Текст книги "Князья веры. Кн. 1. Патриарх всея Руси"

Автор книги: Александр Антонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 29 страниц)

По истечении пяти лет архангелы Христовы дали мне знать о грядущих переменах. И они пришли. Мне возвратили сан патриарха. Но горе моё от этой милости не убавилось, а возросло. Слышал я, как на Руси оберегаются храмы от бесчестия. Пред лицом опасности верующие защищают их всем миром. Ежели враги одолевают, русичи закрываются в храме и сжигают себя вместе со святой обителью, но не отдают храмы на поругание.

Мой храм Айя-Софию некому было защищать от поругания. Когда я вернулся с Родоса, то увидел, что по воле злого Амурата в храме Византийских первосвятителей славили Магомета. Мой храм Святая Айя-София происками злых духов стал мечетью.

Борис слушал внимательно. Он видел на измождённом лице старца неутешное горе и слёзы. Чтобы как-то утешить его, Борис горячо сказал:

– Первосвятитель Иеремия, наша держава сделает всё, чтобы вернуть былую славу Византийской церкви. Мы знаем теперь, в каком упадке ваши дела, мы поможем так же искренне, как вы нам.

– Спасибо, сын мой, спасибо. У меня нет достойных слов, дабы отблагодарить тебя за сочувствие.

Борис, однако, ждал от Иеремии не только слов благодарности за участие в его беде. Что с просьбой России? Двинулось ли дело в Царьграде? Но Иеремия пока забыл, чего ждут от него русские, ждёт с нетерпением сидящий перед ним молодой и нетерпеливый скимен. Он говорил о своём.

– Я вымолил у жестокого Амурата дозволение ехать в земли христианские для собирания милостыни, дабы посвятить новый храм истинному Богу в древней столице Православия. И где, кроме России, я мог найти усердие, жалость и щедрость? – закончил свою исповедь Иеремия, утирая слёзы.

– Надейтесь и веруйте, первосвятитель. Русские никогда не оставляли друзей в беде. Мы поможем тебе возвести храм. Но скажи, святейший, – начал разговор о главном Борис, потеряв терпение, – ведомо ли тебе, что два лета назад на Руси был Антиохийский патриарх Иоаким?

– Известно, сын мой. Мы встречались с Иоакимом. Но дела до конца не довели. Иоаким занемог. У него было подавленное состояние духа. Он каялся, что взял на душу грех в России, какой – мне неведомо. То, что нам с Божьей помощью удалось исполнить, мы сообщали вам с греком Николаем.

– Он был у нас прошлым летом. Я вёл с ним беседу. Потом вскоре мы отправили его обратно с дарами, дали провожатого. Вы что-нибудь знаете о них?

– Николая я больше не видел. Но твой гонец пришёл ко мне. Он сказал, чтобы я шёл на Русь за дарами от бедности нашей. Но он побудил меня и к действию силой, неведомой мне. Я оставил его в своём доме, а сам делал то, что вам нужно. Потом мы вместе отправились в путь...

– Где он теперь? Вернулся ли с вами? – спросил Борис, чувствуя волнение. Он встал, быстро заходил по палате.

– До Смоленска он шёл с нами, а там пропал. Мои люди искали его и не нашли.

– Вижу злой умысел! Вижу! – воскликнул негодуя Борис.

– Он есть, – согласился Иеремия. – Но ты, сын мой, не принимай всё близко к сердцу. Твой Сильвестр из воды сухим выйдет, в огне не сгорит. А теперь порадуйся тому, что скажу. Я испытал твоё терпение достаточно.

Борис посмотрел в лицо Иеремии и увидел ясные и обещающие глаза.

– Садись, сын мой.

– Святейший, молю Бога, не тяните! – Борис послушно сел и не спускал глаз с патриарха.

– Мысль государя Фёдора об утверждении патриаршего стола на Руси мы похвалили в Константинополе, в Антиохии, и был после Рождества Христова Вселенский Собор. Он утвердил нашу похвалу и вашу просьбу. С божьей помощью избирайте на Российский престол православия патриарха. Во имя Отца и Сына и Святого духа. Аминь!

– Благодарение Богу! – воскликнул Борис. – Но где же грамота, святейший?

– Терпение, мой сын. Мы благословим избранного вами на патриаршество, и только после того, как назовёте имя, Вселенский Собор пришлёт хартию, утверждающую Российское патриаршество.

– Наши молитвы дошли до Бога! Благодарю тебя, святейший, за заботу о русской церкви. И позволь нам, отче владыко, держать свой совет, дабы в согласии, полюбовно и во благо веры принять угодное Богу решение, – встав и низко поклонившись патриарху, закончил беседу Борис.

Патриарх и правитель расстались.

Борису предстояли трудные дни. Решался большой важности вопрос не только для православной церкви, но и в пользу государства. Об этом в первую очередь и пёкся Борис. Прибытие Иеремии в Россию всколыхнуло московскую знать. Где-то в боярских палатах уже судили-рядили о приезде Иеремии, высвечивали подспудное бесед патриарха с царём, с Борисом, вынашивали свои думы-планы, корыстью пропитанные. Интересы-то России они потом пристегнут. Знал Борис сию моду боярскую. Сколько раз в Думе, спрятав злые глаза под мохнатые брови, под горлатные шапки, бояре перечили Борисовым речам.

Одна надежда – государь. Он хотя и мягок душой, а ежели скажет: быть патриархом Руси только достойному пастырю церкви, так оно и свершится. Кого он назовёт: митрополита Московского Иова, епископа Новгородского Александра или епископа Ростовского Варлаама, лишь Богу ведомо. Но только не Дионисия-опального. Это Борис знал точно, твёрдо.

Сам же Борис был пока иного мнения о том, кому быть на престоле церкви. Оставаясь верным себе всё делать во благо державы, он подумал, что боголепнее будет, если на российское патриаршество позвать самого Иеремию. Что привело Бориса к этой мысли? В душе он жаждал видеть на церковном троне своего любезного друга митрополита Иова. Добродетелей и достоинств ему не занимать. Но польза от Иеремии державе была очевидной, и она заглушила желание Бориса видеть во главе церкви Иова.

Нет, Борис не хотел обидеть своего верного сподвижника. Он думал о другом. Помнил Годунов, что ещё во времена Василия III инок псковского Елизарова монастыря Филофей послал грамоту царю, а в ней говорил, будто бы Москва – третий Рим. Ещё убеждал, что первый Рим пал, да и второй – Царьград – попал в руки неверных агарян. Сие так. И верно то, что Русь единственная в мире великая христианская держава, что все царства православной христианской веры сошлись в единое царство. Но говорить, что государь России – во всей поднебесной христианам царь, сие рано. И рано утверждать, что после Москвы не быть четвёртому Риму, и всей западной Европе, многим восточным странам видно, что пока Москва – не третий Рим. Видел он и другое: много лет жила в раздоре юго-западная церковь России с Московской, Новгородской и Владимирской – северо-восточной церковью. Там, на юго-западе, давно питали надежды на независимость, связывали их с Византийской церковью. Иеремия был мил духовенству Малороссии. И сие следовало помнить, думал Борис. И теперь искал-торил верную дорогу к цели.

Примирив юго-западное духовенство с московским, Борис добился бы примирения бояр двух частей России. Сколько их в Новгороде-Северском, в Путивле, в иных юго-западных городах хотели бы избавиться от власти Московии. Всё это, считал Годунов, нужно было учитывать.

На другой день пополудни Борис отправился в царский дворец, чтобы повидаться с родной сестрой царицею Ириной. Незамутнённую любовь питали брат и сестра друг к другу. Во всём были искренни и доверчивы. Ни Ирина, ни Борис никогда не носили друг к другу дурного умысла. Настрой душевный и помыслы у них были едины: жить во благо России. Борис не мог нарадоваться сестрой. Он ценил её отношение к Фёдору. Царь и Ирина были нежны друг к другу всегда, как в пору первого чувства. В часы душевного общения с Богом Фёдор не раз давал обет в том, что с головы Ирины по его недоброму умыслу не упадёт ни один волос. Никогда Фёдор не забывал, что его отец сделал несчастными всех своих жён, а их было семь. И самой несчастной среди них, наверное, была его мать, Анастасия. Всё это Борис знал и благодарил судьбу за то, что она послала Ирине боголепную жизнь.

И, зная чистоту отношений между царём и царицей, Борис пришёл к ней с тем, чтобы она пересказала суть его беседы с патриархом Иеремией.

– А ещё, душевная сестрица, скажи царю-батюшке, пусть позовёт на патриарший престол самого византийского гостя. Выгоду этот союз несёт многоликую всей державе.

– Всё передам, заботливый братец, как просишь, – отвечала Ирина.

Борис не задержался у сестры: дела позвали.

Царица Ирина тоже ушла в свои заботы. И лишь вечером, может быть, перед сном, Ирина погрела царское ухо горячим шёпотом. Беседе царицы с царём не было свидетелей. Только лики святых с освещённых лампадами икон взирали на супругов благожелательно и мудро.

* * *

Прошёл ещё день. И наступила пятница. В Столовой палате собирался обычный еженедельный Собор. Всё шло по раз заведённому порядку. Слушали думных дьяков-управляющих: Посольского приказа – Андрея Щелкалова да Поместного – Елизара Вылузгина. Потом Борис Годунов доложил Собору, как идёт строительство Белого, или Царёва, города, который заложили два года назад, начав от Тверских ворот Кремля.

– А строитель сего города художник Конон Фёдоров расчётлив и старателен, розмыслом надёжен, строг во всём и боголепно строит, – докладывал Борис. – И Денежный двор вельми быстро подвигается.

Князь-боярин Куракин, ведающий Разбойным приказом, напомнил Собору, что близится время смены воевод в важных порубежных городах: Смоленске, Пскове, Новгороде, Казани.

– Потому как год на исходе, а дольше им нет закону править. И то до первого сентября осталось три недели.

Дьяк-писец все разговоры записывал, чтобы потом написать указы, грамоты, разослать по державе для исполнения.

Царь Фёдор сегодня сказал своё слово последним. Было похоже, что не мог собраться с духом. И вину чувствовал перед митрополитом Иовом, потому что сказанное перечеркнёт, может быть, его тайные надежды на патриаршество. Однако, помня, что говорила ему Ирина и от чьего имени, Фёдор решился. Он твёрдо усвоил, что сказанное Борисом пойдёт во благо державы. Царь Фёдор поднял голову выше горлатных шапок бояр, тихо, но внятно заговорил:

– Велел нам Бог видеть к себе пришествие патриарха Царьградского, и мы о том размыслили, чтобы в нашем государстве учинить патриарший престол и патриарха, кого Господь Бог благословит. Если захочет быть в нашем государстве Царьградский патриарх Иеремия, то ему быть патриархом в начальном месте Владимире, а на Москве быть митрополиту по-прежнему...

Борис не ждал такого поворота. Фёдор-то не так прост оказался, подумал правитель. А царь продолжал – и ещё больше удивил Бориса.

– А если же не захочет Царьградский патриарх быть во Владимире, то на Москве поставить патриархом из Московского собора. – Фёдор замолчал, ждал, как отзовутся на его повеление думные бояре, что скажет правитель, потому как совет его и принят вроде бы, да поворот у него иной: Фёдор не скрывал от Бориса, что из всех иерархов русской церкви он любит одного – Иова.

Думные бояре согласно кивали головами, бубнили себе что-то под нос, и всё это было похоже на одобрение. Тогда Фёдор добавил к сказанному:

– Тебе, Борис-правитель, повелеваю ехать к Иеремии и советовать с ним, возможно ли тому остаться, чтобы быть в Российском царстве, в стольнищем городе Владимире.

– Я слышал тебя, царь-батюшка, – смирившись с волею Фёдора, ответил Борис.

И как только Собор завершил урочный совет, Годунов не мешкая отправился к патриарху Иеремии. Донёс ему волю русского царя.

Патриарх не поспешил с ответом. Розмыслом пришёл к выводу: Московскому государю-богомольцу любезен митрополит Иов. На амвоне он сладкогласен, в палатах – душевен, помыслами высок и чист. Как можно отлучить такого от Московской церкви?

Но и его, Царьградского патриарха, русскому царю хотелось бы к себе залучить. Зачем? Об этом Иеремия не догадывался, судил по-своему: кому не интересно держать возле трона главу православной церкви. Как поднимет сие престиж русской церкви! Но что получит он, Иеремия, от принятия сана патриарха России? Благолепную и безбедную жизнь в древнем престольном Владимире. Слышал он об этом граде много похвалы: златоглавый, белокаменный Владимир когда-то с самим Киевом соперничал. А сегодня пришёл в упадок, как его, Иеремии, Царьградская церковь. Нет, на такую почесть Иеремия не мог согласиться.

– Будет на то воля великого государя, чтоб мне быть в его державе, я не отрекаюсь. Только мне во Владимире быть невозможно, потому что патриархи всегда при государе. А то что за патриаршество, коль жить не при государе. Аминь. – И патриарх перекрестился.

Годунов не убеждал Иеремию, не пояснял, какими благами он бы пользовался в Русском государстве на патриаршестве. Подумал, что сие угодно Богу и судьбе.

– Передам государю как сказано, святейший отец, – ответил Борис и расстался с Иеремией.

В пути до царского дворца Годунов подумал, что с юго-западной православной церковью России придётся разговаривать на другом языке, если пойдёт в раскол с Москвой. Решил Борис отправить в юго-западные воеводства грамоту, в которой будет прописано всё, что сказал царь Фёдор на Соборе в пользу Царьградского патриарха. Пусть там знают, что государь и Московская церковь проявили к Иеремии внимание и почтительность. С тем и пришёл Борис в царские палаты, доложил Фёдору, не исказив ни слова Иеремии. И добавил:

– Будет полезно, царь-батюшка, послать твою соборную речь воеводам западных и южных областей, чтобы знали: мы, как и они, едины в помыслах с Византийской первопрестольной церковью.

– Коль считаешь полезным для нашего блага послать грамоту воеводам с моим словом, делай, – согласился Фёдор.

Правитель был скор на исполнение царской воли. Через день во все города на юг и на запад от Москвы поскакали гонцы.

Пришло время очередного совета на Соборе. И снова на нём шла речь о Московском патриаршестве. Нынче царь первым начал разговор:

– Патриарх Иеремия вселенский на Владимирском и всея Руси патриаршестве быть не хочет. А если позволим ему быть в своём государстве и Москве на патриаршестве, где теперь отец наш богомолец Иов-митрополит, то он согласен. – Фёдор перевёл дух, чтобы сказать главное, к чему пришёл не по совету правителя Бориса, а своим умом, своим душевным порывом и преклонением перед святым саном Иова. В этот миг Фёдор пристально смотрел туда, где сидел его духовный пастырь-отец Иов. Ведь это он, высокочтимый Российский митрополит, был причастен к тому, что царь державствовал безболезненно и безмятежно. И всё православное христианство России утешалось спокойной и безмятежной жизнью. Ан нет, не смутится Фёдор от высокого чина Царьградского патриарха. Помнит он предания. Было на Руси неслыханное, когда в 1051 году после смерти митрополита-грека князь Ярослав без воли византийского императора и Константинопольского патриарха, собрав епископов, впервые ставит митрополитом всея Руси русского священника Иллариона из села Берестово.

Запомнил этот рассказ царь Фёдор, который услышал от Иова зимним вечером два года назад. И вот теперь настал его черёд сказать слово о первом русском патриархе, главе третьего Рима.

– Но это дело статочное, – продолжал Фёдор. – Как нам такого сопрестольника великих чудотворцев и достохвального жития мужа, святого преподобного отца нашего и богомольца Иова-митрополита от Пречистой Богородицы и от великих чудотворцев изгнать, а сделать греческого закона патриарха? А он здешнего обычая и русского языка не знает, и ни о каких делах духовных нам с ним говорить без толмача нельзя.

Воля царская, хотя и не выраженная до конца, стала всем ясной: не позовёт Фёдор на патриарший престол чужеземца. «Вот вам и блаженненький царь!» – мелькнуло у боярина Фёдора Мстиславского.

В Столовой палате ещё некоторое время стояла тишина. А потом будто ветер заиграл жёсткими листьями осин, заговорили бояре. Сказанное царём не всем пришлось по душе. До острого слуха Бориса донеслось имя Дионисия-грамматика, написавшего любезные всему русскому православию сочинения. Слышал Борис, как бубнил неподалёку от него престарелый боярин Салтыков: «В нонешнем году он оступился, от сана отлучён, да отмолил грехи!» – «Отмолил», – согласился с ним князь Василий Шуйский.

Борис смотрел на недовольных бояр с пониманием: не царю они супротивничали, а ему, Борису, зная, что он больше царя печётся об Иове, своём любезном друге. А он не прячет дружбы. И пусть противоборствуют. Только сила и власть пока в его руках. А вместе с царёвой властью – так и неодолима. Борис встал с кресла, которое находилось неподалёку от царского трона, но пониже. И сию же минуту шелест жёстких осиновых листьев сник, будто ветер, разбередивший их, улетел. Поклонившись Фёдору, Борис сказал:

– Мой государь-батюшка, позволь донести твою волю до патриарха Константинопольского, что нет ему места в Москве возле твоего трона.

– Дозволяю, правитель Борис, – ответил царь.

И тут встал князь-боярин Фёдор Мстиславский. Он поклонился царю, на Бориса исподлобья глянул, снова на царя глаза уставил.

– Государь-батюшка, раб твой Федька Мстиславский слово молвить хочет, – начал князь. – Какое таинство мы вершим, что не знаем, кому быть патриархом на Руси? Ежели мыслишь Иова, то скажи твёрдо. У нас свои козыри есть. – И Мстиславский сел.

– Будет другой соборный час, и всё узнаешь, князь Фёдор. Подумать надо, кому быть. А спешить – что людей насмешить, – ответил за царя Борис.

– Мы не куму выбираем, а того, кто наше сердце согреет, душу просветит, – поддержал правителя царь. Ему показалось, что Собор затянулся. Он встал и медленно, с опаской ступая больными ногами, покинул Столовую палату.

И тут бояре зашумели пуще прежнего. Даже осторожный князь Василий Шуйский показал характер.

– Чем не патриарх епископ Ростовский Варлаам? – спросил Василий Шуйский Бориса, вскидывая вверх острую бородёнку. Хитёр Шуйский. Всем показал, что наперекор может идти. Да проку от этого «перекора» мало. Борис согласился с Василием: «И он годится». Да высмотрел кого-то, чтобы от Василия уйти.

А митрополит Иов уже покинул Столовую палату. Ему всегда были неприятны споры бояр. Да и не спорили они, а сварились, забывая о всякой почтительности. Уходя, Иов шептал: «Господи Боже, непорочность и правота да охраняют меня, ибо я на тебя уповаю!»

Борис досадовал на бояр, которые потянулись за Дионисием и вместе с родом Романовых, Черкасских да Мстиславским хотели видеть на патриаршем престоле Дионисия. А где он, сей духовный пастырь Романовых, Шуйских, Черкасских, Бельского и инших с ними? Наказан! Разжалован. Да и поделом ему. Мало того, что замыслил поссорить русскую православную церковь со всем христианским миром, так ещё козни чинит. Борис не вмешивался в спор бояр, он увидел наконец дьяка Андрея Щелкалова и сказал ему:

– Собирайся в гости к патриарху Иеремии.

– Я готов, Борис Фёдорович.

Годунов и Щелкалов сей же миг покинули Столовую палату, где ещё долго шумели-рядили бояре-князья.

На подворье Рязанского епископа стояла чуткая тишина. Протосингелы охраняли двор. Иеремия ждал вестей из Кремля. В руках он держал Новый завет и читал соборное послание апостола Иуды. Он читал о том, как Содом и Гоморра и окрестные города, подобно им блудодействующие и ходившие за иною плотью, подвергшись казни огня вечного, поставлены в пример. «Так точно будет и с сими мечтателями, которые оскверняют плоть, отвергают начальства и злословят высокия власти».

Иеремия не мог сказать, что толкало его читать послание Иуды, но причина всё-таки была. Отложив Новый завет, он размышлял. Нет, Иеремия не искал личной корысти в предложении царя Фёдора стать патриархом всея Руси. И согласился бы на патриаршество с престолом в Москве только в пользу русской церкви. Иеремия знал, что по приказу султана Амурата в Константинополе выберут другого патриарха. Но знал он и иное. Сам он, а в будущем и русские преемники не потеряли бы с его уходом из Константинополя права называться вселенскими, права на первенство.

Понимал мудрый старец и другое: его влияние в России никогда бы не поднялось выше того, какое имел князь русской церкви достопочтимый митрополит Иов. И ещё из беседы с правителем Борисом Иеремия понял, что митрополита Иова не только чтят при царском дворе, но на него молятся как на святого. Так может ли он, не запятнавший себя иудиной печатью, искать на Руси патриаршества в ущерб боголюбцу Иову? Никогда. И патриарх отодвинул от себя Новый завет, чтобы не видеть Иудиного послания.

Размышления мудрого старца Иеремии навели его и на другие, уже печальные выводы. Он понял, что в высшем русском духовенстве нет полного согласия, и вспомнил рассказ ясновидца Сильвестра о заносчивости и непочтительности бывшего митрополита Московского Дионисия к высшему духовному сану. Подумал, что честолюбцы есть и в России. Да и другие искатели чинов и стяжатели найдутся. И как не спросить себя: были бы они почтительны к нему, человеку, не знающему русского обычая, человеку другого закона, если он стал бы патриархом? И не будет ли он орудием зла в руках лукавых священнослужителей, таких, как опальный Дионисий?

Подумав обо всём этом и уяснив себе, что для вселенского патриарха в России не придумают чести выше той, которая воздаётся Иову, Иеремия дал обет Всевышнему, что не позволит себе безвинно лишить Иова его почёта и места. Иеремия сотворил молитву о умножении любви и искоренении всякой ненависти и злобы: «Союзом любве апостолы Твоя связавый, Христе, и нас Твоих верных рабов к Себе тем крепко связав, творити заповеди Твоя и друг друга любити нелицемерно сотвори, молитвами Богородицы, Едине Человеколюбче». И пришло умиротворение. На душе стало благостно, светло. Он без болести и сострадания к себе стал ждать посланцев царя Фёдора.

И вскоре услужитель доложил:

– Святейший владыко вселенский, к тебе пожаловали послы русского царя.

– Впусти послов, раб божий, – повелел Иеремия.

Вошёл Борис Годунов, и следом за ним – Андрей Щелкалов.

– Православный вселенский патриарх Иеремия, – начал казённо Борис, – да будет воля твоя выслушать пожелание государя Российского Фёдора Иоанновича поставить и благословить на патриаршество Владимирское, Московское и всея Руси из Российского Собора митрополита Иова. – Борис склонил голову и с волнением ждал, что скажет Иеремия. Борис боялся отказа, не представлял себе, с чем явится к царю. Худой и мрачный дьяк Андрей Щелкалов стоял за Борисом безучастной жердью.

Иеремия понял состояние московского правителя. Он грустно улыбнулся, но его улыбки гости не увидели, она была скрыта белыми усами и бородой. И чтобы не затягивать мучительного ожидания склонившего перед ним голову Бориса, он сказал:

– Во имя Отца и Сына и Святого Духа, передай государю, что мне приятно выполнить его волю. Пусть он возведёт на патриаршество того, кто более угоден сердцу и душе. А мы, уполномоченные православной церкви, благословим возведённого и впредь благословение дадим, чтобы патриаршество в царстве Российском возводилось от митрополитов, архиепископов и епископов Российских.

– Царь всея Руси Фёдор Иоаннович не забудет твоего усердия, святейший владыко, и мы не забудем, и русская православная церковь впишет твоё имя в Святые книги, – в порыве душевной благодарности ответил Борис.

Патриарх Иеремия попросил знатных посетителей остаться:

– Трапеза ждёт нас, дети мои, вкусим хлеба...

Они отказались от ужина и поспешили в царский дворец.