Текст книги "Монарх от Бога"

Автор книги: Александр Антонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 32 страниц)

Глава вторая. НАСЛЕДНИК ПРЕСТОЛА

Никто из византийцев не переживал так за императора Льва Мудрого, как патриарх Византии Николай Мистик. Он был духовным отцом басилевса и лучше других знал его характер. Он понимал, что три удара злого рока, которые получил Лев Мудрый, теряя своих супруг, не по силам перенести даже мужественному человеку. Ведал патриарх, что император, в малой или в большой мере, любил каждую из своих жён. И они были достойны этого. Потеря Анисии пошатнула крепкое здоровье и душевный мир Льва Мудрого. Он становился жестоким не только к врагам державы, особенно к арабским корсарам, но и к тем, кто его окружал. Вместе с ожесточением к императору пришло пристрастие к хмельному. Он хотел утопить в нём своё горе, предаться забвению и потому окончательно потерял веру в то, что у него когда-либо появится наследник престола.

Со временем Льву Мудрому стало казаться, что он предвидит гибель зародившейся Македонской династии, что она исчезнет, лишь он уйдёт из мира. И были минуты, когда Лев Мудрый жаждал смерти. Патриарх Николай многажды пытался убедить его взять себя в руки и вести достойный императора образ жизни. В такие часы Лев Мудрый с горькой усмешкой спрашивал патриарха:

– Скажи, святейший, где и в чём мне найти утешение от тягостного вдовства? Издав закон о запрещении третьего и последующих браков, я загнал себя в клетку. Когда же я нарушаю закон, Господь жестоко меня наказывает, – с горькой усмешкой продолжал император.

Будучи проницательным человеком, умеющий размышлять державно, Николай Мистик понял, что надо искать путь, как обойти закон, не нарушив его. И однажды патриарха осенило, и озарение шло вразрез с догматами церкви, но это был всё-таки естественный выход из тупика. И Николай Мистик сам отважился нарушить в какой-то степени каноны нравственности. Он счёл, что цель оправдывала средства.

Святейший Николай воспитывал племянницу, дочь сестры. Она с малых лет росла при нём. Родители её погибли в резне, которую учинил в городе Димитриаде критский корсар князь Даман Тирский. Патриарх дал Зое хорошее образование, её научили светскому рукоделию, и, когда она вышла из отрочества, дядя ввёл племянницу в круг придворных дам. Зоя не блистала красотой и одевалась просто, потому среди жён и дочерей крупных сановников она оставалась незаметной. Но странное дело: к ней тянулись все, кто хоть раз внимательно посмотрел в её большие серые глаза. В них светилась сила, которая жила в её душе. Дядя Николай знал и ценил эту силу. Зоя унаследовала её от отца, родовитого иранца. Отец Зои исповедовал восточную веру – суфизм. Эта вера покоилась на древнем восточном учении о мудрости. Отец Зои считался суфием и был глубоко верующим человеком. Но он не посещал храмов, а ощущал своего Бога в сердце. Других религий он не отвергал, не вёл разговоров о Иисусе Христе и Создателе. Он отрицал фарисейство и словам предпочитал дело. Он нёс в себе добро и излучал его, ему дано было понимание гармонии и красоты. Зоя с детства запомнила напутствие отца, которое он не уставал повторять: «Ты, доченька, живи с Богом в сердце и не забывай творить добро».

В палатах патриарха Зоя появилась, когда ей было семь лет. Казалось бы, что она ещё дитя. Но с первых дней общения с племянницей Николай Мистик понял, что корни веры отца проросли так глубоко в её душе, что их невозможно выкорчевать, разве что обрубив. Дядя не стал творить над девочкой насилие, не угнетал её принуждением войти в христианскую веру. Как и все православные христиане, он оставался к юной суфии милосерден и доброжелателен. С тем дядя и племянница и ужились. С годами они прониклись друг к другу любовью и уважением. И когда пришло время ввести девушку в императорский дворец, патриарх без каких-либо сомнений сделал это, считая, что Зоя – носительница жизни и добра – и во дворце будет их сеять.

Теперь, как считал Николай Мистик, для его племянницы настало время сотворить добро во имя империи. Ему, первосвятителю византийского христианства, сам Бог повелевает склонить племянницу на подвиг во благо великой державе. Она должна сохранить поднявшуюся из народных глубин Македонскую династию. Её основатель Василий Первый, сын крестьянина, простоял во главе империи двадцать лет и ничем не посрамил своего императорского достоинства.

«Благодаря своей деятельной силе и крестьянской предусмотрительности он восстановил внешнее значение государства, счастливыми войнами распространил границы империи на Востоке… хорошим судопроизводством и администрацией он восстановил порядок внутри и прекратил начавшиеся при его предшественнике церковные волнения», – сказано в исторических хрониках.

Сын Василия Македонянина, Лев Мудрый, ни в чём не развенчал достоинств отца, однако был менее удачлив в сражениях с внешними врагами империи. Но внутренняя жизнь державы ничем не омрачилась за минувшие восемнадцать лет его стояния на троне. Лишь личные беды императора вызывали сочувствие и сострадание его подданных.

Всеми глубинами своего сердца и души первосвятитель понял, что теперь только от него и от племянницы Зои зависит благоденствие державы и императора. Завершив череду долгих размышлений, патриарх счёл своим долгом воплотить задуманное в жизнь. Оставалось приобщить к задуманному свою племянницу.

Приближалось Рождество Христово. Было воскресенье – двадцать восьмая неделя по Пятидесятнице. В этот день православные Византии отмечали годовщину мученика Севастиана и дружины его, а ещё жены Зои. Патриарху предстояло вести службу в Святой Софии, а племяннице – идти на службу во дворец. Но до того, как покинуть палаты, они вместе садились за утреннюю трапезу. За столом сидели вдвоём. Служитель принёс блюда с пищей, питие и ушёл. Пища была скромной. Николай Мистик не страдал чревоугодием, его племянница – тем более. Странное состояние испытывал в эти минуты патриарх. Он не знал, с чего начать столь щепетильный разговор с непорочной племянницей. Часто отрываясь от пищи, он глядел на Зою с растерянностью. Она поняла, что ему нужно сказать ей нечто очень важное, и прервала тягостное молчание.

– Дядюшка, ты чем-то озабочен, – начала она, – и что-то хочешь сообщить мне, но не соберёшься с духом. Я выслушаю тебя, дядюшка, почтительно, что бы ты ни сказал.

Она смотрела на дядю большими серыми глазами, и они призывали его к откровенности.

– Спасибо, дочь моя славная, что помогла мне. Разговор у меня к тебе и впрямь очень важный. Я хочу просить тебя исполнить столь нужное для империи, что ты пока и представить себе не можешь. Даже язык не слушается меня, чтобы выразить эту просьбу. И ты вольна ей не внимать. – И патриарх развёл руками.

– Говори о чём угодно, дядюшка, ибо я знаю, что ты думаешь подвигнуть меня на то, чтобы я сотворила добро.

– Верно, дочь моя. Ты облегчила мою душу, и я буду с тобой откровенен, потому как твой возраст позволяет выслушать слишком сокровенную просьбу. Ты знаешь, что император бедствует, и нам с тобой посильно избавить его от страданий. Ему не дано нарушить свой закон и привести в церковь четвертую жену. И церковь не может того позволить. Есть только один выход для императора обрести наследника престола – это сойтись с новой своей избранницей в гражданском браке. И если он тебя изберёт, готова ли ты на этот подвиг во имя империи? Я знаю силу твоего характера, знаю корни наследственности. Ты способна дать императору сына, чтобы Македонская династия не исчезла. Вот в чём твой подвиг. И ты совершишь его втайне от двора и свиты, втайне от всего света. Лишь мы двое, император и я, будем знать о твоём мужестве. И всё изменится, всё завершится благополучно с рождением наследника престола. Ты не останешься в забвении. И прости меня, дочь моя, за всё сказанное столь откровенно. – Патриарх встал и поклонился племяннице.

Зоя тоже встала и поклонилась дядюшке. Лицо её пламенело, глаза излучали яркий свет. Она ответила твёрдо, как подобает суфии:

– Спасибо, дядюшка, за искренность. Ты, первосвятитель церкви, избрал меня посланницей и орудием добра. Я буду этой посланницей и исполню твою святую просьбу.

Патриарх вышел из-за стола, обошёл его, отодвинул от Зои стул, перекрестил её трижды и произнёс:

– Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь. – Потом он обнял Зою и, поцеловав, добавил просто и ласково: – Спасибо, славная. Всё свершится благополучно, и на рождественские праздники Божественный будет у нас в гостях.

– Он не разочаруется в нас, – сказала Зоя с улыбкой.

В тот же день, после торжественной литургии в Святой Софии, которую вёл сам патриарх Николай, он пригласил императора в алтарь и перед иконой Софии Премудрости спросил:

– Божественный, ты вдовствуешь уже четвёртый год. Думаешь ли ты изменить свою судьбу?

Император ответил патриарху после долгой паузы. Он пристально смотрел в лицо Николаю Мистику, пытаясь разгадать подоплёку его вопроса. Помнил он, что за минувшие годы патриарх ни разу не спрашивал его о том, как чувствует он себя в роли вдовца. Лев Мудрый знал, что по воле церкви Николай Мистик не позволит ему преступить изданный закон. Сам император никак не проявлял желания попрать его и временами признавался себе, что уже смирился с незавидной долей вдовца. А когда просыпалась жажда сбросить это тягостное бремя, он гасил подобную жажду хмельным. Но в ночные, бессонные часы он замечал, что в глубине души билась, как птица в клетке, мысль о том, что он уйдёт из мира не оставив после себя наследника, и что это жестоко и несправедливо по отношению к нему. Да, у него есть младший брат, но это будет великой бедой, если Александр займёт трон. И всё восставало в Льве Мудром против брата, он ночами искал путь продолжения династии Македонян.

Но пора было отвечать на вопрос патриарха, который по сану своему должен был заботиться и молиться о здравии и благополучии императорской семьи. Ответил Лев Мудрый, однако, вопросом:

– Святейший, а какой совет ты дашь своему императору, чтобы его судьба изменилась?

Этот вопрос пришёлся по душе Николаю Мистику: он открывал ему дорогу к действию.

– Божественный, пока я прошу тебя принять моё приглашение побывать на трапезе в Крещенский сочельник. Там мы с тобой и поговорим душевно и без помех.

И опять задумался император; почему бы не быть патриарху откровенным в сей миг? Но ведь не повелишь, не крикнешь. И так все годы, сколько помнил Лев Мудрый, Николай Мистик был загадочным и не ходил с душой нараспашку. Однако, осуждая патриарха, Лев Мудрый признавал, что Николай Мистик всегда был рьяным его защитником. Он ответил, скупо улыбнувшись:

– Слава богу, что до сочельника осталось ждать всего сутки. Я приду, святейший, готовь побольше хмельного.

– Будет и хмельное. Об одном прошу, Божественный: дождись меня во дворце и мы придём ко мне вместе – только вдвоём.

– Страсти в тебе бушуют, святейший. Мне так и кажется, что ты по-прежнему тайный советник, – усмехнувшись, сказал император.

Николай Мистик словно согласился с ним, покивал головой и перекрестился на образ, причисленного к лику святых императора Константина Великого[9]  [9] Константин I Великий (ок. 285-337) – римский император (306-337), объединил всю империю, завершил преобразование ее государственного устройства, превратил христианскую церковь в свою опору; перенес столицу империи в г. Византий (Константинополь).


[Закрыть]. Патриарх преклонялся перед Константином Великим, порвавшим с Западной Римской империей, создавшим новую империю – Византию – и основавшим на проливе Босфор столицу молодого государства. Искусные мастера мозаики создали образ императора с градом Константинополем в руках, показав его мощь и величие во всей красе.

Той порой Лев Мудрый, увидев, что патриарх впал в созерцание, покинул алтарь и уехал в Магнавр. За вечерней трапезой, когда все придворные и сановники уже были в сборе, произнесли тоста в честь Божественного и выпили вино, некая сила заставила Льва Мудрого встать и повела вдоль огромного стола. Он шёл медленно и всматривался в лица придворных дам и юных дев. Иногда его взор задерживался на ком-то из них, на других он кидал лишь беглый взгляд. Так было и тогда, когда он проходил мимо племянницы патриарха Зои. Но на короткое мгновение глаза их встретились, и случился некий световой всплеск, словно между двумя тучами в доли секунды пролетела молния. Больше Лев Мудрый уже ни на кого не смотрел. Он быстрым шагом прошёл к своему тронному креслу, опустился в него и прикрыл глаза рукой. Он ощутил на ладони тепло, исходящее от его глаз, как будто молния вошла в них и теперь излучала таинственный жар. «Мистика какая-то, – подумал император. – И зачем святейший задумал пошутить надо мной, пригласил к себе на трапезу? Мог бы и в моём покое открыть свою тайну».

Однако у «шутки» оказалась серьёзная оборотная сторона. Как ни пытался Лев Мудрый забыть об этом мгновении, ему не удавалось это в течение почти всей бессонной ночи и ужасно долгого декабрьского дня: перед глазами мельтешили образы Николая Мистика и его племянницы Зои. Они надоели ему, он злился, но отделаться от них он не мог. Лишь появление патриарха во дворце избавило императора от мучений. В первый момент встречи Лев Мудрый хотел было упрекнуть Николая Мистика за то, что он наслал наваждение, но, увидев в глазах патриарха преданность и сочувствие, погасил в себе недоброе побуждение.

– Я так долго ждал твоего появления, святейший, что устал.

– Божественный, я пришёл в нужный час. Да благословит нас Бог.

Разговаривая о текущей жизни, они покинули дворец, вышли в парк и там на одной из дорожек повернули к особняку патриарха. Это было большое двухэтажное здание из бело-розового мрамора, строгих форм, со множеством покоев, с просторной трапезной и молельной комнатой. Когда император и патриарх скрылись за дверью особняка, неподалёку от него, среди кустов лавра, мелькнула тень телохранителя Льва Мудрого. Это был молодой придворный евнух Гонгила, ещё подростком привезённый императором из Антиохии.

Он был силён, ловок и предан Льву Мудрому, как пёс. И просидел он в кустах до утра, оберегая жизнь и покой своего бога.

В покоях патриарха император бывал очень редко и каждый раз с любопытством смотрел на все, что ловил его взор. Он заметил, что в этом особняке царствуют скромность и образы святых. Среди них внимание Льва Мудрого привлекла икона Богоматери Одигитрии с младенцем Иисусом на руках. Она была изображена в полный рост. Три лампады, освещающие её и младенца, одухотворяли лики, делали их живыми и земными. Пройдёт чуть более полувека, и эта икона будет подарена великой русской княгине Ольге. Лев Мудрый и Николай Мистик перекрестились пред иконой, и патриарх повёл императора к накрытому для трапезы столу, усадил его на почётное место, сам на минуту скрылся за боковой дверью и появился вместе с племянницей.

Она была одета в бело-розовый далматик[10]  [10] Далматик – род накидки, мантии длиной до половины икр и с широкими рукавами.


[Закрыть] с оранжевой полосой от плеча к золотому поясу. Её густые каштановые волосы, украшенные малой диадемой, локонами ниспадали на плечи. Лицо было бледноватым, но полные губы алели, голову она наклонила и смотрела вниз. А поклонившись императору, Зоя поглядела на него широко распахнутыми серыми глазами, и в них Лев Мудрый заметил нечто особое, некое обещание. Чего? Этого император не сумел разгадать.

Зоя села за стол напротив Льва Мудрого. Николай Мистик сел сбоку от них, но ближе к Божественному. Едва опустившись на стул, патриарх ощутил на своих плечах непомерную тяжесть того, что ему надлежало донести до императора и племянницы. Но, будучи искушённым в тонкостях трудных бесед, он начал разговор с самых высоких слов и, словно щитом, прикрывал себя именем Всевышнего.

– Божественный басилевс, славная моя племянница, я пригласил вас за праздничный стол для того, чтобы напомнить о вашем долге перед империей. Минувшей ночью я долго молился, просил у Всевышнего совета, и он снизошёл своей милостью до раба своего, дал совет призвать вас к единению. И церковь благословляет вас на подвиг во имя великой Византии. Но она не довлеет над вашей волей. Вкупе решайте сами, идти или не идти к подвигу. Церковь надеется лишь на то, что каждый из вас несёт в себе высокую честь византийца, всегда способного на самопожертвование на благо державы. Сказанное мною вы слышали. Я же поднимаю кубок за то, чтобы слова мои проросли плодами, а не плевелами. – И патриарх поднял кубок.

– Остановись, святейший. Мы выпьем бальзам, излитый тобою, втроём. Мы тебя поняли. – И Лев Мудрый обратился к Зое: – Так ли я говорю, славная Жизнь?

– Истинно так, – ответила Зоя-Жизнь.

Выпив вина, все трое долго молчали. Лев Мудрый и Зоя ели виноград и смотрели друг на друга. Они поняли подспудный смысл сказанного патриархом, но ещё не представляли, как вести себя. Но вот наконец Лев Мудрый улыбнулся, и Зоя ответила ему улыбкой. И вдруг император громко засмеялся. Это был здоровый смех. Лев Мудрый вновь ощутил радость бытия. Он поднял палец и весело произнёс:

– Ну, святейший, поводил ты меня за нос! Да и во благо! Во благо! – И тут же спросил Зою: – А ты, славная, давно ли служишь во дворце?

– Больше двух лет, Божественный.

– Грешен пред тобой. Как-то не запомнилась ты мне прежде, а теперь… Теперь я вижу, что ты достойна самой высокой чести.

– Прости, Божественный, этому ещё не наступило время. – И Зоя легко засмеялась.

Это был доверительный смех. После него им ничто не мешало сблизиться до завещанного патриархом.

Той порой Николай Мистик понял, что он за столом лишний, встал и молча ушёл. Ни Лев Мудрый, ни Зоя не обратили на это внимания, потому что уже были заняты собой. И император сказал то, что призвало их к единению:

– Славная, мы сожгли за собою мосты и во власти друг от друга.

– Да, Божественный. Но пусть это останется между нами.

– Я ценю людей с твёрдым характером. Ты одна из них.

– Спасибо, государь.

В эти мгновения Лев Мудрый присматривался к лицу Зои. Познав разных красавиц, он сделал для себя неожиданное открытие: её внешность лишь невнимательному человеку могла показаться некрасивой. Он увидел в Зое не только прелестные и обладающие притягательной силой глаза, но и красивую шею. И её облик, нос, уши, губы – всё было в гармонии. И голову на высокой шее она умела держать гордо. А когда она повернулась к нему в профиль, он узрел царственную осанку. И то, что он раньше не замечал её, случалось потому, что её заслоняли собой пышные придворные дамы и дочери высших сановников. Выведи он её в том наряде, в котором она вышла к нему, она конечно же привела бы всех в изумление. Так или не так всё могло случиться, но Лев Мудрый утвердился в мысли о том, что титул августы – дамы царской крови – будет Зое бесспорно к лицу.

В эти минуты узнавания друг друга Зоя тоже была деятельна. Она попыталась вспомнить, было ли у императора за два с лишним года её пребывания во дворце недостойное благородного мужа отношение к окружающим его придворным дамам. И оказалось, что она сама ничего подобного не замечала и ни от кого не слышала осуждения императора. Постепенно жертвенный огонь во имя сотворения добра разгорался в её груди всё сильнее. В ней угасло всякое сомнение в том, что она вступает на греховный путь. Нет, греха с её стороны не будет сотворено, только благое деяние. Зоя преображалась. Сказав: «Спасибо, государь», – она взяла его правую руку, повернула ладонью вверх и принялась «читать» линии жизни. А прочитав, сделала вывод:

– Божественный, все грядущие годы твоей жизни протекут благополучно. У тебя будет наследник, ты наречёшь его своим любимым именем Константин. И ты будешь любим своей супругой. – Зоя не спускала с лица императора завораживающих глаз и улыбалась.

И тогда он взял её руку и поцеловал. Чёрная бородка и короткие усы пощекотали ей кожу, поцелуй был крепкий, чувственный. Лев Мудрый проникся лаской, и Зоя почувствовала его влечение к ней. Она легко освободила свою кисть из его сильной руки, встала, обошла стол. Лев Мудрый понял её желание, вышел ей навстречу. Они обняли друг друга, приникли губами, и где-то в глубинах их сознания вспыхнули мысли о том, что всё в их жизни должно было случиться именно так. Они вспомнили, что раньше при встречах их мимолётные взгляды оставляли в сердцах свой след и, как драгоценные зерна, накапливались там. И вот зерна проросли. После целой вечности пребывания в объятиях. Лев Мудрый чуть отстранился от Зои и негромко произнёс:

– Я твой раб, царица моей души. Твори со мною, что подскажет твоё доброе сердце.

У Зои слов не нашлось. Она заменила их делом. Зная, что уже наступила ночь, что ей предоставлена полная свобода в исполнении желаний, она взяла за руку наречённого судьбой и повела в свою опочивальню. Они поднялись по лестнице на второй этаж и там из просторного зала вошли в просторные покои Зои. Она сразу заметила, что по воле дядюшки в её покоях было приготовлено все, чтобы украсить ночь сближения. В туалетной комнате ванна была наполнена горячей водой с благовониями, рядом в покое был накрыт стол, в опочивальне ждало просторное ложе. Всюду горело множество свечей. Здесь не было и намёка на скрытное уединение двух одиноких душ. Возникшая вначале оторопь в груди Льва Мудрого исчезла. Он почувствовал себя свободно, словно вернулся из дальнего похода к любимой супруге и она приняла его по-царски. Так всё и было. Бог добра, который руководил в эти часы деяниями своей дочери Зои, именно так и хотел встретить божественного императора Византии.

Едва Лев Мудрый осмотрелся, как Зоя повела его в туалетную комнату и принялась раздевать. Делала она это с улыбкой. Он был благодарен Зое за её предусмотрительность, за то, что над его волей довлела её добрая воля. Ему было приятно подчиняться Зое. А она исполняла своё назначение ловко и умело. И вот уже Лев Мудрый, мужчина крепкого телосложения, с широкой грудью, со шрамами на плече и бедре, нежился в ванной. А Зоя той порой скинула с себя далматик и принялась растираться благовониями. Император пытался не смотреть на обнажённую девушку, но ему это не удалось. Он видел мраморные статуи греческих богинь. В Микенах на полуострове Пелопоннес однажды он долго любовался дочерью Юноны и Юпитера – Гебой. Она подавала богам божественный напиток. Лев Мудрый запомнил её стройной, полной грации. И вот она, воплощённая Геба, перед ним. «Всевышний, как ты милосерден ко мне», – мелькнуло у него в уме.

Зоя подошла, помогла Льву Мудрому встать из ванны, и вытерла его мягкой белоснежной льняной простыней, другую накинула ему на плечи, сама укрылась розовой шёлковой тканью и повела Божественного к столу. Она наполнила кубки вином с бальзамом, они выпили молча. Им осталось сделать несколько шагов до ложа, чтобы утонуть в забвении.

В эту ночь, накануне Рождества Христова, Лев Мудрый не вернулся во дворец. Он провёл её в опочивальне с Зоей-августой, как величал теперь Зою император. Прошло не так уж много времени, меньше года, и Лев Мудрый огласил титул августы с амвона храма. А пока наступила пора тайной жизни Льва Мудрого и Зои. Она протекала в особняке патриарха, куда всем смертным запрещалось входить кроме служителей. Тайна сохранялась строго, о ней знали только патриарх да евнух Гонгила. Когда император приходил поздним вечером к Зое, евнух оберегал их покой. На четвёртый месяц их тайной жизни, приняв императора на ложе, Зоя прошептала:

– Божественный, я понесла.

Лев Мудрый молча уткнулся лицом в грудь Зои. Он не спросил её, кого она носит под сердцем, сына или дочь, – он смирился бы и с дочерью. Лаская Зою, Лев Мудрый сказал:

– Тебе пора во дворец. Ты будешь жить в порфирных покоях. Я хочу, чтобы ты всегда была рядом.

– Так скоро и будет, мой государь. Но до родов нам не надо нарушать наше уединение.

– Почему, моя славная августа? Никто не посмеет косо взглянуть на тебя.

– Я верю тебе. Но есть силы, неподвластные даже воле императора, мне бы хотелось уберечь от них твоего сына.

– Славная, ты уверена, что родишь сына?

– Да, мой Божественный. Каждую ночь я разговариваю с ним.

– Как разговариваешь?

– Всё очень просто у нас.

– Я готов в это поверить, но…

– А ты поверь. Должно тебе знать, что мой Бог живёт во мне. От него мы, суфии, питаемся мудростью, и он учит нас познавать мир. Когда твоему сыну будет годик, он многое расскажет о себе, чего ты, Божественный, не знаешь.

Зоя говорила так, что её слова были зримы для Льва Мудрого. Они входили в него не только звуками голоса, но и как нечто материальное. Он словно бы пил бальзам, который наполнял его тело небывалым блаженством. И он уже не сомневался, что Зоя говорит правду, что всё так и будет.

– Я ничего не отрицаю из сказанного тобой. И пусть дом твоего дядюшки останется кровом твоим, сколько бы ты этого ни пожелала.

– Спасибо, Божественный. Я знала, что ты поймёшь меня. – И Зоя прижалась к будущему отцу её ребёнка всем своим гибким телом.

Вольно или невольно, но для императора Льва Мудрого наступило время ожидания, не дающее ни минуты покоя. Он считал дни, недели, когда наконец у него появится наследник. И однажды Зоя подсказала ему, как скоротать время ожидания.

– В тебе, Божественный, живёт жажда сочинительства. Дана она тебе Всевышним, вот и прославь его имя. Напиши книгу о храмах-базиликах. Знаю, что ты об этом давно мечтаешь.

Для Византии 904 год протекал спокойно. Он уже заканчивался, стояла глубокая осень. Держава ни с кем не воевала, никто на неё не собирался нападать, и потому Лев Мудрый мог себе позволить приступить к сочинению «Базилики», которое он и впрямь вынашивал. Так и случилось, что Лев Мудрый увлёкся сочинением. В эту пору он уделял мало внимания государственным делам, жил в мире творчества и любви к Зое-августе. Он никого не пускал в этот мир.

Однако всё тайное со временем становится явным, и во дворце Магнавр постепенно многое стало известно о таинственной жизни императора. Сложилось это по крупицам. Вдруг придворные вельможи и слуги заметили исчезновение из дворца племянницы патриарха. Сановники в секрете, служившие самому императору, вскоре узнали, скоро проведали, что каждую неделю он скрывался вечерами в розовом особняке патриарха и проводил там ночи, возвращаясь во дворец на рассвете. Евнух Гонгила давно стал целью, на которую были устремлены взоры всё тех же служителей в секрете. Так мало-помалу во дворце Магнавр утвердилось мнение, что император пребывает в порочной связи с Зоей, которую острые на язык дамы и вельможи прозвали Карбонопсиной. И как бы не произносилось придворными это прозвище, оно звучало оскорбительно.

О происках придворных, об их злословии вскоре от тех же служителей в секрете узнал император, и он принял жёсткие меры. Слишком рьяные хулительницы и хулители Зои были удалены из дворца, остальным же придворным Лев Мудрый сказал за полуденной трапезой просто:

– Вы, мои верные служители, помните одно: за каждое мерзкое слово о моей избраннице будете сурово наказаны.

Премьер-министр Астерий защитил придворных императора от его гнева и опалы:

– Божественный, все недостойные тобою наказаны, и мы их изгнали. Пусть твой гнев не изольётся на невиновных. Все мы чтим и любим тебя, и кто бы ни была твоя избранница, для нас она станет государыней.

– Я верю тебе, великий логофет дрома. А вам всем скажу одно: я не виноват, что меня преследует злой рок.

На этой трапезе было заложено почтительное отношение к будущей императрице.

У Зои подошло время родов. За три дня до появления на свет младенца роженицу по воле императора перевели во дворец. Сделано всё это было тайно. Лев Мудрый опасался сглаза и всего того, что могло причинить вред его избраннице и дитяти. Зою поместили в пурпурной опочивальне, где по многовековой традиции рождались багрянородные или порфироносные отпрыски – наследники тронов. К этому покою были поставлены верные телохранители, которыми распоряжался преданный императору евнух Гонгила. Он был горд таким доверием и оставался неусыпен в бдении днём и ночью. Казалось, он даже не спал в эти дни. Пищу, которую приносили Зое, сперва пробовал Гонгила, потом император. И только после этого она попадала на стол к роженице. Они готовы были на самопожертвование.

Принимать роды у Зои вызвалась придворная повитуха Анастасия. Ходили слухи, что она хорошо преуспела в ремесле, принимая всякие внебрачные роды.

Лев Мудрый знал Анастасию, но по своим соображениям не допустил её к Зое. И была найдена акушерка из простых горожанок по имени Вевея – верная. Её привели к императору, и он поговорил с нею с глазу на глаз. Вевея пришлась ему по душе. Она подкупала своей сердечностью, добротой и бескорыстием. Лев Мудрый сказал доброжелательной горожанке:

– Исполни свой долг по-божески, славная Вевея, и ты будешь жить при моём наследнике, ни в чём не нуждаясь, пока он не подрастёт.

– Я не обману, государь, тебя в твоих надеждах. Приму дитя и понянчу его, сколько сил хватит, – ответила Вевея.

Повитуха пришла в пурпурную опочивальню в полдень, накануне праздника Воздвижения честного и Животворящего Креста Господня. Опытная акушерка подумала, что середина первого осеннего месяца сентября – благодатное время для родов. К Зое привёл её сам император. Он шёл туда с волнением, какого никогда не испытывал, и Вевея это заметила. Она уловила его взгляд, когда он подошёл к Зое, и этот взгляд выразил все, что нужно было знать Вевее. Таким же взглядом одарила Льва Мудрого и Зоя: это были два любящих друг друга человека. И на душе у Вевеи стало спокойно. Порадовало её и то, что Зоя не лежала в постели, а была на ногах и ходила по просторной спальне. Знала Вевея, что движение роженицы до последнего часа облегчит ей роды.

И настало время Вевее остаться наедине с Зоей. Она с поклоном попросила императора покинуть опочивальню. Он послушно исполнил её просьбу. Вевея взяла Зою под руку, и они ещё долго ходили по покою. И повитуха рассказала Зое все, что ожидало её перед родами и во время их. Зоя слушала внимательно и во всём доверилась доброй женщине. Когда Зоя устала от ходьбы, Вевея уложила её в постель на спину и принялась растирать ей живот тёплыми и мягкими руками. Делала она это старательно и долго. У Зои отошли воды, потом начались родовые схватки. Зоя сдерживала крик боли. Но Вевея попросила её дать волю исцеляющим крикам. Во второй половине ночи, уже близко к рассвету, наступили роды. Вевея бережно принимала младенца, и с рассветом роды благополучно завершились. Пурпурный покой огласился детским плачем. На свет появился мальчик. Вевея омыла его и показала изнемогшей от усталости роженице.

– Ты родила того, кого ждал твой Божественный, – произнесла Вевея.

Зоя протянула руку к ребёнку и погладила его по головке. На большее у неё не хватило сил.

В это время император Лев Мудрый вошёл в покой и тихо, словно тень, встал за спиной Вевеи. Он смотрел на своего сына и плакал, не замечая слез. У него было основание радоваться до слез: позади остались долгие годы страданий.