Текст книги "Метаморфозы: танцор (СИ)"

Автор книги: Александр Турбин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)

Глава. 1 7. День с то второй. Неделя спокойствия

Удача? Всего лишь логика в обертке случая.

Мор. Избранные цитаты. Глава «Диалоги».

Красный Кулак обескураженно смотрел на свою огромную руку так, словно видел ее впервые. Он никогда раньше так не удивлялся своей силе. Более того, он гордился и хорошо знал ей цену, использовал при любой возможности, которых было немало. Он недаром слыл жестоким бойцом, палачом, убийцей. Даже лучшие воины Толакана опасливо жались к каменным стенам, лишь бы не столкнуться с ним в узком проходе, не почувствовать его мощь на своих ребрах. Потому что слишком мало оставалось от тех ребер после такого столкновения. Но вот, чтобы так…

Нет, ему и раньше приходилось убивать соперников одним отлично поставленным ударом. В челюсть, в переносицу, в висок – мест, где кости хрупки, а тело уязвимо, много. Он убивал в пьяной драке, в гневе, даже на спор – всякое бывало. Но впервые в жизни Чуча-Пу не понял, как он убил.

Ловец Тхонга лежал на земле, смешно разбросав руки и ноги. Если не смотреть на голову, то могло бы показаться, что он просто перепил самогону и придуривается спьяну. Но не смотреть на голову Красный Кулак не мог. Никогда раньше он не видел таких последствий от своего удара – треснувший череп открыл миру жуткое месиво из костей, мозгов и крови. Может, эта голова раньше где треснула, а сейчас просто развалилась от не самого сильного касания?

Ладно бы бил со всей мочи, сражаясь за жизнь в бою или в ритуальной схватке. А то, походя мазнул по морде доходягу Рорка, приволокшего с охоты слишком тощих зайцев и слишком мелких птиц – после смерти Борова командир отряда Тхонга вообще к жареной птице стал относиться с некоторой опаской. Того мяса, что припер лежащий сейчас под ногами бедолага, не хватило бы и одному Чуче, не говоря про остальных. Пленники, ладно, могут и без еды остаться, если что, вон еще печенка Борова есть, но Тхонга же не заставишь жрать друг друга. Вот и саданул раздосадованный и голодный командир подчиненного по голове. За дело же? За дело. А оно вон как все обернулось. Рорка, словивший удар, булькнул, хрюкнул и свалился под ноги своему убийце, измарав своей кровью и сапоги Чучи, и принесенную дичь.

Красный Кулак мрачно обвел глазами застывших в ужасе соплеменников. Руки чесались, морды подчиненных ждали, а бить было боязно. Может, просто день сегодня такой? Может, вломишь кому разок и снова хоронить придется?

В лагере наступила мертвая тишина. Затихли воины Тхонга, проглотили языки от страха рабы. Никто не возмущался, не задавал ненужных вопросов, но Чуче не становилось легче. Это они сейчас молчат, а как только придут в город… Языки у всех сразу развяжутся, и пойдет молва. Тогда неожиданно появятся и те, кто решит возмутиться, и желающие донести, не говоря уже о любителях задавать неудобные вопросы.

За себя командир не боялся, если что – есть кому нашептать в ухо Правителю о том, какой Чуча герой и незаменимый воин. Да и сам Правитель к нему благоволит, но вот отряд у него заберут, это точно. И из Толакана не выпустят, по крайней мере, до конца разбирательства. А жизнь в этом городе – тоска и скука. Скука и тоска.

Так хорошо начинавшийся поход за обезьянами, разбежавшимися по округе после похода шаргов, неотвратимо превращался в какое-то безумие. Неужели демон злодеяний, старик Юо, за что-то невзлюбил своего верного почитателя? Неужели его не устроили жертвы и подношения?

Еще после нелепой смерти Борова Чуча-Пу почувствовал неладное, потому что умирать, не отдав ему, Чуче, честно выигранных денег – последнее свинство. А если встречаешь такую подлость на своем пути, то тут точно не обошлось без участия привередливого Юо. Чуча честно пытался задобрить паскудного демона: сначала не дал похоронить покойника, потом сожрал его сердце на глазах соплеменников, а затем и вовсе приказал кормить мясом Борова пленников. Такое обилие гадостей и непотребств не могло не понравиться Юо, он должен был остаться доволен и найти себе новую жертву. Что оказалось не так? Где ошибка?

Есть сердце ловца Кулак не стал, с прошлого раза изжога мучила, но закапывать тело все же запретил. Юо не любит благих дел, а с учетом происходящего, гневить демона Чуча побоялся. Вот и оставалось командиру – грозно смотреть на окружающих и мысленно уговаривать разошедшегося повелителя злодеяний напрочь забыть про его отряд.

…

Сил больше не было. Это только кажется простым: выгадать момент и нанести удар, когда никто не ждет. На самом деле это очень, очень трудно – подыскать подходящее мгновение, когда твое вмешательство почти наверняка останется незамеченным, когда внезапную смерть конвоира все спишут на случай. Но увидеть момент и использовать его – далеко не одно и то же. Удача не будет ждать, пока неопытный маг будет искать силу, открывать двери в иной мир, в котором правят бал разноцветные огни, а обычный человек превращается в безжалостного и неуловимого убийцу. Удаче обычно некогда ждать, она оставляет тебе лишь мгновение, а потом уходит к другому. Тот другой, он ничем тебя не лучше, просто приглянулся удаче больше. И все, некому пожаловаться на вопиющую несправедливость.

Приходилось падать в объятия огненных нитей каждый раз, когда удача могла заглянуть в гости. Только она, играя и дразня, все так же проходила мимо. Вот Рорка, споткнувшись на усыпанной камнями крутой тропе, все-таки удержался на ногах и передумал падать. В этот раз удача заглянула к нему, а не ко мне. Там лошадь под седлом разведчика, испугавшаяся далекого волчьего воя, вместо того, чтобы встать на дыбы или понести, вдруг тихо остановилась и только дрожь давала понять, что страх не пропал. Потому что дело не в страхе, дело в удаче, которой в этот раз разведчик Тхонга был интереснее меня.

Ожидание выводило из себя, выпивало и без того невеликие силы, заставляло сомневаться и мучиться. Потому что любое ожидание – это время и расстояние. С каждым часом времени становилось меньше, а Толакан – все ближе. Горы уже подступили вплотную – невысокие покатые вершины, еще не укрытые шапкой снега. В последние дни ощутимо похолодало, похоже, осень заканчивалась. Холод стал донимать не меньше ноющих боков, все еще гудящей головы и привычно дергающей ладони. Холод, боль, ощущение утекающего сквозь пальцы времени и бесплодное ожидание давили на нервы, подталкивали к ошибке. Попробуй сейчас! Вдруг не заметят? Давай! У тебя получится!

Не получится, госпожа удача давно спелась со старухой судьбой. Поэтому приходилось терпеть, сжав зубы, поддерживая немыслимое, бесконечно чуждое состояние бога, и ждать, несмотря ни на что. Чтобы дождаться. А потом на переходе вновь повиснуть на проклятой деревянной колодке, отдавшись на волю случая и доверившись лучнику со смешным именем Мышок…

…

– Помочь? – говорили тихо, лежа на холодной земле под открытым небом. – Ты сильно хужее стал.

Мышок был убедителен в своих выводах, ему так хотелось верить, что еще не все, что просто «хужее стал», а не помру скоро. Смерть каждого Рорка забирала силы и снижала шансы дойти до цели. А мне обязательно надо дойти. Во что бы то ни стало. Но вот так, рабом, закованным в колодки, идти в Толакан негоже.

– Тебе кажется, Мыш, – такое сокращение имени другого бы напрягло, но лучник принял его спокойно, не обижался и не перечил. Мыш и мыш, пусть будет, раз надо. – Мне бы отдохнуть только. Чуть-чуть. Устал я что-то, лучник.

Вот уж точно, отдых нам только снился. Изматывающие переходы, ночевки на холодным, жестком грунте, саднящие руки и ноющее тело, постоянный гул в ушах, ноги, отваливающиеся от усталости. Рорка не собирались нас беречь, гнали вперед, стегали кнутами, смотрели хмуро и ждали только повода. Три нелепые смерти за последние два дня мало кого оставят равнодушным.

Десятник отряда ловцов, невысокий, пожилой помощник Кулака, единственный, кто хоть изредка решался возражать буйному командиру, утонул еще утром…

К берегу неширокой бурной реки, прорезавшей горный хребет насквозь, мы вышли прошлым вечером. Крутые берега возвышались почти неприступными стенами – казалось, что каменные исполины склонились над жалкими путниками, требуя платы за проход. Прошла тихая ночь, наступило утро, и горы получили свою плату.

Пожилой Рорка, оказывается, любил плавать по ночам, в темноте, рассекая быстрые воды уверенными гребками. И то, что зима на носу, вода ледяная, а помочь при случае некому, его не остановило. Он ушел в рассвет, бросив несколько слов часовым, только для того, чтобы испытать судьбу и уже никогда не вернуться.

Пленники на берегу и двое часовых возле прогоревшего костра в рассеянном утреннем свете могли видеть, как пловец уверенно бросает тело навстречу кипящим волнам, не боясь ни холода, ни ветра, ни ревущей реки. Как доплыв до противоположного берега, поворачивает назад, ложась на широкую спину, так и не дав себе времени на отдых. Как еще через несколько мгновений Рорка выбивается из сил, но, борясь до последнего, бьется с жадным потоком – ловцы Тхонга так и не смогли его спасти. Лагерь кипел, вскакивали сонные и ничего не понимающие воины, примчался полуодетый командир, но было поздно – течение снесло гибнущего в ледяных водах соратника слишком далеко.

Это было неимоверно трудно и нестерпимо больно, дотянуться до покоряющего реку Рорка и заступиться за униженную своей беспомощностью стихию. Он был силен, уверен в себе и плыл далеко, а я был чересчур измотан и слаб. Как ни старался, я не смог подавить его волю к жизни, и порвать огненные нити в его груди мне оказалось не под силу. Но невозможно бороться за жизнь, одновременно сражаясь с потоком, – я знаю, какая боль должна была рвать сердце Тхонга, сковывая движения, забирая уверенность. Он враг, он непонятен мне и чужд, но я почувствовал уважение к этому гибнущему, но бьющемуся за жизнь до конца воину.

Пока Рорка бегали, пытаясь сделать хоть что-то, я судорожно вытирал кровь, хлынувшую из носа, а Мыш сидел, заслоняя меня от любопытных глаз. Когда все кончилось и подавленные произошедшим Рорка стали поднимать нас, чтобы идти дальше, я смог встать далеко не с первой попытки. Кровавые разводы на щеках и подбородке, бурые пятна на воротнике грязной, рваной рубахи и остатках куртки, лихорадочно блестящие глаза и подкашивающиеся ноги – я представлял собой жалкое зрелище. Командир ловцов подошел ко мне, оглядел с ног до головы, и, выругавшись, приказал выступать. Насколько я понял, мое состояние ему было интересно только с одной стороны – с позиции денег, которые можно будет выручить у Таррена-Па, а мое ухудшающееся здоровье отдаляло его от них. И все же предложить мне проехать оставшийся путь на одной из освободившихся лошадей он не захотел.

…

Эта ночь была жутко холодной, пленники сидели, тесно прижавшись друг к другу, зубы людей стучали в такт. Внизу, на расстоянии нескольких десятков метров под ногами протекала река, уже забравшая одну из жизней. Видимо, помня об этом, еще утром Красный Кулак приказал подняться наверх по одной из малозаметных узких троп, и остальной путь до вечера мы шли, скосив взгляд налево, поневоле опасаясь свалиться в пропасть.

Казалось бы, удача наконец-то повернулась ко мне своим замечательным лицом, но не тут-то было. Возможностей инсценировать очередной несчастный случай, действительно, прибавилось, но… Всегда появляется такое «но», которое напрочь все портит. Возможность-то была, а сил не осталось – я чуть брел, навалившись саднящими руками и стертым до крови подбородком на деревянную колодку, которая в этот раз не мешала мне жить, а добавляла шансов выжить. Мышок честно тянул лямку за нас обоих, я слышал его натужный хрип, лучнику тоже доставалось. У меня появилось стойкое ощущение, что еще одна «случайная» смерть и все пойдет прахом – слишком много трагических случайностей даже суеверных Тхонга заставит искать ответы не у богов и демонов, а у окружающих. И тогда все закончится быстро и кроваво.

Командир Рорка для ночевки выбрал площадку достаточно большую, чтобы можно было поставить четыре шатра. В один из них ушел отдыхать сам Кулак, в трех других разместились остальные Рорка. Небольшую палатку поставили вниз по тропе рядом со стреноженными лошадьми. Пленникам палатки не полагалось, зачем ничтожным палатка? В этот раз командир отряда приказал связать пленников попарно, спинами друг к другу, и голодными посадить прямо над краем обрыва. Чтобы ночь люди провели, наблюдая отражения луны в воде далеко внизу. А спать? Нет, можно конечно попробовать и заснуть, но сковырнуться вниз при таком раскладе проще, чем остаться на месте. Впрочем, несмотря на угрозу ночного полета, крестьяне попытались устроиться и все-таки поспать хоть пару часов. Вот уж где нервная система у людей в порядке. А может, им просто не привыкать? Кто-то шепотом договаривался дежурить посменно. Кто-то просто плюнул и, пристроившись на боку, уже сопел – вымотались все.

– Не спи, – мой шепот вряд ли выделялся из тихого шелеста слов, которыми обменивались пленники. – Сегодня.

Я не стал уточнять, что именно «сегодня», да еще и сам точно не знал. Но в эту ночь нужно было предпринять хоть что-то, чтобы изменить сложившееся положение дел – это я понимал точно. Еще один-два таких перехода и все, менять ситуацию придется кому-то другому, а я посмотрю на это с высоты ближайшего облака. Так что сегодня. Я не боялся, что лучник начнет переспрашивать или волноваться впустую – не тот он человек. Да и какой уже смысл бояться.

Двое часовых сидели возле шатров, еще один сторожил лошадей где-то внизу. Увеличивать количество часовых Красный Кулак не стал, спокойный день без приключений и жертв несколько притупил чувство тревоги у Рорка…

…

Луна давно царила в небе, укутывая бледным светом спящих людей. Сколько прошло времени с того момента, как в последний раз сменилась стража? Час? Полтора? Трудно оценивать время, не имея часов, телефона, даже солнца над головой. Я честно считал про себя, прижавшись спиной к широкой спине Мышка. Судя по мелкому дрожанию его тела, ему было холодно, что понятно, и он не спал, что правильно.

Из меня плохой таймер, я трижды сбивался со счета, поправляясь наугад – ошибиться мог не на десятки, на сотни. Да и мое представление о секундах подкреплялось только пульсом боли в многострадальной голове. Мир уже давно привычно окутался в покрывало цветной ряби, разгонять которую я боялся – не факт, что в таком состоянии я смог бы вызвать эту способность в любой момент, а без нее можно было просто ложиться спать.

Допустив, что у меня, измотанного, избитого и натянутого, как струна, пульс как у ребенка – шестьдесят ударов в минуту, стал считать. Шестьдесят ударов сердца, шипами боли вонзавшихся в мозг – минута. Шестьсот ударов – десять минут. Три тысячи шестьсот – час. А потом сначала.

Между первой и второй вахтой – два часа. Между второй и третьей – два с половиной. Или это я считал так? Не имеет значения. Отсчитав час после начала третьей вахты, я стал действовать. По крайней мере, сделал первый шаг.

Веревки, которыми мы с Мышком были привязаны друг к другу, давали определенный простор для движений, и пусть руки за спиной, мышцы ноют от изматывающей неподвижности, а затылок то и дело бьется о чугунную голову лучника – кисти рук свободны. Правая ладонь, пробитая еще Варином, с трудом нащупала толстую веревку – можно было бы попробовать и левой, но добраться до веревки, стягивающей руки было непросто, а я не настолько левша, чтобы рисковать. Прихватив веревку большим и указательным пальцем, поневоле прижал руку к телу соседа. Тот даже не вздрогнул, только спина напряглась. А дальше память услужливо подбросила воспоминание – меч, плавящийся в руке офицера, пробивший вот эту же ладонь, но так и не добравшийся до сердца.

Жар опалил пальцы, я зашипел от неожиданно острой боли, но дуть на ожоги некогда – надо было тушить занявшуюся веревку. Драная куртка Мышка – единственное место, до которого я смог дотянуться, а шипение лучника подсказало мне, что куртка далеко не везде прикрывала тело.

Веревка не спешила отпускать свои тесные объятия, пришлось шептать лучнику:

– Помоги…

Я не успел пояснить, что я от него хочу, Мышок сам потянул локти к себе, опершись о мою спину. Железными буграми пошли плечи и руки лучника – он хоть и не такой силач, как Красный Кулак, но всю жизнь натягивать тетиву тоже занятие не из легких. Оглушительным треском ответила на его усилия лопнувшая веревка, и мы затаились. Сто ударов пульса. Еще сто – больше ждать нельзя.

Я тихо освободил руки и зажал обожженными пальцами веревку, стягивающую нас в районе пояса. Только в этот раз я видел, что делал, чувствовал все и смог справиться без последствий. Ну не считать же последствиями прокушенную от боли щеку и тонкий ручеек крови, вновь заструившийся из носа. Некогда вытирать, останавливать, а булькать кровью и шмыгать носом – нельзя, поэтому я стал дышать ртом, сквозь плотно сжатые зубы. Со странным злорадством ощущая, как кровь течет по губам, по подбородку, по шее и стекает за расстегнутый воротник. Мышок, слегка засуетившись, стал стягивать обрывки веревки.

– Тише…

Это даже не начало, суетиться опасно, а медлить некогда – скоро смена часовых, а новые стражники обязательно пройдут и осмотрят пленников. Значит, те двое Рорка, что молча греются у костра, должны умереть раньше, чем сменятся, причем сделать это тихо. Попросить их загнуться, что ли?

– Мыш, часовые должны умереть. Я попробую сам, но будь готов – скорее всего понадобится помощь.

Я не стал пояснять. Любые пояснения сейчас – лишний шум и потраченное время, а лучник успел доказать, что способен принимать правильные решения. Тихий шелест слов за спиной:

– Понял.

Вот и ладно. А что понял и, главное, правильно ли понял, это уже неважно. Это в прошлом мире я жил по известному принципу «хочешь сделать хорошо – сделай сам». Мир изменился и в одиночку я могу сделать только одно – сдохнуть, и то не факт, что получится. Я чуть повернул голову в сторону костра, походя мазнул взглядом по двум сидящим фигурам Тхонга, нащупал пульсирующие оранжевые линии в их груди и рванул на себя. Я не стал тратить время, готовиться и собираться с силами. Если прыгать в омут, то сразу и с песней. Я никогда не пробовал атаковать сразу двоих. И бороться сразу с двумя не пробовал, тем более, находясь в таком жалком состоянии, но мне некогда было экспериментировать. И страшиться поздно. И сомневаться в успехе. Как всегда, или – или. Когда рассчитывать можно только на свои скромные силы, уходящие, как вода в сухой песок.

Я рванул, сдавил нити, стиснув зубы, подавшись вперед всем телом так, словно это могло хоть чем-то помочь. Я шел в последний бой, не оставив путей к отступлению. Это в голливудских сценариях всегда есть план «Б», здесь запасных вариантов не было, ни одного. Потому что если вскрикнет хоть кто-то – все пропало. Если я потеряю сознание раньше, чем умрет последний, – все пропало. Но я надеялся, что выдержу, и никто не вскрикнет. Мир плыл перед глазами, земля кружилась, слух ловил отголоски чьего-то хрипа. Кто хрипел? Рорка? Я? Мышок, чья спина внезапно перестала быть мне опорой? Нити чужих жизней вспухли канатами, но не спешили разорваться, чтобы подарить мне облегчение.

А потом земля рванулась наверх, небо упало под ноги, сверху обрушилась кромешная тьма, а все проблемы мира растворились в безвременье…

…

Мер То, стоя в стременах рассматривал могучие белокаменные стены крепости. Вот он какой, Куаран. Город – легенда. Город – мечта. Хотелось подъехать ближе и прикоснуться ладонью к шероховатому камню, чтобы лучше прочувствовать величие момента до того, как воины Клана Заката обрушат стены и сравняют их с землей. Но нельзя. Здесь – нельзя. Шарги храбрецы, а не безумцы.

Широкие ноздри трепетали, стараясь уловить малейшие запахи этого заветного места. Запахи падающих снежинок, еще не застывшей реки, умирающей травы под ногами, многовековой кладки. И страха. Особенно – страха. Этот аромат Мер То искал больше других. И не находил. Словно один вид легендарных укреплений убивал страх защитников, заставляя смело смотреть на подступающий к стенам прибой. Десятки тысяч Рорка наконец-то дошли до Великой Бабочки Востока. Воины Юга, мира палящего солнца, все-таки пришли на север. Через горы, болота и реки, по руинам городов и крепостей, по костям врагов. Чтобы вкусить мести и принести смерть. Десятки тысяч глаз жадно рассматривали крутые стены и высокие башни, хорошо различимые дворцы и минареты. Десятки тысяч рук до боли сжимали рукояти кривых клинков.

Лучи заходящего светила отражались в белом камне, в зеркальных крышах и били прямо в глаза, принося боль и мешая смотреть. Но Мер То даже не сощурился – не воинам юга бояться укусов северного солнца. Вождь Клана Заката знал, что к этому отраженному свету ему придется привыкать, потому что взять город сразу не выйдет. Любой прибой разобьется об эти стены и опадет пеной трупов, так и не проломив камня.

Тысячу лет считалось, что Куаран неприступен. И Мер То Карраш кивал в такт своим мыслям. Строители этих стен были великими мастерами, но они не боги. Не все можно построить, но все, что построено, можно разрушить, нужно только найти способ. Всего лишь.

– Вождь, гонец от Хува, – сотник тафуров подошел незаметно, и, дождавшись кивка Мер То, продолжил. – Табархан снял воинов с осады и движется сюда. Только Хува говорит, что оставшийся под стенами Шести башен сброд не то что взять крепость, но даже удержать Алифи в ней не сможет…

– Это неважно. Пусть безопасность дороги домой беспокоит других. Тех, кто мечтает о теплой постели, а не о горле Алифи. Здесь наша цель, и здесь наша битва.

…

– Милорд, нам есть о чем поговорить, – барр Геррик был как всегда вежлив, ироничная улыбка привычно бежала по тонким губам. – Как Вы себя чувствуете сегодня?

Хрустальный Родник чувствовал себя преотвратно, хуже чем вчера и намного хуже, чем пару дней назад, но обсуждать свое здоровье с этим вечно улыбающимся лаорцем Владыка не собирался.

– Ты именно это решил обсудить со мной, заботливый наш? Ты спрашиваешь о моем здоровье чаще, чем твой лекарь замешивает настойки. Он, кстати, со мной немногословен, так что я у тебя должен спрашивать, как там мое здоровье?

Улыбка Геррика растянулась еще шире, уколы Энгелара не портили лаорцу настроения.

– Я восхищен, милорд. Нет, правда. Судя по тому, что мне рассказывал доктор, Вы должны выть на луну или скулить в подушку. Я рад, что это не так. Что ж, раз чувствуете Вы себя неплохо, начнем?

Энгелар оперся на высохшие до костей руки и с хрипом подтянул тело повыше. Сам. Волна боли прокатилась по телу, лишая спокойствия. Энгелар выждал мгновение и сделал еще одно движение. Сам. А потом, привычно откинувшись на высокие подушки, ответил:

– Ты ж иначе все равно не отстанешь?

– Нет, конечно, – пожал плечами Геррик. – Я и так не отстану, милорд, Вы же…

Закончить фразу советник не успел, хриплый голос Владыки Куарана прервал его на половине слова:

– Начинай.

– Конечно, как скажете, милорд, – полупоклон был почти настоящим, не всякий опытный придворный заметил бы в нем насмешку. Но даже сквозь призму боли Энгелар увидел достаточно. – Я послал ястреба в Куаран, милорд. Сегодня он вернулся и принес новости. Шарги вышли к Вашей Столице, осада началась. Пока еще свободен путь по реке, но и это ненадолго. Я посчитал необходимым передать Римолу весть. Кстати, я Вас поздравляю, милорд.

Вновь полупоклон, только теперь уж совсем саркастичный. Но не воевать же с проклятым лаорцем, когда твой город ожидает штурма?

– Поздравляешь с чем?

– С рождением. Или воскрешением, это смотря с какой стороны поглядеть. Я должен Вам сообщить, что Вы официально живы, милорд. Сомневаюсь, конечно, что Ваш Мастер битвы поверит мне сразу на слово, но я подстраховался. Написал письмо и поставил на нем Вашу личную печать. Вы же не против?

То, что личная печать оказалась у Геррика, Энгелара не удивило – это не тот Алифи, чтобы упустить такую деталь.

– Да пользуйся, конечно. Пока я не спрошу. А я спрошу, Геррик. За все спрошу.

– Вот и хорошо, договорились, милорд. А теперь и вторая новость, она будет Вам особенно любопытна. Я связался с Вашими карающими и назначил им встречу здесь. Так что нам придется задержаться в этой дыре чуть подольше.

В небольшой форт, перекрывший дорогу к Аюр, кортеж въехал еще два дня назад и, похоже, остановился надолго. Сначала по причине неважного самочувствия Владыки и беспокойства лекарей. Теперь еще – в ожидании карающих.

– Вам передавали приветствия и пожелания выздоровления. Бравин – кажется, так зовут Вашего Мастера заклинаний? И Ллакур.

Энгелар скривился. Вряд ли Геррику имена приснились или какой пророк наплел, а значит, карающие едут сюда и вытаскивать своего Владыку силой не собираются. Не то, чтобы это было плохо – Лаорисс один из немногих, если не единственный сейчас союзник, но почему-то Энгелар с сожалением услышал эту новость. Может, потому что ядовитый кинжал лучше держать в широком рукаве, а не выложенным на стол?

– Это все?

– Почти, милорд. Вас, может быть, удивит, но я веду переписку с Вашей дочерью. И у меня есть для Вас сюрприз, милорд. Письмо. Вам. От леди Итланы. Я смог Вас удивить?

Энгелар тихо закрыл глаза, черты изможденного лица впервые за долгое время смягчились. Ни вдоха. Ни выдоха. Ни движения. Глиняная фигура, а не живой Алифи. Герррик с внезапно екнувшим сердцем вглядывался в замершего Владыку.

– Милорд?

Тишина. Ни вдоха. Ни выдоха. Расслабленные руки откинуты на край постели. Лаорец коснулся холодной ладони Владыки и встретил внезапно распахнувшиеся глаза.

– Ты понимаешь, Геррик, что если это шутка или ложь, то ты дорого заплатишь? – хриплый голос был необычно ровным и пустым. Куда-то пропали надрыв и обреченность.

– Фу, напугали Вы меня, милорд. Вы уж не умирайте раньше времени, а то самое интересное пропустите. Я ведь не договорил. Она жива, не все так плохо, ну да Вы сами прочтете. Просто сейчас пора поговорить о цене. Планы мы обсудим позже, когда прибудут Ваши друзья, а вот цену определим сейчас.

– Цену чего, Геррик?

– Цену нашей помощи, – пожалуй, впервые голос лаорца потерял ироничные ноты. – Если вы не заметили, Лаора единственная, кто оказывает помощь Куарану. Но этого мало, у нас есть план. Впрочем, я о нем уже упоминал. Мы надеемся, что он поможет снять осаду и спасти Ваш город. Но всему есть цена.

Энгелар равнодушно посмотрел на советника и ответил:

– Цена – жизнь Алифи. В Куаране. И в Лаоре. Если падет моя Столица, падет и ваша. Сколько вы продержитесь против шаргов в одиночку, Геррик?

– Недолго, милорд. Наверное. Но точно дольше, чем все жители Куарана. Поэтому вопрос все тот же. Цена нашей помощи.

– Договаривай, бескорыстный наш. Договаривай. Вбивай гвозди. Что ты хочешь? Я должен передать Лаоре земли? Рудники? Людей? Золото? Какова сейчас цена за спасение мира?

– Всего лишь счастье Вашей дочери. В браке со мной, конечно. Я, правда, ее плохо знаю, но уверен, что мы подойдем друг другу. А еще признание моей скромной персоны Вашим преемником после смерти, да живите Вы вечно. Цена – это трон Куарана, милорд. Только трон, ничего больше..