Текст книги "Монарх от Бога"

Автор книги: Александр Антонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 32 страниц)

Роман Лакапин и царевич Пётр провели в Адрианополе два дня. Они и впрямь отдохнули за это время. Вечером было застолье. Иринарх пригласил знатных вельмож города на встречу с великим доместиком, и все его благодарили за предотвращение нового нашествия болгар. Лакапин сказал, что надо отметить в этом заслугу царевича Петра, который пошёл поперёк батюшки, царя Симеона. Вельможи поклонились царевичу Петру. Лакапину эта встреча с вельможами была важна, потому как ему хотелось завоевать расположение городской знати: Адрианополь был одним из трёх после Константинополя и Фессалоники крупным городом Византии.

В этот же вечер Иринарх разыскал двух восьмидесятилетних старцев, которые находились в светлой памяти и хорошо помнили Василия Македонянина, ибо вместе с ним долго служили на гипподроме. Лакапин не стал их расспрашивать о прошлом, лишь сказал:

– Почтенные Дорофей и Афиноген, вы поедете с нами в гости к внуку Василия Македонянина, Константину Багрянородному.

Старцы долго переговаривались между собой, теребили коротко остриженные бороды. Потом Дорофей с улыбкой произнёс:

– А что, внучонок нашего Василия заслуживает того, чтобы мы с тобой, Афиноген, посетили его.

– Браво, браво! Хорошо сказано! – воскликнул Лакапин.

Через день великий доместик со старцами и царевичем Петром покинули Адрианополь. Пётр всей душой рвался поскорее добраться до Константинополя. Наступил благодатный апрель. Была Лазарева суббота. Горожан с утра оповестили о том, что с бескровной «войны» возвращается с войском великий доместик Лакапин. Для горожан возвращение войска всегда было событием, но чаще таким, которое приносило печаль, страдания: войн без жертв не бывает. Тысячи горожанок выходили навстречу войску с болью в груди и с надеждой на то, что с их супругами, братьями, отцами, сыновьями ничего не случилось, что возвращаются они живыми и здоровыми. Как в старом добром мифе: улетели тридцать два сокола, столько же и вернулись. То ли не радость! То ли не повод для торжества!» И, когда войско вступило на мостовые Константинополя, его встретили бурей ликования, в котором прорывались два слова: «Слава Лакапину! Слава Лакапину!» И вдруг, как всем показалось, у самых стен Магнавра явственно прозвучало ошеломляющее: «Даёшь императора Лакапина!»

Многие сановники, близкие к Константину Багрянородному, стояли у распахнутых окон дворца и слушали ликование горожан. Был услышан и чей-то мощный призыв: «Даёшь императора Лакапина!» Он долетел и до ушей императора Константина. Некоторые вельможи поспешили закрывать окна, но Багрянородный заметил:

– Не надо закрывать окна. Мы должны знать, чем дышит народ. Этот вздох говорит о многом.

– Божественный, это просто кто-то дурачится! – воскликнул Таврион. – И ничего в этом страшного нет.

– Ты прав, пресветлый Таврион: ничего страшного, – согласился Багрянородный.

Он уже знал от гонцов, что случилось несколько дней назад на рубеже Болгарии и Византии, и посчитал, что произошло знаменательное событие. Знал он и другое: событие было вызвано стечением многих обстоятельств, потому не должно быть и героя, которого следует возносить. На месте Лакапина мог оказаться Таврион, Христофор или кто-то вовсе из малоизвестных военачальников. Случилось бы всё так же. И внучки Лакапина могло не быть, пришёл к выводу Багрянородный, на её месте была бы другая девочка, которая понравилась бы царевичу Петру.

Но произошло именно так, а не по-другому, и Лакапин оказался той звездой, которая осветила будни Константинополя. И Багрянородный счёл нужным встретить героя хотя бы на крыльце Магнавра. Он позвал Елену:

– Идём, моя государыня, встречать твоего батюшку. Он возвращается с беспримерной победой.

– Это во благо державы, Божественный, потому отдадим ему должное. Я догадываюсь о причине, остановившей болгар, – заметила Елена. – Вот только лишнее чей-то голос вознёс…

– Не переживай, голубушка. Это тоже во благо державы.

Багрянородный и Елена, а с ними десятка два вельмож вышли из народа на парадное крыльцо. В это время распахнулись крепостные ворота Магнавра и во двор въехал и небольшой отряд воинов, и дорожная колесница. Неподалёку от крыльца отряд и колесница остановились. Все спешились. Два старца выбрались из колесницы, и к крыльцу направились Лакапин, царевич Пётр, Христофор и Афиноген с Дорофеем. Стирикт и Кастор поддерживали старцев под руки.

Роман был хмур. Ему не понравился выкрик какого-то ретивого горожанина: «Даёшь императора Лакапина!» Великий доместик знал, что императору этот провокационный крик уже известен, но как он отзовётся на нём, Лакапине, можно было только гадать. Однако ничего хорошего ждать не приходилось. И всё-таки Лакапин сбросил с лица хмурость, подошёл к императору с улыбкой и поклонился.

– Рад видеть тебя, Божественный, в добром здравии. Мы вернулись с бескровной победой.

– Город возвестил нам об этом. Ты заслуживаешь всяческой похвалы, великий доместик.

– Со мной гость, царевич Пётр. Он победил батюшку и заслужил лавровый венок победителя.

– Вот как! Ну расскажешь. А это что за старцы? – И Багрянородный показал на Афиногена и Дорофея.

– Прислал тебе подарок Иринарх адрианопольский. Дорофей и Афиноген помнят твоего деда. Они вместе с ним служили на гипподроме.

– Благодарю Иринарха за такой подарок.

Константин спустился с крыльца к старцам, взял их под руки и повёл во дворец. За ними шли Елена, Лакапин и Пётр. Следом потянулись все сановники. В вестибюле появился уже выздоровевший Гонгила. Багрянородный позвал его:

– Ты, Гонгила, позаботься о славных Дорофее и Афиногене. Пусть помоются в бане с дороги, а к трапезе чтобы были возле меня.

Когда старцы с Гонгилой отошли, Константин обратил внимание на царевича Петра.

– Как здоровье твоего батюшки, царевич?

– Он уже устал от жизни, Багрянородный.

– Это верно. Сколько боевых походов перенёс, сколько сражений прошёл, ран, поди, на теле не счесть… Рыцарь он у тебя. А ты с чем приехал, царевич?

– С поклонами, с просьбой. Невесту хочу от вас получить и в Софию увезти. А на меньшее не согласен, – улыбнулся Пётр.

– Хороший повод для доброй беседы, – заметил Константин и обратился к Лакапину: – Великий доместик, выходит, царевич за твоей внучкой приехал?

– Так, Божественный. Да расставаться с Марией не хочу.

– В гости наведываться будешь. Ты на всякий случай спроси у царевича Петра, будет ли он приглашать в Софию.

Багрянородный позвал логофета дворца Прокопия. Он вмиг оказался рядом.

– Слушаю, Божественный.

– Отведи царевича в его покои. Мы с ним встретимся за трапезой.

Багрянородный, Елена и Лакапин молча направились к лестнице на второй этаж. Но, прежде чем разойтись по покоям, император сказал Лакапину:

– Нам с тобой есть о чём поговорить, великий доместик. И мы это сделаем завтра.

– Я готов к этому, Божественный. А сегодня у нас пойдёт разговор с царевичем Петром.

Так оно и было. За полуденной трапезой всё свелось к разговору семьи Лакапина и царевича Петра о его сватовстве. Будущей невесты за столом не было, и царевич хмурился. Ему так хотелось увидеть невесту! Ведь прошло почти четыре года с той первой встречи за этим же трапезным столом, а Пётр её не видит. Это ли не досада?

Между тем за столом только Лакапин диктовал свои условия, Христофор и Пётр молча соглашались с ним.

– Ты, царевич Пётр, не сердись, что невесту не показываем. Чего волноваться? Ты её видел. Сейчас она ещё краше стала. А наше условие таково: увидишь ты её завтра и мы поведём вас в храм. Там обручим вас, и вы расстанетесь, пока невеста возрастать будет: отроковица же. А как придёт время, так и обвенчаем. Теперь мы слушаем. Говори своё слово.

Пётр для бодрости выпил вина. В шестнадцать лет можно всё выложить одним духом.

– К обручению готов. Ждать венчания – тоже. Да наберусь терпения. Но вот моя, а прежде всего батюшкина просьба, и вы, родители невесты, моего батюшку должны понять. Он стар и болен и просит привезти невесту в Болгарию. Отпустите Марию со мной, милосердные родители. Будет она там подрастать на правах сестры, речь нашу познает, обычаи, нравы. И чтобы обрела она за эти годы новую родину, а не тянулась по весне к отчему гнезду. Прошу вас!

– Разумно всё это, батюшка? – спросил Христофор отца.

– Истинно разумно. Так давно поступают в некоторых европейских странах. Нам с этим тоже надо смириться. Спросите, однако, мою внучку. Сама-то она как?

– Так завтра и спросим, – ответил Христофор.

Багрянородный тоже думал о текущем сватовстве.

Он уже присмотрелся к характеру царевича Петра. Умён и мягкосердечен. Амбиций нет, не в батюшку, а, поди, в матушку. Но твёрдость уже просматривается. На своём постоять умеет. Убедил же отца, предостерёг от ссоры с соседом. Ну, как не пойти навстречу столь обстоятельному будущему царю? И Багрянородный сказал своё слово:

– Я присоединяюсь к просьбе царевича Петра. Отпустите и благословите Марию на подрастание в царской семье. И хотелось бы нам с супругой побывать на вашей свадьбе. А если понадобится, считай так, царевич Пётр, что мы с Еленой будем заглазными посажёными отцом и матерью. А теперь чарой с вином закрепим этот сговор.

И зазвенели золотые кубки. Судьба Марии Лакапин была решена.

Время показало, что её супружество было счастливым. Когда кубки отзвенели, Багрянородный встал из-за стола, велел всем продолжать трапезу, сам с Еленой позвал с собой старцев Афиногена и Дорофея и увёл их в свои покои. Он волновался. Ему предстояла беседа с теми, кто видел его деда, жил с ним рядом, разговаривал, работал, может быть, соперничал на скачках, знал до той поры, пока тот по воле случая не оказался во дворце Магнавр. Чтобы из беседы ничего не утерялось, Константин велел прислать двух скорописцев, которые служили в посольском комитете у Тавриона.

Сидели два старца за столом вместе с Багрянородным и Еленой. Стол был накрыт празднично: в вазах фрукты, виноград, на блюдах дичь, рыба, в кубках вино, чтобы беседа текла оживлённее. Багрянородный не понукал старцев к разговору. А они как выпили по кубку крепкого виноградного вина, так и повели речь между собой, забыв о слушателях:

– Ты, Афиноген, должен помнить, как мы с тобой впервые встретились с Василием-наездником, этаким божественно красивым. Он тогда со своим скакуном пришёл. А тот скакун на одра был похож!

– Горбоносый да пегий! Как не помнить, – зачастил Афиноген. – Ко мне же он к первому подошёл. На Николая Чудотворца ликом похожий. А краше-то его я отродясь никого не видел. Плечи в жердь распахнулись. «Ты, – говорит, – меня сегодня к скачкам допусти». И жеребца по горбатому носу гладит.

– С огненными глазами, – вмешался Дорофей.

– Вот-вот. «Я, – говорит, – всех обгоню. Моему жеребцу нет равных».

Не рассмотрел я как следует жеребца-то, съязвил Василию: «Разве что к хвосту последней кобылы привязать».

– Напрасно ты его, Афиноген, поджёг. Как он взъярился! Вскочил на коня без седла и по конному двору помчался. Кричит: «Я самому епарху покажусь!» А я глянул на коня-то и удивился. Видом-то неказистый, горбоносый, шея длинная, тонкая. Да поджарый, как гончий пёс. И норов, словно пар из ноздрей вырывается.

– Так ведь велел епарх Амвросий взять Василия в наездники: дескать, пусть перед кобылицами красуется. А он им всем потом свой зад показывал, как на скачки пустили…

Слушая Афиногена и Дорофея, Елена и Константин то улыбались, то смеялись. И было отчего: высвечивался перед ними лихой крестьянский парень. Умён, красив, отчаянно смел. Сказать нельзя, что нет у него силы покорить окружающих. И по рассказу дедов выходило, что через полгода службы на гипподроме, наблюдая за господами, сам все повадки перенял, в городское платье оделся, неузнаваем стал увалень деревенский.

– Щёголем заделался, – засмеялся Афиноген. – С той поры горожане и горожанки толпами стекались на гипподром: одни на его скачки полюбоваться, другие – наездником Василием… Тут-то по осени и приехал в Адрианополь на скачки сам божественный император Михаил[26]  [26] Михаил III (798-867) – византийский император, правил под руководством матери Феодоры и ее брата Варды; по версии был убит клевретами Василия I Македонянина.


[Закрыть].

– Ох, и любитель был до скачек гулёна Михаил, – снова вмешался Дорофей. – Ему столы с яствами и вином на гипподроме накрывали. Любил повеселиться. Он шёл вначале на конный двор и лошадей, приготовленных к скачкам, осматривал. Там, как я помню, и заметил Василия-наездника.

– Ты того не видел, Дорофей, как император повёл Василия к себе за стол, не слышал, как сказал ему: «Победишь сегодня в скачках, быть тебе наездником в императорских конюшнях». – «Рад такой чести, постараюсь, Божественный», – ответил Василий. «Так выпей за удачу», – велел император. «Ан нет, перед скачками даже лошадям пить вредно», – ответил Василий.

– И победил. Да как! – перебил Дорофей. – На три корпуса обошёл лучшего арабского скакуна македонский жеребец Василия. Вот чудеса-то когда наступили!

– Выходит, что увёз император моего деда в Константинополь? – спросил Багрянородный.

Посерьёзнели деды, и Афиноген весомо сказал:

– На роду у него было написано так. Знамение видели над его домом сельчане: сидел Василий Македонянин на царском троне и корона сверкала на его голове. А увезти-то увёз Василия император Михаил – так ведь себе на поруху. Василий-то в Константинополе небо всем затмил своими подвигами.

Как понял Константин, старцы поведали ему все, что знали о его деде, что накопилось в воображении. Но Багрянородному показалось, что жизнь Василия превращена ими в миф, притом в героический. Они обоготворили своего героя и придумали многое из того, чего не было на самом деле. Но Багрянородный всё простил им, всё принял к сердцу. Лишь значительно позже он узнал, что тот период жизни Василия Македонянина был совсем иным – суровым и подчас жестоким. Тем не менее в своём сердце Багрянородный сохранил рассказ старцев Афиногена и Дорофея таким, каким его записали скорописцы. Но Багрянородный ещё раз понял, что ему необходимо увидеть самому, в какой обстановке жил его дед. Он должен побывать в селении, где вырос дед, в конюшнях, где тот работал, на гипподроме, где участвовал в скачках. Он должен уловить запахи всего того, что окружало деда Василия.

Проводив старцев на отдых, Багрянородный и Елена ещё долго сидели за столом, пересказывая всё услышанное, и картины прошлого деда Василия становились сочнее.

Но минувший день остался в памяти Елены и Константина не только приятной беседой со старцами Афиногеном и Дорофеем. Как ни хотели они не вспоминать неприятное, но громовый крик какого-то недруга Багрянородного: «Даёшь императора Лакапина!» – напоминал им о себе. Супруги вспомнили об этом крике в одно мгновение, независимо друг от друга. Эти три слова высветились перед ними в первые же минуты молчания, и возникла необходимость поговорить об этом, сделать какие-то выводы. Почему это вдруг кому-то захотелось увидеть на троне Лакапина? И чем византийцам неугоден он, Багрянородный?

В шестнадцать лет пылкое воображение видит в пламени свечи вселенский пожар. Но блистающий умом Багрянородный сумел отмести в сторону всякую горячность и подумать здраво о том, как совместить крик одинокого глашатая с реальной жизнью империи. Багрянородный и Лакапин – кто они для державы? Первый – Богом данный император. Он получил от отца трон в наследство. Это высшее законное право быть главой империи. «Ты вознесён на трон Богом. Подданные принимают тебя по Божьему велению». А второй – Лакапин?

Отец сидящей с ним рядом супруги Елены. Ещё хороший человек, умелый полководец, честный, не алчный. Но всего этого мало, чтобы быть императором. Человеку, стремящемуся захватить трон силой, таких положительных сторон характера даже не нужно. Зачем добродетели деспоту или диктатору? Но Лакапин под это мерку не подходил. Константин вспоминал о Лакапине другое. Он вознесён на пьедестал великого доместика не случайно. Он был блестящим адмиралом флота. Он командовал армиями и всюду показывал себя с лучшей стороны. Он любим воинами, может быть, народом. А почему бы не любить человека, который принёс мир в державу, предотвратив войну с Болгарией? А какие они разные люди. Багрянородный и Лакапин! Первый рвался в Адрианополь, чтобы удовлетворить честолюбие, написать миф о деде Василии. Второй же помчался туда, чтобы предотвратить пожар войны и сделать это даже, может быть, ценой своей жизни. И получалось, что законный наследник трона во всём проигрывал Лакапину, подспудно вынашивающему мечту о троне, претенденту на него.

«И как же теперь быть? – зашёл в тупик Багрянородный. – Кого спросить, с кем посоветоваться?» И Константин посмотрел на Елену молящим взглядом.

– Как ты на всё это смотришь, пресветлая? Кому из нас двоих – мне или Лакапину – быть императором? Может быть, и впрямь уступить место твоему отцу, ибо он достойнее меня?

– Не гневи Бога, Багрянородный. Не думаю, чтобы великий доместик счёл себя выше, чем он есть. Конечно, быть кесарем из ста вельмож разве что один откажется, убогий умом и честолюбием. Ты спроси великого доместика сам, погляди в глаза. Ты проницателен и увидишь в них всю правду.

– Утром мы так и поступим. Мы поговорим с глазу на глаз. Знай, моя пресветлая, что я о себе думаю. Мне никогда не быть государственным мужем. Меня влечёт история, сочинительство. И я молю Бога об одном – о том, чтобы твой батюшка был честным и добросовестным соправителем. Я готов поделить с ним трон. И ты меня не суди за подобную уступчивость. Вот проживём с тобой жизнь, и ты узнаешь, какой я на самом деле.

– Божественный, ты меня пугаешь. Ты говоришь, как незрелый отрок. Встань над собой выше. Ты император от Бога, и я знаю, что ты сильный и мужественный.

– Спасибо, преславная. Дай я тебя обниму, и нам пора на супружеское ложе.

Елена прижалась к Багрянородному и замерла. В ней пробуждалась любящая женщина. И где-то в глубине души она призналась себе и согласилась с тем, что сказал о своей личности Багрянородный. Да, он может уступить полтрона её отцу, если тот не потребует большего. «А ведь так и будет. Они на всю жизнь останутся друзьями», – мелькнуло у Елены нечто провидческое. Но завершила она свои умные размышления весьма просто: «Поживём – увидим».

У Романа Лакапина в этот вечер и ночь тоже немало времени ушло на размышления. Он был очень недоволен тем, что какой-то негодяй громовым голосом воскликнул: «Даёшь императора Лакапина!» Это полоснуло его словно ножом по сердцу. Он обозвал того негодяя провокатором и теперь думал о том, как бы не дать какими-то неосторожными словами и действиями повода Багрянородному судить его за посягательство на трон. Он хотел оставаться предельно честным служителем императора. Вместе с тем он сознавал свою силу и способность привести Византию к процветанию, совершить благополучные войны, расширить пределы державы. И он был уверен, что с такими блестящими полководцами, как Иоанн Куркуй и молодой Варда Фока, ему по силам расширить империю до рек Тигра и Евфрата, чтобы там не было непрерывных кровопролитных стычек, не разорялись города и селения южных провинций. Он хотел, чтобы Багрянородный отдал себя без помех нужному сочинительству, писанию истории Византии и других стран. А по-иному, если он будет править империей и урывками прикасаться к любимому делу, у него ничего не получится: останется он посредственным правителем и ещё более посредственным сочинителем. Всё это понимая, Лакапин решил не предпринимать каких-либо действий, чтобы подменить императора.

И получалось так, что к утреннему разговору с императором Лакапин вовсе не был готов. Он не находил слов, чтобы отмести от себя злостный выкрик, не знал, как выразить своё стремление служить империи бескорыстно. И выходило так, что у него не было желания встречаться с императором и затевать с ним разговор, чреватый непредсказуемыми последствиями. В конце концов Лакапин решил ни в чём не оправдываться, во всём согласиться с юным императором, полагаясь на его лесть.

И произошло так, что встреча, состоявшаяся перед утренней трапезой, была самой короткой, какие у них раньше случались. Сказали они друг другу всего по несколько малозначащих слов и сошлись на предложении Лакапина привлечь «третейского судью».

– Божественный, послушай меня. Как обручим Марию и Петра да проводим их, так поедем к твоей матушке. Пусть она и решит за нас, как нам стоять в этом мире: бок о бок или по-иному.

Константин благодарно улыбнулся, тронул Лакапина за руку и сказал:

– Ты хорошо придумал. – И тихо добавил: – Мы оба соскучились по Зое-августе.