Текст книги "Монарх от Бога"

Автор книги: Александр Антонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 32 страниц)

До начала мятежа оставались считанные часы. Главной заботой в эти часы было стремление найти начальника императорской дворцовой гвардии Романа Лакапина и в какой раз постараться привлечь его на свою сторону. Была, однако, в арсенале Дуки и другая мера: если Лакапин не согласится ему помочь и жить в мире с ним, то арестовать его или даже лишить жизни и тогда, Дука верил, гвардия будет послушна ему. И вторая мера возобладала над разумом Дуки. Он взял с собой подручных и отправился в покои Лакапина. Но он не нашёл в них ни Романа, ни сыновей, ни жены с дочерью: Лакапины словно в воду канули. И этот, казалось бы, пустяк насторожил Константина Дуку. Понял он, что Лакапина голыми руками не возьмёшь. В это время во дворце появился командир тагмы гвардейцев, которая стояла в пригороде Константинополя, и Дука повелел Зинону:

– Возьми гвардейцев и найди Лакапина во что бы то ни стало. Лиши его жизни, ибо он может помешать нам.

– Я исполню твою волю, великий логофет дрома, – ответил Зинон.

Это был могучий воин, способный сражаться не с одним, а с полудюжиной врагов.

– И тогда получишь императорскую дворцовую гвардию, – пообещал Дука.

– Я найду Лакапина и снесу с него голову! – воскликнул от радости Зинон и один отправился в казармы, где располагались дворцовые гвардейцы.

За ним последовал служитель в секрете Диодор. Под рукой у него было седло – так он не обращал на себя внимания и его никто не остановил. Диодор вошёл следом за Зиноном в казарму, нашёл младшего турмарха Стирикта и сказал ему:

– В поисках Лакапина к вам пришёл глава тагмы Зинон. Он лютый враг вашего Лакапина и убьёт его, если встретит. По воле императора арестуйте Зинона и посадите в карцер. Помните: он силён, как лев, и опасен.

– Справимся. Я на него пару тигров выпущу, – улыбнулся Стирикт.

Константин Дука ждал Зинона с нетерпением. Но прошёл час, другой, а он не возвращался. Дука понял, что настал критический миг, и поспешил в свой родовой особняк на проспекте Меса. За последние ночи в нём собралось больше тысячи наёмников иверов и хазар, подготовленных для овладения дворцом Магнавр.

До полуночи оставалось ещё больше часа, но некое предчувствие побудило Дуку действовать немедленно. Он позвал хазарского князя Фармурию и князя иверов Дадаидзе и приказал им:

– Ты, князь Фармурия, как откроем ворота, снимешь стражей и поведёшь своих воинов к казармам. И чтобы ни один-гвардеец не выскочил из них!

– Всё понял, великий логофет.

– Ты, князь Дадаидзе, пойдёшь вслед за мной во дворец, ворвёшься в покои императрицы и императора, снимешь всех стражей, захватишь сановников и императрицу с сыном. Всех немедленно уводи на дромоны в бухту Золотой Рог.

– Какое хорошее дело ты поручил мне, брат, – с улыбкой ответил огневой Дадаидзе. – И помни, великий логофет: вместе с овцами я унесу из дворца всё золото и драгоценности. Всё это моё!

– Я даю тебе волю, чтобы ты взял то, что увидишь и найдёшь.

А за мраморным особняком Константина Дуки уже следили в эти часы десятки пар глаз воинов Лакапина и служителей в секрете, переодетых слугами и в кого угодно. Кто-то из них уже поспешил в Магнавр с вестями, кто-то скрылся в палатах Дуки.

Роман Лакапин в этот час был в полуподвальном помещении дворца, в котором располагались разные службы, кладовые, ледники, огромная кухня. Как всегда, кушанья готовили здесь больше полусотни поваров. В этот вечер среди них была половина гвардейцев, переодетых в поварскую форму. Сам Лакапин был похож на маститого повара. Первым к Лакапину подбежал Диодор.

– Они во дворце, – сказал он. – Но Зинон арестован в казармах.

– Всем к бою! За мной! – крикнул Лакапин и, взяв спрятанный меч, покинул кухню. За ним последовали десятка четыре «поваров». – Всем на второй этаж, к императорским покоям!

На лестничной площадке между первым и вторым этажами Лакапин велел ударить в малайский гонг. Звуки медного ударного инструмента достигли всех уголков дворца, и сотни «слуг», вооружившись короткими мечами, ринулись на мятежников. Звуки гонга были услышаны гвардейцами в казармах, и возле них завязалась схватка с пособниками Дуки. В это время к северным воротам Магнавра подошли гвардейцы Зинона. Они распахнули ворота и хлынули во двор Магнавра.

Их было больше тысячи. Но командир тагмы Стирикт уже встал во главе своих гвардейцев и повёл их на воинов Зинона, большинство из которых были наёмными печенегами и хазарами. Они дрались с дворцовыми гвардейцами без особой охоты и вскоре попытались убежать с места схватки.

Двор Магнавра был очищен от мятежников. Но Стирикт подумал, что они могли ворваться во дворец и захватить его, и повёл своих гвардейцев в Магнавр. Там всё решалось в императорских покоях, где действовал Роман Лакапин. Когда он поднялся на второй этаж, то в императорском крыле услышал звон мечей и увидел в Голубом зале, близ опочивален Багрянородного и Зои-августы, что дерутся две группы воинов. Гвардейцы Лакапина, переодетые слугами, защищали двери спален, а Дука с мятежниками пытался пробиться к ним.

– Бросай оружие, Дука, – крикнул Лакапин, – и ты сохранись себе жизнь!

Дука обернулся к Лакапину, выкинул вперёд руку и закричал:

– Вот он, наш главный враг! Ну берегись! – И кинулся на Романа. Лакапин усмехнулся: доместик школ хочет сойтись с ним в сече. Этого ещё не хватало! Да такого бойца он… Но понял Лакапин и более важное: перед ним был не только его личный враг, но и враг императорского трона и женщины, которую он боготворил. И мгновенно созрела мысль уничтожить его и тем обезглавить мятеж.

А Дука уже был рядом, он занёс меч, чтобы сразить Лакапина. Но Роману хватило мгновения, чтобы отразить удар. И он ещё раз крикнул:

– Бросай оружие, и я сохраню тебе жизнь!

– Это я сохраню тебе жизнь, когда отрублю руки! – И Дука, теряя от гнева рассудок, бросился на Лакапина вновь.

Схватка была скоротечной. Ловкий и стремительный Лакапин снова отбил удар Дуки. Но он не стал выбивать из его рук оружие, ибо безоружного врага не убивают. Он только искусно отражал атаки Дуки и ждал удобного момента, чтобы покончить с ним одним ударом. И этот миг настал. Выхватив левой рукой короткий меч, Лакапин отбил меч Дуки и длинным выпадом нанёс смертельный удар в сердце вождя мятежников.

Константин упал. А его подручные тотчас побросали мечи и опустились на колени.

В дверях опочивальни появилась Зоя-августа. Роман Лакапин подошёл к ней и с лёгким поклоном сказал:

– Государыня Зоя-августа, мятеж подавлен. Его вождь убит.

– Иди и скажи об этом Багрянородному. Он верил в тебя, – ответила Зоя-августа и повела за собой Лакапина.

Дверь в опочивальню императора захлопнулась. Гвардейцы заставили сторонников Дуки выносить тела убитых из Голубого зала, сами же принялись собирать оружие.

Глава восьмая. БИТВА НА РЕКЕ АХЕЛОЕ

Весна 917 года была в Константинополе, да и во всей европейской Византии, тревожной, пугающей войной и новыми потрясениями. Болгария вновь накапливала свои войска на границе с Византией, и оттуда каждую ночь поступали в Константинополь световые сигналы. Всё говорило о том, что царь Симеон вот-вот наденет доспехи, поднимется на боевого коня и поведет свою более чем стотысячную рать на соседа, никак не желающего воевать с Болгарией. Говорили в народе, что в царя Симеона вселился бес гордыни и властолюбия и он был бы счастлив умереть императором на троне Византии. А ведь у Симеона было огромное царство. В эту пору владения Болгарии простирались от Чёрного моря до Адриатического, от Белграда до Фракии на юге. Но царю Симеону этих владений было недостаточно. Непомерное тщеславие побуждало его двинуть своё войско на византийцев.

В императорском дворце Магнавр весной этого года всё ещё отзывались последствия минувшего мятежа. Сторонник Константина Дуки командующий азиатской армией Лев Фока отказался выполнить приказ командующего византийской армией Романа Лакапина. Он не признавал его великим доместиком, считал, что Константин Багрянородный поступил несправедливо, ибо император должен был отдать этот пост ему по праву старшего по званию.

И теперь, когда возникла острая нужда в азиатской армии для защиты Византии от болгар, Лев Фока находил десятки причин, не позволяющих ему выполнить волю императора. Дело дошло до того, что Лев Фока распространил весть о том, что в его армии началась эпидемия проказы. Служители в секрете доложили императору, что это новый обман Льва Фоки и никакой проказы в войске нет. Однако двенадцатилетний император Багрянородный не хотел применять к командующему армией всю силу своей власти. Он по-прежнему слал гонцов к Льву Фоке с грамотами, в которых просил к началу военных действий явиться с войском в европейскую часть Византии.

Со своей стороны Роман Лакапин делал всё возможное, чтобы противопоставить Болгарии силу, способную сдержать вторжение её войска. Он нанял воинов печенежской орды в эту пору кочеваний вдоль нижнего течения Дуная. Орду оставалось только переправить на западный берег реки. Но все греческие суда ждали подхода к южному берегу Мраморного моря азиатской армии и не могли прибыть для переправы печенегов.

В сложившихся обстоятельствах Роман Лакапин рискнул выйти навстречу болгарскому войску всего с двумя тагмами, в которых было чуть больше тридцати тысяч воинов. Времени собирать дополнительное войско в западных провинциях у Лакапина не хватало. Когда же пришла пора выступать навстречу болгарам к северным рубежам Византии, у Лакапина возникла на пути новая преграда. Он пришёл в Магнавр доложить императору Константину о том, что уводит тагмы навстречу врагу. Константин Багрянородный одобрил это решение, но при этом сказал:

– 'Мы пойдём на врага вместе, великий доместик.

– Божественный, ты хочешь вести войско? – вырвалось у Романа. – Но это же опасно! Мы слабее врага в три-четыре раза, если случится сражение…

В карих проницательных глазах юного императора искрилась лукавинка. Он с улыбкой признался:

– Нет, великий доместик, водить войско пока не мой удел. Я хочу увидеть, как наши воины защищают свою землю. И ещё я должен знать воочию, как дерётся алчный царь Симеон. Он нарушает мирный договор. Или нам опять нужно будет от него откупаться?

– Этого я пока не ведаю. Но о другом говорю твёрдо: на войне опасно, государь. Я также не ведаю, что меня ждёт. К тому же мне надо знать, что сказала твоя матушка Зоя-августа о твоём желании.

– Я о том ей не говорил. Но даже если она что-то скажет, запрета не будет. Ей известно, великий доместик, кому должно умереть в постели, тот не погибнет в сече, – пошутил Багрянородный. А потом добавил, как взрослый муж: – Отныне я приступаю к своим особым делам самостоятельно. У нас с матушкой полное взаимопонимание. А дела мои сводятся к тому, чтобы описывать день за днём все, что происходит примечательного в империи. Волей Всевышнего я её главный хронист, и в этом году по совету матушки я поступаю в Магнаврскую высшую школу.

– Это похвально, Божественный. В высшей школе тебя научат, как полезнее управлять империей. А по поводу описания происходящего в державе тебе бы лучше найти хороших хронистов из монахов. Хлопотное это дело да и опасное.

– Не сбивай меня, великий доместик, с избранного пути. Ни тебе, ни матушке жажды моей не погасить.

В этот миг Лакапин впервые отметил, что юный император и его такая же юная дочь Елена очень похожи друг на друга, и больше всего характерами. Но размышлять об этом Лакапину было некогда.

– Выходит, матушка не одобрила твоих шагов, – заметил Роман.

– Одобрила, но сказала, что ещё надо повзрослеть.

– И ты считаешь, что она неправа?

– Нет, я так не скажу, великий доместик. Я понимаю, что такое война. Но я хочу научиться предотвращать войны. Я не забыл, как ты великолепно сделал это пять лет назад. Тогда болгары могли взять Константинополь. Чтобы предотвратить это ещё раз, нам с тобой придётся идти навстречу болгарам вместе.

– Ты убедил меня, Божественный, – с грустью в душе согласился Лакапин. – Готовься в путь. Послезавтра мы выступаем.

– А доместика Льва Фоку я вынужден сместить.

– Как это сделать, я пока не представляю. Не с войском же на него идти!

– Я издам эдикт – указ верховной власти, и он окажется вне закона. Куда ему тогда деться?

– Божественный, лучше подождать немного. Если бы не болгары, мы нашли бы безболезненный путь сменит Льва Фоку и даже с честью для него.

Через день из пригородов Константинополя выступило навстречу болгарам тридцатидвухтысячное войско, ведомое Романом Лакапином. Тагму Зинона возглавил опытный турмарх Стирикт. Император Константин Багрянородный, окружённый сотней отборных гвардейцев, больше русов, ехал в колеснице вместе с евнухом Гонгилой. Увлечённый познанием истории, он так и не научился достойно скакать на резвых скакунах. Путь держали к главному городу Македонии, Адрианополю. Багрянородный и Лакапин считали, что болгары попытаются его захватить, и надо было опередить их, дать им близ города отпор, встав на берегах реки Ахелое. Епархом Адрианополя и стратигом всей провинции стоял в эту пору бывший адмирал флота Леонид. О нём ходили легенды, его сравнивали по силе и храбрости с настоящим львом. Но у него для защиты города было всего шесть тысяч воинов. «Устоит ли он до подхода войска?» – задавал себе вопрос Лакапин и спешил, чтобы встретить врага на намеченном рубеже.

У болгарского царя Симеона были свои расчёты. Его войско находилось значительно ближе к порубежному с Болгарией Адрианополю. И он подошёл к нему на двое суток раньше тагм Романа Лакапина. Полки болгар приблизились к городу ночью и с ходу обложили его плотным кольцом. Царь Симеон повелел с рассветом начать штурм города, и хотя стратиг Леонид попытался сделать все, чтобы спасти Адрианополь, он не сумел противостоять стотысячной рати. Шесть тысяч воинов, защищающих город на стенах редкой цепочкой, для болгар не оказались помехой. Защитники смогли продержаться только до полудня. Болгары лезли на стены как саранча, вал за валом. Стратиг Леонид сам сражался в рядах воинов. Он успевал быть на самых опасных местах и вдохновлял воинов своей безудержной храбростью и могучей силой. И он был уже весь изранен, когда его сразила вражеская стрела. Она поразила его в шею, и он упал замертво. Его гибель вызвала в рядах защитников панику. Они прыгали со стен и убегали в город, прятались по домам. И едва перевалило за полдень, как Адрианополь был в руках царя Симеона. Он, гордый, величественный, въехал в него.

Оставив в городе мощный десятитысячный гарнизон, царь Симеон повёл свою рать навстречу тагмам византийцев. Полки двигались вдоль реки Ахелое, но, достигнув большого прибрежного леса, царь Симеон распорядился, чтобы войско скрылось в нём на отдых. Три полка он выслал вперёд и наказал их воеводам, при встрече с византийцами отступить, а миновав лес и дойдя до чистого поля с увалами близ реки Ахелое, завязать с греками бой. Воеводы поняли замысел царя Симеона и повели полки вперёд.

Лишь на другой день болгарские дозорные увидели греческое войско и умчались предупредить воевод. Но и византийские дозорные заметили болгарских воинов. Двое из них помчались к войску, и один из них, рыжебородый воин, подскакав к Лакапину, доложил:

– Великий доместик, мы видели болгарский дозор. Значит, их войско где-то близко.

– Тебе знакома местность впереди? – спросил Лакапин воина.

– Да, великий доместик. Полдня пути будет вдоль дороги холмистая степь. Дальше дорога прижимается к реке и идёт по опушке леса. Он большой, тянется стадии[24]  [24] Стадий – единица измерения расстояния (примерно 180-200 м).


[Закрыть] на десять. За лесом вновь степной простор. Там излучина дороги поворачивает вслед за рекой к Адрианополю.

– Скачите к своим. Продолжайте идти вперёд до появления болгарского войска. Как появится, дайте знать, – распорядился Роман.

Едва дозорные скрылись, Лакапин подскакал к колеснице императора и сказал ему:

– Божественный, скоро мы встретимся с болгарским войском. Вернись хотя бы в Силиврию.

– Великий доместик, не настаивай. Я останусь при войске.

– Я опасаюсь, Божественный, что мы попадём в ловушку.

– Выходит, ты не веришь отваге и мужеству своих гвардейцев. Как же так?

– Нас мало, к тому же болгары коварны. И Адрианополю мы уже ничем не поможем: упустили время, и он уже в руках Симеона. Я не могу принять грех на душу, Божественный. Я опасаюсь за твою жизнь.

– Хорошо, великий доместик, я не буду упорствовать. Поступай, как подсказывает тебе твой опыт и твоё сердце.

– Слава Богу! – воскликнул Роман. – Ты внял моим молитвам. И вот что ещё, Божественный: я оставлю при тебе тысячу воинов-русов во главе с тысяцким Никанором, и вы пойдёте в арьергарде.

– Я покоряюсь твоей воле, великий доместик. Об одном прощу: шли мне вести из авангарда.

– По мере необходимости исполню, Божественный. – Осмотревшись, Лакапин позвал стременного: – Кастор, найди тысяцкого Никанора!

Вскоре Никанор появился перед Лакапином на сером коне. Это был крепкий, светловолосый воин с ровной бородкой. Его голубые глаза сверкали. Ему было не больше двадцати пяти лет.

– Слушаю, батюшка-воевода. Я понял, что нам пора выдвигаться!

– Не спеши поперёд батьки в пекло, как у вас говорят, – усмехнулся Лакапин. – Веди свою тысячу к колеснице Божественного, встань вокруг неё плотно и стой, пока не пройдёт всё войско. Быть тебе с императором в хвосте и беречь его, как зеницу ока.

Глаза у Никанора потускнели, он ответил вяло:

– Исполню. А мы-то в сечу рвались…

Предчувствие никогда не обманывало Лакапина, и он тихо сказал:

– Всем нам сегодня придётся скрестить мечи с врагом. – И, хлопнув Никанора по плечу, добавил весело: – Не посрами чести, тысяцкий, и действуй своим разумом!

Они расстались. Никанор остался близ императорской колесницы, а Роман поскакал в голову колонны.

Солнце поднялось в зенит, когда на дороге вновь появились два конных воина. Это были всё те же дозорные. С вестью приблизился к Лакапину рыжебородый.

– Великий доместик, болгары затаились впереди за увалом.

– Сколько их?

– Патрокл сказал, что около тагмы, – ответил рыжебородый.

Лакапин задумался. Он счёл, что эти шестнадцать тысяч не всё войско, а лишь три-четыре болгарских полка. «Но где остальные? – рассуждал Лакапин. – Если шли мимо Адрианополя и взяли его, то не остались же там? А может, ещё штурмуют город? Ой, доместик, не промахнись! Но у меня же за тридцать тысяч, чего же бояться шестнадцати? Однако и помнить надо, что в войнах побеждают не числом, а умением». С горечью Лакапин подумал и о том, что не удалось заполучить в помощь печенегов, но признался, что в этом виноваты сами: не пригнали суда, и печенеги и отхлынули от могучего Дуная в степи. Вновь он упрекнул командующего сухопутной армией Льва Фоку. И понял Лакапин, что всё складывается не в его пользу и ничто не сулит ему успеха в этой войне с болгарами. Но проснулась гордость. Он, бывший морской адмирал, и с малым флотом выигрывал сражения под Сицилией, так неужели здесь, имея тридцать тысяч храбрых воинов, он повернёт вспять? Да ещё на глазах у императора. И схлынули сомнения в своей слабости, он поверил в удачу, поверил в то, что если не попадёт в ловушку и будет действовать смело, то опрокинет болгарское войско в реку Ахелое, которая у них за спиной.

И Лакапин дал команду Стирикту, чтобы его тагма развернула строй и двигалась к виднеющемуся вдали увалу.

– Как поднимутся на тебя болгары, остановись и рази их стрелами. В этом мы сильнее болгар. Вперёд, гвардия! – проводил Стирикта Лакапин и сразу скомандовал второму турмарху – Кариону: – Ты, друг Карион, пойдёшь в обход болгар. Как зайдёшь за увал, ударишь болгарам в бок, сомнёшь и, и тогда вам вместе со Стириктом гнать их к реке.

Размышляя о предстоящем сражении, Лакапин невольно начал действовать так, как замыслил ход сражения царь Симеон. А ему нельзя было отказать в полководческом таланте. И тут-то Симеон оказался сильнее. Когда тагма Стирикта, развёрнутая в широкий фронт, достигла увала и поднялась на него, болгарские полки, пустив несколько сотен стрел издали, на рысях стали отходить на север, к чернеющему на горизонте лесу. Слева от них показалась тагма Кариона, но болгары продолжали благополучно отходить.

Приближающийся лес, вырастая перед тагмами Кариона и Стирикта, заставил их свернуть развёрнутый строй в колонну и устремиться следом за болгарами в суживающееся пространство между лесом и рекой Ахелое. Судьба загоняла византийцев в ловушку. Лакапин успел подумать, что в этом лесу затаились главные силы болгар, которые сумел спрятать царь Симеон. Однако Лакапина что-то влекло и влекло вперёд, и он вместе с воинами продолжал губительную погоню за полками болгар. Он помнил лишь одно: враг на византийской земле и его надо прогнать.

И вот уже лесной массив позади, впереди вновь широкая степь, за которой виднелась гладь реки Ахелое. Болгары замедлили движение, многие остановились, развернулись к византийцам, подались к мечам. Натянулись луки, и стрелы полетели в византийцев. Лакапин и Стирикт взметнулись на холм на разгорячённых конях, вскинули мечи и уже были готовы вместе с передовыми гвардейцами ринуться в сечу. Но Лакапина словно что-то ударило, он глянул с холма вдаль и увидел, как из леса волна за волной выкатываются конные болгарские воины. И нацелились они нанести удар византийцам в спину. Вот они уже Сблизились с тысячей гвардейцев Никанора, окруживших колесницу императора. Лакапина обдало холодом. Не помня себя, он крикнул: «Ромеи, за мной!» – и поскакал сквозь строй гвардейцев туда, где болгары уже окружали тысячу гвардейцев Никанора.

Воины Стирикта поняли Лакапина и, развернув коней, галопом помчались за ним. И вот уже половина воинов тагмы Стирикта сошлась в сече с болгарами. Лакапин и Стирикт прорубали коридор к колеснице императора. Той порой гвардейцы Никанора, окружив плотным кольцом колесницу, отбивали натиск врага. У Константина Багрянородного на глазах разворачивалась ожесточённая схватка. Он видел, как болгары, пуская стрелы, летели на сомкнутый круг, слышал, как звенели мечи. Он уже видел и то, как Лакапин и Стирикт вели гвардейцев на помощь Никанору. Но пока двенадцатилетний император воспринимал происходящее вокруг как красочную картину, перед которой он всего лишь зритель. До него ещё не дошло, что сражение может обернуться страшной трагедией, что враг наступает силой, превосходящей силу Лакапина в несколько раз. И он не знал, что ему делать в этой круговерти сражения. Беспомощность породила в нём страх.

– Гонгила! – закричал он телохранителю. – Почему не идёшь в сечу? Защити же меня!

– Божественный, успокойся! Ты под защитой Всевышнего! – только и сказал Гонгила, сжимая в могучей руке меч и готовясь отдать жизнь за Багрянородного.

А силы византийцев, оборонявших императора, прирастали. С запада прорубил коридор со своей полноценной тагмой Карион. С севера примчались с восемью тысячами гвардейцев Лакапин и Стирикт. Они без особого труда тоже прорубили себе проход в войске болгар, и в распоряжении Лакапина оказался мощный ударный кулак из двадцати с лишним тысяч воинов. Впереди к югу Лакапин увидел большой холм и решил вести к нему своих гвардейцев, пока болгары не заняли его.

Отбиваясь со всех сторон, византийцы медленно, но упорно пробивались к холму. Их путь устилали десятки трупов врага. И гвардейцы достигли холма, овладели им. Лакапин подумал, что на этой позиции он продержится до ночи, от вражеских стрел их спасут щиты и пространство.

В это время закончилось сражение на берегу Ахелое, где восемь тысяч византийцев сумели опрокинуть в реку вдвое превосходящего их по численности врага. Вернувшись к окружённым тагмам, они тоже мощным клином взялись прорубать себе проход. Стирикт привёл на северный участок две тысячи воинов, и вскоре совместными усилиями они разрубили кольцо, и теперь уже две тагмы занимали холм.

Царь Симеон был в эти часы сражения гневен и неистов. Он расстроился оттого, что не сработала его ловушка. Сам он не участвовал в сече, не знал истинного положения в рядах окружающих и тем более в рядах окружённых. Он лишь покрикивал на воевод, которые появлялись перед ним, приказывал поскорее покончить с врагами и двинуться на Константинополь. И воеводы, не испросив у царя совета, мчались к своим воинам, гнали и гнали их на византийцев. А те стояли стеной, прикрытые огромными червлёными щитами и защищённые длинными мечами. К вечеру болгар одолела усталость. Под натиском таких воинов, как Никанор, Стирикт, Карион, которые врубались в болгарский строй, он распадался и воины в страхе отступали. Когда царь Симеон увидел, как дерутся его «непобедимые богатыри», он вновь вошёл во гнев и кричал на воевод:

– Вам только с курами да овцами воевать. – А когда узнал, что среди византийцев находится император Константин, совсем рассвирепел: – Эй, воеводы, приведите немедленно ко мне Багрянородного, я отхожу его плетью за дерзость! Он узнает, как поднимать меч на царя, который мог взять его дырявый Константинополь!

После этого крика воеводы сами повели воинов на неприступный холм и бились до глубоких сумерек. Но им так и не удалось приблизиться к колеснице императора.

Наступил вечер. Очень быстро стемнело, и прекратился звон мечей, не раздавались боевые кличи. Лишь стоны раненых с той и другой стороны нарушали вечернюю тишину. Лакапин наконец подошёл к императору и сказал:

– Прости, Божественный, мы угодили-таки в ловушку, которую расставил нам царь Симеон.

– Ты видел его? Он при войске?

– Я слышал, как он ругал воевод за то, что ещё не одолели нас. Сегодня он свиреп, как никогда.

– Отведи меня к нему, – потребовал Багрянородный. – Я упрекну его за то, что нарушил мир. И дам ему денег, если он бедствует. Он откроет нам путь.

– Не тешь себя надеждами, Божественный. Нынче ты можешь откупиться от него только короной и троном в Константинополе.

– Господи, Симеон опять за своё! – Тяжело вздохнув, произнёс Багрянородный. – Он ведь и пять лет назад грозился отнять у меня трон. И что же нам теперь делать?

– Держаться. И думать, как выпутаться из нелепого положения, – попытался укрепить дух юного императора Лакапин.

У самого же в этот миг мелькнула, как он назвал её, дикая мысль: «У нас есть два выхода: или с честью умереть на поле брани, или отдаться на милость врага». Но эта «дикая мысль» оказалась легковесной при твёрдом духе Лакапина, и она как прилетела, так и исчезла. Его упадочное состояние продолжалось недолго. Он пошёл по своему стану и увидел, что воины ведут себя спокойно, словно в походе на биваке. Большинство воинов трапезничали, доставая из своих сум съестное, многие кормили коней. Были и такие, которые точили мечи, несли с поля сечи собранное оружие. Господи, у них нет чувства страха перед врагами! Почему это? И понял Лакапин, что на этот вопрос должен ответить только он, если его спросят. Всё сводилось к тому, что гвардейцы верили: он найдёт выход из трудного положения, и только он может спасти войско от полного уничтожения. Но каково найти выход, если против его двадцати с лишним тысяч стоят около ста тысяч болгарских воинов! И, пройдясь из конца в конец по стану гвардейцев, Лакапин нашёл, как ему показалось, простой и надёжный путь спасения своих воинов и юного императора.

Вернувшись после обхода стана к колеснице Багрянородного, он велел стременному Кастору позвать всех старших и младших турмархов на совет. Когда собрались все, кого хотел видеть Лакапин, он сказал им просто и немногословно:

– Как придёт полночь, так выступим тремя колоннами. Ты, Стирикт, пойдёшь справа, ты, Карион, – слева. Между вами, сопровождая императора, пойдёт Никанор. Запомните главное: всё делаем молча, ни звука, ни шороха. Молча поднимаемся и молча идём прорубать себе путь. Враг обложил нас стеной, но стена эта тонка, и мы проломим её, вырвемся на свободу. И пока враг соберётся с духом догнать нас, мы будем за каменными и прочными стенами Силиврии. Думаю, что вам всё ясно. Идите к воинам, готовьтесь в путь.

Юный император стоял рядом с Лакапином, но он ни словом не вмешался в распоряжения великого доместика. Он понял, что сейчас судьба войска в руках этого боевого адмирала. Да, Лакапин остался им. Он смело смотрел в ночь, где во тьме затаились окружившие его войско враги, он толково отдавал приказы, и все, кто слушал его, понимали, что именно так надо идти и биться за право быть свободным, но не рабом.

Полночь приблизилась быстро. Тучи заволокли небо, стояла непроглядная тьма. Но воины уже поднялись в седла, помогли забраться на них раненым, обнажили мечи. И пришла пора ломиться через стан врага. Колесницу императора Лакапин велел спрятать в самую середину колонн. И вот уже шёпотом прошелестело: «Вперёд, вперёд на врага!» Кони шли пока тихо, а потом, когда первые ряды колонн достигли болгар, всё пришло в бешеное движение. Гнали коней кто рысью, кто галопом, и топтали вражеских воинов, убивали их полусонными, когда они возникали на пути. Среди болгар возник переполох. Многие подумали, что враг напал на них всюду, и, бросая коней и оружие, бежали в темноту подальше от византийского стана. Царь Симеон выскочил из шатра и закричал на телохранителей:

– Кто посмел беспокоить меня?!

Один из телохранителей не испугался этого крика и ответил:

– Это, государь-батюшка, ромеи всполошились.

К царю сбежались воеводы, спрашивали его, что делать. Он же начал их беспощадно ругать, а накричавшись вволю, махнул рукой.

– А, делайте что хотите! – и ушёл в шатёр.

Воеводам это показалось смешным, но и грустным.

Они поняли, что византийцы разрубили их стан, окружающий холм, и ушли из-под носа. И пока воеводы соображали, что надо делать, цокот копыт византийской конницы уже погас в ночи и наступила тишина. Пришло и ещё одно разочарование в стане болгар, особенно среди воевод. Все они боялись гнева царя Симеона. Он осознал, что случилось. Сон к нему уже не шёл, он свирепел с каждым мгновением и готов был прогнать с глаз долой всех воевод, допустивших, чтобы византийцы прорвались через их полки. Однако, когда позвали воеводу Панича, к царю прибежал его стременной и сказал:

– Государь-батюшка, воевода Панич убит. Его нашли в груде тел там, где удирали ромеи!

Лишь после этого царь Симеон опомнился и закричал на воевод:

– Эй, бурдюки овечьи, догнать ромеев и порубить! Без головы Лакапина не возвращаться! Пороть буду!

И никто из воевод не посмел возразить царю. Погиб лучший воевода болгарского войска, отважный Панич, и его смерть требовала отмщения. Все воеводы признали правоту царя: надо преследовать византийское войско. Но кто-то из воевод вполголоса заметил:

– Вот и посчитаются с нами ромеи, как в ночь догонять пойдём. То мы их в ловушку заманили, то они нам сыра бесплатного бросили.