Текст книги "Метаморфозы: танцор (СИ)"

Автор книги: Александр Турбин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

Часть 2. Сделка

И рвутся, рвутся, рвутся жилы

Души, затрепанной до дыр.

Горел пожар, но сердце стыло -

Кривой божок, чужой кумир.

Мор. Избранные цитаты. Глава «Alter ego».

Глава 11. День восемьдесят четвертый. Неделя теплых встреч

Продаю душу. Можно по частям.

Мор. Избранные цитаты. Глава «Объявления».

Отгорели погребальные костры, пепел и золу уже развеяли по ветру. По одной щепотке с каждого пепелища собрали в большие глиняные вазы и отправили на север к Аюр, чтобы великая река унесла прах защитников Валенхарра к далекому морю.

Не прошло и недели с момента, как восемьдесят рыцарей Алифи и четыре сотни пехотинцев-людей вышли из заставы Лаорисса на южном берегу Аюр. Тяжелый бой перемолол отряд, оставив только жалкие крохи, скорбная процессия из четырех суровых всадников и нескольких разбитых телег отправилась в обратный путь. Оставшиеся в живых Высшие не стали вести переговоры, они отказались выехать в Лорры к призраку последнего принца Беллора, забрали с собой раненых и оружие погибших рыцарей. Все остальное забрали мы. Отличную броню, породистых скакунов, седла и уздечки, украшения и деньги – нам они были нужнее. И людей. Люди были важнее вещей и богатств. И все, что мы передали Алифи в дорогу, – пятерых возниц для телег с ранеными и две большие вазы с пеплом.

Прах погибших рыцарей ссыпали в те же вазы, что и пепел городских оборванцев. И я лично на глазах побелевших от ярости Высших перетряхнул закупоренные сосуды, чтобы никто не смог отделить прах человека от праха Алифи. Могучей Аюр все равно, золу какого костра нести на своих волнах. И триста оставшихся в живых людей: воинов и жителей города – наблюдали за этой сценой. И все, что позволили себе Высшие: громко, отчетливо дать клятву. И судя по этим озвученным перед сотнями свидетелей обещаниям, лучше бы мне умереть прямо сейчас, не дожидаясь, во избежание. Ничего, я рискну. Когда ходишь ежедневно по лезвию ножа, поневоле начинаешь по-другому воспринимать риски. Угрозой больше, угрозой меньше – какая уже разница?

Главное, что триста измученных тяжелыми испытаниями и потерями людей видели, как Высшие вынуждены были отступить перед человеком. И пусть эти свидетели не изменят судьбы мира, это начало. Стоя возле черных пятен сожженных костров, встречая ненавидящие взоры рыцарей Алифи, я чувствовал, что в этот раз они отступили не только из-за меня одного, а может, и вовсе не из-за меня. Триста пар глаз – стена, о которую разбилось презрение Высших. Вдребезги. В пыль. И где-то там за моей спиной в тяжелых муках зарождалось гордость. Казалось бы, какая мне разница до чувства гордости чужих людей в чужом мире? Но когда нет достойных целей – и это цель.

Только через сутки после ухода рыцарей из города Логор выпустил пленных пехотинцев из Лаорисса и передал им письменный приказ старшего из Высших, переводивший их под командование Глыбы. И не столь важно, как был получен такой приказ и какими угрозами он был подкреплен? Главное, что наш сильно поредевший отряд пополнился еще четырьмя десятками душ.

Я знаю, что спасителей положено носить на руках, а не выкручивать им руки. Но стыдно почему-то не было.

…

Логор сидел напротив меня и хмуро смотрел прямо в глаза. Чего он хотел этим добиться? Чтобы я отвернулся? Признал ошибки? Я думал, что окружающие уже разобрались во мне достаточно, чтобы не делать такие глупости. Я и в хорошем настроении не подарок, а сейчас я и мое хорошее настроение оказались в двух разных мирах. Я смотрел на Глыбу и не отводил взгляда. Два тигра? Две побитых псины? Мне было все равно.

– Они пришли в чужой город, чтобы спасти нас, Мор.

– Я знаю, командир.

Глаза в глаза. Словом на слово. Ответом на вопрос. Безразличием на упрек.

– Они не прятались, не ждали, вступили в бой сразу, с марша, рискуя жизнями ради нас.

– И это я знаю, командир.

– Они потеряли здесь почти всех друзей и товарищей.

– Я потерял своих друзей еще раньше. И ты тоже. Что это меняет?

Вокруг никого, кто мог бы вмешаться в этот странный диалог, прервать дуэль взглядов и остановить разговор.

– Мы – не они, Мор. Каждый из них зарубил десятки врагов.

– Правда? Тебе виднее.

– И это все? Скольких убил ты, спрятавшись за каменные стены?

– Я? Не знаю. Некому было считать, и никто не пришел, чтобы сказать, что я его убил. Может, пятерых. Может, семерых. Какая разница, командир?

– Есть разница. Они подарили нам жизнь.

– Свою жизнь я подарил себе сам, а еще мама с папой. Да Энгелар с Валлором поучаствовали. И все, остальные тут абсолютно ни при чём.

Фехтовать словами можно не хуже, чем шпагами. И ранить словами можно не хуже. И защищаться, если умеешь. Я умел. Преподавать столько лет и не научиться спорить – это еще сильно постараться надо.

– Ты убил их.

Фраза – выпад. Укол в сердце, не предполагающий ответа. Финальный, ставящий точку. Только не здешнему офицеру со мной словесными пикировками заниматься. Лучшая защита – нападение, и какая разница, что сказано это для других битв и других ситуаций?

– Да, – я не стал уклоняться или избегать укора – моя броня из принципов и убеждений крепка и одной смертью Алифи ее не пробить. Встречный вопрос, рубящий и жестокий. – А ты бы предпочел, чтобы они убили меня, Логор? Тогда бы ты был спокоен и не мучился?

– Они бы не убили, Мор. Им бы никто не дал этого сделать.

Атака? Защита? В словесном поединке – это трудноуловимые детали, решающие многое.

– Кто бы не дал? Кто бы заступил путь Высшему? Может быть, ты?

– Я, – и слишком уверенным был ответ, чтобы можно было отбросить его просто так. – Почему ты ни в кого не веришь, Мор? Как вообще так можно жить?

– Ты спрашиваешь, как жить? Не ты ли забыл остановить Варина? Я очень злопамятен, командир, а если даже забуду, то посмотрю на свою правую руку и все равно вспомню, кто за меня заступался и когда. Никто. Никогда.

Логор опустил плечи.

– Что дальше, Мор? Ты убил не только Высших, ты убил единственную нашу надежду.

– Надежду? Я? Не смеши меня, командир. Я подарил надежду тебе, твоим солдатам, жителям, просто ты еще этого не понимаешь. Может быть, пройдет время, и весь мир скажет мне «спасибо». Только кто подарит надежду мне? Ты сможешь ответить на этот простой вопрос?

Он не глуп и не мог отрицать очевидного. И ответов на этот вопрос у него тоже не было. Но Логор скривил губы и медленно произнес:

– А с чего ты решил, что именно ты заслуживаешь надежды?

И так больно резанул по сердцу этот встречный вопрос. Кажется, слова и слова, но так горько мне не было никогда. Я не заслужил надежды? Горло внезапно пересохло, дыхание перехватило, ногти скрипнули по поверхности стола. Вот так, значит? Я закрыл глаза, прерывая дуэль взглядов, молча поднялся и, не спрашивая разрешения, вышел из комнаты. Где-то далеко, за краем бешеного водоворота эмоций, прозвучали пустые слова «ты неправильно понял». Я все правильно понял. И мне не нужно извинений. И надежды мне не нужно.

Я тихо закрыл дверь за собой, потому что не умею хлопать. И отступать не умею. Даже если ничего в этой жизни не заслуживаю.

…

То, что наш переводчик и знаток Роркского выжил в этой бойне, лично меня не удивило. Совершенно. Ну не мог обычный человек выучить такой язык. Во-первых – незачем. Переговоры вести? О погоде говорить? С выступлениями и проповедями к Рорка ездить? Во-вторых, возможностей для обучения мало. Книжку – самоучитель он, что ли, нашел? Репетитора Рорка нанял?

Не сомневаюсь, что среди местных вояк достаточно людей и Алифи, понимающих и даже свободно говорящих на языке врага – жизнь заставляет. А пленники, при умелом подходе, – хорошие учителя. Но вот откуда и зачем такие знания простому охотнику – вопрос…

Увидев этого костлявого человека с хитрыми глазами на церемонии прощания с погибшими, я шепнул Глыбе, что было бы неплохо побеседовать с переводчиком по душам. Шепнул и забыл, поспешный отъезд Алифи и слишком сильные эмоции после разговора с командиром вычеркнули из памяти этот казавшийся не столь значительным факт. Вот только Логор не собирался ничего забывать, и вечер мы скоротали в компании этого удивительного лингвиста, прикованного к ножке стола. Не то чтобы для нашей безопасности, но кто этих валенхаррских охотников знает?

На допросе, кроме нас с Глыбой, решил поприсутствовать и наш спаситель – Тон Фог, правдами и неправдами выторговавший и вымоливший помощь Алифи. В свете последних событий снова показываться на той заставе капитану, пожалуй, не стоило. Меченый же послал всех куда подальше с нашими тайнами, загадками и проблемами и ушел в запой. Со знанием этого непростого дела, видно, не в первый раз. Логор лишь покачал головой, но вмешиваться не стал – что-то было у нашего лучника в прошлом, что-то остановившее возражения.

Переводчик не пытался спорить, возмущаться или грубить, вел себя подчеркнуто смирно и давал понять, что все происходящее – глупость и недоразумение. Холодные, рассудительные глаза больше подходили бы какому-нибудь финансовому аналитику, чем охотнику. Вот как-то иначе я охотников представлял.

Начал беседу Глыба, он у нас командир, ему и по статусу положено. А я, как лицо, с некоторых пор лишенное подчиненности, ни на что не претендующее и ничего не достойное, могу и по ходу разговора встрять. В то, что я могу не встрять, верилось слабо – знаю я свои недостатки. А теперь, когда субординация окончательно испарилась, кто меня мог убедить не вмешиваться, вообще не представляю.

– Здравствуй, Тони. Как ты понял, разговор у меня к тебе есть. Ты не против? – риторический вопрос не предполагал отрицательного ответа, и я бы посмотрел на смельчака, рискнувшего возразить. Когда Глыба пытается говорить вкрадчиво, становится по-настоящему жутко, настолько неестественно это выглядит. – Откуда ты? Родился тут? Или так, жизнь занесла?

Вопросы повисли в воздухе и в этот раз ждали ответа. Тони, он же Тониар, охотник, переводчик, задержанный за непонятные грехи, недовольно скривился, но отпираться не стал – трудно отпираться, глядя в искренние глаза Логора.

– Местный я, родился здесь. А что происходит, командир? – как обращаться к Логору, горожане не знали, соответствующего обращения не придумали, а потому звали, как и солдаты, – командиром. Глыбе это нравилось, ничего менять он не собирался.

– Местный, говоришь, – Глыба словно не заметил вопроса Тониара. – Это хорошо. Значит, всех знаешь, и тебя все знают, ценят. Больше платят, поди? Мне вот казалось, что охота – это не очень денежное занятие?

– Нормальная работа. Если умеешь – на жизнь хватает. И все-таки, командир, а что я сделал? Может, меня расковать хотя бы? Руку очень свело, – честные глаза Тони просто лучились заботой о своем здоровье, нужно было быть бессердечным человеком, чтобы не пойти ему навстречу. Только сердечных людей вокруг не осталось, совсем.

– Обойдешься. На жизнь, говоришь, тебе хватает. Это тоже здорово, Тони, но понимаешь, мучают меня сомнения. Я тут порасспрашивал твоих земляков – как-то они не очень хотят говорить о тебе. Нет, домик твой, что Рорка сожгли, мне показали. Не знаю, как раньше, но сейчас хреновый у тебя домик. Пепелище, а не дом. Как жить-то будешь дальше?

– Никак. А что? Хотите мне денег на новый дать? Или сами сложите? – неожиданно начал грубить охотник. – Так вы снимите эти кандалы или нет? Руки, говорю, затекли!

Это он зря, нельзя так с Глыбой. Опасно так. Командир шумно втянул воздух.

– Затекли, говоришь? – и он склонился над левой рукой Тони. Хруст ломаемого пальца совпал с криком пленника. – Так лучше? Стой, не говори. Сам догадаюсь.

Второй палец лопнул также отчетливо, на третьем охотник перестал кричать, а закатил глаза и стал поскуливать. Слезы потекли по небритым щекам.

– Так лучше, Тони? – Логор взялся за следующий, с искренним сочувствием заглядывая в зажмуренные глаза собеседника. Тот нашел в себе силы открыть глаза, но выдержать взгляд Глыбы даже не попробовал.

– Лучше. Много лучше, только не надо больше.

– Уже не затекают руки? Хорошо себя чувствуешь? – Глыба всегда был внимателен к чужим страданиям.

– Хорошо. Очень хорошо. Ты доволен? – Тони опять перешел на крик.

– Зря, Тони. Не надо мне хамить, – и четвертый палец с громким щелчком попросил о помощи.

Я смотрел на происходящее и понимал: что-то Логор узнал о нашем пленнике, что-то, заставившее его забыть, что еще вчера мы все вместе смотрели в лицо смерти. Хотя… Что во время боя делал охотник, я не представлял. Некогда мне было в том аду разглядывать переводчика.

– Ну что, Тони. На этой руке пальцы заканчиваются – переходить к правой или ты все-таки ответишь на мои вопросы?

Понадобилось принести воды, чтобы стонущий Тониар смог дать вразумительный ответ. Да, он готов отвечать. Нет, правую руку трогать не стоит. Да, ему лучше, гораздо лучше. И нет, хамить он больше не будет. Да, нет, да, нет – простые ответы на простые вопросы ценой в последний здоровый палец левой руки.

– Я продолжу, Тони. Вот осталось в городе живых-то всего ничего, и столько ужасов они насмотрелись, кажется, кого теперь бояться? А о тебе говорить люди боятся. Не то, чтобы прямо колотило их, но боятся, ведь что-что, а страх я узнаю.

Пленник молчал, закусив от боли губы, и старался на Глыбу не смотреть. Четыре опухших пальца левой руки, вывернутых под совершенно неожиданными углами, напротив, постоянно попадались на глаза. Чинить их никто не торопился.

– Только я умею бороться с людским страхом, Тони. Работа у меня такая. Так что показали мне еще один дом, в котором, вроде как, богач жил. А оказалось, что дом твой. В самом центре города. И знаешь, что странно? Завалены окна, забиты двери, не дом – крепость. Спорить будешь? – с искренним интересом спросил Глыба.

Пленник в кои-то веки поднял взгляд. И не было там страха. Сквозь тонкое покрывало слез на Логора смотрели все те же холодные и расчетливые глаза. Как там мне казалось: хорошие актеры покинули Валенхарр? Не факт, совсем не факт. Не понравился мне взгляд этого серого, ничем не примечательного человека из такого же серого, ничем не примечательного города.

– Не буду. Есть один домик. Я на него всю жизнь копил, недоедал, недопивал, по медяку откладывал. А окна и двери завалены по вашему же приказу.

Глыба кивнул.

– Это да. Только мы приказывали баррикадировать дома вдоль стены городской, а не в богатых кварталах. Там твой дом единственный такой, куда Рорка не добрались. Ну, ничего, Тониар. Мы – не Рорка, у нас времени было больше. Мы в дом все-таки попали и много чего интересного нашли.

Это был сюрприз. Не посчитал нужным Логор мне все новости рассказать, впрочем, после нашего душевного разговора это не удивительно. И что они там обнаружили, что принялся командир так жестко товарища обрабатывать?

– Ты понимаешь, Тони, что оправдываться бессмысленно? Есть свидетели. Есть те, кто на тебя донес. И еще, в твоем доме подвал оказался. Любопытный такой подвал.

Покрасневшее от криков и слез лицо охотника начало бледнеть, и сейчас он, похоже, не играл. Пятна, проступающие на коже. Жилы, набухшие на шее и на висках. Тониар чего-то жутко боялся, откровенно паниковал. Вмешаться? Трудно быть зрителем, если не понимаешь подоплеки событий. Словно в театр к концу второго акта незнакомой пьесы заехал.

– Ты знаешь, что положено за работорговлю? Я тебе подскажу. Смерть. И я лично повешу тебя на городских воротах, – с лица Логора наконец-то спала приторно-вежливая маска. Он заговорил в полный голос, вкладывая в слова всю ненависть. – Но сначала…

Глыба взялся за вторую руку бывшего переводчика. Тот вжался в спинку стула, расширенные от ужаса глаза уставились на Логора. И Тони заговорил, сначала нехотя, через силу, потом взахлеб, путаясь в деталях, событиях, но не останавливаясь ни на миг. Словно боялся, что первая же остановка станет последней. Слова сыпались из нашего арестанта сплошным потоком и складывались в совершенно неприглядные истории.

…

В этот день охота удалась, тело отличной, упитанной косули лежало на зеленой траве и ждало своего часа. В мешках была сложена добыча поменьше. Если бы каждую ходку приносить по стольку мяса, жизнь бы наладилась – увы. В последнее время зверь не спешил идти навстречу своей гибели, а птицу бить Тони не любил. Да и денег на ней особо не заработаешь.

Тониар вытер кривой нож и устало повел плечами. Работы еще на час хватит, а потом тащить все это, обвешавшись мешками да шкурами, до самого Валенхарра. Охотник посмотрел на солнце, оценив время, прикинул, что до ночи должен успеть. Если очень постараться.

– Эй, – выезжающие из леса на поляну Алифи нарушили уединение и помешали работе. – Твои собаки?

Собаки, конечно, были его. Две большие вислоухие псины, умные, быстрые, опытные, рвали на части брошенную им требуху. Тони брал их с собой всегда. И кровавый след взять, и птицу поднять – заранее не узнаешь, когда могут пригодиться.

– Следы хорошо читают?

Их было двое, одетых в легкие летние охотничьи костюмы. Старший из всадников, высокий, с особенно надменным выражением лица, на Тони даже не смотрел. Конечно, кто для брата градоначальника какой-то жалкий охотник? Говорил незнакомый Алифи помладше, одетый в черные бриджи и длинный темно-синий, почти черный жакет с короткими рукавами.

– Мои, Высший. Могут и по следу пройти.

Тони отвечал неохотно, если что, собак будет жаль. Очень жаль, пока новых псов выдрессируешь да в поля-леса наводишь, да все неприятности на необученных животных словишь – много убежит и времени, и денег.

– Хорошо. Бери своих собак и давай за нами, нужно беглого каторжника поймать. Ушел недавно, след должен быть свежий. Да и поранился он слегка, – при этих словах Высший усмехнулся. – Давай, давай.

Зачем таким знатным особам искать какого-то беглого каторжника? Да еще без сопровождения? Но Тони не стал задавать вопросы. Лучше вообще разучиться говорить, чем спросить невпопад – случайный вопрос может завести также далеко, как и необдуманный ответ. Каторжник и каторжник. Вот только мяса было жаль. В лесу достаточно желающих схарчить никем не охраняемые припасы. Ищи потом вора по сытому урчанию желудка.

Высший правильно понял сомнения охотника:

– Если собаки найдут беглеца, я заплачу тебе за твое мясо. Даже двойную цену. А если не найдут, сниму с тебя самого шкуру, так что мяса тебе в любом случае хватит.

Пришлось вставать, прятать нож и уставшему бежать за невысокими лошадьми Высших к месту их стоянки. Там Тониар увидел троих охранников-людей и два десятка скованных тонкими цепями пленников. Странные каторжники. Мужчины для каторжан были слишком плотными и здоровыми. А что делать на тяжелых принудительных работах женщинам – вообще было выше Тониного понимания. Тем более – таким вполне себе симпатичным особам. Или сейчас на принудительные работы в бордели отправляют?

Собаки след взяли быстро, шли по петляющему следу не так долго – видно, беглецы пытались запутать преследователей. Только хорошую собаку не так просто обмануть, даже звери не справляются, с их-то врожденной сноровкой и умением.

Беглецов было двое, раненый мужчина и совсем еще юная девушка, пытавшихся обмануть свою судьбу. Их было жаль, особенно девушку – симпатичную, невысокую, стройную – такие всегда нравились Тониару больше всего. Взгляд прикипел и не мог оторваться. Порвавшееся платья и голые ноги давали простор для воображения.

– Хочешь ее? – Алифи склонил голову, рассматривая пленницу и пытавшегося закрыть ее своим телом мужчину. – Бери. Только быстро.

Кнуты быстро сломали сопротивление мужчины, сбили его с ног, и Высший закрыл на сомкнутых руках заранее подготовленные кандалы. А девушка… Тони мог отказаться, только ее же все равно в бордель отдадут. Одним клиентом больше, одним меньше, ей-то должно быть все равно. А он заслужил, да и не было в его жизни таких красивых. Толстуха жена, норовившая сунуть горячей сковородой в рыло по случаю или просто так. Жена соседа, старше Тониара на добрый десяток лет. Случайные потаскухи – все они ничто по сравнению с предложенной наградой.

Девушке оказалось не все равно, она отчаянно дралась, кусалась и царапалась. Будь Тони один, он давно бы плюнул на такую награду, но отступить под любопытствующими взглядами Высших, стерпеть их презрительный смех он не мог…

Когда все закончилось, остались только свежие царапины на лице, золотая монета за поясом и блаженные воспоминания. А еще приказ явиться к дому управляющего через три дня и молчать. Главное – молчать, но Тониар и сам по себе был не из болтливых.

…

Третьи сутки отряд шел к диким землям на юге. Выходили поздно вечером и первые двое суток шли в основном под покровом темноты, и только на третьи позволили себе дневной переход. Трое Высших, закованных в броню и даже под палящим солнцем не позволяющие себе расслабиться и снять раскалившееся железо. Десяток охранников, людей со злыми глазами и поставленным ударом. И два следопыта, в том числе – неожиданно вознесшийся за последние два месяца Тони. Подняться с жалкого охотника до помощника Высшего за такой короткий срок – немыслимое дело.

И ровно сто закованных в цепи бедняг. Тони никогда не называл их рабами – рабами они станут потом, когда их продадут перекупщикам Рорка. До тех пор устало бредущие, постоянно подгоняемые кнутами люди – просто бедняги, которым не повезло. Кто-то из них – пойманный беглец, не захотевший отбывать срок на каторжных работах. Кто-то – убийца, приговоренный к смерти, но выкупленный за бесценок Высшими. Кто-то – должник или неудачливый игрок. Большинство же – просто люди, какими-то темными путями попавшие в руки торговцев живым товаром.

Первый конвой был самым тяжелым. Постоянные побои, свист кнутов, плач женщин, стоны мужчин, насилие и извращенный садизм заставляли провинциального охотника съеживаться и до одури жалеть, что ввязался в эту историю. Но выхода из нее не было. Что значит слово простого человека, если на кону стоит честь благородных Алифи? Причем, не из последних. И Тони молчал, а еще один золотой, полученный после возвращения, превратил страдания души в плату. Терпеть за хорошую оплату всегда проще, чем просто так.

В конце концов, что изменилось бы, если бы не он, а кто-то другой шел с караваном? Ничего, кроме того, что золотой был бы совсем в другом кармане.

…

Рорка были внимательными. Щепетильными. Дотошными. Они проверяли зубы, прощупывали тела, требовали выбрить головы и подмышки. Они торговались за каждого, сбивая цену. И в качестве платы отдавали не деньги, а Роркские мечи, кольчуги, старые монеты, вазы, украшения – все то, что потом можно было выгодно продать на аукционах древностей и военных трофеев. Иногда казалось, что Рорка сами не знают настоящую цену этих вещей.

Зачем им люди, никто в караване не знал. Да и не хотел знать. Каждый охранник прятался от этого знания, стараясь не услышать даже случайно. Слишком много бед от таких знаний.

…

– Стреляй, – Алифи указал на спину убегающего человека, пленника, волей случая вырвавшегося на свободу.

И у Тони не осталось выбора, он рванул стрелу из колчана и выпустил в цель, стараясь попасть в ноги. Случай ли заставил в этот момент чихнуть ближайшего Высшего, или это провидение решило посмеяться над человеком, только неожиданный звук заставил отпустить тетиву чуть раньше срока. И длинная оперенная стрела вошла под лопатку несчастному беглецу.

Так в первый раз в своей жизни Тони убил человека. Следующий раз это сделать оказалось намного проще. Просто досадная потеря, снижавшая награду. А пленнику все одно умирать, для него быстрая смерть – и не худший вариант, он еще и спасибо сказал бы. Рорка точно быстро не убили бы.

…

Развелся Тони случайно. И благодаря обычной сковороде. После очередного тяжелого конвоя, уставший и заливший остатки совести самогоном, Тониар ввалился в избу, протопал на кухню, где столкнулся со взбешенной супругой. Та не стала ничего спрашивать – не было у нее такой привычки. Она просто схватила чугунную сковороду с давно остывшим ужином и вломила охотнику промеж лопаток. Хорошо вломила, так что сломал рухнувший на пол Тони и табурет, и два зуба, что оказалось особенно обидным.

А потом он сорвался. И сковорода, пущенная умелой рукой, полетела в обратном направлении, прямо в голову бушующей жене. На этом долгая совместная жизнь закончилась, а проблемы с телом покойницы только начались.

С другой стороны, какие у профессионального охотника могут быть проблемы с телом?

…

Три года понадобилось овдовевшему Тони, чтобы стать старшим помощником Высших. Три года терпения, два десятка конвоев, трое пойманных и еще один убитый беглец. Годы изменили бывшего охотника, закалили, лишили жалости и мучавшего раньше раскаяния. Годы научили Тониара стирать память не самогоном в одиночку, а распутной пьянкой в компании соратников и проституток. Годы принесли ему настоящий, большой каменный дом. И подвал с двумя заточенными в нем девушками-рабынями. Одну он честно выкупил у Высших в счет жалования. А вторую… Вряд ли кто-то будет искать мыкавшуюся по дворам сироту. И кормил он ее лучше, чем объедками с улицы.

…

– Я убью его, – голос Логора был непривычно глух. – Сволочь. Животное.

– Подожди, командир, – все-таки пришло время и мне вступить в эту милую беседу. – Подожди.

Я опасался, что Логор не услышит, не захочет слышать, а просто сломает прикованному к столу уроду шею, как чуть раньше ломал пальцы.

– Почему ты остался, Тони?

Пленнику было все равно кому отвечать на вопросы, он ждал расплаты и панически боялся смерти.

– Мне приказали остаться, смотреть, запоминать. Вокруг война, и люди сейчас ничего не стоят, нам пока нечего предложить покупателям.

– Нам? – прошипел Логор.

– Нечего? – мне понадобилась всего лишь небольшая пауза, чтобы увидеть возможность. – Он нужен нам живым, командир. Я так понял, ты нашел девушек в подвале? Они должны молчать.

– Они не будут молчать, – Тон Фог всегда был немногословен, но в этот раз он, пожалуй, превзошел себя. Одна фраза, короткая мысль, напоминание о том, что капитан тоже здесь. Если честно, я даже забыл про него.

– Даже если иначе умрут?

Этот мерзкий тип был нужен, очень, очень нужен. А две несчастные девушки – нет. И если выбирать… Можно ли достичь недостижимой цели, тем более, не запятнав душу? И где грань, за которой отдельные пятна грязи превращаются в одно сплошное гниющее болото?

Логор медленно перевел тяжелый взгляд своих почти черных глаз на мое лицо. Скрипнул стул, хрустнули костяшки сжимаемых в кулаки пальцев.

– Не много на себя берешь? Сначала ты убиваешь Высших, теперь просишь оставить в живых мерзавца. Что будет следующим?

Я не хотел слышать его слов. И отвечать не хотел. Но отступать некуда.

– Я не прошу. Этот охотник должен жить. Точка.

Я не умел командовать, отдавать приказы и управлять людьми. Но и подчиняться я не умел. И отступать.

– Ты хочешь знать, что я делаю? Историю, командир, по крайней мере, пытаюсь делать. Мы с тобой уже все обсудили. Ты живешь по правилам, которые не помогут выжить ни тебе, ни тем, кто рядом с тобой. Ты разве не видишь свое бессилие? Свою беспомощность?

– А ты, значит, силен и всемогущ? Ты думаешь, что своими бредовыми идеями нас спас? – Логор крикнул солдатам за дверью. – Уведите арестанта, кандалы не снимать, я поговорю с ним позже.

И дождавшись, пока за спиной конвоиров закроется дверь, продолжил:

– Это все – из-за тебя. Я не настолько глуп, чтобы не понять простые вещи, Мор. Если бы не было тебя, не было бы нас на переправах. Не было бы переправ, не было бы и этого дурацкого похода, а тогда не случилась бы схватка с шаргами. Сын Вождя остался бы жить. Клан Заката не пришел бы мстить в этот город. Жители города остались бы в живых. Ты их не спас, ты их убил. И это еще не все. Ты – не человек, не бывает людей-магов. Но ты и не Высший, я узнал достаточно, чтобы понять, как ты их ненавидишь. Я не знаю – кто ты, но мы все жертвы твоей ненависти.

Тон Фог хмыкнул в своем углу. А я засмеялся. Когда мне смешно – я смеюсь. Когда мне горько – я тоже смеюсь, это в любом случае лучше, чем рыдать в подушку.

– Браво, Логор. Отличные рассуждения, только где твое чувство долга? Мы оттянули на себя не такие уж малые силы Рорка, и ты должен быть доволен. Ты должен плясать от радости, а не смотреть на меня, как на врага. Ты всю свою бестолковую жизнь был никем. Не спорь! Никем. Пустым местом, таким же, как последнее ничтожество под твоим командованием. Пылью. Песком, которого не жалко. Расходным материалом. Дерьмом на чужом ботинке. А сейчас ты – герой. На тебя смотрят. На тебя равняются. Тебя, может быть, впервые в жизни вынесло на гребень волны, а ты просишься обратно на дно?

Спинка стула окончательно треснула в руках Глыбы, но он не ответил.

– Этот любитель рабов должен жить, чтобы у нас оставался шанс. И еще. Если ты очень хочешь, я уйду. Прямо сейчас выйду через северные ворота, и мы больше никогда не встретимся. Я тебе клянусь, что даже не обернусь на прощание. И все будет как раньше. Свет. Высшие. Долг. Все станет просто и понятно. Только скажи, командир.

– Какой к демонам я тебе командир? Когда ты слушал приказы? И когда подчинялся в последний раз? Ты сам по себе, мы сами по себе – так было и есть сейчас, так что не парь мне мозги, Мор. А уйти я тебе не дам, слишком поздно. С тобой кашу варили, с тобой и жевать ее будем. Людям будет нужна твоя помощь, а заменить тебя уже некем.

И никто не спросил, нужна ли помощь мне. А если бы и спросил, то не услышал бы ответа. Я и так помню, что не заслужил помощи.

– Вот и хорошо, командир. А Тони должен жить, он нам еще понадобится, причем невредимым. Извини, если у тебя на него были планы.

А потом, развернувшись к хмурому и тихому Тону Фогу, глядя прямо в спокойные глаза капитана:

– Спасибо.

– За что?

– За шанс дойти до конца…