Текст книги "олнце моё, взгляни на меня... (СИ)"

Автор книги: Александр Белов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

–Здесь палата начальницы. Всего хорошего.

Она смерила нас взглядом и удалилась, решительно шагая. Я помог Дарине снять шубку, стянул с себя недавно купленый тёплый кафтан. Вся наша верхняя одежда поместилась на вешалке около скамейки для посетителей. Постучал в дверь:

–Можно?

За полированым письменным столом секретарша печатала на машинке. Она подняла голову, буднично спросила:

–Вы на приём? Проходите.

Мы вошли. Дарина снова нахмурилась и смотрела в сторону. Симпатичная секретарша оторвалась от печатания:

–По какому вопросу, товарищи?

Я вытащил из-за пазухи пакет с бумагами:

–Вот.

Секретарша полистала записи, встала и направилась к начальственной двери:

–Подождите минутку.

Пришлось ждать не очень долго. Девушка скоро вернулась и разрешила нам войти. Палата подавляла. Ни одной лишней части. Простые стулья, конторский стол, безликие шкафы. Гладкий блестящий пол, высокие окна с плотными занавесками. Не позавидую той гимназистке, которая провинится настолько, что её приведут в палату начальницы. Здесь даже взрослый мужик почувствует себя ничтожеством. Начальница тоже внушала. Высокая златовласка в деловом платье стояла у окна и наблюдала за дворничихой. На вид ей было лет двадцать пять, однако утверждать не берусь. Красивая, но строгая причёска придавала ей холодной красоты. Примерно такой в сказках представляют Мару, Снежную богиню Смерти. Когда она обернулась в нашу сторону, то мы с Дариной одновременно вздрогнули. Но вопреки нашим страхам златовласка улыбнулась совершенно по-человечески. Процокав к нам каблуками лакированных ботинок, она остановилась передо мной:

–Здравствуйте, меня зовут Белослава Красномировна Войкова. Я управляющая гимназией "Амазонка".

–Здравствуйте, госпожа.. Товарищ Войкова. Я Токарев Владимир, а это моя двоюродная сестра, Дарина Юэн. Мы бы хотели обсудить возможность поступления Дарины в вашу гимназию со следующего учебного года.

–Да, я понимаю. Ну что ж.. Судя по выпискам девочка хорошо учится. Конечно это не совсем обычно. Как правило к нам поступают девочки младшего возраста, начиная обучение с первого класса. Но по правилам препятствий для поступления в любой класс нет. Давайте пройдёмся по гимназии?.

Эх, я бы лучше с тобой где-нибудь в других местах прошёлся, златовласка. Кх-м!. Боги упаси сказать об этом вслух.

–Дарина, хочешь посмотреть гимназию?

–Хочу.

Ответила Дарина. Конечно, попробуй откажи такой женщине. Белослава Красномировна взяла девочку под руку и движением тонко очерченных бровей пригласила меня следовать за ними. Понял – не дурак, ёшки-матрёшки. Мы обошли всё. Златовласка рассказывала о каждом месте, где мы побывали. Заглянули в кухню, откуда нас шуганула решительная повариха (при этом она умудрилась вручить девочке горячий пирожок). Белослава поведала, что воспитанницам положено четырёхразовое питание, составленное с учётом возрастов и нагрузок. По праздникам устраиваются большие пиры для всех воспитанниц, вне зависимости от возраста. Вобщем не голодают. Это хорошо, потому что Дарина не избалована разнообразием в еде. Лагерь беженцев это отнюдь не здравница с усиленным питанием. Заглянули в гимнастический зал. Там сейчас занимались старшеклассницы и учительницу среди них я определил в основном по радужным лентам в волосах да по повязке на предплечье – девушки уже на равных соперничали с преподавательницей в размерах и фигурах. Меня заметили почти сразу. Так как занимались они в тёплом зале, то и гимнастическая одежда была лёгкой. С одной стороны это обстоятельство вкупе с моим мужским полом вызвало лёгкое волнение и приглушённые возгласы, но с другой стороны именно мой мужской пол и довольно молодой возраст были причиной перехода этого волнения в заинтересованное шушуканье. Белослава наверное раскаялась что привела меня в этот цветник, потому что мы быстро его покинули. Однако зрелище множества молодых стройных девушек в коротких гимнастических штанишках и обтягивающих майках осталось со мной надолго. Кстати, оказалось что в гимназии есть кружок практической борьбы. Участницы постоянно участвовали в соревнованиях и часто занимали призовые места. В гимназии был даже всесезонная купальня! Туда мы не пошли, скорее всего из-за меня. Была и хорошо оборудованная больница. Когда мы туда заглянули, бойкая врачиха доложила Белославе Красномировне что заболевших нет. Причём она остановилась перед Дариной, внимательно её рассмотрела и встревоженно посетовала, что девочка слишком бледна и вообще щупловата. Ну вот и откормите, я буду только рад. По классам мы ходить не стали, заглянув только в восьмой класс, где будет учиться Дарина. В светлой большой комнате в несколько рядов стояли одиночные ученические столы, за которыми сидели девочки в здешней одежде – клетчатых юбках и зелёных рубашках. Перед большой грифельной доской ходила учительница и с помощью указки объясняла девочкам материал. Я заметил, что учительницы одеты так же, как и ученицы, вот только ленты у них в волосах – радужные. У воспитанниц же ленты были однотонные и видимо их цвет зависел от класса. Белослава прервала урок, вывела к доске Дарину. Девочки и учительница заинтересованно уставились на новенькую, а она насупилась и приняла как можно более независимый вид. Может Дарина и стала необщительной и подозрительной, но перед окружающими не отступала. Насколько я знал, в старой гимназии она ни с кем не подружилась, оставшись одиночкой, однако её не задирали и вообще связываться с ней не стремились, потому что пару раз она дала хороший отпор одноклассникам, желающим загнобить одинокую девчонку...

–Познакомьтесь, девочки: это ваша будущая одноклассница Дарина Юэн. В новом учебном году она будет жить и учиться с вами. Что нужно сказать?

–Здравствуй, Дарина!

Нестройно, вразнобой ответили девчонки, вызвав улыбку учительницы. Она внимательно глянула на меня и улыбнулась ещё раз, уже лично мне. Приятно. Она симпатичная. Ещё мы потом осмотрели жилые комнаты. Младшеклашки жили в больших комнатах по десять душ. Миленькие кроватки, весёленькие обои, кружевные занавесочки. В каждой комнате есть большой круглый стол, вокруг которого могут рассесться все десять обитательниц. На нём делают уроки, занимаются рукоделием или устраивают чаепития – в зависимости от потребности. Ученицы средних классов живут в комнатах поменьше, на четверых. Там и обстановка более подростковая, немножко бунтарская. Но это уж зависит от самих воспитанниц, потому что начиная со средних классов уборкой жилых комнат занимаются сами воспитанницы. Старшеклассницы живут в двухместных комнатах, где обстановка совсем взрослая. Тут уже нет ничего лишнего, старшим некогда думать о глупостях – нагрузки совсем не детские. В хозяйственные помещения и баню мы по понятным причинам не пошли, ограничившись знанием о том, что воспитанницам обеспечивется при каждой жилой комнате душ самое малое – раз в день. Каждую неделю воспитанницы под контролем учительниц посещают имеющуюся при гимназии баню с парилкой. Здоровью и уходу за собой здесь уделяют много внимания. Вобщем полный, как говорят в Римской империи, пансион. Накормят, напоят, спать уложат – только учись. Мне бы так, ёшки-матрёшки.

Мы вернулись в начальственную палату. Дарина как всегда молчала, но выглядела сравнительно довольной. Жаль, что кроме меня никто не сможет порадоваться этому, потому что на вид определить степень её довольства или недовольства может только такой знаток, как я. Белослава Красномировна оставила девочку на дальнем диванчике, дала ей листать какую-то подшивку, а меня отвела к окну. Спросила, задумчиво глядя в весеннюю даль:

–Есть ли какая-то особенная причина устраивать девочку именно к нам?

–Разве нужна определённая причина?

–Как вам сказать... Я прочла записи. Дарина ведь сирота?

–Да.

–В "Амазонке" в основном учатся девочки из семей средних горожан. Из семей благополучных и мирных. Запрета на устройство никакого нет, но обучение платное. Сами понимаете, что это работает как своеобразный ограничитель?

–Понимаю. Бедные сюда не попадают.

–И полные сироты тоже. Неизбежны трения и даже вражда на почве благополучности. Дети часто бывают жестоки в своей невинности. А ведь есть неплохие гимназии в городе, с небольшой платой и хорошим качеством образования. Там и строгости меньше, и обучение смешанное, и состав учеников более.. Э.. Разнородный. Почему же вы выбрали "Амазонку"?

–В основном по причине того, что у вас учатся только девочки и учительский состав тоже полностью женский. Дарина скверно общается с мужчинами.

–Вот как. Она вообще не стремится к широкому общению, насколько я вижу.

–Знаете, у неё есть на это право. Жизнь обошлась с ней совсем не добро.

–Я понимаю. Потерять родителей в детском возрасте.. Это ужасно.

Я подумал – стоит ли ей рассказать то, что рассказал управше из старой гимназии? Наверное стоит. Она всё равно узнает, так хоть пусть не из слухов.

–Дело не только в этом. Вы сохраните тайну девочки?

–Да.

–После смерти матери, моей тёти, Дарина попала в острог-распределитель. Там она подвергалась насилию со стороны начальника.

–О, Велес Всемогущий! Я не знала...

Прошептала златовласка...

–Мы чуть не погибли во время побега из княжества, на глазах Дарины тяжело ранили девушку, которая её опекала. Теперь понимаете нелюдимость Дарины?

–Это просто ужасно...

–Этого всего нет в бумагах. А врач по душевному здоровью посоветовал обеспечить девочке тихую спокойную жизнь, желательно без мужчин. Вот вам и причина. Хорошие люди вызвались нам помочь. Сам бы я не смог оплатить обучение.

–Ясно. Извините.

–Ничего. Да, кстати. Дарину будут иногда навещать и даже забирать на время господин и госпожа... Ой.. Товарищи Тянь. Вы знаете их?

–Наслышана. Достойные люди. У них ещё сын уехал добровольцем к вам, в Амурское княжество, кажется..

Я ещё раз убедился, насколько подданые Союза далеки от нашей беды. Им трудно понять нас полностью. Наверное и невозможно.

–Да, уехал. Я был его начальником. Пинг погиб на моих глазах.

–Простите, что напомнила вам прошлое.

–Да ладно. Белослава Красномировна, так вы примете Дарину в вашу гимназию?

–Обязательно. Уверяю – девочка будет под надёжной опекой.

–Благодарю. Вы сняли камень с моей души.

Я позвал Дарину. Она подошла, держа альбом в руках.

–Даря, попрощайся с Белославой Красномировной. Завтра мы вернёмся в Велесославль и ты начнёшь учиться. И так немало пропустила.

Девочка протянула альбом златовласке:

–До свидания, Белослава Красномировна.

Надо же, она запомнила не самые простые имя и отчество управляющей. Хотя что это я удивляюсь? И отец, и мать девочки дураками отнюдь не были, так что дочь у них получилась умная. Иногда мне казалось, что она по умственному развитию ушла от сверстников на несколько лет. Но лучше бы она осталась весёлой и общительной девчонкой четырнадцати лет от роду. Боюсь даже думать – как аукнутся в будущем все эти душевные раны девочки? Затянутся они или наоборот разрастутся и углубятся?.

–До свидания, Дарина. Увидимся летом.

Белослава проводила нас до дверей кабинета. Уже в извозчике я спросил Дарину:

–Тебе понравилось в гимназии?

–Угу.

–А начальница понравилась?

–Угу

–Будешь тут жить?

В ответ лишь усталый вздох. Ну а какой у нас выбор? Правильно – никакого. Тут вообще надо Макошь и Велеса благодарить, что родители Пинга такими прекрасными людьми оказались, а так бы.. Весь вечер тётушка Джия занималась "племянницей". Мне показалось, что она даже как-то помолодела. Материнские чувства проявились в полной мере. Дядюшка Фу тоже с некоторым удивлением наблюдал за преображением супруги. Дарина была на удивление покладиста и даже иногда улыбалась. Утром Джия вызвалась проводить нас на поезд, но перед этим проехаться по лавкам. Как я и ожидал, мы посещали места, где продают женскую одежду. Я околачивался у полок с тряпками, а Джия водила Дарину по примерочным. "Тётушке" это дело, понятно, нравилось. Девочка тоже выглядела по крайней мере заинтересованной. Что сказать? Женщины.

Я таскал изрядно распухшие от вещей сумки вслед за вошедшими во вкус модницами. Джия покупала Дарине всё, начиная от нижнего белья и заканчивая летними платьями. Конечно и без обуви на весну не обошлось. В конце-концов я взмолился:

–Госпожа Джия! Может хватит? Вы и так сильно потратились...

–Вова! Ты хочешь, чтобы твоя сестра ходила в старом тряпье?

Я посмотрел на Дарину. Её глаза говорили мне о том, что она не горит желанием ходить в тряпье.

–Давайте всё остальное вы купите ей в следующий раз?

–Ну ладно. Пойдёмте ловить извозчика.

Согласилась Джия, прикинув наконец вес и объём висящих на мне сумок. На вокзал она с нами не поехала, простившись у машины. Дарина даже поблагодарила её. И я поблагодарил. Ещё бы, госпожа Джия накупила одежды и обуви гривен на сто, не меньше! Но в душе мне почему-то было тяжело разговаривать с этой женщиной. Словно я до сих пор винил себя в смерти её единственного сына. Мало того! Откуда-то из тёмных углов души всплывала мысль о том, что я будто бы нарочно устроил смерть Пиня, чтобы на его место пропихнуть Дарину. Мне стало страшно, я боялся сам себя.

Мы попали на поезд до Велесославля. Всю дорогу Дарина сидела, окружённая сумками и пакетами. Охраняла. В городе пришлось даже брать извозчика, потому что самими тащить весь ворох покупок было выше наших сил. Дома, в общаге, Дарина заново всё перемеряла, показываясь тёте Желане и мне в разных одеждах. Единственно – обошлось без показа нижнего белья. Желана была в восторге и говорила, что нам повезло с господами Тянь. Я был с ней согласен. На следующий день Дарина отправилась в гимназию, а я снова предался вынужденному безделью. Так, в праздных шатаниях и прошли две недели. Снег удивительно быстро сошёл, вызвав подтопления в низинах. Однако продлилось это не долго, а потом Ярило как с цепи сорвалось. С каждым днём становилось теплее, грязь подсыхала. Самые холодоустойчивые девушки уже начинали щеголять короткими юбками и голыми коленками. К концу второй недели мы убрали мой зимний кафтан и Дарину шубку на хранение, пересыпав душистым табаком. У Дарины началась пора испытаний и проверок, она приходила с учёбы умученная, немного отдыхала, без охоты ела и садилась за учебники – зубрить к следующим проверкам. Я старался приготовить что-то повкуснее, из того что она любит, но она едва замечала то, что ест. Хорошо что скоро эта каторга закончится и гмназистов отпустят на три месяца отдыхать. Дарина будет свободна весь травень, весь червень и весь липень, а уже первого серпеня она должна будет начать учёбу в "Амазонке". Так что переехать в новую гимназию ей предстоит ещё в конце липеня.

Нас со Втораком вызвал "начальник". За время вынужденного перерыва накопился металл и предстояло опять помотаться между Шехонью и Велесославлем. В этот раз ехали не только наши два грузовоза, но и вседорожник самого Брусила. Атаман брал с собой охрану, потому что вёз нечто ценное. Выехали поутру. Первым шёл вседорожник, а за ним и мы. Со мной в кэбе снова ехал Мельник. Словно соскучившись по мне за эти полмесяца, он всю дорогу травил свои дурацкие байки про шлюх и половые подвиги. Ближе к Шехони мне стало казаться, что я целый день просидел в Доме Плотских Утех, глядя на развлечения посетителей. Когда машины одна за другой въехали в знакомые ворота, я испытал неподдельное облегчение. Мы подпятили грузовозы к тем же местам, что и зимой. А потом нас Брусил послал с местным ватажником на их склад, чтобы выбрать и перетащить какие-то запасные части для наших грузовозов. Странно, ведь раньше нас из кэбов выпускали только помочиться под колесо. Уж не сдохло ли что-то в лесу, а? Так, с пистолями за пазухами, мы вслед за сопровождающим нас детинушкой пошли вглубь здешнего склада. Когда обходили грузовозы, то я мельком увидел как вместе с металлоломом рабочие выгружают из кузовов какие-то свёртки. Всё-таки дело нечисто, мне кажется. Но чем меньше пялишься по сторонам, тем крепче спишь. Мы прошли через огромное здание заваленное штабелями лома. Пару раз пришлось посторониться и пропустить проезжающие самоходные тележки.

Детина указал на отгороженную каморку, а сам ушёл. В каморке мы нашли лысого мужика, который сварливо поинтересовался какого хрена мы припёрлись и кто мы вообще такие. Кое-как удалось объясниться, потом лысый соизволил допустить нас в "капище". Наверное с полчаса мы колупались в железках и ворочали механические узлы. Некоторые части были хорошими, некоторые – откровенным дерьмом. Сложили выбранное на бывшую здесь же тележку. Лысый попробовал было возбухать, но Вторак пообещал ему что тогда оставит здесь эту рухлядь, которая не больно-то нам и впёрлась, а когда его спросят про части за которыми посылали, то он крайним сделает лысого. Мужик насупился, но тележку уступил, сказав только что пойдёт с нами – забрать назад тележку. Мы выкатили дребезжащую фиговину из каморки и поволокли в другой конец здания.

Вторак и я тихо матюкались, борясь с норовившей укатить в сторону тележкой. Вдруг за нашими спинами раздался топот, какие-то крики. Мы хотели было узнать – в чём дело? Но тут совсем неподалёку раздались выстрелы. Вторак и я, не сговариваясь, на военных привычках уронили тележку на бок и упали за неё как за подвернувшееся укрытие. У лысого вдолбленных войной привычек не было. Он замешкался, заозирался и получил пулю в шею. Брызнув кровью, хорошо что не в нас, он упал куда-то на пол, под штабель. Поздно, лысый. Надо было сразу падать. Не знаю – как, но в руке у меня оказался пистоль со спущенным предохранителем. Я скорчился за грудой железяк и тихо охреневал. Ну надо же было оказаться прямо посреди уголовной битвы! Вторак толкнул меня ногой и прокричал:

–Уходить надо! Скоро стража нагрянет – и тогда нам карачун!

–Надо! Только как?!

–Отползаем к стене, там был проход!

–Давай!

Мы, применяя весь свой военный опыт, поползли по грязному искаменному полу. Пару раз над головой вжикнуло, а в штабелях загремело. Стрельба не утихала. Мы проползли между штабелем и стеной, потом ещё между одним. А в третьем промежутке мы совершенно неожиданно наткнулись на двоих. То были Брусил и Гвоздь. Ватажник судорожно снаряжал обойму пистоля патронами из кармана, а Брусил лихорадочно, дрожащими непослушными руками запихивал пачки денег за пазуху, вынимая их из сломанного сундучка. Я нацелил на них пистоль скорее по привычке, но Гвоздь, вбивший обойму в ручку и щёлкнувший затвором, просто пальнул в нашу сторону. Может просто от неожиданности или с перепугу. Левое предплечье обожгло болью и я разрядил в атамана и ватажника почти всю обойму. Слов не было – одни матюги. Как же так? Нахрена этот подонок стрелял, а?! Но раздумывать было некогда. Грохали выстрелы, пули вжикали, отлетая от кусков лома и от искаменных стен. Руку жгло, будто в неё втыкали раскалённый железный прут. Надо сматывать. Словно во сне я сунул пистоль за пояс, сгрёб сломанный сундучок с остатками денег и рванул вслед за Втораком. Я не жалел ни ватажника, ни атамана. Они получили то, что заслужили. Вообще пока было, мягко говоря, не до них. Так, на карачках, мы добрались до ворот огромного склада. Вон и наши машины. К Ящеру в зад грузовозы! Вседорожник! Вот он, родимый. Я крикнул Втораку:

–За руль! Я ранен, не смогу вести!

Никонов кивнул, рванул водительскую дверцу. Я взялся за ручку дверцы попутчика, но в и так дёргающую болью левую руку снова ударило. Словно молотком по пучку нервов. Я заорал, но сжал зубы. Ёшки-матрёшки, два раза в одну руку! Как больно-то! Вторак завёл двигатель, я швырнул в полуоткрытую дверцу сундучок и снова крикнул, кривясь от нестерпимой боли:

–Гони, Никонов! Деньги припрячь для Миланы! Дарине передай, что я её люблю, а Тяням.. Тяням скажи что я у них в неоплатном долгу!. Всё, давай!!

–Не глупи, Вовка! Садись!

–Я не доеду, Вторак! Если доеду – всё равно поймают, прямо в больнице! Уезжай!

–Ладно, держись!.

Махнул рукой Никонов, воткнул скорость и досадливо прошипел:

–Твою ж!..

Я захлопнул дверцу. Вседорожник газанул и вылетел за ворота. Мне показалось – или начинает кружиться голова? Рукав левой руки промок от крови. Я отбежал за воротину, в которую грохнула шальная пуля, и сел прямо на землю. Ах, Ящер раздери! Больно ткнулся в низ живота пистоль. Не отстрелить бы себе чего под шумок! Осторожно – только бы не нажать на спуск – вытащил из-за пояса пистоль, положил на землю. Неловко, одной рукой вытянул ремень. С помощью скрипа зубов, рычания, слёз, правой руки и отборного мата затянул ремень на левом предплечье выше ран. В лохмотьях изодранного, пропитанного кровью рукава ничего не видно. Может жилы и не задеты, но раны, похоже, навылет. Так что кровопотеря может быть большая. Пока оказывал себе первую помощь – вдалеке завыли гудки стражьих машин. Вот и конница, ёшки-матрёшки. Рука болела неимоверно, хотелось скулить или выть, но прорывались только глухие рычания. Стрельба затихла, вместо неё теперь округу разрывал вой гудков. Как сквозь сон я увидел выскочивших в ворота троих стражников в синих мундирах, в защитных кирасах и с самострелами в руках. Двое перебежками кинулись к воротам склада, а третий взял меня на прицел. Я законопослушно поднял правую руку и тут же "поплыл". Повалился на левый бок, стукнулся раненой рукой о воротину. Боль словно кувалдой грохнула по башке и я отключился.

В больнице острога временного содержания было неплохо. Кормежка три раза в день, внимательный врач, милосердная сестра с пилюльками на блестящем подносе – всё как в обычной больнице, вот только на окнах решётки, а милосердная сестра приходила в сопровождении стражника. Руку мне подлатали, зашили. Слава Трибогу! Кость не задета и жилы целы. Ну а мясо нарастёт, как пообещал врач. Предплечье почти уже не болело, если только не напрягать мышцы. Хуже всего была невыносимая скука. Несколько раз приходил дознаватель, задавал вопросы, хотя и так дело было ясное. Меня нашли с двумя дырками в руке на месте где произошла крупная перестрелка. Рядом со мной лежал пистоль, из которого были убиты два человека. На пистоле были мои отпечатки пальцев, а на моей правой руке были следы пороховых газов от того пистоля. Всё сходилось. И даже если бы я всё-всё рассказал, то мне по самому мягкому выбору светит пять лет каторги. Да, в Союзе тоже за насильственные преступления наказывают каторгой. Во многих странах этот вид наказания применяется. С какой-то стороны это справедливо, что жуткие преступники не сидят свои срока по темницам, отращивая зады на харчах налогоплательщиков, а зарабатывают на своё содержание тяжёлым трудом. В этом есть и соображения порядка! Если у зэков не будет оставаться сил на послерабочую активность, то и заниматься всякими непотребствами им не захочется. С работы на жрачку и – по койкам. В общем светило мне от пяти до семи лет трудовых подвигов на свежем воздухе. Но это ещё что! Я бы сам пошёл на каторгу с задорной песней на устах, потому что при последнем посещении дознаватель известил о пришедшем на меня запросе из Нового Амура. Это так теперь бывшее Амурское княжество назывется. Если бы Новый Амур оставался захвачен Маньчжурией, то словенские власти могли бы с чистой совестью выбросить запрос в нужник. Но на бумаге Новый Амур не был захвачен. Маньчжурские войска оттуда выведены и страна как бы свободна. И если бы запрос был по поводу моего участия в войне, то словенцы так же не обязаны были бы рассматривать его, мол это месть. Но те поганцы из НА прислали бумаженцию с обвинениями меня в нападении на пограничников и в незаконном пересечении границы. То есть дело было как бы чисто уголовным, а вовсе не сведением счётов. И вот теперь ещё дело об убийстве не было закончено, а суд уже должен решить – судить меня в СССР за убийство "двух и более лиц" или же передать властям НА. Учитывая что в Амуре меня ждут-не дождутся насовцы, я уже прям-таки желал словенскую каторгу. В первом случае мне обеспечена мучительная смерть, а во втором случае есть немалые возможности вернуться живым и относительно здоровым.

Как-то раз вместо скучного зануды-дознавателя из уголовного Приказа ко мне в палату пришёл другой человек. Мужчина со внешностью успешного предпринимателя средней руки, в хорошем сюртуке и начищеных блестящих туфлях поблагодарил провожавшего стражника тихим благожелательным голосом и безо всяких церемоний присел на стоявший рядом с моей койкой стул. Хм. Кто ещё такой? А мужчина смотрел на меня с этакой улыбочкой, словно намеревался продать мне свой загородный домик по сходной цене, уговорив взять под это дело заём под тридцать сотых годовых в его же банке. Ха! Я неплатёжеспособный! И домик мне побоку, потому что скоро или НАСА устроит мне огненное Очищение, или Союз обеспечит жильём и работой лет на пять-семь. Но мужчина не стал предлагать мне домик. Он представился:

–Здравствуйте, Владимир Яромирович. Я – товарищ Малкин.

–Здравствуйте.

Товарищ Малкин снова ласково мне улыбнулся:

–Слышал я, Владимр, что дела ваши грустные. Так не повезло. Человек без подданства, беженец, а натворили столько всего: и людей убили, и в преступных действиях участвовали. Да ещё и налоги с дохода не платили. С таким послужным списком затруднительно будет стать подданым Союза. Невозможно, я бы сказал.

Я молчал. Крыть всё равно было нечем. Малкин грустно вздохнул и продолжил:

–Вы и на своей родине куролесили, товарищ Токарев. Амурские власти жалуются на вас. По винтокрылам пограничным стреляете. Нехорошо.

–Я спасал свою жизнь и жизнь близких.

–Ах да, я наслышан. Не просто спасали, а с пылью и грохотом: сбежали из трудового лагеря прикончив трёх охранников; в составе отряда повстанцев проникли в острог, переодевшись в мундиры правоохранителей..

Ёшки-матрёшки! Откуда он это всё знает?! Кто он такой?!.

–Оттуда вы тоже ушли с блеском – свернули шею начальнику охраны острога и опять постреляли в охранников. В довершение всего вы поспособствовали крушению патрульного винтокрыла амурского правительства.. Вы хоть знаете, сколько сейчас стоит хороший винтокрыл?.

Я пожал плечами, поморщился – левую руку дёрнуло болью. Малкин покачал головой и продолжил свои издевательства:

–Понятно, что вы защищали родных. М-м-м.. Не родных – родную. Вернее двоюродную. Некую Дарину Юэн. Её же вы вытащили из острога?.

Да уж. Из него такой же предприниматель, как из меня вагоновожатый. Похоже из особых служб господин-товарищ. Значит я у них на крючке. И не только я.. А он продолжал нажимать:

–По глазам вижу, что не ошибся. Остальные вам не родные. Ведь так? Ярополк Дёмин. Милана Синицина. Ждан Синицин.. Ещё ваш загадочный товарищ.. Как там его? Никонов! Вторак Никонов. Да. Я ничего не забыл упомянуть, товарищ Токарев?

–Отвёртку.

–Что? Какую отвёртку?

Ага! Не всё-то ты знаешь. Мальчишество, конечно, но всё же...

–Ту, которую я воткнул в брюхо помощнику начальника Роговского острога.

–Хм. Необычно.. Послушайте, Владимир: у вас увлечение что-ли такое – охранников убивать?

–Так получилось.

–Хороший ответ. У человека личное собрание урн с прахом охранников тянет на десяток, а он скромно – "так получилось".

Мне надоели эти хождения вокруг да около и я спросил прямо:

–Госпо.. Товарищ Малкин. Скажите прямо – кто вы и что вам надо?

Мужчина ухмыльнулся и тихонько хлопнул себя по коленкам:

–А вы нетерпеливы. Скажем так: я представляю одну особую службу.

–Неужели НКВД?

–Нет. Княжий Надзор вами, конечно, интересуется, но только его уголовный отдел.

Усмехнулся Малкин. Я снова сказал наугад:

–Может быть знаменитое ГРУ?

–Вряд ли вы чем-то интересны военной разведке. Извините, но то не ваша высота.

Пожал плечами мужчина.

–Так кому же я интересен, госпо.. Товарищ Малкин?

–Всего лишь Иностранному Приказу. А при нём есть такая скромная Служба внешней разведки. Может быть слышали?

–Немного.

Да уж. Всего лишь скромная СВР! Если верить только десятой части слухов об этой "скромнице", то зачешешь в затылке – не сбежать ли к добрым насовцам? Иностранный Приказ ворочал тайными и явными делами по всему миру. По сравнению с ним задачи сурового Надзора Князя за Внутренними Делами выглядят местечковыми играми на хуторе. Там плетутся такие сети мирового размера и замешиваются такие многослойные события, что мозги сломаешь. И вот я, простой беженец, попал в эти жернова как песчинка..

–Задумались, Владимир Яромирович?

–А?. Да. Извините.. Так чем я заинтересовал саму СВР?

–Скажем так – она может предложить вам сделку.

–А если я откажусь?

–Ну, товарищ Токарев, подумайте сами: положение ваше крайне незавидное. Вам светит каторга. Будьте уверены, это семь лет. Не пять. У вас несовершеннолетняя двоюродная сестра. Кто о ней позаботится? Вашей знакомой нужны деньги на лечение. Ни в коем случае я говорю что мы причиним им вред, но зато мы можем им помочь.

Дерьмо Ящера. Дарине будет уже двадцать один, Милане исполнится примерно двадцать три. Они меня, наверное, и не признают поначалу. Ещё бы, семь лет каторги вовсе не молодят..

–К тому же, Владимир Яромирович, на вас имеет виды правительство Свободного Амура. Сами понимаете, что встретят вас отнюдь не пирогами. Мы можем повлиять на решение о вашей выдаче.

Я промолчал. А что тут скажешь-то?

–Я предлагаю вам оказать нам помощь в одном деле, Владимир Яромирович.

–Да что я могу?

–Вначале нам нужно ваше добровольное согласие сотрудничать со Службой.

–Я согласен, но при нескольких условиях.

–В том ли вы положении, чтобы их выдвигать? Но ладно. Какие условия?

–Первое: Служба поможет моей сестре и знакомым в получении подданства Союза. Я не прошу подарить им его, а просто облегчить.

–Хм. Это выполнимо. Что ещё?

–Служба незамедлительно устроит Милане Синициной врачевание. Да там и деньги почти собраны. Ну, скажите её родным что какой-то добрый человек оплатил разницу.

–И это выполнимо. Это всё? Или будут ещё пожелания?

–Если вы выполните эти условия, то я ваш с потрохами. Кого нужно убить?

–Экий вы, Владимир Яромирович. Зачем же сразу убивать? Хотя вы немного угадали. Но сперва мы скрепим ваши и Службы отношения.

Товарищ Малкин, не вставая со стула и не меняя позы приятно проводящего время человека громко сказал:

–Синёв, войдите!

Дверь палаты открылась и вошёл молодой, примерно моих лет мужчина, в таком же, как у Малкина, отличном сюртуке и отутюженных штанах. С собой он принёс обтянутую кожей папку. Товарищ Малкин взял у него эту папку, раскрыл и протянул мне.

–Прочтите, Владимир Яромирович. Сами понимаете, лист только один. И храниться он будет у меня. О нашем договоре будем знать только мы. Ну и товарищ Синёв.

Я взял неожиданно тяжёлую папку, скривившись от боли в предплечье. На листе белоснежной бумаги сначала было "шапка": "Служба внешней разведки Иностранного Приказа. Заявление. ". Дальше шли слова: "Я, Владимир Яромирович Токарев, находясь в здравом уме, добровольно и без принуждения соглашаюсь на сотрудничество со Службой внешней разведки Иностранного Приказа.". Проставлены год, месяц и день, пустое только место для подписи. Я не особо раздумывал, потому что доводы службиста меня вполне убедили. Лучше работать на могущественную СВР чем гнить на словенской каторге или висеть в амурской петле. Я взял протянутую мне самописку, вздохнул для приличия и подписал лист. Отдал папку Малкину. Тот встал и сказал: