуспешно. Грузнов пожал руку Айны, потянулся к ней, чтобы поцеловать, тоже как будто шутя, но девушка проворно увернулась.

Офицеры вышли и направились домой – на корабль.

11

По мере распространения «тезисов» Ленина в народе, триумф его, вопреки ожиданиям, таял, мерк героический ореол.

Почти маниакальное упорство, с которым он пытался доказывать соратникам состоятельность своей программы как единственно реального способа вырвать власть из рук буржуазии, ещё больше отдаляло их от него. Категоричное неприятие Лениным других точек зрения делало любое общение с ним тяжёлым, напряжённым. Его незаурядность стала камнем преткновения в работе партии, недовольство становилось обоюдным. Раздражаясь, он считал своих товарищей глупцами, политически близорукими людьми. То, что для него было очевидным, для них требовалось разжёвывать и доказывать. Каждый вечер Надежде, супруге, приходилось выслушивать его возмущения.

Она не пыталась успокаивать мужа или, тем более, переубеждать, только молча слушала его язвительные речи с меткими обзывательствами в адрес некоторых своих товарищей, и постепенно он успокаивался, хмурый и злой садился за стол, вновь брался за работу, до поздней ночи просиживая за написанием своих трудов, всю энергию направляя на это.

Петроград переживал жестокие дни. Эйфория свершённой революции постепенно рассеивалась, а ситуация в городе и стране нисколько не улучшалась. Правительство правило, но не управляло. Рабочие то и дело объявляли забастовки: социально-экономическое положение государства по-прежнему было критическим; новое правительство не выполняло своих обещаний, да и не было в состоянии их выполнить.

На улицах городов процветал бандитизм, а на фронтах с каждым днём росло число дезертиров.

Как бы кощунственно это ни звучало, – Ленина всё происходящее оживляло, вызывало злорадный азарт – всё идёт ему на руку: пускай ещё беды и нужды хлебнут, не хотят понять по-хорошему – поймут по-плохому!

Снова все силы были брошены им на культивирование его программы в сознании людей, звучавшей в простых коротких лозунгах так заманчиво: «Землю – крестьянам!», «Рабочим – хлеб!», «Народам – мир!», «Вся власть Советам!».

И упорство его, наконец, стало приносить первые всходы, дело сдвинулось с мёртвой точки: граждане вновь стали обращать своё внимание в его сторону. Утраченное влияние постепенно возвращалось. Теперь только вовремя и точно нужно нажимать правильные рычаги, чтобы поскорее разогнать локомотив ненависти народа к Временному правительству.

Вопреки своей натуре, Ленин молча принимал наветы о своём пособничестве Германии в деле дестабилизации положения в стране: оправдания – главный обвинительный аргумент, да каждому дураку и не ответишь. Пускай болтают, время всё расставит на свои места. Он – умный человек, он извлёк урок из апрельского съезда. Теперь он знает, кто есть кто. Теперь он знает, кто чего стоит. Теперь он знает, что общественное сознание не поспевает за его мыслью. Что ж, он это учтёт и впредь не будет спешить.

Снова упреждая остальных, он ясно видел главное: поднять вооружённое восстание в сложившейся обстановке будет совсем не сложно. Эта мысль успокаивала и радовала его. Да, поднять вооружённое восстание не составит труда, нужно только точно рассчитать время и ударить наверняка.

Агитационная волна захлестнула столицу. По несколько раз в день на заводы, фабрики, предприятия приходили агитаторы от различных партий, натруживали свои глотки, срывали голоса – старательно сулили лучшую жизнь. Уже через несколько часов такой обработки, огромного объёма информации и новых революционных терминов у слушавших их рабочих голова шла кругом. И отойдя потом в сторонку в минуты «затишья», чтобы перекурить и обсудить услышанное, они смущённо признавались друг другу, что совершенно запутались и не понимают, чем одни крикуны лучше других…

То же самое происходило и по всему фронту, растянувшемуся извилистой смертоносной лентой от Балтийского до Чёрного моря, на флотах и в тылу, и граждане, в большинстве своём, желали установления уже хоть какой-нибудь дееспособной власти.

Ленин, прозорливо оценив обстановку, главную ставку делал на общее недовольство населения затянувшейся войной и на желание народа, особенно военнообязанной его части, закончить её скорейшим образом. И партия большевиков рьянее всех обещала сделать это, называла вывод России из войны своей главной задачей, только справившись с которой, следовало бы браться за налаживание внутренней жизни в стране. Заключение мира с Германией стало основной линией работы партии. Это находило наибольший отклик в народе. Не каждый мог точно и внятно сказать что-то о партии большевиков и их программе, но в понимании почти каждого они были борцами за мир и равноправие.

Керенский же, напротив, прекращения войны не желал, хотя некоторые члены Временного правительства, смотревшие на происходящие события более трезво, пытались доказывать ему, что дальнейшее участие России в войне становится для государства губительным и невозможным хотя бы с экономической точки зрения.

Ленин настаивал только на одном: необходимости передачи всей полноты власти Советам. Он почти открыто призывал своих сподвижников силой свергнуть Временное правительство и упорно бросал на благодатную почву свои семена: «Долой войну!», «Долой капиталистов!», «Вся власть советам!». Разве могли такие лозунги оставить равнодушным изнурённого неблагодарным трудом и тяжёлой жизнью рабочего человека?

К середине июня число людей, примкнувших к партии большевиков, значительно возросло. Ленин понимал, что именно сейчас, когда Временное правительство осторожничает и пытается угодить всем и сразу, нужно во что бы то ни стало привлечь на свою сторону рабочий класс, нужно действовать решительно. Именно решительность станет залогом успеха.

Подогреваемые различными агитаторами, граждане всё чаще устраивали митинги. И к 1-му съезду Советов, во второй половине июня, брожения стали обретать угрожающий характер. Толпа Кронштадтских матросов окружила однажды Таврический дворец, где заседал Всероссийский ЦИК Советов, требуя передать всю власть Советам – основная масса матросов была большевиками, и требования были соответствующими.

Заложником толпы, окружившей Таврический дворец, стал прибывший на совещание министр Чернов, которого от матросского самосуда чудом удалось спасти на его счастье рядом оказавшемуся Троцкому. Троцкий, полюбившийся матросам за свой ораторский талант, сумел уговорить их отпустить Чернова, втайне же, опасаясь не за его жизнь, а за свою политическую репутацию: тяжело было бы объяснить своё бездействие, если с Черновым, не дай бог, случилось бы что-нибудь нехорошее.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Назад к карточке книги "Благими намерениями"